В связи с лечением шизофренических пациентов подробно говорилось о том, что переживание базисной внутренней безопасности обязательно для возобновления процессов функционально‑селективной идентификации. Так как любое приобретение новой функциональной способности Собственным Я посредством идентификации означает соответствующую утрату функционального объекта, на это нельзя отважиться в обстоятельствах, где не обеспечено в достаточной мере эмпирическое присутствие хорошего объекта как защищающего переживание Собственного Я.
Общим выражением эволюционной остановки пограничного пациента, по‑видимому, является регулярное отсутствие внутренней безопасности, которая была бы нужна для продолжения процессов структурообразования, начиная с определенной точки в его раннем развитии. До установления константности Собственного Я и объекта безопасность переживания Собственного Я в значительной степени зависит от переживаемого присутствия функционального объекта либо в качестве удерживаемого внешнего объекта, либо в качестве его интроективной репрезентации. Пограничные пациенты, по‑видимому, часто страдали от утрат или тяжелых нехваток в функциях удержания первичных объектов на определенных стадиях своей сепарации‑индивидуации. Как подчеркивалось Кернбергом (1975,1976), этот период часто может быть той уязвимой стадией развития, которую Малер (1968) назвала подфазой сближения.
Регулярным феноменом, обнаруживаемым у большинства пограничных пациентов, является нехватка доступных успокаивающих интроектов и их (пациентов), по‑видимому, недостаточная способность или мотивация интроективно использовать свои текущие объекты, включая аналитика. Хотя эти пациенты вроде бы извлекают пользу из атмосферы поддержки и присутствия аналитика во время сессий, они склонны не проявлять особого стремления к формированию новых аналитико‑дериватных интроектов. Хотя пограничные пациенты показывают специфические нехватки тех внутренних регуляций, которые в ходе нормального развития большей частью приобретаются через идентификации с успокаивающими и регулирующими напряжение интроектами, получаемыми от функционального объекта, они склонны проявлять специфическое сопротивление принятию таких регулирующих тревогу внутренних присутствий аналитика, как это предлагается им в поддерживающих терапевтических отношениях. Для понимания этого положения, а также для должного функционирования в такой ситуации аналитика следует более подробно рассмотреть смыслы поддерживающего окружения и нового эволюционного объекта для пограничного пациента. В такой дискуссии представляются полезными сравнения между пограничными и шизофреническими пациентами в данных отношениях.
Поддерживающая атмосфера, когда она устанавливается с пограничным пациентом, часто имеет совершенно иной оттенок, чем в случае с шизофреническими пациентами. В то время как в случае шизофренического пациента атмосфера насыщена мотивацией аналитика предложить себя в качестве нового объекта для пациента для восстановления и сохранения переживания Собственного Я у последнего, в случае пограничных пациентов поддержка, как правило, переживается аналитиком в большей мере как предложение им основы для дальнейшего развития уже установившегося, но застывшего переживания Собственного Я у пациента. В то время как новые аналитико‑дериватные интроекты являются психологически сберегающими жизнь для шизофренического пациента, для пограничных пациентов такие новые интроекты будут нужны главным образом как обеспечивающие основу и репрезентативный материал для возобновленных процессов структурообразующей идентификации. На психотическом и пограничном уровнях патологии аналитик вступает в крайне различные эмпирические миры вследствие отличий в фазово‑специфических неудачах пациентов и в том, как они будут проявляться в аналитических взаимоотношениях.
Но почему пограничный пациент не желает использовать установившиеся поддерживающие взаимоотношения с аналитиком для образования новых регулирующих напряжение интроектов, в то время как шизофренический пациент, восстановившийся от своей регрессии к недифференци‑рованности, по‑видимому, захочет воспользоваться такой возможностью? Мне кажется, что для более полного понимания такого отличия полезно рассмотреть эту проблему с различных точек зрения.
