Мы с Ромеро пошли в обсервационный зал. «Таран» наблюдался отлично. Очень изящен был его стремительный полет среди желтой пыли, окутывавшей тройную звезду, — чистый простор, создаваемый звездолетом, походил на туннель, только непрерывно расширяющийся. Ромеро первый заметил неполадки с «Тараном», МУМ о них объявила минутой позже. Звездолет вдруг заметался, он был похож теперь не на галактический корабль, а на ящерицу, у которой оторвали голову — тело уже мертво, но еще судорожно бьется, оно еще кажется полным энергии. А затем звездолет замер. Аннигиляторы перестали вычерпывать пыль, расширяющиеся круги превратились в мертвый кеплеровский эллипс. Больше не было могучего космического корабля, вольно меняющего структуру пространства. Был астероид, безжизненный кусок материи — крохотная планетка в космосе.
Олег вызвал меня к себе. На «Таране» остановились не только аннигиляторы, но и приборы связи. Он не откликался на позывные.
— Надо выслать буксир, — хмуро сказал Олег.
Ближе всех к «Тарану» находился «Овен». Олег велел Петри привести потерявший ход корабль. Вскоре оба звездолета подошли к «Козерогу». «Таран», превратившийся в кусок космического вещества, вел себя как простое космическое вещество — покорно двигался в клещах буксирных полей, послушно отвечал на их импульсы. К звездолету прикрепили ремонтную камеру и прорезали в корпусе лаз. Петри сам доставил на «Козерог» демонтированную МУМ, по виду целую — ни один контакт не поврежден, нигде ни царапины, и сердце машины — крупный нептуниан — сверкал прежним глубоким зеленоватым блеском: великолепный кристалл, один из лучших, какие мне приходилось видеть.
— МУМ работает, — сказал Петри. — Она только несет околесицу, порет чепуху... не знаю, какие еще подобрать выражения!
|
|
МУМ установили на испытательном стенде. Эллон с Ириной проверяли отказавший машинный мозг. Я уже говорил, что Эллона нелегко удивить, а когда он удивляется, то старается это не показывать. На этот раз он не скрывал удивления.
— Адмирал, я поражен! Защитные поля, предохраняющие МУМ, не пробиты, не деформированы, даже не задеты. Она разладилась сама. Внутри схемы возникли неполадки, внутри, адмирал, я исключаю внешние силы. Но и внутри повреждений нет. С такой диковинкой я еще не встречался. Буду проверять отдельно каждую часть схемы.
— Да, проверяйте, — сказал я и пошел к дракону.
Бродяга коротал время с Мизаром.
— Бродяга, — сказал я, — ты лучше нас знаешь природу пространства. Послушай внимательно. На «Таране» вышла из строя МУМ. На нее не действовали внешние силы, никаких сил не возникало внутри. Иначе говоря, в пространстве, через которое вместе с кораблем мчалась МУМ, не произошло ничего. Ты меня понимаешь, Бродяга? Не могло ли воздействовать на корабельный мозг само пространство? Не могло ли всегда пассивное пространство, носитель полей, волн и частиц, вдруг стать активным?
— Я не могу ответить на твой вопрос, — признался дракон. — Я имел дело с пассивным пространством. Я его скручивал и выпрямлял, сгущал и разрежал. Оно способно порождать собственные волны, которые вы называете волнами пространства, его можно превратить в вещество, вещество можно преобразовать в пространство. Все это так. И все‑таки пространство пассивно. Оно воздействует на тела только посредством возникающих в нем сил.
|
|
— И я так думаю. Теперь посоветуемся с Оаном. Двенадцатиногий мыслитель глубже нашего проник в тайны местного мира, пусть он поделится с нами.
Оан явился вместе с Орланом и Грацием. И демиургу, и галакту тоже захотелось посоветоваться с араном.
Я не успел задать своих вопросов: к дракону пришли Эллон и Олег. Эллон показал диаграмму испытаний МУМ.
