– А паром выдержит? – спросил Ковпак.
– Опять же, какие орудия. Трехдюймовки выдержит, – подумав, ответил старик.
– А потяжелее?
– Если надо, то и танк выдержит, – решительно сказал паромщик, уверенный, что не только танков, но и орудий не придется перевозить.
– Это мне нравится, по‑партизански!
– Вижу, морочите мне голову. Пусть молодые, а то и ты, старый человек, туда же, – продолжал паромщик, обращаясь к Ковпаку. – Сколько тебе лет? Пятьдесят шесть? Скажи пожалуйста, немного моложе меня, а партизан! Сидеть бы тебе на теплой печке зимой, да со старухой чаек попивать, а летом за удочки и на речку или бахчу сторожить…
– А кто же немца будет бить? – насторожившись, спросил Ковпак.
– Да уж не такие, как мы с тобой.
– Я все‑таки попробую.
– Куда тебя, разве повозочным?
– И то дело. В партизанах и повозочные не последние люди: раненых возят, боеприпасы, продукты. Тебе тоже нашлась бы должность. Вижу, ты артиллерист?
Старик удивленно посмотрел на Ковпака и ответил:
– Угадал. В трех войнах участвовал. В девятьсот пятом в Китае горя тяпнул. В четырнадцатом с немцами дрался, а в гражданскую белогвардейцев и прочих интервентов громил.
– Разве тогда такая артиллерия была, как сейчас? – вмешался Журов. – Тогда даже команды подавали: «Два лаптя вправо, один лапоть влево, правее солнца пол‑лаптя, по господу богу, мать честная, огонь!»
– Не скажи, сынок. И тогда наши артиллеристы лучше стреляли, чем немцы и австрияки, – с обидой в голосе сказал старый артиллерист.
– Шел бы к нам в артиллерию, – предложил Ковпак.
– Кто меня возьмет?
– Я бы попросил командира; гляди, и приняли бы, – серьезно пообещал Ковпак.
– Так тебя и послушают, – отмахнулся паромщик. – Небось, не рады, что и тебя взяли. Лишняя обуза, разве только что махорку готовить, уж больно она у тебя крепкая.
|
|
– Ты думаешь, кроме меня в партизанах нет стариков? – спросил Ковпак с легким раздражением?
– Почему нет? – живо отозвался паромщик. – Рассказывают, есть один старик, большого ума человек. Отрядом командует. Из нашего брата, старый солдат. Добрая слава о нем в народе ходит. Колпаком его прозывают. Не знаю, фамилия это или прозвище. Только и партизаны его отряда колпаковцами именуются.
– Не Колпак, а Ковпак, – не утерпел Журов.
Сидор Артемович строго посмотрел на Журова, и тот замолчал на полуслове. Установилась настороженная тишина. Ковпак зажал в кулак клинышек посеребренной сединой бородки и внимательно слушал. Довольный произведенным впечатлением, старик продолжал:
– Значит, вы тоже слыхали о нем? Он города занимает и все со складов населению раздает… Мне не приходилось встречаться. Кто видел, говорят, высокого роста, широкоплечий, борода побольше, чем у вашего Петровича, который на переправе распоряжается. Словом, герой человек. Фашистов перебил, счета нет. Немцы боятся его. Незадолго до вашего прихода из Мозыря фашисты наведывались. Все допытывались: «Кальпак есть?», «Где Кальпак?» Да разве кто скажет!
Никто не перебивал рассказчика. Я смотрел на Ковпака. Он по‑прежнему внимательно слушал, и только глаза по‑озорному поблескивали. Когда паромщик закончил, он спросил:
– А может, люди врут?
– Нет уж, приятель, народ никогда не врет, народу верить надо, – наставительно ответил старик и попросил: – Угости, дедок, на дорогу, больно махорочка у тебя приятная!
|
|
Завладев кисетом, он начал завертывать новую солидную цигарку. Такие обычно курят на чужбинку. В это время к костру подошел командир батареи майор Анисимов и, обращаясь к Ковпаку, доложил:
– Товарищ командир, Герой Советского Союза, батарея готова к переправе! Разрешите вести?
От неожиданности паромщик просыпал махорку, но не обратил на это внимания. Он растерянно смотрел то на молодого стройного майора, то на старика, перед которым этот майор стоял на вытяжку. Только теперь до его сознания дошло, с кем он разговаривал.
