Зонт.
˗ Замерзли? Да, русская зима ˗ она такая. Мороз-красный нос. Меня в школьные годы дразнили так. Кожа на содранном об камень носу отросла, но тонкая, розоватая. Нос выделялся на фоне бледных веснушчатых щёк. Я начала прикрывать его, стесняясь, и, вдобавок ко всему, от грязи дерматит заработала. А может, это от питания в свободные, щедрые на химию красители и газировку, девяностые…
Под потолком тихо жужжат полоски ламп дневного света. Солнце спряталось, за окнами мрачно. Но дети ждут рассказ, да и я уже не могу остановиться:
˗ В такое тёмное время хочется домой, в тепло, а не в школе сидеть за холодными неуютными партами. К печке и самовару. Это сейчас самовар ˗ экзотика. А в моём детстве это был просто большой чайник. Тепло от него, уютно…
Сегодня расскажу, как я в Липовичах оказалась.
В двухтысячном все ожидали конца света, доживали. Никто и не думал переезжать. Родители в Новый год потратили всё, что было, потому что собирались умирать. Мама наготовила такой стол еды! Таких вкусностей! Даже икру красную где-то раздобыла. Конца света не случилось. Значит, можно двигаться дальше.
Мне исполнялось десять лет в ноябре. Папа уже два года работал на льнозаводе за обещание зарплаты, маме в школе платили копейки, но платили.
Родители озадачились подарком на первый детский юбилей. Скопили немного нескапливаемого и с надеждами, что я не захочу чего-то слишком дорогого, в сентябре пошли спрашивать ˗ что обрадует их единственное чадо в первую круглую дату. Я ответила четко: «Мне нужен зонт». Родители удивились, решили повременить и спросить через месяц. Через месяц мне всё равно нужен был зонт.
˗ Может, игрушка какая… ну вот чего ты хочешь?
˗ Зонт.
Мама заплакала:
˗ Все дети как дети, а моя ˗ «зонт».
Выпал снег. Подговоренные подружки, крёстная ˗ все приносили одну информацию ˗ «зонт».
˗ Уже зима вовсю, снег, зонт и не найдёшь, только дорогие нераскупленные остались, да и капюшон на что, ˗ продолжала уговаривать мама.
Я взяла свою копилку (это пластиковая бутылка с дырой для монет и на ПВА заклеенной пробкой).
˗ Здесь немного, но если добавить, может, хватит на зонт?
Мама не взяла денег (это были «помоечные» деньги, которые мы с Танькой летом выручили за сданные стеклянные пивные бутылки, собранные со всей округи, мама брезговала их брать). Потом, когда не на что будет купить хлеб, мама будет плакать, брать их и клясться, что вернёт.
Долгожданный день! Мне подарили зонт! Я была так рада, так рада!!! И тут же передарила его маме! Она стояла ошарашенная, а я счастливая:
˗ Мама, твой зонт совсем плох, со сломанными спицами, а у меня капюшон! И теперь у тебя будет новый зонт-автомат!
Мама плакала, размазывала слёзы по лицу, а я не понимала, чем огорчила её. Так и осталось фото, где я, счастливая, с зонтом, а мама прикрывает заплаканное лицо.
Не понятна детская логика, иногда кажется, что это каприз какой, а ребенок просто не знает, как и чем помочь. Никто не полюбит тебя так, как мама. Это работает и в обратную сторону ˗ никто не полюбит тебя так, как твой ребёнок.
А потом случилось чудо! Льнозавод закрыли! Ох ˗ какое это было счастье! Как мы радовались! Папе за два года выплатили зарплату со страховки ˗ семь тысяч! Родители решили оставить колхозный домик колхозникам. Внезапно разбогатевшие, вложились в недвижимость. Так мы перебрались в новый для нас, но старый для села дом в центре села Липовичи.
Начался переезд. Дом выбрали большой, за церковью. Раньше в нём попы жили. Вокруг церкви кладбище было, а этот дом отдельно стоял. Потом, в эпоху коммунизма, церковь хотели снести. Кладбище сравняли. А церковь разбомбили, но утащить не смогли. Вот и остались развалины.
Дом.
Огромный домина! Попы всегда хорошо живут! С размахом. А как иначе? Люди должны видеть, что вера ˗ это красиво, чисто, богато!