— Адмирал, ручаюсь, тебе еще не приходилось встречаться с чем‑нибудь похожим! МУМ на «Таране» разладилась не физически, а логически. Она переставляет причины и следствия. Следствие у нее идет раньше причины. Убедись сам.
С тяжелым чувством я рассматривал диаграмму. Следствие не могло возникнуть до причины. Дождь не прольется до того, как соберутся тучи. Ребенок не родится раньше, чем встретятся будущие отец и мать. Шишка на лбу не вскочит до удара. А здесь была именно такая картина. Здесь дождь шел без туч, — ребенок появлялся без матери и отца, шишка вскакивала на лбу до удара. Эллон послал извне импульс. МУМ отвечала замыканием цепи, потом принимала импульс извне. Можно было лишь удивляться, что свихнувшаяся машина не взорвала корабль. В трюмах галактического грузовика хранилось достаточно активного вещества, при неправильной команде все оно могло превратиться в подожженную взрывчатку.
Я спросил Оана:
— Ты можешь разъяснить эту чертовщину?
— Никакой чертовщины, — быстро ответил он. — Ваша машина заболела. У нее рак времени.
— Заболела? Рак времени?
— Да, заболела. Время разорвалось внутри машины. Одни ее ячейки в прошлом, другие в настоящем, а третьи вынеслись в будущее. Она не сумеет выполнить никакой программы. Рак времени — самая тяжелая болезнь нашего мира.
|
|
— Не может ли эта болезнь поразить и нас? — спросил Орлан. Он так вжал голову в плечи, что одни глаза выступали наружу.
— Поразит и вас, если того пожелают Жестокие боги! — уверенно предсказал Оан. — Вот почему я пытался найти выход в иное время. Вы могущественны, вам может повезти больше, чем мне. Но лучше вам уходить отсюда. Жестокие боги долго не замечали вас. Но сейчас они взглянули на вас. У них недоброе око.
Он говорил о том, что Жестокие боги наконец воззрились на нас недобрым оком, а я — в который раз — рассматривал его самого. Мне вдруг почудилось, что вижу его впервые. Я, вероятно, до сих пор недостаточно вдумывался в его облик. Оан тихо покачивался на двенадцати мощных, быстрых, легких ногах, каждая содержала восемь сочленений... А на бронированном жесткой кожей теле возвышалась небольшая голова со странными волосами ‑не то змеями, не то руками: он мог не только хватать, но и рвать, и присасываться ими. Два нижних глаза просто глядели, обыкновенные глаза, темные, с поволокой, такие же, как у меня, Труба, дракона, даже у Орлана с Грацием. А третий глаз, над ними, не глядел, а пронзал глубоким сиянием, он излучал, а не принимал чужие лучи, этим глазом Оан и внедрял в наши головы свои мысли — и я невольно сжался, так его мысли были грозны! У Оана было недоброе око...
Если бы от меня потребовали выразить одной фразой наше желание, я сказал бы только: «Клочок чистого неба!» Неведомые противники запретили расчищать межпланетный простор. Неожиданное сопротивление породило порыв. Это у каждого в крови. Наши предки были борцы‑богоборцы, освободители, ревнители своей чести и достоинства, — мы были не трусливей предков...
Олег пришел ко мне посоветоваться.
— Эли, одним из самых замечательных событий первого похода в Персей было уничтожение Золотой планеты, с такой решительностью и мастерством совершенное Ольгой Трондайк. Я хочу предложить примерно то самое, что вы проделали тогда.
Я попросил разъяснений, он дал их. Ольга, взорвав Золотую планету, создала огромный объем новосотворенного пространства и вывела сквозь него попавший в западню звездолет. Разрушителям пришлось потрудиться, пока они снова ввели этот свободный простор в насильственную структуру своего звездного мирка. В скоплении Гибнущих миров господствуют существа, которые для чего‑то заставляют звезды медленно исходить пылью. Открытое противодействие они пресекают. Но не обмануть ли их? Не поставить ли их перед совершившимся фактом? Не вызвать ли взрывное новообразование пространства? В существующем просторе бороться с рамирами — будем пока называть их так — нам непосильно. Но для запыления нового пространства им понадобится какое‑то время — столетия или тысячелетия по земному счету. Все это время на Арании будут видеть ясные дневные дали, араны получат хоть на несколько поколений обещанный клочок чистого неба.
