Приложение 5. О первых советских лагерях принудительных работ
На Архангельском Севере
(опыт систематизации источников и литературы)
Расстрелы под Холмогорами. С. Мельгунов в своей книге назвал «старинный уездный городок» Холмогоры «усыпальницей» русской молодежи, а расстрелы – формой «сокрытой смертной казни». Он пишет: «Кто туда попадает, оттуда не возвращается, ибо в огромном большинстве случаев, они бывают расстреляны»[1]. Расстрелы под Холмогорами он называет «самыми главными», то есть самыми массовыми в России. По словам автора, расстреливали в десяти верстах от Холмогор партиями по десять-сто человек, а «лицу, специально ездившему для нелегального обследования положения заключенных на Севере, жители окружных деревень назвали жуткую цифру: восемь тысяч таким образом погибших». Упоминается и день «красной расправы в Холмогорах» в сентябре 1920 г., когда расстреляли более двухсот человек из крестьян и казаков с юга («интеллигентов почти уже не расстреливают, их мало»). Ю. Дойков в своих публикациях сообщает, что часть офицеров (из 2028 человек) расстреляна в Архангельске на Мхах, а другая – в августе 1920 г. увезена на двух баржах к Холмогорам. Из первой баржи людей высадили на остров Ельники напротив Верхней Койдокурьи и расстреляли из пулеметов, заставив выкопать себе могилы. В это время люди со второй баржи в надежде спастись стали прыгать в воду, но избежать расстрела никому не удалось[2]. Организаторами казней под Холмогорами весной и летом 1920 г. были Кедровы. По словам С. Мельгунова, собрав в Архангельске 1200 офицеров, Кедров «сажает их на баржу вблизи Холмогор и затем по ним открывает огонь из пулеметов – до шестисот было перебито!». Кроме того Ревекка настояла на возвращении из Москвы всех арестованных комиссией Эйдука, и «их по частям увозят на пароходе в Холмогоры, где раздевши, убивают их на баржах и топят в море». Так сгинул в неизвестность офицер Владимир Минейко, 22 лет. По воспоминаниям сестры Ксении Петровны Гемп, его арестовали в июне 1920 г. на Пинеге, когда белых офицеров «собирали» в районе боев. Владимир оказался в московских Бутырках, но из-за эпидемии сыпняка одних – расстреляли, других – без провизии и воды вернули в Архангельск. Прибыв в Исакогорку арестованные бросились к реке, конвою дали приказ «стрелять по ногам». Оставив раненых на станции, основную группу доставили на пристань к холодильнику. Через два дня, когда их уводили из города, Ксения пыталась передать брату еду, но конвоиры не позволили. Более того, начальник конвоя Валюшис сорвал с руки Ксении обручальное кольцо, а у бабушки снял серьги. Офицеров на двух речных пароходах и баржах увезли в Холмогоры и там расстреляли. Трупы скидывали в реку или зарывали. По словам К. Гемп, спустя пятнадцать лет в район Холмогор приезжали на практику студенты Архангельского мединститута, чтобы собрать скелеты, необходимые для практики[3]. Созерко Артаганович Мальсагов в книге «Адские острова»[4] пишет, что в Холмогоры этап за этапом ссылались мужчины, женщины и дети: «после поражения генерала Деникина и Врангеля… взятые в плен белые офицеры и солдаты, а также гражданские лица с отвоеванных у белых территорий… после подавления Кронштадтского восстания в апреле 1921 г. все матросы, взятые под Стражу большевиками в количестве около двух тысяч человек, тоже были присланы туда. Остатки колчаковской армии, различные сибирские и украинские атаманы, крестьяне из Тамбовской губернии, примкнувшие к антоновскому движению, десятки тысяч представителей интеллигенции всех национальностей и вероисповеданий, кубанские и донские казаки — все стекались широким потоком в Холмогоры и Пертоминск». Именно в этих пунктах для врагов революции были организованы лагеря принудительных работ.
