Демократический транзит: определение
Переход к демократии (демократический транзит) понимается как временный процесс. Он представляет собой нечеткий период времени, протекающий между падением режима и моментом, когда рычаги власти оказываются под полным контролем сменяющего его демократического режима. Он обычно завершается, когда данная демократия наделяет себя законными институтами и конституцией, когда демократические руководители обеспечили свое верховенство, признанное армией и номенклатурой, тем самым делая возможным мирные переходы власти. Такая оценка удовлетворительного завершения этого процесса, по мнению французского политолога Ги Эрмэ, является, по сути, его определением.
Переход к демократии рассматривается как промежуточная по своим характеристикам ситуация. Самой важной чертой транзита является многообразие форм, в которых он протекает. Ги Эрмэ выделяет три основные формы перехода к демократии:
1. «Договорный » переход может стать средством сдерживания радикальных политиков различных полюсов политического спектра. Такой вариант предоставляет необходимые гарантии тем, кто является противником реформ, а также дает возможность ограничить требования тех политических сил, которые являются инициаторами преобразований.
2. «Демократия сверху » означает стремление прежнего авторитарного режима установить новый режим — демократический. Вероятность успеха данного вида перехода определяется последовательностью действий политического руководства и поддержкой народными массами инициатив демократически настроенной политической элиты.
3. Еще одной формой может стать «совместно управляемая демократия », являющаяся разновидностью перехода, осуществляемого на основе соглашения. На какое-то время это позволяет умеренным из соперничающих партий иметь влияние в правительстве с целью предотвращения негативных последствий крушения государственной власти.
Волны демократизации (периоды, особенности)
Либеральный подход к проблеме модернизации рассматривает в качестве ее атрибута процесс демократизации. Американский политолог С. Хантингтон, автор книги «Третья волна: демократизация в конце XX столетия », выделил три этапа (три волны) демократизации в мировом масштабе. Под демократией Хантингтон понимает такой политический режим, при котором ведущие политические лидеры отбираются в ходе честных справедливых выборов, проводимых на регулярной основе. Каждая волна демократизации сменяется обратной (реверсивной) волной.
Первая волна демократизации (1828—1926) начинается с буржуазных революций в Америке и Франции и приводит к утверждению демократии в 29 странах. Демократические изменения сопровождают такие процессы, как индустриализация, урбанизация, появление буржуазии и среднего класса, формирование организаций рабочего класса, постепенное снижение степени социального неравенства. На смену первой волне демократизации приходит первая реверсивная волна (1922—1942), которая начинается с установления фашистского режима Муссолини в Италии (1922). Установление недемократических режимов происходит в 33 странах и сопровождается усилением влияния тоталитарных идеологий на массы.
Вторая (короткая) волна (1943 — начало 1960-х гг.) связана с победой союзников во Второй мировой войне и деколонизацией — событиями, которые увеличили число демократических режимов до 36. Вторая откатная волна (1958—1975) затронула в основном страны третьего мира. Демократия потерпела поражение не только в молодых государствах, но и в тех странах, в которых она продержалась четверть века и более (Чили, Уругвай, Индия и Филиппины). В этот период демократия сохранилась не более чем в 30 государствах.
Третья волна началась в середине 70-х гг. XX в. В результате демократизации в 1990 г. 45% независимых государств имели демократические политические системы и примерно 39% населения Земли жило в демократических обществах. Если в 1972 г. на планете было 42 демократических государства, то к 1994 г. их стало 72.
Хантингтон выделяет пять основных причин третьей волны демократизации:
1) подрыв легитимности авторитарных систем;
2) беспрецедентный экономический рост в 1960-е гг.;
3) серьезные изменения в доктрине католической церкви в те же годы;
4) изменение политики ведущих мировых держав (разрядка);
5) демонстрационный эффект, или эффект «снежного кома».