— Главная проблема в твоем плане — скрыть его от рамиров, — сказал я. Олег согласился, что нужен надежный метод маскировки.
План понравился всем капитанам кораблей. Аннигилировать планету сумел «Пожиратель пространства», а наши современные звездолеты мощней. И подобрать космическое тело для аннигиляции просто: вокруг Трех Пыльных Солнц вращался с десяток безжизненных планет. Лишь проблема маскировки вызвала споры. Рамиры, если это они Жестокие боги, могут легко воспрепятствовать уничтожению планеты в момент, когда на нее устремится звездолет с включенными боевыми аннигиляторами. Прямой удар, какой Ольга нанесла по Золотой планете, в Гибнущих мирах вряд ли удастся.
— Сделаем операцию двухстадийной, — предложила Ольга. — Если Жестокие боги и воспротивятся уничтожению целой планеты, то вряд ли их возмутит аннигиляция одного звездолета, свободного пространства ведь добавится немного. Но это будет то пространство, которое на их время выпадает из их власти. И его как маскировочный туннель сможет использовать звездолет, наносящий главный удар.
Камагин попросил назначить его «Змееносец» для маскировочной аннигиляции. Но ему поручили охрану звездолета, наносящего главный удар: там требовалась решительность и быстрота — решительностью и быстротой Камагин превосходил всех.
— Ваш «Телец» произведет маскировочную аннигиляцию, — сказал Олег невозмутимому Петри. — А основной удар наносит «Овен». Ольга единственная среди нас имеет опыт аннигиляции планет.
Ольга сказала:
— Я согласна выполнить приказ командующего эскадрой, но поставлю одно условие. Эли, в момент нападения на Золотую планету ты сидел в командирском кресле рядом со мной. Твое присутствие придало мне решимости. Я хотела бы, чтобы ты на время операции переселился на «Овен».
— Ты намерена снова довести меня до полусмерти, чтобы мой ужасный вид вдохновил тебя? — Мы все с удовольствием посмеялись.
После совета капитанов Ольга зашла к нам. Мери уже знала, что я временно покидаю «Козерог». Возможно, ей это не понравилось, но она не выказала недовольства.
— Надеюсь, ты не будешь ревновать, если я на несколько дней заберу твоего мужа к себе? — спросила Ольга так серьезно и с таким волнением, что Мери расхохоталась.
— Я ревную мужа только к нему, Ольга. Ибо единственный человек, который бесцеремонно забирает у меня моего Эли, это Эли...
Мери крепко обняла меня, когда я покидал «Козерог».
Подходящую планетку нашли скоро. Граций установил, что жизни на ней никогда не было, и гарантировал, что и в будущем возникновение какой‑либо формы жизни исключено, — с таким планетным ублюдком можно было не церемониться!
Враждебные внешние силы, по‑видимому, были равнодушны к перетасовке планетных орбит. Три грузовых звездолета влекли за собой планету. Она по крутому витку спирали плавно заскользила во внутреннее пространство между Аранией и Тремя Пыльными Солнцами.
Я сидел в кресле рядом с Ольгой. Ольга готовилась ко второму этапу операции, я всматривался, вслушивался, вдумывался в космос. Все вокруг оставалось безмятежно спокойным. «Змееносец», «Телец» и «Козерог» держались в стороне, чтобы не попасть в фокус внезапного противодействия, если оно разразится. Сменой орбиты руководил Эллон. Однажды он уже помог вышибить планету‑разбойницу в какие‑то неведомые тартарары, сейчас по такой же гравитационной улитке очень плавно, очень уверенно выводил вторую планету на новую орбиту, где ее ждала гибель. В улитку ввинчивались — собственно, они и создали ее — три автоматических корабля, крохотных сравнительно со своей добычей, за ними мчалась их огромная жертва.