Я согласен с Бьюи и Адлером (1982), что пограничные пациенты регулярно показывают нехватку «поддерживающих интроектов» с сопутствующей неспособностью выносить одиночество. Однако я хочу подчеркнуть, что нам не следует упускать из виду или недооценивать установившуюся способность этих пациентов поддерживать диффе‑рейцированное переживание Собственного Я посредством активного поиска и нахождения объекного переживания, требуемого на данный момент. Даже если сохраняемое переживание Собственного Я пограничного пациента зависит от постоянной доступности внешнего или внутреннего присутствия функционального объекта, его Собственное Я является, как правило, достаточно структурированным, чтобы обеспечить такую доступность объектного переживания.
Вследствие функциональной природы переживания и привязанности пограничного пациента его защита себя необходимым объектным переживанием может казаться неспецифической, дезорганизующей и часто самодеструктивной. Так как пограничный пациент ищет функции, а не личности других людей, его обращение к другим людям, как правило, выглядит случайным, неразборчивым и часто рискованным. При приближении угрозы потери объектного переживания, сопровождаемой легкой генерализованной тревогой, он склонен кидаться к первому возможному объекту, нередко в амбулаторную клинику, с острым чувством того, что «кто‑то должен мне помочь». Вместо использования или вдобавок к использованию других людей в качестве функциональных поддержек его переживания Собственного Я пограничный пациент может прибегать к психоактивным химическим средствам для замены присутствия несущего успокоение внешнего объекта. Эмпирическая отделенность наркотиков и алкоголя от объектных образов, а также видимый контроль самого пациента над их поглощением часто придают им характер транзиторных объектов, к которым пациент может развивать пагубную привычку.
Как бы там ни было, но Собственное Я пограничного пациента имеет, как правило, достаточную структуру, чтобы ухитряться оставаться живым психологически. Он научился манипулировать своими внешними объектами и эксплуатировать их, а также активно заботиться о своем «праве на выживание» (Buie and Adler, 1973). Его ценности все еще чисто нарциссические, с воспринимаемым миром объектов, как существующих эмпирически лишь для него и его потребностей. Его методы господства и контроля над этим миром представляют собой важные наполнители его примитивного самоуважения. Это самоуважение все еще является близким дериватом первоначального всемогущества недавно дифференцировавшегося Собственного Я, основанного на неограниченном контроле и владении всецело удовлетворяющим объектом и его услугами. Это всемогущество, неотъемлемо присутствующее в переживании Собственного Я пограничным пациентом, и его методы выживания связаны с его задержанными способами переживания текущих взаимодействий между ним и объектами. Открытие дверей новому объектному переживанию означало бы серьезную угрозу его иллюзии всемогущей самостоятельности, что часто открыто выражается самими пограничными пациентами.
Хотя защита всемогущества существующих структур предстает, таким образом, одним из элементов нежелания пограничного пациента развивать аналитико‑дериватные интроекты, она представляет, однако, лишь один аспект исключительно трансферентной природы его объектно‑ориентированного переживания, что отличает пограничного пациента от всех других категорий пациентов. Эта исключительность склонна делать любую идеализацию аналитика, которая может развиваться во взаимодействиях с ним пациента, идеализацией трансферентного, а не нового эволюционного объекта, который еще не возник в мире переживаний пациента. До тех пор пока это имеет место, не может быть образовано никаких действительно новых интроектов.
Такое тупиковое положение превалирует в обычном аналитическом лечении пограничных пациентов. Пациенты кажутся привязанными к лечению, чувствуют себя целостными и укрепленными во время сессий и могут проявлять примитивную идеализацию аналитика. Однако пограничный пациент, по‑видимому, не воспринимает аспекты образа аналитика в качестве обеспечивающих безопасность интроектов, которые помогали бы ему выносить одиночество и противостоять тревоге дедифференциации во время выходных дней и праздников. Аналитик, обеспокоенный дезорганизованным поведением пациента между сессиями, пытается в такой ситуации решать проблему, как сделать так, чтобы стать принятым пациентом в качестве терапевтического интроекта, который защищал бы последнего от тревоги и деструктивного поведения в отсутствие аналитика.
