ЭДУАРД АСАДОВ: «НУ ЧТО У НАС В ДУШАХ ЗА КУТЕРЬМА?»

В любых делах при максимуме сложностей
Подход к проблеме все-таки один:
Желанье - это множество возможностей,
А нежеланье - множество причин.

Многим людям по жизни очень часто приходилось вспоминать это знаменитое четверостишие Эдуарда Асадова (1923-2004), одного из самых популярнейших поэтов советского периода.

4 сентября 2018 года, в преддверии 95- летия со дня рождения поэта - фронтовика, в литературном клубе «Прикосновение» библиотеки «Фолиант» состоялся бенефис, названный строкой из его стихотворения: «Ну что у нас в душах за кутерьма?!»

Герой, красавец, мученик, моралист, любимый автор солдат, сержантов и офицеров, кумир состава стародевического, девического и женского, геологического и подводнического, студенческого и пролетарского!

Популярность - не качественный показатель, она об аудитории и о поэте говорит поровну… Но факт есть факт: в славе с Асадовым не могли соперничать ни Евгений Евтушенко, ни Булат Окуджава, ни Белла Ахмадулина. Их слава - хоть чуть-чуть, а элитарная. А Эдуард Асадов был любимым поэтом советского народа - с конца 50-х и до начала 80-х, а по некоторым сведениям, и позже.

Ни одного поэта в мире, кроме разве что Сергея Михалкова, автора Государственного гимна СССР, так не издавали! А Асадов не был автором Государственного гимна, он сочинял лирику - любовную и патриотическую.

Его стихи, такие как: «Россия», «История под огнем», «Порочный круг», «О сквернословии и святом», «Любовь, измена и колдун», «Только знать бы, что все не зря», «Жены фараонов», «Люди слова», «Солдат», «Девушка и лесовик», «Домовой», «Аптека счастья», «Баллада о рыжей дворняге», «Я в глазах твоих утону», «Не уходи из сна моего», «Скажите, вы когда-нибудь любили?» многие знают и до сих пор помнят наизусть!

Суммарный тираж книг Асадова, которых было издано около сорока, достигал в 70-е годы трех миллионов, и их было не достать! Вот как он сам писал о своем творчестве:

«Много езжу по стране. Бываю на заводах, фабриках, в институтах. Без людей жить не могу. Темы для стихов беру из жизни. И высшей задачей своей почитаю служение людям, то есть тем, для кого живу, дышу и работаю».

Поэт не имел от государства наград, кроме боевых, не награждался премиями, не занимал должностей, не участвовал в проработочных кампаниях. И даже самый упорный ненавистник его поэзии по- человечески не упрекнет его ни в чем. Потому что не в чем!

На встрече в библиотеке читатели чуть ближе прикоснулись к жизненному подвигу и тяжелой судьбе Асадова, послушали воспоминания о нем Нины Кравцовой, ветерана ВОВ, и Аллы Ганюшкиной, современниц поэта. Им удалось застать поэта живым и побывать на его поэтических концертах.

Посмотрели видеоролики «Люблю людей в прекрасном настроении» и «Пока мы живы», послушали стихи Асадова в исполнении тольяттинских декламаторов - Татьяны Сизовой и Надежды Сергеенко, полистали его поэтические сборники и взяли их на дом.

…А еще немного отдохнули душой.

Чудеса случаются даже на войне…

В 1943 году, после взятия Перекопа, на Ишуньских позициях в Крыму генерал Иван Стрельбицкий, командующий артиллерией Второй гвардейской армии, инспектировал свои батареи. На одной из них он приметил молодого лейтенанта, судя по внешности - южанина, который постоянно шутил с солдатами, командовал легко и весело и под непрерывным вражеским обстрелом чувствовал себя, как на прогулке. Солдаты его обожали.

В штабе армии генерал распорядился узнать, как зовут этого храброго парня. Позиции бомбили, связь прерывалась, и по рации едва удалось разобрать, что фамилия лейтенанта будто бы Осадчий.

В следующий раз генерал встретил знакомого лейтенанта полмесяца спустя, уже под Севастополем. Тот на грузовике привез в полевой медсанбат раненного в обе ноги старшину. Генерал ему выговорил за то, что старшину везли, не дожидаясь темноты, и запросто могли попасть под обстрел… Лейтенант виновато ответил, что боялся медлить - вдруг гангрена? Генерал подивился храбрости, не стал его особенно распекать и отправил обратно на позиции.

