Иногда по дороге в школу мы с ребятами встречаемся, и тогда нам бывает здорово весело. Мы глазеем на витрины, ставим друг другу подножки, кидаемся ранцами, а потом оказывается, что мы уже опаздываем и надо быстрее бежать, чтобы прийти вовремя на уроки. И сегодня после обеда у нас с Альцестом, Эдом, Руфюсом и Клотером – они все живут недалеко от меня – так и получилось.
Мы перебегали улицу, чтобы поскорее попасть в школу (звонок уже прозвенел), когда Эд подставил подножку Руфюсу, и тот упал, а потом поднялся и сказал Эду:
– Ну‑ка иди сюда, если ты мужчина!
Но Эд с Руфюсом не смогли подраться, потому что полицейский, который там стоит, чтобы на нас не наезжали машины, рассердился, подозвал к себе на середину улицы и отчитал:
– Что это за манера переходить улицу? Неужели вас в школе ничему не учат? Если вы будете валять дурака на проезжей части, то в конце концов угодите под машину. А особенно меня удивляет, что и ты, Руфюс, ведёшь себя таким образом, и я собираюсь поговорить об этом с твоим отцом!
Папа Руфюса работает в полиции, все полицейские его знают, и иногда у Руфюса от этого бывают неприятности.
– О нет, мсье Бадуль, – ответил Руфюс. – Я больше так не буду! И потом, это Эд виноват, это из‑за него я упал!
– Стукач! – закричал Эд.
– Иди‑ка сюда, если ты мужчина! – потребовал Руфюс.
– Тихо!! – завопил полицейский. – Так больше продолжаться не может. Я сам займусь этим вопросом. А пока отправляйтесь в школу, вы уже опоздали.
И мы пошли в школу, а полицейский пропустил машины, которые всё это время стояли и ждали.
Когда мы вернулись с перемены на последний в тот день урок, учительница нам сказала:
– Дети, грамматики, которая должна у нас сейчас быть по расписанию, не будет…
Мы все закричали: «Ура!» – кроме Аньяна, он у учительницы любимчик и всегда делает домашние задания. Но учительница постучала линейкой по столу и продолжила:
– Тихо! У нас не будет грамматики, потому что только что произошло очень серьёзное происшествие: полицейский, который следит за вашей безопасностью, пожаловался господину директору. Он сказал ему, что вы переходите улицу как маленькие дикари, бегаете и валяете дурака, подвергая свою жизнь опасности. Замечу, что и сама я не раз видела, как вы носитесь по улице будто безумные. В общем, для вашего же блага господин директор попросил меня провести с вами урок по правилам уличного движения… Жоффруа, если тебя не интересует то, что я вам рассказываю, будь любезен хотя бы не отвлекать своих товарищей. Клотер! Что я только что сказала?
Когда Клотер отправился в угол, учительница тяжело вздохнула и спросила:
– Может ли кто‑нибудь из вас объяснить, что такое правила уличного движения?
Аньян, Мексан, Жоаким и мы с Руфюсом подняли руки.
– Итак, Мексан? – вызвала учительница.
– Правила уличного движения, – ответил Мексан, – это такая маленькая книжечка, которую выдают в автошколе и которую надо выучить наизусть, чтобы получить права. У моей мамы есть такая. Но права она так и не получила, она сказала, что экзаменатор стал задавать ей вопросы, которых в этой книжке нет…
– Хорошо, Мексан, достаточно! – остановила его учительница.
– …А потом моя мама решила, что она перейдёт в другую автошколу, потому что в этой ей пообещали, что она получит права, а…
– Я сказала «достаточно», Мексан! Садись! – закричала учительница. – Опусти руку, Аньян, я спрошу тебя позже. Правила уличного движения – это правила, которые обеспечивают безопасность участников дорожного движения. Они существуют не только для водителей, но и для пешеходов. Чтобы стать хорошим водителем, надо сначала стать хорошим пешеходом, не так ли? Итак… Кто может мне сказать, какие меры предосторожности следует соблюдать, переходя улицу?.. Да, Аньян.
– Ну конечно! – воскликнул Мексан. – Он вообще никогда не переходит сам. Его мама водит в школу. За ручку!
– Неправда! – закричал Аньян. – Я уже приходил в школу сам! И она не водит меня за ручку!
– Тихо! – повысила голос учительница. – Если вы будете продолжать в том же духе, мы займёмся грамматикой, и тем хуже для вас, если потом, когда вырастете, вы не сможете стать хорошими водителями. А пока, Мексан, проспрягаешь мне глагол в следующем предложении: «Я должен быть внимателен, переходя улицу, и не должен бегать как безумный по проезжей части».