Организация лагерей. Постановлением народного комиссариата юстиции от 23 июля 1918 г. для отбывания наказания в виде лишения свободы в РСФСР узаконены: дома заключения (тюрьмы), реформатории, арестные дома, карательно-лечебные заведения, земледельческие колонии, больницы[5]. Для изоляции классовых врагов в ведении НКВД создана дополнительная система мест заключения – чрезвычайная. Постановлением СНК РСФСР «О красном терроре» от 5 сентября 1918 г. провозглашена организация концентрационных лагерей, которые создавались в целях концентрации военнопленных гражданской войны и лиц, осужденных к принудительным работам[6]. В советской России такие лагеря появились в Муроме и Арзамасе уже в августе 1918 г. Порядок организации лагерей принудительных работ (ЛПР) и статус заключенного приняты в 1919 г. По Постановлению ВЦИК «Об организации лагерей принудительных работ» от 15 апреля 1919 г. ЛПР следовало создавать при отделах управления Губисполкомов (с 17 мая 1919 г. – отделы принудительных работ), организовывать лагеря поручалось Губчека[7]. В мае 1920 г. все ЛПР России были переведены в ведение вновь созданного Главного Управления принудительных работ (ГУПР). К 1920 г. создан 21 ЛПР, на 1 января 1920 г. содержалось 16447 человек[8]. Концлагеря различались по типам: распределители, особого назначения, для военнопленных, общего типа. Режим содержания был строгим, а труд заключенных использовался на обустройстве лагерей, прилагерных огородах и совхозах, строительстве дорог, лесозаготовках и др. Первый советский губернский ЛПР на Севере появился в Шенкурске. В июле 1919 г. в этом уездном городке крестьяне выступили против мобилизации в красную армию, а вскоре почти на полгода город оккупировали белогвардейцы и интервенты. После освобождения Шенкурска в январе 1919 г. к участникам восстания были применены крайние меры, «только» расстреляно 48 человек[9]. В условиях жесткого противостояния и «в виду близости фронта» организация концлагеря для врагов революции была явной. В октябре 1919 г. лагерь с лимитом до 160 заключенных был организован при отделе управления Шенкурского уездного исполкома. На заседании 12 августа 1919 г. заведующий отделом управления исполкома Болотов сказал: «Необходимость организации его выдвинула сама жизнь». Болотов предложил (на основании директивы ВЦИК о лагерях принудительных работ от 15 апреля 1919 г.) передать концлагерь «в заведывание Арх. Губ. Отдела управления или ЧК». Предложение было уместным, так как в Шенкурске в то время по причине интервенции Архангельска вынужденно базировались (с февраля 1919 г. по февраль 1920 г.) и Губисполком, и Губчека. Но архангельские власти от приема лагеря уклонились. На заседании уездного исполкома 9 октября 1919 г. шенкуряне решили «категорически настаивать перед Губисполкомом о немедленной передаче концентрационного лагеря от уездного отдела управления в ведение Губчека». Передача состоялась. Постановлением Губчека от 30 октября 1919 г. комендантом лагеря назначен матрос А. Бальвич (вступил в должность 6 декабря). На заседании президиума Губисполкома 15 декабря 1919 г. утверждена смета расходов организации и оборудования лагеря в сумме 148160 руб. Первоначально в ЛПР содержалось 48 заключенных[10]. В начале мая 1920 г. Архангельский губернский ЛПР (далее ЛПР-1) вместе с заключенными был переведен из Шенкурска в Архангельск, что стало возможным с освобождением Севера и его столицы от белогвардейцев. Комендантом назначен член РКП (б) Набатов-Павловский (он же возглавил и созданное Управление лагерей принудительных работ). На 29 мая 1920 г. в ЛПР-1 содержалось 504 человека. За четыре последующих месяца в Архангельске было открыто еще два лагеря. На 1 октября 1920 г. в ЛПР-1 (у Кузнечевского кладбища в здании бывшей богадельни Булычева), ЛПР-2 (в Исакогорке на левобережье) и ЛПР-3 (в южной части города на Быку) содержалось 1235 заключенных[11]. С 17 августа 1920 г. лагеря находились в ведении вновь созданного Архангельского губернского объединенного отдела мест лишения свободы Архгубисполкома. К началу 1921 г. в губернии действовало пять ЛПР: Архангельский, Исакогорский, Пертоминский, Соловецкий и Холмогорский[12]. Весной 1921 г. в Архгубчека был разработан план перевода лагерей из губернского центра. На Президиуме Губисполкома 19 апреля 1921 г. решили «с открытием навигации находящиеся в Архангельске все лагеря перевести из Архангельска в Хомогоры»[13].