После попов тут кого только не было! Последней жила местная торговка суррогатным спиртом, она же чекушка. Дом выкрасили синей краской, и в селе символично-логично прозвали его «синий домик». К нам, бывало, приходили алкаши в поисках бутылки. Но синюю славу мы старались искоренить. Папа только потом запил, но это было «идеологией», частью плана ˗ последним путём к смерти.
Дом за копейки шёл. Где ещё найдёте дом за семь тысяч?! Дело в том, что в нём никто ужиться-прижиться не мог ˗ либо сбегали, либо вешались. А как тут не повеситься, если каждый день из окна видишь, как на святое молёное место люди срать ходят. Кирпичи таскают, громят… Хотели попа пригласить ˗ освятить, да больно дорого.
Мы с мамой съездили сами за святой водой в церковь. Огромная очередь была. Все ругались, пихались. В церковь очередь самая лютая, особенно если там что святое бесплатно раздают. Всем очень надо. В итоге я купила в ларьке за углом пол-литровую бутылочку воды, отпила немного, и закрыла. Сказала маме, что вроде как успела сунуться без очереди, меня и пропустили. Дали вот святой воды. Соврала. Но иначе никак. У мамы ноги больные были, а с палкой в город ехать стыдно. Она стояла и мучилась. Не выстояла бы, потеряла бы веру. Хотя что я могу знать, что там было бы, если бы не. Так вот простой водой с моими слюнями дом и «освятили». Скажу честно, в доме действительно повеситься хотелось. Тоска такая и беспросветность. Иногда даже шевелиться не хотелось. Уныние страшное.
А из окна вид на развалины церкви.
Крест.
У молельного дома на крыше крест погнутый, железный. Вот бы его на железо сдать ˗ весит, небось, как танк! Торчит брошенный меч-кладенец. Никто его вытащить не может. Уж какие мужики сильные! Но не даётся им крест! Погнули только.
Федька Грибанов ˗ огромный мужичища, богатырь, сила у него ˗ откуда только берётся ˗ и тот не смог крест вырвать. Он, наверное, и погнул. Отец мой ходил, всё взывал, мол зачем, Федька крест вырываешь со святыни. А он говорит ˗ так кому польза с того, что он тут торчит, а так хоть мужики пропьют.
Федька ˗ наш вечный революционер. Ему власть не нравится. Любая. Человек такой, лихой. У него и жена есть в деревне, и сын. А он вечно уедет куда, кутить, может через день вернуться, может через полгода. Мальчишку жалко.
Тут как-то жена его нашла мужичка. Стали вместе жить. Приехал Грибанов и начал права качать, мужика того выгнал, а жене машину исцарапал. Потом помирились они, пожили, и по новой началось.
Власть он ругает, а что её ругать. Были белые, жили впроголодь. В революцию с голода помирали. Потом красные и жили также. Союз рухнул -чудом живы остались. Теперь вот Путин, дай Бог ему здоровья. Вроде как с колен подниматься начали. А Федьке революцию подавай, мол и этот вор, и тот. Сейчас, говорит, научу. Нет чтоб поле своё картошкой засеять. Смерть всех уравняет. А до смерти так и будет: кто побогаче, кто победнее.
Но есть у Федьки одна чудина. Раз в полгода ездит в церковь в район, там исповедуется и ставит свечки за проституток. Жалеет их. Конечно, от хорошей-то жизни на такую работу женщина не пойдёт.
По политике так скажу: народ трудом живёт. Что природа даст, то и съедим. И белыми мы не были, и красными. Зелёными вот бывали. Приехал продовольственный отряд красный. Как только добрался по нашим болотам?! Ну, на радостях и стали красные драться и воровать. Мужики посмеялись, зелёными себя назвали да и наваляли чужакам по первое число.
Мы же в вперемешку с карелами тут. А карелы своей злостью всегда славились. Затрещин надают ˗ мало не покажется. Они вообще дикие, некультурные. Вот на дискотеке поставят в клубе ведро с водой и ковшом. А карелы не пьют ˗ брезгуют. У них у каждого своя чашка, и не дай Бог кто с этой чашки попьёт. Так вот и отпинали красных. Уехали гости. А что, скажешь, что народ обижали? Не скажешь! Так в историю и записали, что было тут восстание лесных зелёных. Молодежь с книжкой исторической серьёзно думает, а старики отшучиваются. Ну какое это восстание, так, попугали. Правда, в тот момент поняли, что земля вроде как уже и не наша, а красная. Может, тогда руки и опустились. Может, тогда и пошла сельская жизнь под откос.