— Орбита взрыва достигнута, Эли, — сказала Ольга. — Петри выдвигается на дистанцию прямой аннигиляции. Скоро настанет и наш черед — рваться в свободный туннель.
Наш черед не настал. Настал черед враждебных сил. Ужас того, что произошло на наших глазах, будет жить в моей памяти, пока не умру.
Планета находилась теперь на внутренней орбите, точно между Тремя Солнцами и Аранией. Впереди мчались компактной группкой три автоматических звездолета, позади такой же группой двигались остальные галактические грузовики, а один, обреченный на аннигиляцию, несся рядом с планетой. «Овен» занял дистанцию вторжения на линии, соединявшей Аранию и Три Солнца. «Телец» появился со стороны. Он должен был нанести мгновенный боевой удар по обреченному звездолету и, так же мгновенно выключив аннигиляторы, отлететь назад в вихре новосотворенного пространства, а в самый центр бури, по прямой на планету, экранированные от внешних воздействий, ворвемся мы на «Овне». Таков был план. И, видя в умножителе летящего «Тельца», я видел одновременно — мысленно, конечно, — самого Петри. Спокойный капитан «Тельца» всматривался в вырастающий на экране обреченный звездолет, он поднял руку, еще секунда — и он опустит ее с возгласом: «Удар!». Но удар нанес не он.
Это был все тот же луч, тот же проклятый луч, терзавший Красную звезду! На этот раз он был поменьше — вынесся из дымной дали и мгновенно иссяк. И ударил не в планету, не в буксирные звездолеты позади, даже не в назначенный для раскрытия космических ворот корабль рядом с планетой, а точно в «Тельца»!
Взрыв, сине‑огненный шар, облачко накаленной добела пыли — вот что мы увидели на месте, где только что мчался грозный корабль, оборудованный совершенными машинами, имевший среди членов экипажа и людей, и демиургов. Не было больше корабля, не было больше людей, не было демиургов — даже трупов не осталось! Была одна пыль, сияющая, разлетающаяся, погасающая пыль. И еще мы увидели, как передние и задние звездолеты, спутав рассчитанные траектории, несутся один на другого, смешиваются в общей пылающей куче, — взрыв за взрывом отмечали гибель кораблей. Флот погибал на наших глазах, мы ничем не могли помочь грузовым кораблям, мы сами должны были погибнуть, как и они, как погибли перед тем наши друзья на «Тельце». Я вдавился всем лицом в умножитель. В пылающее месиво кораблей устремился «Козерог»: на нем потеряли управление. Я до крови укусил свою руку, зарычал от бешенства и отчаяния. Я не мог видеть, не хотел видеть гибели «Козерога», какая‑то сила отшвыривала меня от умножителя. Я боролся с собой, я должен был все видеть, чтобы понять, что происходит. И чтобы страшно отомстить виновникам катастрофы, если сам останусь жив!
Каким‑то чудом «Козерог» вдруг отвернул от костра пылающих кораблей и унесся в пыльную мглу. А «Змееносец» успел сделать поворот еще раньше и огибал эпицентр катастрофы по плавной кривой.
Обессиленный, я откинулся в кресле. И тут только сообразил, что меня отчаянно дергает Ольга.
— Эли! Эли, очнись! У нас отказала МУМ, я не могу передать ни одного приказа двигателям! Нас несет на грузовые корабли!
Не знаю, как быстро дошел до моего сознания испуганный призыв Ольги. Вероятно, меня пробудило ее искаженное ужасом лицо, я до того и не подозревал, что она способна испытывать ужас, что обстоятельства могут совпасть так, что неизменное ее рассудительное спокойствие начисто выметет. И я понимал в тот первый момент возвратившегося сознания, что нельзя давать слепому ужасу разрастись в ней, — что бы ни случилось с кораблем, командир обязан сохранить ясность мысли, иначе совсем уж плохо!