Холмогорский ЛПР. С. Мальсагов в своей книге пишет, что в Холмогоры людей доставляли «из всех уголков России». По словам Ю. Дойкова, в конце 1920 г. с Кавказа и Крыма в Холмогорах оказались тысячи солдат из армий Деникина и Врангеля, из Петрограда – антибольшевистски настроенные студенты; с Балтийского флота в августе 1921 г. – командный состав и многие др. Ю. Дойков считает, что массовые расстрелы начались в Архангельском губисправдоме 14 марта 1921 г., а после – в Холмогорском и Пертоминском лагерях. В статье «Предшественники Соловков», со ссылкой на зарубежных авторов (С. Жабу из Парижа и А. Клингера из Берлина[14]), он сообщает, что в январе-феврале 1921 г. в Холомогорах было убито 11 тыс. чел. Основанием для расстрела послужили Постановления Президиума Губисполкома и Губкома. Например: «Принимая во внимание неисправимость означенных кровавых белогвардейцев, ярую ненависть к рабоче-крестьянской власти, усиленную их агитацию за выступление среди заключенных с связи с кронштадтскими событиями – всех расстрелять». По решению только шести заседаний в марте-апреле 1921 г. в Холмогорском и Пертоминском лагерях расстреляно 540 русских офицеров. В том числе генерал-лейтенанты Марков П. А., Муравьев А. М., Протопопов П. Н., Таранов В. И.; генерал-майор Малышиханов А. В.; генералы Абрамов К. С., Гельфрейх П. О., Костырев П. Н., Масловский И. А., Михайлов К. Н., Толстихин И. Н.; восемьдесят четыре полковника и т. д.[15].
С. Мельгунов в «Красном терроре» пишет, что «до мая 1921 г. лагеря в Холмогорах, как такового, просто-напросто не было». Действительно власти официально приступили к организации в Холмогорах концлагеря-1 (далее Архангельский губернский ЛПР), лишь в мае 1921 г. Лагерь дислоцировался в южной части Холмогор на территории бывшего Успенского женского монастыря и соборного комплекса, отделение – в бывшем монастырском скиту в деревне Товра. Комендантом лагеря «для пользы службы» назначен 20 июня 1921 г. сотрудник 1-го разряда секретно-оперативного отдела Архгубчека Бачулис[16]. С. Мельгунов пишет о нем, как о крайне жестоком человеке, при котором немало людей было расстреляно за ничтожнейшие провинности: «он разделял заключенных на десятки и за провинность одного наказывал весь десяток… один из заключенных бежал, его не могли поймать, и девять остальных были расстреляны. Затем бежавшего поймали, присудили к расстрелу, привели к вырытой могиле; комендант с бранью собственноручно ударяет его по голове так сильно, что тот, оглушенный, падает в могилу, и его, полуживого еще, засыпают землей» (случай рассказан одним из надзирателей) [17].
Условия содержания заключенных Холмогорского ЛПР С. Мальсагов описал так: «Люди направлялись туда из всех уголков России и должны были жить в наскоро выстроенных бараках. Это были никогда не отапливаемые, даже в самую сильную зимнюю стужу, помещения (когда температура в этих северных широтах снижалась до минус пятидесяти, минус шестидесяти градусов по Цельсию, от девяноста-ста десяти градусов по Фаренгейту. Заключенным выдавался следующий паёк: одна картофелина на завтрак, картофельные очистки, сваренные в воде, на обед и одна картофелина на ужин. Ни кусочка хлеба, ни унции сахара, не говоря уже о мясе или масле. И эти люди, доведенные муками голода до отчаяния, поедали кору на деревьях. Они вынуждены были из-за пыток и расстрелов соглашаться выполнять самую тяжелую работу: корчевать пни, работать в каменоломнях, сплавлять лес. Им было категорически запрещено переписываться со своими родными или получать от них посылки с едой или одеждой. Все письма уничтожались. А пища и прочее пожирались и использовались лагерной охраной». Автор пишет, что, если новоприбывший был прилично одет, его расстреливали тут же, чтобы поскорее забрать одежду. Тех, кто избежал расстрела, чекисты уничтожали непосильным трудом. Когда заключенных вели на работу мимо жилых домов, то местные жители бросали им хлеб. Чекисты изменили маршрут, они стали водить колонны через густой лес и болота. За мизерный паек женщины и старики работали по двенадцать часов. Большой удачей было найти в поле гнилой картофель, который поедали с жадностью сырым на месте.