Учительница подошла к доске и нарисовала четыре пересекающиеся линии.
– Это перекрёсток, – объяснила она. – Чтобы перейти улицу, вы должны воспользоваться пешеходным переходом, вот здесь, здесь, здесь или здесь. Если на улице работает полицейский‑регулировщик, вам следует подождать, когда он подаст знак, что можно переходить. Если имеется светофор, вы должны смотреть на него и переходить улицу только на зелёный свет. В любом случае необходимо посмотреть налево и направо, прежде чем выходить на проезжую часть, и, что особенно важно, вы ни в коем случае не должны бежать. Николя, повтори, что я рассказала.
Я повторил почти всё, только про светофор забыл, и учительница меня похвалила и поставила 18. Аньян получил 20, а почти все остальные – от 15 до 18, кроме Клотера, который стоял в углу и сказал, что не знал, что ему тоже надо было слушать.
Потом вошёл директор.
– Встаньте! – велела учительница.
– Садитесь, – разрешил директор. – Итак, мадемуазель, провели ли вы урок по правилам уличного движения?
– Да, господин директор, – ответила учительница. – Они внимательно слушали и, я уверена, всё отлично поняли.
Тут директор тяжело вздохнул и сказал:
– Очень хорошо. Замечательно! Я надеюсь, что мне больше не придётся выслушивать жалобы полиции по поводу поведения наших учеников. А теперь проверим на практике, что вы усвоили.
Директор вышел, мы снова уселись, но тут зазвенел звонок, все вскочили, чтобы бежать домой, но учительница нас остановила:
– Не торопитесь, не торопитесь! Спускайтесь потихоньку, а потом я хотела бы посмотреть, как вы будете переходить улицу. Поглядим, хорошо ли вы усвоили урок.
Мы вышли из школы вместе с учительницей, и полицейский, когда нас заметил, сразу заулыбался. Он остановил машины и сделал нам знак, чтобы мы переходили.
– Давайте, ребята, – сказала учительница. – Но не бежать! Я понаблюдаю за вами отсюда.
Мы все друг за другом, не торопясь, перешли улицу, а когда оказались на другой стороне, то увидели, что наша учительница стоит на тротуаре и весело разговаривает с полицейским, а директор смотрит на нас из окна своего кабинета.
– Очень хорошо! – крикнула нам учительница. – Мы с господином полицейским очень вами довольны. До завтра, дети.
И мы все бегом бросились обратно через улицу к нашей учительнице, чтобы пожать ей руку.
Наглядные пособия
Учительница сказала, что завтра у нас будет совершенно особенный урок: мы все должны принести какой‑то предмет, лучше всего тот, который напоминает нам о каком‑нибудь путешествии. Мы обсудим эти предметы, изучим их, и каждый из нас поделится связанными с ними воспоминаниями. Это будет сразу и наглядный урок, и занятие по географии, и упражнение в изложении.
– А что надо принести, мадемуазель? – спросил Клотер.
– Я вам уже сказала, Клотер, – ответила учительница. – Какой‑нибудь интересный предмет, у которого есть своя история. Вот послушайте: несколько лет назад один мой ученик принёс кость динозавра, которую нашёл на раскопках его дядя. Может мне кто‑нибудь из вас сказать, кто такой динозавр?
Аньян поднял руку, но тут мы все стали обсуждать, кто какие вещи принесёт, и из‑за шума, который устроила учительница, стуча линейкой по столу, никто так и не услышал, что там рассказывал этот мерзкий любимчик Аньян.
Когда я вернулся домой, то сказал папе, что должен принести в школу какую‑нибудь потрясающую вещь, напоминающую об одном из наших путешествий.
– Отличная мысль – проводить вот такие практические занятия, – обрадовался папа. – Когда увидишь предмет собственными глазами, никогда не забудешь такой урок. У тебя отличная учительница, очень современная. Так, посмотрим… Что бы ты мог взять?
– Учительница сказала, – объяснил я, – что самое классное – это кости динозавра.
У папы от удивления глаза полезли на лоб, и он спросил:
– Кости динозавра? Ничего себе! И откуда же, по‑твоему, я достану кости динозавра? Нет, Николя, боюсь, тебе придётся довольствоваться чем‑нибудь попроще.
Но тут я сказал папе, что простые вещи приносить в школу не хочу, а хочу принести такое, чтобы все ребята просто обалдели, а папа ответил, что у него нет ничего такого, от чего бы обалдели мои приятели. Тогда я сказал, что раз так, то не стоит вообще нести в школу вещи, от которых никто не обалдеет, и лучше вообще туда завтра не ходить, а папа сказал, что всё это ему начинает надоедать и что он оставит меня без сладкого, а наша учительница подаёт нам действительно странные идеи, и я двинул ногой по креслу в гостиной. Папа спросил, не желаю ли я получить оплеуху, я заплакал, и из кухни прибежала мама.