Видя растерянность старика, никто из партизан не смеялся, чтобы не обидеть его. А Ковпак, как ни в чем не бывало, сказал:
– Вот и орудия. Сейчас будете переправлять. Закурите на дорогу, – и отсыпал чуть ли не полкисета паромщику…
Трудно сказать, что пережил старик. Только на следующий день меня встретил Анисимов и спросил:
– Что там приключилось вчера возле костра?
Старик все время вздыхал и повторял: «Ну и влип, как стрекулист!»
Двое суток продолжалась переправа. На отдых расквартировались в Аревичах, Красноселье, Погонном и Дроньках. На дорогах выставили заставы…
Во всем чувствовалось приближение весны: в зелени лужаек, в набухших почках деревьев, в веселом щебете птиц. Природа пробуждалась от зимней спячки. Только ветерок дышал прохладой.
Партизаны и жители бродили по лесу, надрезали кору берез и собирали в котелки и кувшины холодную, прозрачную, сладковатую жидкость, обильно струившуюся из стволов деревьев. В это время в любом доме попроси напиться, и тебе вместо воды вынесут кувшин березового соку. Некоторые жители ухитрялись собирать этого живительного напитка целые бочки. Приноровились из сока делать квас.
|
|
– Выпустит береза листья – не получишь больше соку, – говорили старожилы.
По распоряжению Вершигоры я разослал разведчиков на поиски места, пригодного для посадки самолетов. Землянко с отделением ушел вдоль Припяти на Мозырь. В том же направлении лесными дорогами умчались конные разведчики, чтобы уточнить, есть ли противник в селах вблизи реки…
Нужная нам площадка была найдена возле Кожушков: большая, ровная лужайка между селом и Припятью.
– Место ровное, сухое, – докладывал Землянко. – Подлет возможен со всех сторон. Потребуется немного подравнять, срезать кочки.
– Значит, ты утверждаешь, что самолеты принимать можно? – спросил Вершигора, удивляясь спокойствию разведчика.
Землянко утвердительно кивнул головой:
– Можно.
Считая разговор оконченным, Петр Петрович начал свертывать карту, собираясь на доклад к Ковпаку. Землянко не спешил уходить.
– У тебя все? – спросил Вершигора.
– По этому вопросу все, – ответил спокойно разведчик. Переступил с ноги на ногу и добавил: – О Припяти хочу сказать.
– Давай, не тяни, – поторопил подполковник.
Но это мало подействовало на Антона Петровича.
Он по‑прежнему спокойно продолжал:
– Немцы устанавливают бакены… Набирают бакенщиков. Обещают хорошо платить…
– Постой, постой, – вдруг заинтересовался Вершигора. – Садись и подробно расскажи.
– Да тут и все подробности. Одним словом, немцы готовятся к навигации.
– Ты так думаешь?
– Не только я, жители тоже, – ответил Землянко…
Возвратился Ленкин и подтвердил сведения, доложенные Землянко.
Данные о предполагаемой навигации на Припяти прибавили работы разведчикам. Пришлось высылать группы для прочесывания реки от Аревичей до Мозыря вверх по течению и до Чернобыля в низовья.
Вскоре в районе Мозыря обнаружили караван судов. Теперь никто не сомневался, что навигация начнется скоро. К этому дню мы готовились не менее тщательно, чем немцы. У Хвощевки, Аревичей и в километре южнее Красноселья в засады посадили роты с противотанковыми ружьями. Привели в готовность орудия. Организовали непрерывное наблюдение за рекой. Наблюдательный пункт Ковпака подготовили на окраине села на высоком песчаном бугре. Отсюда далеко на северо‑запад видна река. Влево обзор ограничивался выступом леса, который примыкал к Припяти.
Основное внимание было приковано вверх по течению. Однако первые суда появились из Чернобыля.
6 апреля перед обедом вспыхнула стрельба на заставе второго батальона южнее Красноселья. Раз за разом бухали бронебойки… Примчался конный посыльный и доложил, что из Чернобыля подошел буксирный пароход с тремя баржами. Кульбака просил помочь артиллерией.
Выслали сорокапятимиллиметровую пушку пятой роты. Бой длился больше часа. Вечером возбужденный Кульбака докладывал тенорком, никак не подходившим к его богатырской фигуре:
– Буксирный пароход водоизмещением двести тонн и три баржи с оборудованием для речных судов, уничтожены… Под корень. Баржи и оборудование сразу сожгли. Пароход сначала подбили, а когда он сел на мель, окончательно доколотили. Один скелет остался.