По словам С. Мальсагова, «высшее начальство в этих лагерях назначалось Москвой и исполняло предписания, полученные оттуда. Средний и низший персонал состоял из арестованных чекистов, которые были сосланы по причине слишком очевидного грабежа, взяточничества, пьянства и других нарушений. Эти ребята, потеряв выгодные должности в Чрезвычайных комиссиях центральной России, свою неимоверную злость с неописуемой жестокостью вымещали на лагерных заключенных». Особенно свирепствовал помощник коменданта поляк Квициньский, на совести которого ужасы «белого дома» (бывшего имения в окрестностях Холмогор, покинутого владельцами)[18].
По распоряжению этого палача-садиста в доме с 1920 г. и до конца 1922 г. ежедневно расстреливали людей, тела казненных не убирали. За два года трупами были наполнены все помещения до самого потолка. Автор пишет: «Две тысячи матросов из Кронштадта были расстреляны в три дня. Запах разложившихся тел отравлял воздух на целые километры вокруг. Смрад, который не уменьшался ни днем, ни ночью, заставлял заключенных в лагере задыхаться и даже терять сознание. Три четверти жителей города Холмогоры оказались не в состоянии вынести все это и покинули свои дома».
Этот «белый» дом упоминает в своей книге и С. Мельгунов: «В Холмогорском лагере наряду с темным карцером и специальной холодной башней есть еще особый «Белый Дом». Это специальная изоляция для некоторых провинившихся. В маленькой комнате (даже без уборной) заключено бывает до сорока человек». Автор сообщает о больных сыпным тифом, которые валялись там без всякой помощи дней по десять до кризиса, а «некоторые просидели больше месяца, заболели тифом и кончили психическим расстройством… При безнаказанности начальства заключенным опасно жаловаться даже в тех редких случаях, когда это возможно».
Чекисты практиковали разные методы уничтожения заключенных. Об этом известно из книги С. Мальсагова. Например, когда прибывала новая большая партия, и появлялась острая необходимость в камерах, «они входили к заключенным и, указывая на будущие жертвы, произносили: один, два, три. «Один» значило, что заключенный будет расстрелян в тот же день, «два» — его расстреляют завтра, «три» — казнят послезавтра».
Со ссылкой на свидетельства очевидцев автор пишет: «Около десяти тысяч человек были расстреляны в Холмогорах и Пертоминске. Как это ни ужасно, но в этой цифре нет ничего поразительного. Ибо в течение трех лет подряд до своего расформирования эти лагеря составляли главную тюрьму всей Советской России. В огромные этапы из всех уголков европейской и азиатской России попадали те, кого по каким-либо причинам было нежелательно убивать на месте, например, все те, кто был «амнистирован» местными властями». По словам автора, тысячи людей палачи утопили в Холмогорах (и Пертоминске): «В 1921 г. четыре тысячи бывших офицеров и солдат армии Врангеля были погружены на баржу, и это судно чекисты потопили в устье Двины. Те, которые были еще в состоянии удержаться на поверхности воды, были расстреляны. В 1922 г. несколько барж загрузили заключенными, которых потопили в Двине прямо на глазах у всех. Несчастные пассажиры с других, непотопленных барж, среди которых было много женщин, были высажены на одном из островов около Холмогор и расстреляны из пулеметов прямо с барж. Массовые убийства на этом острове продолжались довольно долго. Как и «Белый дом», он был завален трупами».