– Что тут у вас ещё? – спросила она. – Невозможно ни на минуту оставить одних, тут же начинаются какие‑то истории. Николя! Прекрати плакать. Что здесь происходит?
– Происходит то, – ответил папа, – что твой сын впал в ярость, потому что я отказался предоставить ему кость динозавра.
Мама посмотрела на нас с папой и спросила, не сходят ли в этом доме все с ума. Тогда папа ей всё объяснил, и она сказала:
– Да что ты, Николя, не из‑за чего устраивать трагедию. Вот посмотри: у нас в шкафу есть замечательные сувениры, которые мы привезли из наших путешествий. Например, та большущая раковина, которую мы купили в Бен‑ле‑Мэр, когда были там на каникулах.
– А ведь правда! – воскликнул папа. – Такая раковина будет почище всяких там динозавровых костей!
Я, правда, был не уверен, что от этой раковины ребята обалдеют, но мама сказала, что, на её взгляд, это замечательная вещь и учительница меня похвалит. Папа сходил за раковиной, она действительно огромная, и на ней написано: «На память о Бен‑ле‑Мэр», и папа сказал, что от такой ракушки все точно обалдеют, если я расскажу, как мы провели каникулы в Бен‑ле‑Мэр, как ездили на экскурсию на остров Волн, и особенно – сколько мы заплатили за пансион. И уж если мои приятели даже от этого не обалдеют, то значит, что их в самом деле трудно поразить чем бы то ни было.
Мама засмеялась и велела, чтобы мы шли за стол, а назавтра, отправившись в школу с ракушкой, завёрнутой в коричневую бумагу, я ужасно собой гордился.
Когда я пришёл в школу, все ребята уже были там и спросили, что я принёс.
– А вы? – спросил я в ответ.
– Ну, я‑то покажу только в классе, – ответил мне Жоффруа, который обожает всякие тайны.
Но остальные тоже ничего не хотели говорить, все, кроме Жоакима, который показал нож – потрясающий, просто лучше и представить себе нельзя.
– Это нож, чтобы резать бумагу, – объяснил нам Жоаким, – его мой дядя Абдон привёз из Толедо в подарок моему папе. Толедо – это в Испании.
Тут наш воспитатель Бульон, хотя по‑настоящему его зовут не так, увидел у Жоакима нож и конфисковал его, заявив, что он тысячу раз запрещал нам приносить в школу опасные предметы.
– Но, мсье, – закричал Жоаким, – это учительница нам велела принести!
– Да? Это учительница велела вам принести в класс оружие? Отлично! – воскликнул Бульон. – Значит, я не просто конфискую этот предмет, но и потребую, чтобы ты проспрягал глагол в следующей фразе: «Я не должен обманывать господина воспитателя, когда он задаёт мне вопрос, касающийся исключительно опасного предмета, который я тайком пронёс в школу». И нечего шуметь – это я вам говорю, всем остальным! Если не хотите, чтобы я наказал и вас тоже!
Тут Бульон отправился давать звонок, а мы построились и пошли в класс. Жоаким всю дорогу ревел и в классе тоже не перестал.
– Н‑да, неплохое начало, – вздохнула учительница. – Ну, Жоаким, что случилось?
Жоаким ей всё объяснил, учительница ещё раз вздохнула и сказала, что принести в школу нож – это не самая удачная идея, но она постарается уладить это дело с господином Дюбоном. Дюбон – это настоящее имя Бульона.
– Итак, – начала урок учительница, – давайте посмотрим, что же вы принесли. Положите всё перед собой на парту.
И тут мы все вытащили то, что принесли из дома. Альцест достал меню ресторана, в котором они с родителями отлично пообедали, когда были в Бретани; у Эда была почтовая открытка с Лазурного Берега; у Аньяна – книга по географии, которую родители купили ему в Нормандии; Клотер ничего не принёс, потому что он думал, что нужны только кости, а эти два дурака Мексан и Руфюс притащили каждый по ракушке.
– Да, – сказал Руфюс, – но я свою сам нашёл на пляже, когда спасал одного утопающего.
– Не смеши меня! – захохотал Мексан. – Во‑первых, ты даже на воде держаться не умеешь, а потом, если ты нашёл свою ракушку сам, почему тогда на ней написано: «На память о Пляж‑де‑Зоризон»?
– Вот именно! – воскликнул я.
– Хочешь по шее? – вместо ответа спросил меня Руфюс.
– Руфюс, выйди вон! – приказала учительница. – Явишься в школу в четверг. Николя и Мексан, успокойтесь, если не хотите, чтобы я и вас наказала!