Мы торжествовали победу. Но это было только начало. Утром следующего дня из Мозыря подошла речная флотилия. Наши наблюдатели заметили ее еще на подходах к Аревичам. В составе флотилии были два бронированных катера с пушками и пулеметами, два бронированных катера среднего размера с пулеметами, два бронированных боевых речных парохода, одна моторная лодка. На борту пароходов, как выяснилось после, находился карательный отряд в триста человек.
Впереди флотилии шли бронированные катера. Время от времени они из пулеметов обстреливали берег. Особенно интенсивную стрельбу подняли немцы при подходе к Аревичам. Наши роты были хорошо замаскированы и на вызов противника не отвечали. И лишь, когда все суда втянулись в подготовленный для них капкан, партизаны взяли их под перекрестный автоматный, пулеметный и артиллерийский обстрел. Особенно хорошо поработали наши бронебойщики. В первые же минуты боя они подожгли два катера. Третьему повредили управление, и его унесло течением. Туда же ускользнула и проворная моторка. Однако уйти им не удалось. С ними покончила застава второго батальона.
Суда заметались по реке, мешая друг другу. Четвертый катер прибило к нашему берегу. С его командой расправилась вторая рота. Но пароходы отчаянно сопротивлялись. Оказывается, с этой посудиной не так‑то легко справиться. В корпусах зияли пробоины, а суда свободно маневрировали. Но вот пароход, который следовал позади, завилял, развернулся поперек реки и резко остановился.
– Сел на мель! – прокричали радостно партизаны.
Передний пароход, не желая оставлять напарника в беде, вернулся и взял его на буксир. Однако стащить его с мели не сумел, а сам загорелся от наших снарядов. Без управления, весь в огне, с рвущимися снарядами и патронами, он был течением отнесен к нашему берегу. Сразу же на нем оказались партизаны четвертой роты.
Для уничтожения парохода, который сел на мель, подтащили семидесятишестимиллиметровую пушку. Установили ее на расстоянии ста пятидесяти метров. После нескольких прямых попаданий и этот пароход загорелся. Остатки карательного отряда начали выскакивать из горящих трюмов и под автоматным и пулеметным огнем поплыли к противоположному берегу.
На помощь гибнущей флотилии поспешили суда из Чернобыля. Их встретил второй батальон. Потеряв один катер, суда возвратились.
В результате боя были уничтожены два парохода, пять бронированных катеров, моторная лодка и двести восемьдесят гитлеровцев. И тем, которые переправились через реку, не всем удалось добраться до своих. Нескольких безоружных фашистов привели местные женщины, а одного – старик.
Это был ощутительный удар для противника. Вполне понятно, что немецкое командование не могло остаться безответным. На следующий день над рекой протарахтел «костыль». Он долго кружился над остовами сгоревших судов, осмотрел села и улетел. На смену разведчику прилетели восемь бомбардировщиков и сбросили бомбы на село. Возникли пожары.
С этого момента ежедневно над Аревичами, Красносельем, Дроньками появлялись два‑три самолета, бомбили и обстреливали из пулеметов и пушек. Среди жителей было много убитых и раненых.
Подразделения переместились в лес. В селе осталась лишь застава.
ГОСТИ С БОЛЬШОЙ ЗЕМЛИ
Прошли теплые дожди. Зашумела бурная весна и одела рощи и поля в зеленые наряды. В природе все ожило и потянулось к свету, радуясь теплу. Леса и рощи огласились разноголосым пением птиц. В садах защелкали соловьи.
Все живое радовалось приходу весны. По‑своему радовались и партизаны. Наступило то время, когда каждый кустик ночевать пустит. Вражеской авиации теперь труднее выслеживать партизан. Нас укрывали леса. Отпала необходимость запасать сено для лошадей. В изобилии было молодой, сочной травы.
Партизанский аэродром работал полным ходом.
Отправляли раненых и получали грузы. Улетел и корреспондент газеты «Правда» Леша Коробов, пообещав прилететь с фотографиями. Обещание свое он сдержал ровно через год, когда мы в апреле 1944 года возвратились из рейда на Сан и Вислу…
В ночь на 20 апреля к нам прилетели гости с Большой земли. И хотя Ковпак и Руднев в целях конспирации не называли их фамилий, многие партизаны в высоком спокойном человеке в коверкотовой гимнастерке и защитной фуражке узнали секретаря ЦК Коммунистической партии Украины Демьяна Сергеевича Коротченко. Однако при обращении называли его «товарищем Демьяном».