— Без паники, Ольга! Переходим на ручное управление!
Но переходить было не на что — ручное управление тоже не работало. Сотнями глаз я впивался в панель, стоявшую рядом с моим креслом, сотнями пальцев хватал ее кнопки и рычажки — ничто не действовало! И тогда я вспомнил, что есть одна цепь, которую нельзя ни выключить, ни блокировать и которая единственная не подчиняется мысленному приказу, а только механическому повороту ключа, — цепь системы зарядов, взрывающих корабль. Это была моя цепь, я в школе рассчитывал ее. Я знал когда‑то каждый ее контакт, каждое сопряжение проводов. Она предназначалась лишь для того, чтобы в чрезвычайных условиях уничтожить корабль изнутри, это была цепь отчаяния, а не надежды. Только она сейчас могла спасти нас.
— Ключ! — взревел я, хватая Ольгу за руку. — Ключ от взрывных камер!
Она отшатнулась от меня. Бледная от страха, она стала совсем белой. Она пыталась успокоить меня.
— Может быть, не погибнем! Эли, Эли, я еще надеюсь...
Я готов был задушить ее. Надежды не было. Нас несло в центр звездной свалки.
— Дура! Я не собираюсь устраивать самоубийство! Немедленно ключ, Ольга!
Трясущимися руками она расстегнула кофточку. Ключ висел на груди. Негнущиеся пальцы не могли отвязать цепочку. Я сам рванул ее — ключ оказался у меня в руках. Я бросился к дальней панели, там было одно отверстие, запечатанное, никто не имел права срывать печать, я сорвал, вдвинул ключ, осторожно повернул его. «Спокойно, слышишь, Эли, спокойно! — мысленно крикнул я на себя. — Одна треть поворота, первый контакт, ошибка непоправима!»
Тяжкий взрыв потряс звездолет. Правая задняя часть, та самая, где смонтированы наши грозные боевые аннигиляторы, перестала существовать. Перестала существовать могущественная звездная крепость, способная уничтожать планеты и рассеивать неприятельские флоты. Но звездолет остался, он был жив, хотя и лишился вооружения, от страшного удара его повернуло влево, он уклонился от гибельного костра кораблей, унесся в сторону, — и сделалось это, возможно, в последнюю минуту, что еще имелась у нас для спасения.
— Ох! — вскрикнула Ольга, падая в кресло.
Несколько времени мы молчали. В командирский зал не доносились шумы корабля, а во всех его помещениях и коридорах в эту минуту сновали люди и звездные друзья — растерянные, вытерпевшие и ужас неминуемой гибели, и радость неожиданного спасения: не знаю уж, что сильнее ударило по нервам — ожидание ли смерти или избавление от нее. Ольга слабым голосом произнесла:
— Эли, какая катастрофа! Что могло заблокировать наши МУМ, они ведь так защищены от посторонних воздействий! Почему ты молчишь, Эли? Мне страшно, не молчи, я же ничего не понимаю!..
Я сказал, стараясь сохранить спокойствие:
— Я молчал оттого, что все понимаю. Рамиры уничтожили эскадру Аллана и твоего мужа, Ольга. Теперь настал наш черед.
Она смотрела на меня округленными, полубезумными глазами.
— Я привыкла верить тебе, Эли, я всегда верила в каждое твое слово... Но ведь не могли же они знать, что именно Петри начинает операцию, не я, не Камагин, не Осима, а Петри!
— Нам тоже досталось, не забывай, что наши МУМ заблокированы, — мрачно возразил я. — А что до того, как они могли узнать наши планы, то вопрос решается просто. На наши корабли проник их лазутчик!
— Ты сказал — лазутчик, Эли?
— Тебе не нравится это слово? Тогда шпион, соглядатай, разведчик, филер, стукач, предатель, тайный агент, тихарь, топтун — выбирай любое! И находится он на флагманском корабле. На «Козероге», Ольга!