Аналитические авторы, разделяющие эту точку зрения, как правило, рекомендуют аналитику попытаться интенсифицировать атмосферу помощи во взаимоотношениях с пациентом и даже рассмотреть возможность некоторых форм прямого удовлетворения инфантильных потребностей последнего (Buie and Adler, 1982). Логическим обоснованием для такого подхода служит предположение, что атмосфера помощи будет постепенно вести к формированию «помогающих интроектов», которые будут сохраняться в психике пациента между сессиями.
Мой опыт свидетельствует, что, даже если такое рассуждение часто срабатывает с шизофреническими пациентами, оно не столь верно, когда мы имеет дело с аналитическим лечением пограничных пациентов. При условии что психоаналитическое лечение рассматривается как попытка мобилизации и помощи возобновленному психическому развитию пациента, следует иметь в виду, что любое важное структурообразование в период формирования психики индивида происходит через прогрессивную интернализацию репрезентации эволюционного объекта. Этот процесс будет протекать лишь до тех пор, пока он мотивирован предоставлением эволюционным объектом желанных аспектов себя для интернализации. Эволюционный объект, который исчезает преждевременно и без адекватной замены, которая была бы эволюционной, становится трансферетным объектом, который продолжает определять переживание и привязанность растущего индивида, если только прерванное развитие не сможет быть возобновлено с новым объектом, переживаемым как эволюционный. Интроекты являются первыми продуктами надлежащей интернализации, требующими как таковые эмпирических взаимодействий с новым эволюционным объектом для своего мотивирования и сформирования в качестве новых структурных элементов в психике эволю‑ционно задержанного пациента. В этом отношении ситуации шизофренического пациента, вновь дифференцировавшегося в ходе лечения, и пограничного пациента в начальной стадии лечения явно различны.
Как говорилось в предыдущей главе, в психозе базисная эволюционная неудача произошла слишком рано, чтобы переживаться дифференцированным Собственным Я во взаимодействиях с таким же дифференцированным объектом. Поэтому аналитику приходится входить в недифференцированный мир переживаний пациента в качестве нового эволюционного фактора, для того чтобы содействовать новой эмпирической дифференциации между Собственным Я пациента и образом аналитика как нового эволюционного объекта. При таких обстоятельствах возникновение переживания Собственного Я у пациента при отсутствии сохраняющих дифференцированность трансферентных альтернатив с отчаянной исключительностью будет зависеть от эмпирического присутствия образа аналитика, что неизбежно влечет за собой и мотивирует быстрое установление аналитико‑дериватных защищающих интроектов.
Совсем иначе мотивировано первоначальное переживание пограничным пациентом аналитической помогающей ситуации. Во‑первых, в отличие от шизофренического пациента, повторно дифференцировавшегося в своих взаимоотношениях с аналитиком, пограничный пациент еще не установил взаимоотношений с аналитиком как с новым эволюционным объектом и поэтому еще не мотивирован к новым интернализациям его репрезентации. Во‑вторых, как подчеркивалось выше, предыдущая структура пограничного пациента и установившиеся репрезентации Собственного Я и объекта позволяют сохранение дифференцированного переживания Собственного Я, хотя бы лишь на маргинальном уровне. Интроекция аналитико‑специ‑фических функций еще не мотивирована, таким образом, эмпирически, а также не требуется в качестве незаменимого средства для субъективного существования пациента. Помогающее окружение с формированием добавочных интроектов не обязательно требуется пограничному пациенту для сохранения переживания Собственного Я. Доказательством этому служит тот факт, что он достиг пограничного уровня переживания.
