Нестандартные образы детства и ребёнка в поэзии миллениалов
Данилова Стефания, 2 курс МФИК США СПБГУ
Научный руководитель – А. А. Чамеев
Для большинства семантика детства гомогенна: тепло маминых рук, бабушкина забота, огромный мир, молочная пенка, радости дружбы, трепетное ожидание чуда, Деда Мороза, папы с работы. Мы опросили ряд людей, что у них ассоциируется с фразой «стихи о детстве и детях». Ответы были такими: посвящение матери своему ребенку; текст о детских радостях и печалях, о первости узнавания, новизне едва открывшегося мира; простые для прочтения и запоминания стихотворения от лица малыша, который только начинает знакомиться с миром букв, звуков и слов, частушки, добрые волшебные сказки. Миллениалы же пишут о детстве более тёмными красками.
Определимся, кого мы подразумеваем под миллениалами. Это — родившиеся в конце 80-х — начале 90-х годов. Большинство из них уже имеет по несколько изданных книг или, как минимум, паблик, насчитывающий от пары десятков до нескольких сотен тысяч подписчиков. О спектре дефиниций слова «поэт» ведутся как беседы в стиле кухонных философий, так и стенд-ап лекции в нашумевшем формате TED. Дискурс современной сетевой литературы предлагает широкую вариативность толкования символики уже устоявшихся образов. Мы не будем рассматривать тексты о счастливом детстве и сказки для малышей – они заслуживают отдельной статьи. Данное исследование представляет собой аналитический срез нестандартных, непростых, тяжёлых образов детства и ребёнка сквозь призму стихотворений поэтов, синхронных с нами по времени.
1) Письма-пролепсисы ещё не рождённым детям
Термин «дети детей» впервые был употреблён в 60-х годах относительно движения хиппи и включает в себя как типичную символику ребёнка (смех и плач без повода, бесконечная энергия, отсутствие страха, «нет» войне и насилию, открытость миру), так и миниатюрность по отношению к миру и неприспособленность к жизни. В тексте поэтессы Springteen речь идёт, фактически, о внуках хиппи. Чему научит не умеющий жить родитель своего ребенка, а тот – своего? К чему приведёт эта «цепочка инфантильности», где все звенья – слабые? В стихотворении, адресованном потенциальной дочери лирической героини, автор поднимает остросоциальную проблему слабости человека, если речь идет о его социальной роли как родителя. Текст неоднократно публиковался на различных чайлдфри-форумах и обрёл горячую поддержку у их обитателей (чайлдфри – от англ. Childfree – это люди, сознательно не желающие обзаводиться потомством. – Прим. авт). Семантическое поле периода детства у этого автора – холодное зимнее поле: «безразличный взгляд» (отсутствие доверительных отношений между матерью и дочерью), «подкидное отчество» (в паспортной графе «отец» разрешено вписать любого человека). Детство для многих становится бесконечным, затяжным, как болезнь: отсюда метафора «эпидемия инфантильности». Лирическая героиня боится создать человека и позже вносить правки в сложную программу под названием «Человек», потому что у нее самой это «программирование» в жизни было согласно известной песенке: «это мы не проходили, это нам не задавали».
Ты не создана, а о тебе уже говорят. Выбирают едва ли не университет.
Открывают проект, закладывают заряд, и отводят сухие ладони семи смертей.
Мне заведомо страшно за твой безразличный взгляд. Мне заведомо больно за пение в пустоте.
Ибо дети детей однажды продолжат ряд и появятся снова дети детей детей.
Запрещу тебе петь: это значит, ты будешь петь. Разрешу стихи: не захочется ни строки.
Потому что тетрадка в клетку - простая клеть, даже если всё это игры в черновики.
Это путь, на который не надо успеть успеть. Это то, от чего, пожалуйста, убеги.
Будь луной и водой, и зря слова не роняй. Ибо тянется солнце к солнцу, огонь к огню.