Демьян Сергеевич привез ордена и медали. Награды партизанам первого батальона вручали в лесу, рядом с разведывательной ротой. Среди награжденных были и разведчики.
После вручения наград я обратился к Рудневу:
– Товарищ комиссар, пригласите товарища Демьяна к нам на обед.
– Как же получается? Вы устраиваете обед, а я должен приглашать? Нет уж, увольте, – отказался Семен Васильевич.
– А как к нему обращаться? – спросил я. – Все‑таки, понимаете…
– Трусишь? Эх, а еще разведчик! – засмеялся комиссар. – Подойди и пригласи.
Ничего не поделаешь.
– Товарищ Демьян, разведчики приглашают вас и прибывших с вами товарищей на обед, ‑выпалил я одним духом.
– Как вы думаете, товарищи? – весело спросил Коротченко у Чепурнова и Кузнецова. – Я думаю, нельзя отказываться от приглашения, разведчики могут обидеться…
Кроме гостей с Большой земли, пригласили Ковпака, Руднева, Базыму, Вершигору, Панина, Павловского и Андросова. Мы с Ковалевым волновались: как ни говори, а таких высоких гостей нам приходилось принимать впервые.
По этому торжественному случаю блеснули кулинарным мастерством наши разведчицы Александра Карповна, Катюша Приходько, Аня Василец и радистка Аня Маленькая. Они приготовили украинский борщ, котлеты с картофельным пюре, жареное мясо и драченики из картофеля. Все это расставили в мисках, кастрюлях, котелках на плащ‑палатках, расстеленных на молодой зеленой траве под деревьями. Хлеб, нарезанный большими кусками, лежал на тарелках. Вместо лимонада приготовили березовый сок. Для гостей раздобыли у тети Фени, штабной поварихи, тарелки, ложки, вилки.
Главным распорядителем всех этих приготовлений являлся старшина роты Вася Зяблицкий. Девушки и ездовые понимали его с полуслова.
Напряженное состояние, в котором находились мы с политруком, передалось и разведчикам. Они чувствовали себя скованно. Только Александра Карповна была спокойна.
– Дорогие гости, прошу садиться к партизанскому столу и пообедать вместе с нами, – сказала она. ‑ Если что не так, извините. Приедете после войны ‑ угостим на славу.
Демьян Сергеевич внимательно осмотрел стол и с восхищением сказал:
– Скажи пожалуйста, как в первоклассном ресторане. И котлеты, и жаркое, и оладьи… Даже вилки. Богато живете!
– Это не оладьи, а картофельные драченики, – подсказал Ковалев. – Карповна – великая мастерица их жарить. Знаете, такие вкусные, хрустящие!…
Политрук так аппетитно расхваливал, что у меня рот наполнился слюной, хотя эти драченики нам уже приелись.
– Что же, отдадим должное всему, что приготовили партизанские кулинары, – сказал Коротченко.
Вслед за гостями сели разведчики и выжидающе посматривали на товарища Демьяна. И тут случилось то, что отбросило всякую напряженность.
– Карповна, видно, хорошая хозяйка, а просчиталась, – сказал Демьян Сергеевич. – Подумала, люди приехали с Большой земли, непривычные к боевой обстановке, дай им положу ложки. А почему разведчикам не положили?
– У них есть свои ложки, – ответила смутившаяся Карповна.
– А я что, хуже их? – спросил Коротченко, выхватил из‑за голенища алюминиевую ложку и сказал: – Вот она!
Партизаны от души рассмеялись. Как только смех утих, Коротченко поднял ложку и спросил:
– Как этот инструмент называется на солдатском языке?
– Шанцевый, – ответил Леша Журов.
– О! Шанцевый. Каждый солдат должен иметь при себе этот инструмент. Иначе он рискует остаться голодным, – под общее веселье сказал Демьян Сергеевич.,
Наступила разрядка. Загремели котелки, крышки от котелков и алюминиевые миски. Появились фляжки с разведенным спиртом.
Выпили за боевые успехи, и сразу же у разведчиков пропала всякая скованность… Обед прошел весело и непринужденно. Тон задавали сами гости.
– Хорошо живете, товарищи разведчики, – говорил Коротченко. – Всегда так кормите? – спросил он меня.