Часть третья
РАЗОРВАННАЯ СВЯЗЬ ВРЕМЕН
Порвалась дней связующая нить.
Как мне обрывки их соединить!
В. Шекспир
З е в с. Асклепий и Геракл, перестаньте спорить
друг с другом, как люди! Это неприлично
и недопустимо на пиру богов.
Г е р а к л. Зевс, неужели ты позволишь этому
колдуну возлежать выше меня?
А с к л е п и й. Клянусь Зевсом, так и должно быть:
я это заслужил больше тебя.
Лукиан
Он мне сказал: «Я верный друг!»
И моего коснулся платья.
Как не похожи на объятья
Прикосновенья этих рук!
А. Ахматова
О восстановлении не приходилось и думать: в корпусе корабля зияла исполинская рана. После осмотра разрушений Ольга призналась:
— Мне и в голову не пришло, что можно так выправить траекторию корабля. Я растерялась. Уничтожение аннигиляторов — такой недопустимый вариант защиты... Я носила ключ как брелок или медальон. Как ты мог вспомнить о ключе, Эли?
— Вероятно, потому, что я в последние дни думаю только о недопустимом, только о невероятностях. К тому же, когда мы сдали «Волопас» Орлану неповрежденным, я часто в плену вспоминал, что был еще такой выход, как уничтожение аннигиляторов.
— К счастью, вам тогда удалось ограничиться перепутыванием схемы МУМ.
— Что сегодня за нас, кажется сделали враги, — с горечью сказал я.
К этому времени стало ясно, что и МУМ быстро не восстановить. Внешне она казалась такой же неповрежденной, как и МУМ «Тарана». Но если та как‑то действовала, путая причины со следствиями, то эта не принимала и не выдавала сигналов. Она просто не работала. Была непостижимая сложность в сочетании слов: «Просто не работала!»
Зато ручное управление удалось наладить. «Овен» опять мог двигаться, но примитивным движением, без сверхбыстрых расчетов ситуации. Он потерял свою мгновенную ориентировку в космосе. Он был быстр, сообразителен и точен лишь в меру быстроты, сообразительности и точности дежурных штурманов. Для галактических рейсов такой корабль уже не годился.
Ожившая связь донесла депешу Олега:
«Сообщите, что с вами? „Овен“! Сообщите, что с вами? Сообщите, что с вами?..»
Следующим извещением был приказ мне и Ольге прибыть на флагманский звездолет и информация о потерях. Погибло три четверти эскадры — «Телец» и двенадцать галактических грузовиков из четырнадцати. На «Козероге» и «Змееносце» тоже были разлажены МУМ, и механики не давали гарантии быстрого восстановления.
На «Козероге» мне на грудь кинулась Мери. Она оплакивала меня, будто я погиб. Я вытер ее слезы и посоветовал вглядеться: я живой, еще крепкий и долго собираюсь оставаться таким!
— Я потеряла сознание от ужаса, когда увидела, куда несет «Овен»! — Она всматривалась в меня, словно все не верила, что я возвратился. — Вы были так близко от эпицентра взрыва!
Лишь теперь до меня дошло, что испытывали на «Змееносце» и «Козероге». Я страшился за них, но еще больше оснований было страшиться за нас.
Ромеро горестно сказал тем цитирующим голосом, какой всегда появляется, когда он прибегает к примерам из истории:
— Принесли «Тельца» на заклание, дорогой адмирал. Как ни скорбно признаться, но враги могущественней нас.
— Могущественней ли — не знаю, но хитрей — да.
А подавленному Олегу я сказал:
— Прошлого не вернуть, будем думать о будущем. Я тебе задам один вопрос — постарайся ответить точно. Разладка вашей МУМ происходила двукратно — так? МУМ отказала, потом какие‑то секунды снова работала и опять отказала — уже окончательно. Я правильно рисую картину?