Я боюсь создавать тебя и потом менять. Мать меня не вернула. А я тебя ли - верну?
Ибо дети детей появятся от меня. И последним не быть - ни одному звену.
Эпидемию инфантильности, красных слов, синих глаз, подкидного отчества, тошноты
не схватить бы студёным ветром чужих голов, пусть и это, и то, только - не ты, не ты.
Человечий гербарий Бог кладёт под стекло:вот сушёные ветки, а вот живые цветы.
2) Ребёнок взрослее взрослого
Образ ребёнка, который не просто защищает родителей в трудную минуту, а буквально взрослеет вмиг, когда они дают не подобающую им слабину, популяризируется в медиамире, а поэты подхватывают тенденцию. Проиллюстрируем примерами из мира кино: если в мультфильме «Мулан» юная героиня отправляется на войну, потому что её отец - инвалид, то в «Унесенных призраками» родители Тихиро предаются греху чревоугодия и превращаются в жирных свиней, а девочка ищет способ спасти их на протяжении всей ленты. Текст Вивианы Стелецкой акцентирует внимание читателя на семейных ценностях: «Дети обходят дозором город. Мир за пределами им не нужен». Дети могли бы играть дальше или убежать из города, но резко берут на себя роли «Взрослого», в то время как их родители молча вступают в роль «Ребёнка». Зима и её атрибутика здесь являются символикой родительского старения и ухода из жизни.
Зимы становятся все длиннее, нет им подобных на белом свете.
Взрослые медленно цепенеют, значит, к оружию встанут дети.
<…>
Дети еще не узнали смерти. Смерть - это нечто из мира сказок.
Страхом и паникой правит холод. Стекла дрожат под напором стужи.
Дети обходят дозором город. Мир за пределами им не нужен.
<…>
Если безумия черен омут, если беда расставляет сети,
Если родители впали в кому, значит, на улицы выйдут дети.
3) Тяжелобольной ребёнок
Тема, над которой пролито много слёз, совершено много мошеннических действий и написано много стихотворений. В поэтической «тусовке» говорят, что такими текстами легко побеждать на конкурсах. Стихотворение Марьяны Высоцкой – литая боль:
У Дениса взрослый диагноз и детский почерк.
Он сильнее ровесников. Благоразумней прочих.
Он пишет в записке «С наступающим, милый Отче!
Я один на один против пары поломанных почек».
Я стою перед ним. Румяная и живая.
Он знает, что не выживают. Живут, уповая.
Я, - говорит, - жду донора, как трамвая.
<…>
- С Новым Годом, Бог. С Новым Годом, святые и грешные.
Когда я умру – ты покормишь меня черешнями?
- С Новым Годом, Денис. Покормлю, конечно же.
Мальчик Денис необычайно взросло мыслит. В его мире некого поздравить с Новым Годом поимённо: его собеседник – Бог, остальные, как лирическая героиня в его глазах - святые, либо – грешники. Если боль – настоящая, на конкурс с таким не выходят.
4) Болезненные первые открытия
Текст московской поэтессы Александры Шалашовой – рождественская сказочная зарисовка на первый взгляд, ровно до второй строки.
Маму на ночь обнять, в одеяле хранить тепло…
В нашей кухне свинья окровавила чистый пол,
разлеглась как дитё – и ладошки ведёт ко мне.
Вот кухарка идёт приготовить её в огне.
Говорят, поделом ей лежать и терпеть тесак,
а кому мы – добром, а кому – топором в глаза.
Мы не делали зла, мы изладили дом и клеть,
добрый бог наказал, что свинье завсегда терпеть.
Раз в пещере лежали – и слон, и бизон, и тигр,
и сияла Звезда, и горел огонёк в пути,
но Младенец не спал, и игрался звездой январь,
и рыдала свинья, и ревела во всю гортань.