– Бывает густо, бывает и пусто, – ответил я.
– Разведчикам меньше других приходится голодать, – сказал Руднев.
– А я в обиде на них, ‑ пожаловался подвыпивший Павловский. – Разведчики‑то они хорошие, только иногда обманывают меня, старика. Разгромят какой‑нибудь господский двор, привезут три кабана, а мне сдают два. Одного себе припрятывают. Разве это порядок? Нет, если ты достал чего – все сдай, а потом получи, что тебе причитается.
– Так им и достается больше всех, – улыбаясь ответил Панин.
– Видите, товарищ Демьян, секретарь партийной комиссии и тот защищает их. Нет, так не годится, – продолжал Михаил Иванович…
Павловский замолчал и начал усиленно попыхивать трубкой, извергая клубы дыма, что означало его крайнее недовольство.
Демьян Сергеевич Коротченко большую часть времени проводил в подразделениях. Знакомился с жизнью и боевой деятельностью партизан. Беседовал с людьми. Скоро к нему привыкли и теперь не испытывали робости при встрече с ним. Стоило ему где‑либо появиться, как вокруг собирались партизаны.
Чаще всего товарища Демьяна можно было видеть среди разведчиков. Чем это объяснить, трудно сказать. Или тем, что мы располагались возле штаба, или понравились ему ребята из главразведки, только много вечеров он провел с нами в задушевных беседах. За это время он запомнил почти всех разведчиков, узнал о их подвигах. Нередко возле костра партизаны запевали любимые песни, подтягивал и Демьян Сергеевич. Чаще всего пели любимую песню комиссара «В чистом поле, в поле под ракитой». Появилась и своя, партизанская, песня. Кто написал ее слова, так и осталось загадкой. Пели на мотив «Трактористов». Каждому были дороги слова песни.
Запевал обычно Журов:
Мы на фронте нажмем, А в тылу все зажжем, ‑
и тут подхватывали все разведчики:
Пусть на тыл не надеются фрицы,
Пусть посмотрят назад,
Склады в воздух летят,
И летят под откос эшелоны…
Песня не ахти какая, но дорога партизанам своей правдой и близка тем, что написана нашим же боевым товарищем. Бывало, кто‑либо скажет: «Не складно». Ему ответят: «Зато здорово!»
Однажды, беседуя с разведчиками, Демьян Сергеевич сказал:
– Вы хорошо знаете состав ближайших гарнизонов противника, охрану железных дорог, сколько эшелонов и с какими грузами проходит по этим дорогам, умело выбираете объекты для налета отрядов. Это все хорошо, но мало. Надо знать обстановку на сотни километров вокруг.
– Мы знаем, – вставил Черемушкин и начал перечислять города: Пинск, Ковель, Сарны, Ровно, Луцк, Житомир…
– А что делается в Киеве, на Днепре – знаете?
Разведчики сидели пристыженные, никто не нашелся, что ответить.
– Узнать можно?
– Можно, – ответил Журов.
– И нужно, – сказал серьезно товарищ Демьян.
– Да мы хоть сейчас, пусть только прикажут, – высказал общее мнение Журов.
– Сейчас фашисты на весь мир кричат о неприступном оборонительном рубеже на Днепре и о новом грозном оружии, которое, якобы, скоро вступит в строй. Допустим, об оружии вам трудно узнать. Оно если и готовится, то в Германии или где‑то на западе. Что касается Днепра – вам и карты в руки. Надо проверить, действительно ли есть этот неприступный вал, как его называют немцы, или же это очередная утка фашистской пропаганды.
Через несколько дней из соединения ушли тринадцать групп общей численностью около двухсот человек. Сразу охватывался более чем двухсоткилометровый участок Днепра от Киева до Речицы. Из главразведки отправились четыре группы: к Киеву – отделение во главе с Осипчуком, к Комарину – Черемушкин, к Любечу – Мычко, а к Речице Кашицкий увел почти всех своих земляков – Бугримовича, Тарасенко, Василец…
Провели тщательную разведку, и оказалось, что никаких укреплений по западному берегу Днепра нет и оборонительные работы не проводятся.
– Как и следовало ожидать, пропаганда о неприступном оборонительном рубеже на Днепре оказалась простым блефом, рассчитанным на устрашение Советской Армии и на поднятие боевого духа немецких войск, – сказал Коротченко, выслушав доклады разведчиков. – Это очень ценные данные. Разведчиков надо представить к наградам. Кстати, Семен Васильевич, – обратился к комиссару Демьян Сергеевич, – почему среди разведчиков мало награжденных?