Но не может ли переживание помогающей функции аналитика само по себе служить мотивирующим фактором для возникновения образа аналитика в качестве нового эволюционного объекта в психике пограничного пациента, как это, по‑видимому, происходит в случае психотических пациентов? Мой опыт побуждает меня ответить на этот вопрос отрицательно. Имеет место простой базисный факт, что для пациента, вступающего в аналитические взаимоотношения с достаточно установившейся дифференцирован‑ностью от своих первичных объектов и таким образом с уже существующим трансферентным потенциалом, прямое или косвенное удовлетворение его инфантильных потребностей в помогающей атмосфере или нет не мотивирует само по себе новое эволюционное развитие, а также не мотивирует появление аналитика как нового эволюционного объекта в мире переживаний пациента. Как подчеркивалось ранее, переживания удовлетворения, по‑видимому, являются специфическими и незаменимыми элементами для реактивации задержанного симбиоза недифференцированного пациента с последующим новым ростом недифференцированных репрезентаций удовольствия, требуемых для протекания новой дифференциации с аналитиком в качестве нового эволюционного объекта. Однако, когда произошла достаточно прочная первичная дифференциация между Собственным Я и объектом во взаимоотношениях пациента со своими первичными объектами, базисное удовлетворение не является более специфическим способом мотивации пациента к замене образа аналитика кактрансферентного объекта его образом как нового эволюционного объекта. Вместо этого удовлетворение, получаемое от аналитика, как правило, переживается и интерпретируется пациентом чисто трансферентным образом, включая возможный быстрый подъем идеализации аналитика как трансферентного объекта.
Символическое удовлетворение инфантильных либидинальных потребностей пациента в аналитической ситуации, таким образом, более не является, по‑видимому, фазово‑специфически эффективным в качестве мотивации новых эволюционных интернализаций у пограничного пациента. Эволюционная задержка, определяющая его патологию и текущие способы переживания своих объектных взаимоотношений, произошла на стадии, когда функция родительского объекта в обеспечении структурного развития у ребенка более не делает возможной дифференциацию между Собственным Я и объектом посредством обеспечения ребенка адекватными переживаниями удовольствия. Акцентирование на фазово‑специфическом функционировании эволюционного объекта также более не обеспечивает ребенка эмпирическим материалом для формирования сохраняющих Собственное Я успокаивающих интроектов. Развитие пограничного пациента было специфически прервано и задержано на некоторой стадии его психического структурообразо‑вания через функционально‑селективные идентификации. В соответствии с этим фазово‑специфически адекватным новым эволюционным объектом, привлекательным для сохраняющихся потребностей пограничного пациента в возобновленном психическом развитии, может быть лишь кто‑то, способный обеспечивать моделями и мотивацией для новых структурообразующих идентификаций. Лишь затем станет возможна идеализация аналитика в качестве нового эволюционного объекта, мотивируя возобновление процессов эволюционной интернализаций, в то время как простая идеализация трансферентного объекта не может иметь таких последствий.
Для улавливания и корректного понимания своей фазово‑специфически адекватной функции в ремобилизации и способствовании новому эволюционному развитию в пациенте аналитик должен быть обучен и приучен полагаться на свои информативные отклики на пациента, как комплиментарные, так и эмпатические. Решающе важна его способность различать свои отклики на трансферентно‑специфические и фазово‑специфические послания пациента. Первые информируют об истории эволюционной неудачи пациента и о застойных репрезентациях Собственного Я и объекта, которые он пытается бесконечно продолжать в аналитических взаимоотношениях. Вторые информируют аналитика о прерванных фазово‑специфи‑ческих потребностях пациента и остающейся мотивации для возобновления развития, а также снабжают аналитика адекватными способами подхода к пациенту в качестве нового эволюционного объекта.