Посткоммунистическая Россия как демократический транзит
Несмотря на целый ряд аналогий, во многих смыслах российский демократический транзит стоит особняком в отношении не только классических южноевропейских и латиноамериканских переходов от авторитаризма, но и переходов к демократии в странах Центральной и Восточной Европы. Если суммировать эти специфические особенности, их можно условно сгруппировать в две категории: первая относится к общему контексту и условиям, в которых сначала в СССР, а затем в России начинались и протекали процессы реформ и преобразований; вторая – к внутренним особенностям самих этих процессов.
К первой категории можно отнести следующие:
(1) Взаимообусловленность политических и экономических преобразований.
Стало уже едва ли не тривиальным говорить о беспрецедентной задаче одновременного осуществления в посткоммунистической России демократических преобразований политической системы и проведения рыночных реформ, предполагающих слом командной системы управления экономикой и формирование основ рыночных отношений. Считается, что в идеале обе задачи не только взаимообусловлены, но и в конечном счете взаимно подкрепляют друг друга - демократизация способствует продвижению к рынку, а рынок создает экономическую и социальную базу демократии. При этом в классических поставторитарных транзитах проблема одновременности политических и экономических реформ, строго говоря, не возникает, поскольку рыночная экономика в тех или иных формах уже существует. Однако в Советском Союзе, а затем в России эти две задачи во многом стали взаимными препятствиями друг для друга.
(2) Отсутствие адекватной социальной базы демократии.
Строго говоря, с точки зрения задач политической демократизации, переход к рыночной экономике – не самоцель, а средство для создания среднего класса в качестве массовой социальной базы демократии. Подспудно шедшие в советском обществе процессы модернизации, по крайней мере, с 60-х гг., создавали некий эмбриональный аналог среднего класса, который, в конечном счете, и стал могильщиком коммунизма. Однако в отличие от среднего класса на Западе образующей основой советского "старого среднего класса" стала не собственность, а профессиональная и институциональная позиция в государственной системе.
(3) Центробежные силы национализма и кризис национальной идентичности.
Другой специфической особенностью российского демократического транзита явился политэтнический состав СССР и России и подъем под лозунгами демократии центробежных сил национализма, в конечном счете, приведших к распаду СССР и остающихся угрозой для России. В условиях прогрессирующего распада советского общества национальные идеи стали попыткой придать некую позитивную и содержательную форму антикоммунизму. Однако в посткоммунистическом контексте объяснимое стремление к национальному возрождению стало приобретать формы, трудно совместимые с демократией, а то и прямо противоречащие ей - от откровенно этнократических до имперско-государственнических.
Ко второй группе особенностей самих процессов преобразований в посткоммунистической России можно отнести следующие:
(1) Особенности формирования демократической оппозиции в СССР и России, в конечном счете повлиявшие на характер ее взаимоотношений с новой российской властью.
Само демократическое движение в СССР и России существенно отличалось от оппозиционных сил, участвовавших в других демократических транзитах. В отличие от узко интеллигентского движения диссидентов 60-70-х годов, практически полностью раздавленного в брежневский период, демократическая оппозиция начала перестройки являлась продуктом коммунистического реформизма и была связана с советской системой множественными узами. В отличие от оппозиционных движений в восточноевропейских социалистических странах, она была порождена не гражданским обществом, а государством, то есть возникла внутри самой советской системы, причем усилиями наиболее дальновидного и способного ее сегмента, который к середине 1980-х г. пришел к выводу о необходимости либерализации ради сохранения основ системы.
(2) Отсутствие пакта, предварительной договоренности между радикалами и консерваторами.
Отказавшись от компромиссов, которых, пусть непоследовательно, но все же искал М. Горбачев, и, добиваясь полной и безоговорочной победы над советским режимом, Б. Ельцин и радикалы намеренно исключили возможность достижения компромиссной фазы пакта, который, как мы говорили выше, в большинстве успешных демократических транзитов выполнял важную стабилизирующую функцию. Такой пакт в других случаях формулировал в целом демократические правила игры, которых в дальнейшем придерживались основные политические силы. Из-за его отсутствия в России весьма значительный политический сегмент общества на долгое время, вплоть до выборов 1993 г., легализовавших оппозицию, оказался искусственно выключенным из демократического процесса.