В тот день батарею этого лейтенанта разбили: артиллерия била на максимум - на четыре километра, так что к врагу ее придвинули буквально вплотную. В считанные часы не осталось ни одного целого орудия. Снаряды, однако, уцелели, и лейтенант со своим шофером Витей Акуловым, бывшим военным моряком, повез их на соседнюю батарею, где еще было из чего стрелять.

Это был не просто подвиг, это было самоубийство: дорога простреливалась идеально. Машина еле карабкалась в гору. На полпути они заглохли, Акулов со всей силы жал на тормоза, лейтенант выскочил, долго под огнем крутил ручку и чудом завел мотор. Подъем кое-как одолели, вылезли на плоскогорье, но тут их стало видно уже отовсюду: налетели два «юнкерса».

Лейтенанту вместе с Акуловым пришлось выпрыгнуть из машины и залечь под колеса. «Юнкерс» заходил прямо на них. Лейтенант успел еще пошутить в своей манере - береги, мол, прическу, Акулов, - и тут же рядом, в траншею, ухнула бомба. Осколки, по счастью, пошли вверх, тут подоспели наши истребители, «юнкерсы» ушли, а лейтенант пошел впереди еле двигающейся машины, показывая маршрут среди воронок.

Уцелевший Акулов расскажет обо всем этом, но позже, много позже…

Батарея, куда они ехали, была уже в двух шагах, лейтенант замахал рукой - и тут же рядом разорвался снаряд. Все, кто наблюдал за лейтенантом с его батареи, не сомневались: погиб. Чудес не бывает. Самое обидное в том, что снаряды эти он, по сути дела, довез, успел, и было ему всего двадцать лет, и все его так любили!

Генерал Стрельбицкий о нем потом спросил. Ему так и доложили: вез боеприпасы на соседнюю батарею… выхода не было - у него не из чего стрелять, у соседа нечем… довез, но у самой цели погиб.

Иван Семенович, всего-то два раза его и видавший, очень о нем горевал и на всю жизнь запомнил лейтенанта Осадчего. Ведь накануне видел его, спасающего жизнь старшине, чуть не распек… ах, знать бы!

На всех встречах с пионерами, которых после войны у него было много, он рассказывал про черноглазого лейтенанта, а после одной из таких встреч услышал, как артист филармонии читает стихи поэта Асадова - как раз о защите Севастополя. Поэт тоже там воевал и, по мнению генерала, в материале ориентировался. Стрельбицкий решил с ним созвониться и рассказать про лейтенанта: может, Асадов напишет, он поэт известный, пусть молодежь знает… к тому же он наш, крымский, воевали рядом - должен понять!

Он достал в Москве телефон Асадова и стал ему рассказывать про молодого веселого лейтенанта, которого так любили солдаты, который так лихо закуривал под огнем. И над шутками его покатывались все - представляете, он одному молодому солдату сказал, чтоб тот берег уши, а то по лопоухому легче попасть… И это как раз перед тем, как ехать на смерть! Надо написать, пусть знают, погиб же парень всего в двадцать лет!

- Не погиб, - сказал Асадов после некоторой паузы. - Вы меня не узнаете, Иван Семенович?

Карабахский армянин Эдуард Асадов, - именно его непривычную для русского слуха фамилию генерал Стрельбицкий запомнил для себя как «Осадчий», - был тогда ранен в голову, перенес двенадцать операций (почти все - под местным наркозом или вовсе без него), навсегда потерял зрение и стал самым популярным советским поэтом.

Нечеловеческой своей волей он заставил себя перелопатить на слух гору литературы, окончить Литинститут (вместе с Тендряковым, Гамзатовым, Бондаревым), выучился печатать и обращаться с любой техникой. Умел столярить, слесарить, шить, полностью сам себя обслуживал. Свободно ориентировался в комнате, при этом двигался со своеобразной, восточной грацией. Люди забывали о его слепоте, хотя лицо с неизменной черной повязкой выглядело подчас пугающе.