Как ни грел Его лев и ни нянчил Его буй-тур,
но нахохлился хлев, предвещая Ему беду:
что себя потерять, не ударив огнём о трут:
и теперь нам свинья ненавистнее всех иуд.
Заметает куртины. Иней к земле метёт
Бередит скарлатина. Няня несёт питьё.
Я лежу в рождество в лихорадке запавших скул,
а на праздничный стол на тарелке свинью несут.
Лирическая героиня – ребёнок – осознаёт, как может быть тяжела мысль. Текст – о том, что ностальгия может быть и такой – картиной не только из ярких праздничных красок. Что даже в праздники приходится болеть и думать сложное, недетское. Что дети гораздо умнее и комплекснее мыслят, чем о них думают воспитатели в детсадах и их родители.
5) Трудное детство
Что может действительно навредить ребёнку, кроме плохой компании, чипсов и ОРВИ? Холодная атмосфера внутри семьи, невнимание, домашнее насилие, родительская сверхтребовательность. В стихотворении Симы Радченко рассказывается о том, как в доме «вдруг» нашёлся ребёнок. В эпоху информационных технологий родители увлечены гаджетами, карьерным ростом, самими собой. Но отключают свет, и появляется духовный образ – свечи, символ божественного, выхватывающий из тьмы маленького человека, который, оказывается, уже удивительно много знает. А утром всё – на круги своя:
Внезапно в доме отключили свет. Нет света - и заняться тоже нечем...
Родители устроили совет. В конце концов нашлись на полке свечи.
<…>
И в темноте тягучей и густой вдруг оказалось: в доме есть ребенок.
Он, оказалось, был уже давно, и говорил неплохо, и о многом,
но как-то было все не до него - "уйди и не мешайся, ради бога".
<…>
А утром... утром снова дали свет. И снова стал ребенок невидимкой.
6) «Дети за 20»
Сверхпопулярный поэт Арчет обладает аудиторией в 35000 человек только в одной из социальных сетей. Это удивительный и редкий случай, когда публика автора настолько сплочённая и хором читает вместе с поэтом наизусть его текст «Боже, храни детей, которым за 20 / Им умирать, а потом ещё расставаться ». Само собой прижилось, что фанатов Арчета «Детьми за 20». После этого текста появились резонансные стихи: «Боже, храни детей, которым за 18», «за 40», etc. Герои этих стихотворений – маргинальные, странноватые, идущие против правил личности, давно переросшие пубертат, но продолжающие хранить в себе искру бунта. Это люди альтернативной ориентации и не слишком здорового образа жизни, но тем не менее – дети, потому что Создатель един.
6) Детство «с нуля»
Человек начинает помнить себя и мир с двух-трёх лет. Стихотворение Знаменосца Иры – о том, как лирическая героиня припоминает себя при самом рождении, а также своих родителей, которые в более сознательном возрасте героини развелись.
Я запомнила это. В здохнула и за в опила.
Поднялось беспощадное солнце июльское, ослепило. На в сегда ослепило.
<…>
То, что я - симбиоз тех двоих, невозможных вместе.
Значит, я - невозможна. Возможностью мир закован.
Значит, я выше мира и выше его законов.
И он будет таким, как запомнился мне в начале,
Тем июлем, когда я рождалась, в крови кричала.
<…>
Подводя итоги, отметим, что миллениалы рассматривают в поэзии детство под многими другими углами, нежели поколение X. Стихотворений об осознанной бездетности среди представителей послевоенного времени встретить невозможно. Детство всё меньше ассоциируется со светлым, безоблачным периодом человеческой жизни. Образ ребёнка расширяется: это и новый «Митрофанушка-недоросль», и пятилетняя отважная героиня, и будущая нежеланная дочь, и сын-невидимка, и думы взрослого в детской голове. Символика детства расширяет палитру красок и работает, фактически, по принципу синестезии или молекулярной кухни: текст может называться «Дитя», а речь в нём будет о сорокалетнем мужчине. Что же предоставит нам поэзия поколения Z?..