Отец мой от веры и церкви открещивался всегда. Говорил, что он старообрядец. А в чём разница, не знаем. Только что старообрядцы двумя пальцами крестятся, а не тремя. В конце жизни хотел с мамой повенчаться. Да так и не успели.
Мама моя верила в инопланетян и коммунизм. Но каждый день на ночь за меня молилась. В детстве её шепот так меня впечатлил, что приснился мне Бог и научил молитве. Велел никому не говорить, чтобы люди во зло прямую с ним связь не использовали. Бог там был не человек, а света пучок. Я бы разглядела, да глаза слепит.
Вот тогда я верила, и проснулась когда, верила. А потом в школе разъяснили на биологии, что это впечатлительность и проделки разума. Фаза у сна такая есть ˗ быстрая. И если в эту фазу проснуться, то можно сон вспомнить.
Мы поселились в центре событий, но подальше от посторонних глаз и снова за огромным забором. Тут не деревня, тут место серьёзное ˗ село! У всех заборы больше и замки тяжелее.
Липовичи.
Так вот, наше родное село ˗ Липовичи Волотащинского района Калитской области. Упоминается оно в документах в лохматых стародревних годах. Таких древних, какие могли запечатлеть только церковные писцы. О происхождении места есть легенда: Однажды вор влез в монастырь и украл очень ценную икону. За ним гнались, он бежал. И оказался в месте, где росло много лип. Деревья такие ˗ липы. И, спасаясь от преследователей, он залез на самую высокую липу и начал молиться. Икону с такой высоты снять не смогли. Так вокруг той липы церковь и построили. Нестыковка. Не растут у нас в селе липы. Что хочешь растёт, а липы не приживаются. Да и липа обычно высокой не вырастает, вот тополь ˗ да, а липа… Поговаривают, что за липу другое какое дерево приняли.
Есть и другая легенда, тоже подтверждённая документами. Что вроде как сослали сюда за какую-то провинность немецкого помещика Липхена. Так на его земле и выросло село Липовичи. Но это скорее отрицающие Бога и все его упоминания советские энтузиасты откопали.
Село было богатое. В советское время здесь и лыжная фабрика была. Липские лыжи до сих пор можно у москвичей на балконах найти. Карьеры опять же. Карьеры и сейчас остались, последним заработком, не считая лес. Но природа не резиновая. Если что-то взял, нужно на место положить. Есть лесное хозяйство, ёлочки выращивает. Но его усилиями урон не покроешь. Да и долго ёлка растёт. Хотели селу дать статус города, да что-то не вышло. Вроде как председатель проворовался.
На краю села стояла красная школа. Много поколений детей из села и близлежащих деревень там выучилось. Цвета она была обычного. Красная скорее по происхождению. Хотя кто уж знает ˗ может, коммунисты переименовали. У них тогда всё было красным и ленинским. От школы этой остались старые фотографии учеников, холм и посаженные в ряд яблони, с одичавшими яблоками.
Нашу школу построили уже в современности. Почему так холодно? Ну так село отапливает кочегарка, работает она на дровах. А это очень затратно, дорого. Экономим и мёрзнем. Может и хорошо ˗ переобуваться вот не надо в школе. Да и холода бояться деревенскому человеку негоже.
Школа.
Школа ˗ это культурный и досуговый центр. Не будет школы ˗ начнёт расти крест и для Липовичей. Молодёжь уедет. Молодые семьи ˗ гарант жизни. А чтобы дети появлялись, нужно другой гарант дать ˗ надежду и веру.
Детей мало всегда было. С каждым годом меньше становится. Уезжают в города. У меня самый большой класс был в школе. Двадцать пять человек. А за нами был самый маленький. С детьми не церемонились, особенно если это были дети колхозников. На второй год остаться было не ужасом, а своего рода шиком. В первом классе сразу отсеялось человека три. Гуманным педагогам плохо бы стало от такого.