Представляется, что неудача в проведении такого различия между трансферентно‑специфическими и фазово‑специфическими посланиями пограничного пациента, как правило, бывает главной причиной отсутствия аналитика в психике пограничного пациента между сессиями. В такой ситуации импульсы аналитика к увеличению удовлетворения пациента являются, как правило, скорее откликами на трансферентные объектно‑поисковые потребности и просьбы пациента, а не откликами на фазово‑специфические послания пациента на его уровне развития. Во время работы с психотическими пациентами фазово‑специфические отклики аналитика на пациента характеризуются озабоченностью по поводу дифференцированного переживания последнего, а также относительно сохранения и защиты переживания Собственного Я пациентом как внутри, так и вне аналитических взаимоотношений. Однако сходные отклики аналитика на пограничного пациента склонны быть скорее откликами на преобладающие трансферентные ожидания пациента, а не на его часто все еще в основном скрытые и неясно выраженные эволюционные потребности. Аналитику необходимо улавливать потребности и послания «развивающегося ребенка» в пациенте, легко заглушаемые более громкими требованиями «трансферентного ребенка», чтобы быть в состоянии проводить сравнения между двумя своими функциями в качестве эволюционного объекта для пациента и находить правильный путь продвижения в аналитических взаимоотношениях на основе таких сравнений.
В отличие от озабоченности сохранением подвергающегося опасности переживания Собственного Я, наиболее важной в фазово‑специфических откликах аналитика на психотических пациентов, фазово‑специфические отклики аналитика на пограничного пациента скорее включают в себя возрастающую заинтересованность специфической природой переживания Собственного Я пациентом. Этот относительный сдвиг от озабоченности к заинтересованности параллелен сдвигу в акцентировании с комплиментарных к эмпатическим среди информативных откликов аналитика на пациента. Как будет показано ниже, передача аналитиком этой заинтересованности и своего возникающего в результате понимания пациенту представляется тем специфическим способом приближения аналитика к пациенту, который ведет к тому, чтобы он был принят пациентом в качестве нового эволюционного объекта, с которым может быть продолжена структурообразующая интернализация.
Это не следует понимать так, что более не будет надобности в атмосфере поддержки, требуемой в качестве замещения неинтернализованных структур пограничного пациента. Однако, в отличие от психотических пациентов, главной целью поддерживающего окружения более не является обеспечение материала для установления и поддержания диалога между пациентом и аналитиком, но скорее обеспечение пациента генеративной защитой и заместительной структурой до тех пор, пока структурное развитие в ходе лечения постепенно не сделает такую защиту и замену ненужными.
Такая атмосфера поддержки наилучшим образом обеспечивается терпеливым, заинтересованным и уважительным присутствием аналитика в сеттинге, которое остается по существу одним и тем же на каждой сессии. Как правило, активное удовлетворение инфантильных потребностей и желаний пациента не требуется и не рекомендуется. Как подчеркивалось выше и будет показано в последующих частях книги, возобновленные процессы эволюционной ин‑тернализации, интроекции, а также идентификации будут на пограничном уровне патологии мотивироваться в первую очередь передачей аналитиком заинтересованности и понимания способа переживания пациента, а не удовлетворением, неотъемлемо присутствующим в атмосфере поддержки.
Идеализация
В отличие от преобладающей точки зрения, я предпочитаю не связывать идеализацию специфическим образом с интересами Собственного Я, нарциссизмом или «эго‑либидо», как отличающимися от интереса к объекту или «объектному либидо». Я также не присоединяюсь к традиционному взгляду на идеализацию как на главным образом защитный процесс. Скорее мне хотелось бы определить идеализацию как тот способ, каким переживаются позитивно катектированные репрезентации Собственного Я и объекта до достижения константности Собственного Я и объекта. Либидинальные взаимоотношения могут основываться лишь на идеализации до тех пор, пока интеграция индивидуализированных образов Собственного Я и объекта не сделает возможными и мотивированными любовь и восхищение на индивидуальном уровне переживания. Я согласен с Кернбергом (1975,1976), что, по всей видимости, существуют более примитивные и более зрелые «формы» идеализации в зависимости от уровня нормального развития или его патологических остановок и искажений. Однако скорее, чем постулирование идеализации как «механизма» прогрессивного взросления, я предпочитаю точку зрения, согласно которой идеализация как переживание мотивируется и выглядит по‑разному в зависимости от уровня структурализации, достигнутого в развитии мира переживаний пациента.