Они студентами были, они друг друга любили…

Первый брак Асадова оказался несчастливым. После ранения он был убежден, что жизнь его кончена, что он никому теперь не нужен…

- Две вещи тогда спасли меня: письмо Чуковского и женская любовь, - рассказывал Асадов. - Я писал стихи с детства и в конце войны Чуковскому послал их потому, что знал: этот критик снисходителен не будет. Он, действительно, так меня разнес - живого места не осталось. А в конце приписал: и все-таки вы истинный поэт со своим голосом, со своим дыханием, иначе бы не стоило всего этого Вам писать.

А второе, что меня спасло, - женщины. Не меня выбирали, а мне пришлось выбирать: шесть девушек сами предложили мне руку и сердце. Я был довольно интересный, - могу это о себе сказать, потому что сейчас все это в прошлом, - так что женщины меня любили. Я, конечно, не был ловеласом, но многое из того, что я пишу, - было со мной. Я выбрал тогда не лучшую. Не хочу об этом много говорить: она обманывала меня.

За асадовскими умолчаниями стоит история почище набоковской «Камеры обскуры»: обмануть его, незрячего, было просто. Так что история о студентах, которые друг друга любили, а потом он застал ее с другим и ушел, не взяв «ни рубля, ни рубашки», - не романтический вымысел.

Со второй женой, Галиной Валентиновной, Эдуард Асадов познакомился, когда они, молодые поэты, читали на Стромынке, в конце августа 1961 года. Она просила ее пропустить вперед: артистка, чтица, уезжает на гастроли… «А что у вас за программа?» - спросил он. Она ответила: «Женщины-поэтессы в борьбе за мир». Асадов пошутил в ответ: первый раз слышу, чтобы за мир боролись по половому признаку, что-то в этом роде… Она обиделась. Потом осталась его послушать. Ей понравилось, она стала включать стихи Асадова в свои программы…

С тех пор они уже не расставались и выступали вместе.

Без единой публикации

Эдуард Асадов жил в маленькой квартирке в Москве недалеко от проспекта Мира. Никаких доходов, кроме пенсии, у него не было. Сумму пенсии поэт называть отказывался. Гордость сохранил вполне, достоинство - тоже. Никакой зависти, никакого злопыхательства в адрес более удачливых литераторов у него никогда не было, никакой обиды на то, что его никто не помнит… В прессе, в столичных газетах, в «толстых» литературных журналах о нем не было ни слова. И это было в те времена естественно.

Никто не верил, что фронтовик выжил. А он был жив, прекрасно выглядел и каждое утро делал двухчасовую гимнастику с четырехкилограммовыми гантелями.

Воле его удивлялись даже врачи.

- Когда мне было пятьдесят, женщина-врач мне сказала: пора бросать курить, - рассказывал Асадов.- Как, я же курю с двенадцати лет, начал во дворе, на «слабо»! Тридцать восемь лет курю - главным образом, папиросы. Ну вот, говорит врач, не хватит ли? И я решил: хватит. Я пришел домой и сказал домашним: все, я выкуриваю свою последнюю папиросу. Никто не принял этого всерьез. Я положил около кровати пачку «Казбека» - в ней оставалось двенадцать папирос - и спички. В этой пачке до сих пор двенадцать папирос.

И все это время он писал - практически без единой публикации, с твердо приставшим к нему ярлыком графомана и имитатора, олицетворенного кича…

А народ любил и помнил своего поэта! Так, например, была у Асадова маленькая дача в Красновидове: единственное, по сути дела, его достояние. Все, что нажил он за несколько десятилетий непрерывной работы и исключительной славы, все, что скопил почти ежедневными выступлениями и множеством книг. И на эту дачу, где была неисправна телефонная линия, ему все время звонили, попадая не туда.

- Это больница?

- Нет, это дача поэта Асадова, - отвечала его жена.

- Поэта Асадова?! Это который - «а счастье, по-моему, просто бывает разного роста»?

- Да. «От кочки и до Казбека, в зависимости от человека».

Вот это и называется славой - когда вам ошибочно звонят на квартиру и цитируют ваш текст, едва услышав фамилию. И это после десяти лет глухого официального забвения!

«По мнению Дмитрия Быкова, современного писателя, критика и литературоведа, «официальное забвение всегда постигает в нашей стране кумиров массовой культуры».

А то, что Асадов принадлежал к кумирам, не вызвало бы особых возражений даже у него самого. Его стихи - тоже литература, только другая. Феномен, отчасти близкий, с одной стороны, к фольклору, а с другой стороны - к поп-культуре.

Если поэт состоялся, он состоялся навсегда