Моя первая учительница, Собакина Наталья Владимировна, свою дочь учила с нами. Ну и конечно, ей хотелось, чтобы малышку окружали "приличные" дети. Вот и гнала всех "неприличных" на год младше. Потом организовали специальный класс для отбросов школьных, точнее отбросов нашего класса, оставленных на второй год. Их трое было или четверо. Первоклассные второгодники. Сломанные дети. Дома с ними никто не занимался перед первым классом, вот они и открывали снова всё. Тогда как мы, учительские дети, попали под первые развивашки. Все матаевские, кстати, кроме Вовика, учились хорошо. Мы же делились знаниями и играли в школу, используя дядисерёжину ржавую машину как школьную доску. Мама моя вела математику у «особенных» детей и заметила, что они запущенные просто, а так посообразительнее некоторых "приличных" будут. Не знаю, как у других деток судьба сложилась, но вот одна из них ˗ Юля Петручева ˗ живёт в Волотащинске, детки у неё чудесные, сама она молодец - приличная женщина
Главное не то, как вы учитесь, "не кто ты, а какой ты"… это из мультика про поросёнка Чуню.
Какая вам оценка нужна? Давайте поставлю ˗ мне не жалко. Есть, правда, учительская хитрость. Нужно в первых четвертях двух оценки похуже ставить, для статистики. Вроде вот какие дети глупые были. А потом хорошие отметки: вот, мол, как я выучила.
В двухтысячных хотели нашу школу сократить. Тогда всё упрощали ˗ бюджет экономили. За дело взялись учительские дети. Нам скоро по университетам-институтам разъезжаться, о стариках надо подумать. Без работы жизнь стариковская уже и не жизнь, а путь к смерти и болезням. Вот и активничали. Везде ездили, о себе заявляли. Все писатели хвастаются, что их школьными сочинениями учительница литературы зачитывалась. Моими не зачитывалась. Моих сочинений не существует. Они отправлялись под чужими именами на разные конкурсы. Два-три активных человека что сделают? Ничего. Вот за наш счёт и создавалась бурная деятельность. Попытка поймать равновесие на волнах быстроменяющихся условий жизни.
И мы поймали! Школу решили не закрывать, да ещё и грант на миллион выдали. Стали мы все миллионерами! Вложили его в компьютерный класс. Правильно сделали. Это раньше журнал туда-сюда носили бумажный. Украдёшь его из учительской и сидишь, бритовкой двойки из клеточек стираешь, переправляешь на пятерки. А сейчас вся жизнь печатная и электронная.
Столы в школе поставили теннисные. Это стало сельским спортом ˗ теннис настольный. Место встречи. Собирались мы и шли на кружок. Финтеля выдавать.
Танцы.
А ещё дискотеки проводились. Сначала в Доме культуры ˗ на краю села, рядом с бывшей школой (красной). Потом некультурные подростки сожгли центр культурности. Там фильмы когда-то показывали, театр приезжал и даже цирк! Теперь всё переехало в школу. Всё что осталось ˗ завклубом и ряд, соединённых друг с другом, стульчиков.
По субботам и праздникам наряжались и шли на танцы. Я маленькая не танцевала ˗ очень стеснялась пробовать, особенно на школьных дискотеках!
На школьном подоконнике в дискотечном коридоре у меня даже появилось своё место... А потом я съездила на фестиваль "Соединение". Там был другой мир! Школьники, студенты, активная молодёжь! Они были живые! Свободные! Счастливые! Раскрепощённые! И я стала одной из них! Всё моё стеснение отвалилось. Я начала двигаться в такт музыке, в такт первобытным ритмам свободы жизни... я начала танцевать.
Километры просмотренных танцевальных «видяшек» (это всегда завораживает). С одноклассницами стали придумывать свои танцы и ставить их. Со школьной подругой Оксаной прибились к мальчишкам, танцевавшим брейкданс-самопал, слизанный с видеобаттлов. Болело все! Они научили меня дорожке "нижнего брейка" и выгнали за то, что я не смогла (читать как «никогда не смогу») встать на руки.
Потом школа меня выплюнула в большой мир, и в последнем полёте я должна была станцевать школьный вальс. Вы думаете ˗ что такого-то? А вот нет! Популярной я не была среди мальчиков. О, этот страх быть отвергнутой! Эти крики "Фу, я с ней не буду она страшная!"… Моё девичье сердце разорвалось бы! Быстро и уверенно подошла к ученику своей матери и объявила сквозь зубы: "Ты будешь танцевать со мной! И мама поставит тебе пятёрку по алгебре!". Он, конечно, не отказал. Потому что по моему змеиному шепоту было понятно, что я его проглочу, если услышу в его голосе хоть ноту сомнения. В итоге так и не поняла, согласился или нет...Один раз порепетировали. А потом получалось: то меня на репетиции не было, то его. Дома потренировалась с мамой (она тогда уже плохо ходила ˗ так себе тренер). И твёрдо решила СБЕЖАТЬ! Обсудила план побега с подругой. И в последний момент решила предупредить кавалера, чтобы не выставить дураком парня. Зашла в кабинет, он стоял (впервые в костюме), испуганный, я поняла, что он не против и готов! И вместо того чтобы объяснить ему, что убегу, я сказала: "Сделаем это!". От пятерки по алгебре он отказался, сказал, что ему понравилось танцевать.