– А я принёс сувенир из Швейцарии, – сообщил Жоффруа. Вид у него был очень гордый, и он широко улыбался. – Это золотые часы, которые там купил мой папа.
– Золотые часы! – удивилась учительница. – А твой папа в курсе, что ты взял их с собой в школу?
– Да нет, – ответил Жоффруа. – Но, когда я ему объясню, что это вы меня попросили их принести, он не станет меня ругать.
– Я тебя попросила?! – закричала учительница. – Ты юный безумец! Будь любезен немедленно убрать эту драгоценность к себе в карман!
– Если я не принесу назад нож для резки бумаги, мой папа будет ужасно ругаться, – заметил Жоаким.
– Я уже сказала тебе, Жоаким, что займусь этим вопросом! – опять закричала учительница.
– Мадемуазель, – сообщил Жоффруа. – Мои часы куда‑то делись! Я их положил в карман, как вы велели, и их там больше нет!
– Послушай, Жоффруа, – сказала учительница, – они не могли никуда пропасть. Ты посмотрел на полу?
– Да, мадемуазель, – ответил Жоффруа. – Там их тоже нет.
Учительница подошла к парте Жоффруа, всё осмотрела и велела нам тоже посмотреть, но осторожно, чтобы случайно не наступить на часы, а Мексан уронил на пол мою ракушку, и тогда я дал ему по шее. Учительница стала кричать, всех оставила после уроков, а Жоффруа сказал, что, если его часы не найдутся, надо будет, чтобы учительница сама поговорила с его папой, и Жоаким попросил, чтобы и с его папой она тоже поговорила по поводу ножа для резки бумаги.
Но всё уладилось, потому что Жоффруа нашёл часы за подкладкой своей куртки, Бульон вернул нож Жоакиму, а учительница отменила наказания.
В общем, урок получился очень интересным, а наша учительница сказала, что благодаря тем предметам, которые мы принесли с собой в класс, уж она‑то этот день точно никогда не забудет.
Без церемоний
Сегодня к нам на ужин придёт Мушбум. Мсье Мушбум – это папин начальник, и он к нам придёт вместе с мадам Мушбум – это жена папиного начальника.
Вот уже несколько дней дома все только и говорят об этом сегодняшнем ужине. Утром мама с папой ужасно нервничали. Мама была страшно занята, а вчера папа даже возил её на рынок на машине, что случается нечасто. Но мне всё это нравится, потому что похоже на Рождество, особенно когда мама говорит, что ей ни за что не успеть всё приготовить вовремя.
Когда вечером я вернулся из школы, мне показалось, что наш дом выглядит как‑то чудно́: ужасно чисто и мебель без чехлов. Я вошёл в столовую и увидел, что стол раздвинут, на нём лежит твёрдая‑твёрдая белая скатерть, а на скатерти стоят тарелки с золотой каёмкой, из которых мы почти никогда не едим. А ещё перед каждой тарелкой стояла целая куча бокалов, такие длинные и высокие тоже были на столе. Это меня очень удивило, потому что вообще‑то их никогда не достают из буфета. Но тут мне стало даже смешно: я заметил, что из‑за всех этих дел мама забыла поставить один прибор.
Я побежал на кухню и увидел, что мама там разговаривает с какой‑то дамой в чёрном платье и белом переднике. Мама была ужасно красивая, и волосы у неё причёсаны просто потрясающе.
– Мама! – закричал я. – Ты забыла поставить на стол ещё одну тарелку!
Мама, вскрикнув, быстро обернулась.
– Николя! – сказала она. – Я уже просила тебя, чтобы ты не кричал и не врывался в дом как дикарь. Ты меня напугал, а я и без того нервничаю.
Я попросил у мамы прощения, у неё и правда был очень взволнованный вид, а потом снова объяснил насчёт тарелки, которой не хватало на столе.
– Да нет, все тарелки на месте, – ответила мама. – Ступай делать уроки и не морочь мне голову.
– Но ведь тарелки правда не хватает, – опять повторил я. – Я, папа, ты, мсье Мушбум и ещё мадам Мушбум. Выходит пять, а тарелок всего четыре, и, когда мы сядем за стол и тебе, папе, или мсье Мушбуму, или мадам Мушбум не хватит тарелки, выйдет неловко!
Мама тяжело вздохнула, присела на табуретку, притянула меня к себе, обняла и объяснила, что все тарелки на месте, что я должен вести себя разумно, что это будет очень скучный ужин, поэтому я не буду сидеть за столом со всеми остальными. Тут я расплакался и сказал, что такой ужин – это совсем не скучно, а, наоборот, очень весело, а если они не хотят, чтобы мне было весело вместе со всеми, то я покончу с собой, да, вот так, и я не шучу!