— Все происходило именно так, — сказал он, удивленный. — Какой ты делаешь отсюда вывод?
— Очень важный, — заверил я и потребовал узкого совещания — капитаны звездолетов, я, Ромеро, Граций, Орлан, Бродяга.
Потом я пошел в консерватор. В прозрачном саркофаге, навеки невозвратимый и навеки нетленный, лежал Лусин, такой обычный, такой как бы задремавший, что нельзя было только стоять и молча смотреть на него. И я сказал ему:
— Лусин, ты знаешь, я никогда не мстил. Даже за сына, погибшего на Третьей планете, не захотел мстить. Он изнемог в прямой борьбе с прямым врагом. мы попросту оказались в тот момент слабей. Нет, я не мстил за Астра, ты знаешь, Лусин! Ты добр, ты нежен душой, ты не позволил бы мне мстить. Но за тебя я отомщу! Ты пал жертвой коварства, а не в честном бою, я должен отомстить за тебя, Лусин! И за Петри. И за всех товарищей на «Тельце»! И за Аллана и Леонида! И за аранов — некогда могучий народ, сегодня жалкий, забывший науку, впавший в суеверие! Не спорь, Лусин! Не возмущайся моей жестокостью. Враги не оставили нам другого выхода, кроме как быть жестокими. Мне тяжело, мне бесконечно тяжело, Лусин! Но пойми — нет другого выхода!
Так я говорил с ним, так ему одному открывал свою душу, даже Мери не смог бы сказать того, в чем признавался и о чем предупреждал его. И я ушел из консерватора если не успокоенный, то просветленный: очистил себя от сомнений, знал, что отныне не дам себя разжалобить. Наш путь будет труден, возможно, долог, — я пройду его до конца! Никто не знает своего будущего. Путь и вправду вышел долог, но нет ему конца!
Совещание созовем в помещении, экранированном от всех служб корабля, — такое требование я поставил Олегу. Он не нашел лучшего места, чем «дракошня», в других экранированных помещениях Бродяга бы не поместился. Все уже были на месте, когда я пришел. Камагин и Осима сообщили, что происходило на «Змееносце» и «Козероге», Ольга добавила об «Овне». Неведомое поле на всех кораблях отключило МУМ от исполнительных механизмов — на «Змееносце» и «Овне» разом, на «Козероге»— дважды: кратковременное повторное включение продолжалось несколько секунд, но было достаточно, чтобы отвратить гибель. Ручное управление на «Овне» и «Козероге» быстро восстановили, на «Змееносце» оно не блокировалось. Все корабли до ремонта МУМ не пригодны для продолжения рейса к ядру, да и для возвращения на базу тоже. «Овен» пострадал так сильно, что годился лишь как галактический грузовик. Таким образом, от огромной эскадры осталось два малодееспособных звездолета и три грузовых корабля.
Олег обратился ко мне:
— Совещание созвано по твоему желанию, Эли! Ты обещал сделать важное сообщение.
Я начал с того, что задал дракону вопрос:
— Бродяга, может ли биологический мозг, могучий мозг, скажем твой, вмешаться в работу МУМ, и не так, как мы вмешиваемся, отдавая команды, а как бы дублируя работу всех ее цепей?
Дракон смотрел на меня без обычной иронии. Вопрос был слишком серьезен, чтобы расцвечивать его шуточками.
— Ты слишком много требуешь от обыкновенного биологического мозга, Эли. МУМ производит вычисления со скоростью триллионов комбинаций в секунду, биологический мозг на это не способен. Биологический мозг не математичен, не аналитичен, он не так раскрывает анатомию ситуаций, как охватывает ее пейзажно... Именно так я работал на Третьей планете.
— Ты сказал, Бродяга, «обыкновенный биологический мозг»— и тут же доказал необыкновенность обыкновенного мозга. Хорошо, пусть не биологический мозг. Если уж создан такой мыслящий механизм, как МУМ, то могут появиться и конструкции, превосходящие ее. И если такая конструкция, такой мыслящий сверхмощный механизм имеется на нашей эскадре и, работая в унисон с нашими МУМ, пожелал грубо затормозить их, то это объяснит природу аварии, не так ли?