(3) Отсутствие первых "учредительных" выборов, легитимизирующих новый баланс общественных и политических сил.
Опираясь на свою харизму как народного лидера, пользующегося всеобщей поддержкой и поэтому не нуждающегося в дополнительной легитимизации, Ельцин вполне сознательно проигнорировал и следующую фазу классической модели успешного демократического транзита - отказался от проведения первых свободных "учредительных" выборов, которые могли бы заложить фундамент легитимной демократической власти и способствовать плавному и постепенному развитию многопартийности в стране. Причем, он отказывается от этих первых свободных выборов в ситуации, когда, и согласно общей логике демократических транзитов, и в конкретной ситуации, сложившейся в России после победы над путчистами, у радикальных демократов были наилучшие шансы сформировать убедительное большинство в парламенте и, опираясь на его поддержку, начать радикальные экономические реформы.
(4) Сохранение основных элементов старой номенклатуры на властных позициях в составе нового правящего класса.
Специфической чертой российского транзита стало и сохранение у власти ключевых групп старого правящего класса. Отсутствовавшая в России фаза публичного достижения общественного соглашения, пакта между представителями противоборствующих в ходе демократического транзита сторон во многих других случаях сохраняла для старого правящего класса гарантии политической и экономической безопасности и включала его в новую политическую систему как легитимного участника демократического процесса. Уже в этом качестве старые группировки могли участвовать в подчиняющейся демократическим правилам борьбе за участие во власти. В России же, при отсутствии формального пакта, старый номенклатурный правящий класс (за исключением его наиболее идеологизированных фрагментов) был не только спасен практическими административными действиями новой власти (типа переименования должностей при сохранении тех же самых должностных лиц в центре и на местах), но и без особой дополнительной риторики сохранен в качестве одного из ее центральных компонентов.
(5) Традиционный административный способ осуществления политических и экономических реформ, сохраняющий и углубляющий раскол между властью и обществам.
Для досоветской российской и советской истории всегда была характерна почти полная подчиненность социальных групп, классов и слоев патерналистской вертикали государственной власти. Не общество создавало государство, а государственная власть методами администрирования в значительной мере сама формировала общественные отношения и социальные группы, которые возникали не как артикуляция проявившихся социально - экономических интересов, а как бюрократическое творение (например, дворянство при Петре). В постсоветской России зачатки демократии и ее представительных институтов начинают возникать на плоском общественном ландшафте, на котором отсутствуют сколько-нибудь развитые признаки дифференцированной социальной структуры, социально-экономических интересов и выражающих их организаций.
(6) Сохраняющееся влияние авторитарных сил и тенденций.
На фоне разочарования в демократии и демократах в России явно проявляются авторитарные тенденции, демонстрируемые как самой властью, так и другими силами, находящимися вне ее. Авторитарные наклонности самого президента Ельцина не только проявились в директивном и волюнтаристском стиле властвования, но получили и конституционное закрепление. Быть может, еще опаснее (особенно в ситуации, когда сам президент все больше превращается в коллективно - анонимную фигуру, призму влияния различных приближенных к нему группировок и интересов) отсутствие какого бы то ни было демократического контроля над действиями власти.
И, тем не менее, аргументы против того, что сегодняшний политический режим в России авторитарный, тоже хорошо известны. Это и слабая властная "вертикаль", и хрупкое равновесие элит и групп интересов, ни одна из которых – или их коалиция – не могут претендовать на монополию, и разлаженность или даже отсутствие механизмов репрессивного контроля, ползучая децентрализация власти, регионализация влияния и др. Более того, эти аргументы работают и на перспективу, делая авторитарный сценарий для посткоммунистической России, хотя теоретически и возможным, но практически все же, хочется думать, маловероятным.