– Я хотел с вами посоветоваться, как тут быть, – начал задумчиво Руднев. – Трудный это вопрос. Как мы представляем к наградам? Пустил под откос эшелон, взорвал важный мост, проявил геройство в бою‑ получай награду. А как написать в наградном листе разведчику?
– Разве разведка не требует смелости, отваги?
– Требовать‑то требует, но как написать? – допытывался Руднев.
– Так и напишите: ходил в разведку, добыл такие‑то данные, согласно которым проведен бой и уничтожено столько‑то фашистов… Незаслуженно обижаете разведчиков! Если лишнего кабана съели, то сразу заметили! – закончил шутя Коротченко…
Осипчук из‑под Киева принес провокационную фашистскую листовку и отдал ее комиссару.
– О, знакомая фальшивка! Во время рейда по Украине такие листовки нам уже попадались. По слушайте, товарищ Демьян, – сказал Руднев и начал читать вслух.
Листовка начиналась словами: «Смерть немецким оккупантам» и кончалась подписью: «Командующий армией прорыва». В ней от имени советского командования говорилось о победах Советской Армии, о необходимости разгрома гитлеровских оккупантов, о сплочении всех сил. После этого указывались задачи партизан, которые сводились к следующему:
«1. Задача – прорыв всех партизан к столице Польши и разрыв этим путем фронта немецких войск – должна подчинить себе все.
2. Мелкие героические отряды наших славных партизан не могут, к сожалению, противоставить себя крупным ордам фашистов. Поэтому задача дня – организация крупных партизанских отрядов и накопление могучей народной партизанской силы.
3. Скапливайтесь на базах, залегайте и выжидайте приказа о выступлении уверенно и спокойно.
Приказ будет дан, когда соберем урожай, а реки и озера снова покроются льдом».
– А, каково, – сказал Ковпак, – собираться в одно место, сидеть и ждать приказа, а они придут и возьмут голыми руками. Нет, дудки! У нас тоже головы, а не кочаны капусты.
– А насчет движения на Варшаву? – спросил Коротченко, внимательно присматриваясь к Ковпаку.
– Осипчук, как ты думаешь? – обратился Сидор Артемович к разведчику, давая понять, что этот вопрос ясен каждому партизану.
– Фашисты хотят лишить партизан поддержки советского народа, – ответил Осипчук. – Для них выгодно, чтобы все отряды собрались в одном месте. Так им легче вести борьбу с партизанами…
– Правильно понимаете смысл этой фальшивку ‑ сказал Демьян Сергеевич. – Метод рейдирования, который вы избрали, наиболее действенный в борьбе с врагом.
Встречи с Демьяном Сергеевичем не проходили даром. Разведчики становились более дальновидными, глубже понимали свои задачи…
Припоминается, как однажды Демьян Сергеевич рассказывал об успехах наших войск и неудачах немцев. Тогда он сказал:
– Вы заметили, что всякий раз, как только гитлеровские войска терпят неудачи на фронтах или в борьбе с партизанами, их руководители выступают с плаксивыми заявлениями, что Советский Союз, советский народ воюет не по правилам. Партизаны бьют в спину. Уговору, мол, такого не было. Мы им отвечаем: уговору не было по‑бандитски, из‑за угла нападать на нас. А если вы нам навязали войну, то будьте любезны, получайте по заслугам.
Вы вспомните высказывания Льва Николаевича Толстого в «Войне и мире» о дубине народной войны. Он писал о двух людях, вышедших со шпагами на поединок. Вдруг один из противников, почувствовав себя раненым, поняв, что дело это – не шутка, бросил шпагу и, взяв первую попавшуюся дубину, начал ворочать ею. Фехтовальщик, требовавший борьбы по правилам искусства, – французы. Его противник, бросивший шпагу, – русские. Дубина народной войны поднялась и со всею своей грозною силой и, не спрашивая ничьих вкусов и правил, не разбирая ничего, поднималась, опускалась и гвоздила французов до тех пор, пока не погибло все нашествие.
Надо добавить к сказанному Толстым, что советский народ в борьбе против фашистов, будучи раненым, не бросил шпагу, а в помощь ей поднял еще и дубину. Вот теперь армия – шпага, а партизаны – народная дубина. Так гвоздите их до тех пор, пока ни одного фашиста не останется на нашей земле!