В 1922 г. в Холмогорский ЛПР заключен Василий Алексеевич Рычков, уроженец и житель деревни Надручей Верхних Матигор (умер в лагере 43 лет, реабилитирован посмертно). По словам дочери Екатерины Лутковой[19], отец был мастеровым, грамотным, не боялся смело высказываться, за что его и осудили по доносу на три года принудительных работ. В лагере определили на работу в столярную мастерскую, расположенную в бывшей монастырской часовне. Там отец делал мебель для начальства. Он трудился на совесть, в качестве поощрения даже получал поблажки: иногда по субботам его отпускали помыться в бане (до Матигор семь километров). Дома отец под большим секретом рассказал матери, как их «гоняют» на реку собирать трупы, и как они доверху нагружают карбасы и делают по несколько рейсов. Отец говорил, что баржи с «врагами советской власти» приходят из Архангельска, их заводят прямо напротив Холмогор недалеко от Ухтострова, и расстреливают на баржах. Люди прыгают в реку, но их все равно добивают...
С. Мельгунов пишет в своей книге, что расстрелы под Холмогорами, «это зверство в действительности в данном случае было гуманно, ибо открытый впоследствии Холмогорский лагерь, получивший именование «лагеря смерти» означал для заключенных медленное умирание в атмосфере полной приниженности и насилия». Избежавшие расстрела гибли в лагере от голода и болезней.
У К. Гемп под Холмогорами расстреляли брата, а маму Надежду Михайловну Минейко (выпускницу Петербургской консерватории и ученицу Римского-Корсакова) заключили в Холмогорский лагерь принудработ, где она в 1921 г. сгинула от тифа. Такое наказание она понесла потому, что «играла на фортепьянах, вместо того, чтобы идти служить народу»[20].
Группа анархистов, заключенных в Архангельском концлагере, направила через Е. П. Пешкову (Политический Красный крест) протест во ВЦИК от 15 декабря 1922 г. Письмо подписали Глебов, Седов, Школьников (и две подписи неразборчиво). Текст заявления такой: «За год нашего пребывания в северных лагерях принудительных работ (Архангельском, Холмогорском) мы систематически подвергались всякого рода издевательствам со стороны лагерной администрации: например, в конце ноября 1922 г. наши товарищи анархисты в числе десяти человек в Холмогорском лагере были подвергнуты самым ужасным и гнусным избиениям… Мы здесь, группа анархистов, заключенных в Архангельском концлагере, также подвергаемся нечеловеческим издевательствам со стороны администрации. Даже самые элементарные права нарушаются: свидания никакие не разрешаются, держат на голодном пайке, передач никаких не допускают, намеренно ставя нас в самые нечеловеческие условия, вплоть до такой гнусности, как содержание анархистки Курганской с грудным ребенком под строжайшим надзором и в строгой изоляции, на голодном пайке с запрещением ей всяких передач. Мы, группа анархистов Архангельского лагеря, глубоко возмущаемся и выражаем сильнейший протест по поводу избиения наших товарищей в Холмогорском лагере, а также и против издевательства над нами здесь. Во всем этом мы обвиняем Вас, потому, что лагерь и администрация Ваши. Если же Вы думаете нас, как Ваших идейных противников, губить таким путем, то есть медленной смертью, мы Вам говорим: бейте скорее, но помните, что наша смерть заговорит громче, чем наша жизнь»[21].
Для инспекции лагеря в Холмогорах туда в конце июля 1922 г. прибыла московская комиссия Фельдмана. Он пришел в ужас от увиденного и услышанного. Коменданта лагеря расстреляли, а помощников и прочий персонал отправили для «расследования» в столицу (но все чекисты были помилованы и получили ответственные должности в учреждениях ГПУ в южной России). Фельдман, понимая, что «белый дом» и десятки тысяч трупов – это «груз на совести Москвы», распорядился сжечь все документы.
Однако следы преступлений находятся до сих пор. Так, в 1980-х гг. с трудом хватило двух телег, чтобы вывезти и захоронить обнаруженные на территории храмового комплекса останки; в октябре 2006 г. в ходе работ по прокладке кабеля наткнулись на братскую могилу, и останки упаковали в восемнадцать мешков. В Холмогорском лагере находился в заключении известный российский новомученик архимандрит Соловецкого монастыря Вениамин (Кононов)[22]. Летом 2008 г. православная община села Холмогоры установила у алтаря Спасо-Преображенского собора поклонный крест.
Татьяна Федоровна Мельник,