Тут вошёл папа, который только что вернулся с работы.
– Ну как, – спросил он, – всё готово?
– Нет, не готово! – закричал я. – Мама не хочет поставить для меня тарелку, чтобы я веселился вместе с вами! Это нечестно! Нечестно! Нечестно!
– Ох, довольно, с меня хватит! – воскликнула мама. – Сколько дней я занимаюсь этим ужином и всё время нервничаю! Это я не сяду с вами за стол! Вот так! Да! Не сяду! Ясно? А Николя пусть займёт моё место, вот и всё! Прекрасно! С Мушбумом или без него, но с меня довольно! Разбирайтесь сами со своими делами!
И мама ушла, хлопнув дверью, а я так удивился, что перестал плакать. Папа провёл рукой по лицу, уселся на освободившуюся табуретку и притянул меня к себе.
– Браво, Николя, браво! – с упрёком проговорил папа. – Ты сумел здорово расстроить маму. Ты к этому стремился?
Я сказал, что нет, что я не хотел расстраивать маму, а хотел повеселиться за столом вместе со всеми. Тогда папа мне объяснил, что за столом будет очень скучно, чтобы я не устраивал сцен, что я поем на кухне, а завтра мы с ним пойдём в кино, а потом в зоопарк, а потом устроим хороший полдник, и ещё меня ожидает сюрприз.
– А сюрприз – это маленькая синяя машинка, которую я видел в витрине магазина на углу? – спросил я.
Папа ответил, что да, и тогда я сказал, что согласен, потому что очень люблю сюрпризы, а ещё люблю доставлять удовольствие маме с папой. Потом папа сходил за мамой, вернулся вместе с ней на кухню и объявил, что мы обо всём договорились, потому что я – настоящий мужчина. А мама ответила, что она и так была уверена, что я уже взрослый мальчик, и поцеловала меня. Здорово!
Потом папа спросил, можно ли ему взглянуть на закуски, и дама в чёрном платье с белым фартуком достала из холодильника потрясающего омара, всего залитого майонезом, как тот, что был на первом причастии у моей кузины Фелиситэ, когда я потом заболел, и я спросил, можно ли мне попробовать, но дама в чёрном платье с белым передником убрала омара обратно в холодильник и сказала, что это не для маленьких мальчиков. Папа засмеялся и пообещал, что я попробую его завтра утром за кофе, если от него что‑нибудь останется, но не стоит на это слишком рассчитывать.
Меня посадили ужинать на кухне и дали оливки, маленькие горячие сосиски, миндаль, слоёный пирог и немного фруктового салата. Неплохо.
– Хорошо. А теперь, – велела мама, – ты пойдёшь в постель. Наденешь чистую пижамку, жёлтенькую, но раз сейчас ещё довольно рано, можешь немного почитать. Когда появятся мсье и мадам Мушбум, я за тобой приду, и ты спустишься, чтобы с ними поздороваться.
– А… ты считаешь, что это действительно необходимо? – спросил папа.
– Ну конечно, – ответила мама. – Мы же уже обо всём договорились.
– Вообще‑то, – сказал папа, – я боюсь, как бы Николя чего‑нибудь не ляпнул.
– Николя уже большой мальчик, и он ничего не ляпнет, – возразила мама.
– Николя, – обратился ко мне папа. – Этот ужин для меня очень важен. Поэтому ты должен вести себя очень вежливо, поздороваться, пожелать доброго вечера, отвечать, когда тебя о чём‑нибудь спросят, а главное, не ляпнуть ничего лишнего. Обещаешь?
Я пообещал, но это всё‑таки чудно́, что папа так волнуется. И я отправился укладываться спать. Через некоторое время я услышал, что в дверь позвонили, кто‑то что‑то громко говорил, а потом за мной пришла мама.
– Надень халат, который тебе подарила на день рождения бабушка, и пойдём со мной, – велела она.
Я как раз читал потрясающую историю про ковбоев и сказал, что мне не очень хочется идти вниз, но мама мне сделала большие глаза, и я понял, что сейчас ей не до шуток.
Когда мы вошли в гостиную, там сидели мсье и мадам Мушбум, которые, как только меня увидели, принялись вскрикивать.
– Николя очень хотел с вами встретиться, – сообщила им мама. – Извините меня, но я не смогла отказать ему в этом удовольствии.
Мсье и мадам Мушбум опять стали вскрикивать, я подал руку, поздоровался и пожелал доброго вечера. Мадам Мушбум спросила у мамы, болел ли я краснухой, а мсье Мушбум спросил, хорошо ли этот взрослый мальчик учится в школе. Я вёл себя очень осторожно, потому что папа всё время на меня смотрел. Потом я присел на стул, а взрослые всё разговаривали.