Бродяга промолчал. Олег с недоверием заметил:
— Нужно доказать, что могущественный враждебный мозг реально находится на одном из кораблей.
— Он на «Козероге».
— Его имя? — крикнул Эллон.
Он не любил поднимать вверх голову, но сейчас она взлетела выше, чем это проделывал Орлан. Глубокие глаза демиурга пылали, огромный рот хищно вызмеился. Я холодно сказал:
— Успокойся, Эллон. Если бы я имел в виду тебя, ты не был бы приглашен на совещание. Тайного лазутчика врагов зовут Оан.
Я дал время вдуматься в мое утверждение. Все заговорили разом. Я попросил, чтобы мне поставили вопросы, я на все отвечу. Камагин сказал, что, работая в унисон с МУМ, искажая каждый ее импульс встречными импульсами, надо быть таким же быстродействующим, как МУМ, а для живого существа это неосуществимо; нужно, стало быть, доказать, что Оан — конструкция в облике существа. Осима добавил, что МУМ потребляет немало специфической энергии специализированных полей, — где Оан мог тайно получить такую энергию? Ольга тоже высказала сомнение: лазутчик, вмешиваясь в работу трех МУМ, должен передавать свои команды на другие звездолеты при помощи каких‑то полей, но в пространстве они не зафиксированы. Не мог же он производить физическое действие без физических полей! Орлан заметил, что лазутчик должен постигать замыслы астронавтов, не присутствуя при их разговорах, должен стать соглядатаем их мыслей; даже для демиургов это недостижимо, а в Империи разрушителей техника подглядывания и подслушивания стояла на высоте — вряд ли кто усомнится в том!
— И у нас кругом такие экраны! — поделился своими соображениями Граций. — Не могу представить себе, как, например, отсюда могла бы произойти утечка информации.
— Короче, он должен содержать в себе что‑то сверхъестественное, — подвел итог Олег.
Я ответил сразу всем:
— Что называть сверхъестественным? Любому предку наша способность аннигилировать пространство и двигаться со сверхсветовой скоростью показалась бы сверхъестественной, а мы рядовые люди. Я настаиваю: мы встретились с удивительными явлениями, объяснение их не может быть неудивительным!
И я напомнил, как попал к нам Оан. Он хотел вынырнуть в иные миры в каком‑то обратном времени. Если объяснение правильно, то оно удивительно, ибо противоречит тому, что мы пока знаем о течении времени во Вселенной. Все спутники Оана погибли, он один уцелел. Не вторая ли удивительность? Он не только выкрал звездолет, конструкция которого и нам неясна, но и сумел вырваться на нем в космос, отыскал коллапсирующую звезду, ринулся в ее недра, вырвался из ее смертельных объятий — не слишком ли длинна цепочка удивительностей? И все эти действия, превосходящие умения и знания людей, демиургов и галактов, совершены представителем полудикарского народа! Не самая ли это большая из удивительностей? Кто он среди своих? Свой или чужой? Он обронил, что Жестокие боги живут среди аранов в облике аранов. Вот он кто, этот паукообразный мыслитель и инженер, — лазутчик рамиров в стане аранов! Разведчик — такова его сущность, лишь камуфлированная внешней благопристойностью.
— А познакомившись с нами, Оан сменил профессию соглядатая среди аранов на профессию соглядатая среди нас, — продолжал я. — Он, конечно, не мог трансформироваться в человека, демиурга, галакта, ангела или дракона. Нас мало, мы сразу бы разоблачили обманщика. Но в прежнем облике разгадывать наши планы, выводить из строя наши машины — это он мог. А теперь я докажу, что Оан не только грязный шпион и диверсант, но и гнусный террорист. Он виновник смерти Лусина! Обернитесь к экрану.