Разделяемая многими специалистами точка зрения на Идеализацию как на исключительно или главным образом защиту и предохранительную меру против агрессии производит впечатление взрослообразной «генерализации назад», основанной на ежедневном клиническом опыте с Депрессивными невротиками, которые используют идеализацию как реактивное образование против своих агрессивных объектно‑направленных желаний. Согласно сходной линии рассуждения, считается, что самая первая идеализация объектной репрезентации (то есть первоначальное возникновение образа «абсолютно хорошего» объекта) мотивирована защитой и предохранением против преследующих «абсолютно плохих» объектных образов (Klein, 1946; Rycroft, 1968; Kernberg, 1975,1980). Создается картина Собственного Я, пытающегося защищать себя от угрожающих «абсолютно плохих» объектных переживаний путем построения идеализированного «абсолютно хорошего» объектного образа для своей защиты. Это будет делать идеализацию либо тем механизмом, который вызывает состояние расщепления (Rycroft, 1968), либо как минимум одной из вспомогательных защит, способствующих расщеплению (Kernberg, 1975).
Согласно точке зрения, представленной в моей более ранней работе (Tahka, 1984) и в части 1 данной книги, последовательное появление образов «абсолютно хорошего» и «абсолютно плохого» объекта, а также их главные роли в защите дифференцированности представляются, по‑видимому, совершенно противоположными тому, что предполагается выше названными авторами. При условии что первые репрезентации Собственного Я и объекта будут становиться дифференцированными как формации чистого удовольствия (т. е. как «абсолютно хорошие»), образ «абсолютно плохого» объекта должен создаваться позднее для обеспечения идеационной репрезентации фрустрации, которая на этой стадии становится психически представленной как агрессивный аффект, угрожающий разрушить образ «абсолютно хорошего» объекта, от которого исключительно зависит существование дифференцированного переживания Собственного Я. Формирование образа «абсолютно плохого» объекта, который обеспечивает цель для агрессии и таким образом связывает агрессию младенца с первой идеационной репрезентацией фрустрации, будет происходить как необходимая защита для сохранения образа «абсолютно хорошего» объекта и посредством этого для продолжения субъективного существования ребенка. Однако, хотя в начале жизни зло, таким образом, по‑видимому, появляется скорее для защиты добра, а не наоборот, я стану называть такую последовательность событий не защитной, а высоко адаптивной. Независимо от того, что появляется первым, и «абсолютно хорошие», и «абсолютно плохие» базисные эмпирические единицы необходимы как предпосылки для любых последующих структурообразующих развитии.
До достижения константности Собственного Я и объекта растущий индивид необходимо переживает свой мир функциональным образом, характеризуемым крайними сдвигами в его объектном переживании от «абсолютно хорошего» к «абсолютно плохому». «Абсолютно хороший» объект идеализируется как превосходный поставщик удовлетворения, но так как он все еще переживается как находящийся в полной собственности и контролируемый всемогущий слуга, его еще нельзя любить как независимого индивида, чьи услуги будут не самоочевидными, но обусловленными и зависящими как от поведения ребенка, так и от благорасположения объекта. Само качество «абсолютно хорошего» включает понятие эмпирического совершенства, основанное на крайней степени нереалистической идеализации.
Понятие любви как субъективного эмоционального переживания, связанного с другим человеком, традиционно использовалось в психоанализе чрезвычайно обобщенным и безоттеночным образом в качестве общего заголовка, охватывающего все формы либидинальной привязанности, независимо от эволюционной стадии переживающего субъекта (Blank and Blank, 1979). Лишь позднее были предприняты попытки исследовать любовь и влюбленность как способности, требующие определенных эволюционных достижений для своего возникновения (Kernberg, 1976,1980; Bergmann, 1980,1987). Однако влияние и приверженность концепциям нарциссического и объектного либидо Фрейда продолжает способствовать искусственному разъединению любви и идеализации. Это особенно свойственно психологии самости Кохута (1971), в которой оба типа «либидо» концептуализированы как имеющие отдельные линии развития с самого начала психической жизни индивида.