– Знаете, – заметил папа, – мы ведь принимаем вас без церемоний, запросто.
– Именно это и доставляет нам такое удовольствие, – ответил мсье Мушбум. – Вечер в семейном кругу – это замечательно! Особенно для меня, который вынужден то и дело посещать бесконечные банкеты, с этим вечным омаром под майонезом и всей прочей ерундой!
Все засмеялись, а потом мадам Мушбум сказала, что её будет мучить совесть, потому что у мамы из‑за них было так много работы, а в семье и без того всегда полно дел. Но мама возразила, что ничего страшного, что ей это было в радость, а кроме того, ей помогла домработница.
– Вам повезло, – сказала мадам Мушбум. – А у меня проблемы с прислугой! Говоря попросту, они у меня не задерживаются!
– О, наша – это просто находка! – воскликнула мама. – Она у нас уже давно и, что особенно важно, очень трогательно, как к родному, относится к нашему мальчику.
Потом вошла дама в чёрном платье и белом фартуке и сказала, что маме подано кушать. Это меня, честно говоря, удивило, потому что я не знал, что мама тоже будет ужинать отдельно, а не вместе со всеми.
– Ладно, Николя, отправляйся в кровать! – велел папа.
Тогда я подал руку мадам Мушбум и сказал ей: «До свидания, мадам», потом мсье Мушбуму и сказал ему: «До свидания, мсье», а потом той даме в чёрном платье с белым фартуком и ей тоже сказал: «До свидания, мадам» и пошёл спать.
Лотерея
Сегодня перед самым концом уроков учительница нам сказала, что школа организует вещевую лотерею, и объяснила Клотеру, что эта лотерея такая же, как и все другие: люди покупают билеты с номерами, а потом тянут жребий, как в любой лотерее. Тот, чей номер выпадет по жребию, получает приз, и этим призом будет мопед.
Ещё учительница сказала, что деньги, которые мы соберём от продажи билетов, пойдут на строительство детской спортивной площадки в нашем районе, чтобы все дети могли там заниматься спортом. Это мы не совсем поняли, потому что в нашем районе уже есть отличный пустырь, где мы занимаемся всяким спортом, и к тому же там есть потрясающая старая машина, хоть и без колёс, но всё равно в ней здорово играть, и я не уверен, что на этой их новой площадке тоже будет такая. Но лотерея – это всё‑таки классно, и всем это стало ясно, когда учительница достала из своего стола кучу книжечек с билетами и объявила:
– Дети, лотерейные билеты будете продавать вы сами. Я каждому из вас выдам по книжечке, состоящей из пятидесяти билетов. Каждый билет стоит один франк. Вы предложите их своим родителям, друзьям, соседям и даже, почему бы и нет, прохожим на улице. Вы не только поработаете на общее благо, но и проявите мужество, преодолевая свою застенчивость.
Учительница объяснила Клотеру, что такое общее благо, а потом раздала нам книжечки с лотерейными билетами. Мы были очень довольны.
После уроков мы все стояли на тротуаре возле школы, и у каждого было по книжечке с пронумерованными билетами, и тут Жоффруа объявил, что собирается продать все билеты сразу своему папе, ведь он у него очень богатый.
– Ещё чего, – возмутился Руфюс, – так не играют! По правилам надо продавать билеты незнакомым людям. Вот что здорово.
– А я, – сообщил Альцест, – продам билеты бакалейщику, потому что мы его лучшие клиенты и он не сможет мне отказать.
Но почти все были согласны с Жоффруа, что лучше всего продать билеты своим папам. Только Руфюс сказал, что мы не правы, подошёл к какому‑то мсье, который проходил мимо по улице, и предложил ему билеты, но мсье даже не остановился, и мы все пошли по домам, кроме Клотера, которому пришлось вернуться в школу, потому что он забыл свою книжечку с билетами в парте.
Я прибежал домой, держа в руке свои билетики.
– Мама! Мама! – закричал я с порога. – Папа уже дома?
– Могу ли я попросить тебя входить в дом, как делают все цивилизованные люди? – спросила меня мама. – Нет, папы ещё нет. Что тебе от него надо? Опять набезобразничал?
– Да нет, это чтобы он купил у меня билеты, и тогда нам построят площадку, где мы сможем заниматься спортом, все ребята из нашего квартала, и, может быть, там даже поставят автомобиль, а приз будет мопед, это лотерея, – торопливо объяснил я маме.
Мама посмотрела на меня, и глаза у неё округлились от удивления, а потом она сказала:
– Я ничего не поняла, что там у тебя случилось, Николя. Поговоришь с папой, когда он придёт. А пока займись уроками.