Фашисты не любят Толстого. Сам фюрер заявил, что народ, который считает Толстого великим писателем, неполноценный народ и обречен на истребление.
– Вон куда хватил! – воскликнул Ковалев.
– Как бы ни изворачивались фашистские заправилы, их дни сочтены. Близится час расплаты за все горе, которое они причинили народам, – сказал товарищ Демьян…
С пребыванием гостей в соединении было связано еще два события. Ковпаку и Рудневу, одновременно с Федоровым, Сабуровым и Наумовым, были присвоены воинские звания генерал‑майора. С Большой земли доставили им генеральские мундиры. Этот факт партизаны справедливо расценивали, как высокую оценку правительством боевых дел всего соединения.
Вторым событием, которое тронуло партизан, явилось то, что из Москвы к нам прислали зубных врачей. Дело в том, что у Сидора Артемовича выпали почти все зубы. Он мучился, вынужден был питаться лишь молоком и говяжьими мозгами. Об этом узнал начальник штаба партизанского движения Украины генерал Строкач и прислал помощь. Теперь Сидору Артемовичу вставили челюсти. Старик повеселел.
– Тетя Феня, теперь мозги в сторону! Осточертели они мне, смотреть не могу. Давай кусок мяса, ‑ покрикивал шутя командир на штабную кормилицу.
Та только радостно улыбалась.
СИЛЬНЫЕ ДУХОМ
К весне 1943 года партизанское движение приняло широкий размах. Удары, которые наносили народные мстители по тылам врага, стали настолько ощутительными, что гитлеровское командование вынуждено было держать крупные воинские части на охране тылов и коммуникаций. Не только в областных, но и во многих районных центрах имелись постоянные довольно многочисленные гарнизоны. Для борьбы с партизанами наряду с немецкими частями привлекались мадьярские и словацкие.
За последнее время к нам начали поступать сведения, что среди солдат и офицеров словацкого полка, который был расквартирован в городе Хойниках, растут симпатии к Советской Армии и советским партизанам. Даже приводилось несколько примеров, когда командир полка отпускал на свободу задержанных партизан. В полку крепла вражда к гитлеровцам. Эти данные подтвердил перебежавший к нам словак Андрей Сакса.
Бывший поручик Андрей Сакса командовал автомобильной ротой в словацком полку. Патриот своей родины, он всей душой ненавидел швабов, как он называл гитлеровцев, и сочувствовал советскому народу. Свое недовольство порядками Андрей высказывал офицерам‑однополчанам. Те соглашались с ним, но советовали остерегаться гестаповцев. Терпению пришел конец, когда он увидел, как фашисты вели на расстрел местных жителей, обвиняемых в сочувствии партизанам. Андрей Сакса с несколькими солдатами‑словаками разогнал немецких палачей и освободил советских граждан. Этот поступок мог стоить ему жизни, если бы не заступился командир полка подполковник Гусар Иозеф. Поручик был разжалован в рядовые. Командир полка взял его шофером на свою машину.
Гитлеровцы не доверяли словакам и насаждали в полку свою агентуру. За подозрительными была установлена слежка.
Андрей решил бежать к партизанам. Для осуществления этого замысла ему пришлось уничтожить гитлеровского сыщика, который преследовал его на каждом шагу.
Приход Андрея Саксы в отряде вызвал разные суждения. Одни верили в искренность слов перебежчика, другие все его сообщения брали под сомнения, даже склонны были считать его провокатором. Кто прав – могло решить только время.
– Вы говорите, что в полку есть солдаты, желающие перейти к партизанам. Почему же они не делают этого? – спросил Вершигора.
– Напуганы фашистской пропагандой о расправе партизан над пленными, боятся, – ответил Андрей.
– Это все фашистские сказки. Мы принимаем всех, кто приходит к нам с чистой совестью, кто честно хочет вместе с нами бороться против общего врага – фашистов. У нас сражаются мадьярские граждане, которые пришли к нам в прошлом году… Вы сумеете передать это товарищам?
– Да, – коротко ответил Андрей.
Вечером Андрей Сакса ушел в Хойники и через несколько дней возвратился с пятью вооруженными товарищами. В расположении полка он разбросал листовки, которые ему вручили в штабе партизанского соединения. Андрей и еще один словак были зачислены в разведку, а остальные в другие роты.