Согласно современной концептуализации, в которой репрезентации Собственного Я и объекта рассматриваются как развивающиеся pari passu [*] через продолжающиеся процессы структурообразующей интернализации, термин любовь сохраняется для особого эмоционального переживания, для которого требуется индивидуальное Собственное Я и столь же индивидуальный объект, воспринимаемый как ее цель. Это способ переживания эволюционного объекта как индивидуальных образов Собственного Я и объекта, он становится мотивирован и возможен после интеграции информативных репрезентаций Собственного Я и объекта, достигнутой через множество функционально‑селективных идентификаций. Лишь затем станет возможно растущее индивидуальное переживание объекта как обладающего личной внутренней жизнью параллельно с осознаванием индивидом сходного собственного личного внутреннего мира. Когда объект (мать) интегрирован в качестве индивида, он становится эмпирически отделенным и независимым, прекращая быть в очевидном владении и подконтрольным слугой, чья внутренняя жизнь и собственные мотивы не признаются. Теперь будет открываться внутренняя часть объекта (т. е. собственный внутренний мир), в которой объект утрачивается и где его нужно заново найти посредством информативных идентификаций, которые теперь становятся мотивированы и возможны. Эти идентификации равносильны появлению у ребенка эмпатической способности, а также постепенному наращиванию репрезентаций для всей гаммы оттеночных и дифференцированных эмоций в его мире переживаний. Только теперь станет мотивирована и возможна для развития любовь к самостоятельному индивиду, а также тесно связанные с ней эмоции, включая благодарность, жалость и стремление к объекту как к личности и интенсивный интерес к его недавно открытому внутреннему миру. Идеализация будет продолжаться, но теперь внутри семьи и как идеализация двух различных индивидуальных родителей, один из которых первоначально идеализируется главным образом как индивидуальный объект любви, а второй — как индивидуальный образец для только что родившейся идентичности ребенка.
С появлением индивидуальных образов Собственного Я и объекта идеализация будет утрачивать многое из своего первоначального архаического качества инфантильного всемогущества и становиться восхищением другим индивидуальным человеком, хотя все еще в течение длительного времени переоцениваемым либо в качестве объекта любви, либо в качестве образца для Собственного Я.
Любовь, таким образом, является новым способом переживания объектов, мотивированным и ставшим возможным вследствие индивидуации переживания Собственного Я и сопутствующего открытия индивидуальности объекта. Как продукт индивидуации любовь, по‑видимому, специфически включает в себя принятие и все возрастающее признание отличий между Собственным Я и объектом.
То, что переживается как поставщик удовольствия, начинает переоцениваться в начале жизни, как только появится Собственное Я для оценивания. Первоначальным поставщиком удовольствия эмпирически является Собственное Я, объект — лишь инструмент, находящийся в полной собственности и полностью контролируемый Собственным Я. Однако возрастающие переживания незаменимости этого инструмента для эмпирического обеспечения Собственным Я себя удовольствием и удовлетворением будет делать данный инструмент все более идеализируемым в качестве всемогущего слуги, который состоит из групп функций, все еще эмпирически находящихся в полной собственности и магически контролируемых Собственным Я. Таким представляется способ переживания объекта, который Кохут (1971) называет идеализируемым Я‑объектом, а Кернберг (1975) — примитивной идеализацией. В то время как Кернберг считает примитивную идеализацию объекта вместе с ее оборотной стороной — обесцениванием — главным образом защитой, способствующей расщеплению, Кохут рассматривает идеализируемый Я‑объект в качестве необходимого базиса для важных структурных развитии через «преобразующие интернализации». Хотя я не разделяю в целом пути понимания Кохутом раннего развития, однако, в данном вопросе я целиком с ним согласен. По моей концептуализации, идеализация «абсолютно хорошего» аспекта функционального объекта не только является единственной формой любви к объекту, доступной на этом уровне структурализации, но также незаменимым элементом в мотивировании процессов функционально‑селективной идентификации каТк во время нормальной сепарации‑индивидуации в детстве, так и в психоаналитическом лечении взрослых пограничных пациентов.