Я тут же пошёл к себе в комнату, потому что люблю слушаться маму и знаю, что ей доставляет удовольствие, когда я не вступаю в пререкания.
Потом я услышал, что входит папа, и, схватив свои лотерейные билеты, бегом спустился вниз.
– Папа! Папа! – закричал я. – Тебе нужно купить у меня билеты, это лотерея, и тогда они поставят на площадку автомобиль и можно будет заниматься спортом!
– Не знаю, в чём именно дело, – заметила мама папе, – но он вернулся из школы более возбуждённым, чем обычно. Кажется, там организовали лотерею, и он хочет продать тебе билеты.
Папа засмеялся и погладил меня по голове.
– Лотерея! Это забавно, – сказал он. – Когда я учился в школе, мы их устраивали не раз. Мы соревновались, кто продаст больше всех билетов, и я всегда побеждал с приличным отрывом. Надо сказать, что застенчивым я не был и отказов не принимал. Ну что, парень, почём твои билеты?
– По франку штука, – ответил я. – Всего их пятьдесят, и я подсчитал, что это стоит пятьдесят франков.
Тут я протянул книжечку папе, но папа её не взял.
– В наше время это было дешевле. Ну хорошо, ладно, дай мне один билет.
– Ну уж нет, – возразил я, – не один билет, а всю книжечку. Жоффруа сказал, что продаст своему папе всю книжечку, и мы все решили, что тоже так сделаем.
– Меня не касается, как поступит папа твоего друга Жоффруа! – отрезал папа. – Лично я покупаю один билет, а если тебе это не нравится, то я вообще ничего не стану покупать! Вот так.
– Нет уж, так нечестно! – закричал я. – Если все остальные папы купят всю книжечку, почему это ты не купишь?
Я заплакал, папа ужасно рассердился, и мама прибежала с кухни.
– Что тут у вас ещё? – спросила она.
– А то, – ответил папа, – что я не понимаю, почему детей заставляют этим заниматься! Я отдал ребёнка в школу не для того, чтобы его превратили в какого‑то коробейника или попрошайку! И вообще, я не уверен, что все эти лотереи существуют законно! И мне очень хотелось бы позвонить директору школы!
– А мне хотелось бы немного покоя, – сказала мама.
– Но ты же говорил, – плакал я, – ты мне говорил, что сам продавал лотерейные билеты и был лучше всех! Почему мне никогда нельзя то, что всем другим можно?
Папа потёр лоб, сел, притянул меня к себе на колени и сказал:
– Да, конечно, Николя, но это было совсем другое дело. От нас требовалось проявить инициативу, найти выход из положения, понимаешь? Это была такая тренировка, чтобы подготовиться к трудностям жизни. Нам никто не говорил: «Пойди и продай всё своему папе», ничего подобного…
– Но ведь Руфюс попробовал продать билеты одному незнакомому мсье, но этот мсье даже не остановился! – воскликнул я.
– Да кто же тебе говорит, чтобы ты приставал к незнакомым людям? – возразил мне папа. – Почему бы не обратиться к нашему соседу Бледуру?
– Я стесняюсь, – сказал я.
– Что ж, пойдём вместе, – предложил папа весело. – Я покажу тебе, как делаются дела. Не забудь свои билеты.
– Не задерживайтесь, – велела мама. – Ужин скоро будет готов.
Мы позвонили в дверь мсье Бледура, и мсье Бледур открыл нам сам.
– Смотри‑ка! – воскликнул он. – Это Николя с каким‑то типом!
– Я хочу предложить вам лотерейные билеты. Мы проводим лотерею, чтобы построить площадку и заниматься спортом, и они стоят пятьдесят франков, – быстро объяснил я мсье Бледуру.
– Вы что, рехнулись?! – опешил наш сосед.
– В чём дело, Бледур? – возмутился папа. – Это всё твоё обычное скупердяйство или ты в самом деле разорился?
– Скажи‑ка, – посмотрел мсье Бледур на папу, – это теперь такая новая мода – побираться по людям?
– Только ты, Бледур, можешь отказаться доставить удовольствие ребёнку! – закричал папа.
– Я не отказываю ребёнку в удовольствии, – возразил мсье Бледур. – Но я отказываюсь поощрять его на том порочном пути, на который его толкают безответственные родители. А кроме того, почему бы тебе самому не купить эти билеты?
– Воспитание моего ребёнка касается только меня, – заявил папа, – и я тебе не предоставлял права судить о вещах, в которых ты совершенно ничего не понимаешь! И вообще, мнение скряги для меня – это…
– Скряги, – перебил мсье Бледур, – который одалживает свою газонокосилку всякий раз, когда тебе она нужна.