Как подчеркивалось ранее, идеализация, по‑видимому, является незаменимым мотивом для любого психического структурообразования после первичной дифференциации репрезентаций Собственного Я и объекта. Структурализация происходит в основном посредством интернализации представленных аспектов объекта через сферу репрезентации Собственного Я. Первые интернализации являются интроекциями представленных функций «абсолютно хорошего» объекта, оцениваемых как всемогущие. За этими все еще относительно расплывчатыми интернализациями последуют идентификации с идеализируемыми функциями «абсолютнохорошего» объекта, переживаемыми либо интроективно, либо как внешние. После установления константности Собственного Я и объекта оценочно‑селективные идентификации с индивидуальными образцовыми объектами, представляющими идеальное Собственное Я ребенка, а также его информативные идентификации с его главными идеальными объектами любви будут далее выстраивать в ребенке значимые репрезентации внутренних миров самого себя и объектов, укреплять его идентичность и делать возможным появление эмпатии и дифференцированных эмоций. Наконец, селективные идентификации с идеализированными предписаниями и запрещениями, полученными от интроекта супер‑эго, будут содействовать созданию собственных нормативных структур индивида, а также интернализации образов его родительских и других внешних идеальных объектов, что приведет в результате к появлению и интеграции его личных идеалов для себя и своих объектов.
Всякие важные структурные развития, таким образом, представляются идущими по линии идеализации. То, что идеализируется, представляется желанным, мотивирующим Собственное Я включить это в свою структуру. Даже если то, что идеализируется, а также природа интернализации и ее результаты претерпевают радикальные изменения в ходе продолжающегося структурного развития психики, идеализация того, что должно быть интернализовано, является sine qua поп во всех процессах психического развития, пока не будет достигнута относительная автономия переживания Собственного Я. Даже после этого временная идеализация и восхищение учителями и профессиональными образцами для подражания будут продолжать играть важную роль в большинстве значимых процессов обучения.
Фазово‑специфическая идеализация эволюционного объекта, таким образом, необходима на всех уровнях развития для начала и завершения процессов интернализации. Это столь же справедливо для возобновления функционально‑селективных идентификаций в психоаналитическом лечении пограничных пациентов. Как говорилось выше, трансферентные идеализации не мотивируют и не могу мотивировать новое структурообразование. Подобно любым другим трансферентным феноменам они спосоон лишь на повторение и переживание настоящего на язы прошлого. Так называемый «позитивный перенос» в лечении пограничных пациентов является идеализацией аналитика в качестве функционального трансферентного объекта, и, хотя это может приводить к временному или более длительному симптоматическому улучшению субъективной сбалансированности и публичного функционирования пациента, не будет иметь место никакое структурное продвижение и, таким образом, никакое длительное изменение в его личности. Поскольку это имеет отношение к общим целям психоаналитического лечения, трансферентные идеализации всегда являются защитными и направленными на увековечивание статус‑кво эволюционно задержанных репрезентаций Собственного Я и объекта. Структурообразующие интернализации в аналитических взаимоотношениях могут быть возобновлены лишь при условии, что аналитик будет представать в эмпирическом мире пациента в качестве нового идеализируемого объекта.
Важно осознавать, что даже когда аналитик идеализируется в качестве нового эволюционного объекта для пограничного пациента, это может быть лишь фазово‑специфи‑ческая идеализация функционального объекта, и аналитику приходится терпеть ее как таковую. Как неоднократно подчеркивалось, неэмпатическая сдержанность со стороны аналитика (Kohut, 1971) будет легко разрушать мотивационный базис, необходимый для возобновления структурообразующих идентификаций во взаимоотношениях пациента с аналитиком. Это имеет силу на всех уровнях эволюционных взаимодействий в нормальном развитии, а также в психоаналитическом лечении различных категори