– Можешь оставить её себе, эту чёртову газонокосилку! – закричал папа.
И они начали толкаться, но тут прибежала мадам Бледур – жена мсье Бледура.
– Что здесь происходит? – спросила она.
Тогда я расплакался и всё ей объяснил про лотерею и про спортивную площадку, и что никто не хочет покупать у меня билеты, и что это нечестно, и я покончу с собой.
– Не плачь, зайчонок, – сказала мадам Бледур. – Я у тебя куплю билеты, все куплю.
Мадам Бледур меня поцеловала, взяла свою сумку, достала оттуда деньги, а я отдал ей все билеты и пошёл домой, очень довольный.
Кто действительно огорчился, так это папа с мсье Бледуром, потому что мадам Бледур поставила мопед в погреб и не хочет его им одалживать даже на время.
Значок
Идея пришла в голову Эду, и случилось это сегодня утром на перемене.
– Знаете, парни, – предложил он, – хорошо бы нам, всей нашей компании, иметь отличательный значок!
– Отличительный, – поправил Аньян.
– А тебя сюда вообще не звали, грязный стукач! – сказал Эд.
И Аньян заревел и ушёл, повторяя, что никакой он не стукач и сейчас же всем это докажет.
– А зачем нам значок? – спросил я.
– Ну, чтобы друг друга узнавать, – сказал Эд.
– А что, нам нужен значок, чтобы друг друга узнавать? – очень удивился Клотер.
Тут Эд объяснил, что значок нужен, чтобы узнавать тех, кто в нашей компании, и что это будет потрясающе полезно, когда мы пойдём в атаку на врагов, и мы все решили, что это классная идея, а Руфюс добавил, что было бы ещё лучше, если бы у всех в нашей компании была форма.
– Где мы тебе её возьмём, эту форму? – спросил Эд. – И вообще, в форме у нас был бы дурацкий вид!
– Это что же, у моего папы дурацкий вид? – возмутился Руфюс.
Папа у Руфюса служит в полиции, и Руфюс не любит, когда кто‑то смеётся над его семьёй.
Но подраться они с Эдом не успели, потому что Аньян вернулся с Бульоном и показал на Эда пальцем.
– Это он, мсье, – объявил Аньян.
– Чтобы я больше никогда не слышал, что ты обзываешь своего товарища стукачом! – сказал наш воспитатель Бульон. – Посмотри‑ка мне в глаза! Тебе ясно?
И он снова ушёл вместе с Аньяном, который был ужасно доволен собой.
– А какой у нас будет значок? – спросил Мексан.
– Золотой, вот это было бы классно! – ответил Жоффруа. – У моего папы есть один золотой значок.
– Золотой! – воскликнул Эд. – Да ты совсем рехнулся! Как ты собираешься что‑то рисовать на золоте?
И мы все согласились, что Эд прав, и решили, что сделаем себе значки из бумаги. Потом мы начали обсуждать, как будет выглядеть наш значок.
– Мой старший брат, – вспомнил Мексан, – член одного клуба, и у него обалденный значок, на нём футбольный мяч, а вокруг – лавровые листья.
– Лавровый лист – это очень вкусно, – заметил Альцест.
– Нет, – сказал Руфюс, – что по правде было бы здорово, так это чтобы там было нарисовано рукопожатие, тогда сразу всем ясно, что мы настоящие друзья.
– И название нашей компании надо бы написать, – вмешался Жоффруа. – «Мстители». И мечи крест‑накрест, и ещё орел, флаг, а вокруг – наши имена.
– И ещё – лавровые листья, – добавил Альцест.
Эд сказал, что так получится слишком много всего, но кое‑какие мысли мы ему подсказали, и он займётся значком на уроке, а на следующей переменке покажет нам, что у него вышло.
– Ребята, – спросил Клотер, – а что такое «значок»?
Но тут зазвенел звонок, и мы пошли в класс. На прошлой неделе Эда уже спрашивали по географии, поэтому теперь он мог работать спокойно. Он был полностью поглощён своим занятием и почти уткнулся в тетрадь носом: чертил круги, обводя карандашом компас, раскрашивал что‑то цветными карандашами, высунув кончик языка, а мы все с нетерпением ждали, что за значок у нас получится. Наконец Эд закончил работу, отодвинул тетрадь и посмотрел в неё, прищурив один глаз. Видимо, результат его полностью удовлетворил. А потом раздался звонок на переменку.
Когда Бульон разрешил нам разойтись по двору, мы окружили Эда, и он с гордостью показал нам свою тетрадь. Значок получился довольно классный. Это был круг с чернильным пятном посередине и ещё о<