Мы танцевали... мой папа смотрел и плакал, а потом, смахивая слёзы, громко с гордостью заявил: "Все видели?! Моя ˗ самая красивая!".
В любом деле, если не трусишь, ты - красив! А танцевать для здоровья и уверенности полезно.
Библиотека.
Заброшенная библиотека стоит в зарослях, рядом с клубом. Большая деревянная изба. Колоритно было, эдакая читальня времён Льва Николаевича Толстого.
Помню, как иду летом в библиотеку по тропинке деревенской узенькой, кузнечики стрекочут, птички поют. Вокруг люпины растут, из дикой травы сиреневыми ракетами выглядывают. И запах приятный, сладкий, душистый… Деревья огромные по бокам тропинки. В библиотеку входишь, а за дверью длинный тёмный страшный коридор. Когда я выросла, он, конечно, перестал быть для меня таким страшным и длинным, но в детстве, в момент захлопывания двери, я пыталась успеть добежать до входа, чтобы в темноте монстры и другие мифические существа, которым положено жить среди книжных полок, не покусали. Постоянно мероприятия для ребятишек сельских там устраивали. То спектакли, то викторины всякие. И не просто, а с подарками и конфетами.
Канцтовары там продавали. Я однажды ручку из библиотеки украла… Да-да! Вот такая я грешная. Всего со мной за жизнь три раза такое случалось.
В первый раз вот эту многострадальную ручку.
Все ребята фанатели по разноцветным гелевым ручкам. Моя одноклассница рассказала мне, что украла салатовую, и никто этого не заметил. Я знала, что библиотекари мне доверяют, взяла целую коробку ручек под предлогом «повыбирать». Страх, совесть, вожделение, мечта – украсть ну хоть какую-нибудь! И я стащила! Жёлтую! Резко сунула в карман, когда все отвернулись. Сердце колотилось не в груди, а в висках. Боялась, что заметят, что доверие будет подорвано, репутация подмочена, что назовут страшным словом - «воровка». Пыталась посмотреть на своё лицо в стеклянных витринах книжных шкафов, чтобы понять, покраснело ли оно, не выдаёт ли меня. Лицо горело. Придя домой, спрятала свой трофей. И стало так стыдно, что я начала носить деньги в библиотеку, чтобы окупить, чтобы совесть свою заставить замолчать. В итоге я подкинула денег за пять таких ручек. Но всё равно взять её с собой и похвастаться девчонкам не могла, только вынимала дома из ящика стола, смотрела и убирала назад. Ручка протекла, и я её с радостью выбросила, так ни разу и не воспользовавшись.
Второй раз я пошла на преступление за еду. После школьного праздника оставались рулеты. Я была дежурной по классу, кстати, с той же одноклассницей. Так хотелось жрать (не есть, а именно жрать), что мы решились украсть рулет: часть съели, а остальное разбросали по классу, как будто это мыши утащили. Следующую ночь я не могла уснуть – меня мучила совесть. Рассказала об этом маме. Она не стала ругать, а помогла исправить ситуацию. Мы зашли утром в магазин и купили новый рулет взамен старого. Отнесли его классному руководителю. Кстати, план удался, и учительница была удивлена, что это всё-таки не мыши так начудили, а отличницы. На завтраке она разделила рулеты между ребятами, а я отказалась, потому что воровство ничто не покроет. В воровстве нет правды и чести. Это низко, мерзко и противно.
Я и в третий раз встала на скользкую дорожку, но за этот поступок мне не стыдно! У знакомой бабули народилось много слив. Они падали с веток, и деревенские ребятишки пытались их оборвать через забор. Я, как положено, пошла спросить у этой бабули немного слив (падалиц) поесть ребятам. А она пожалела. Представляете? Пожалела голодным детям слив, которые всё равно сгниют, лёжа на земле, к утру! В итоге, из вредности, я оборвала все сливы на дереве и собрала все падалицы. И мне не было стыдно! Я в тот момент была Робин Гудом! Героем шпаны!
В библиотеке работала Тамар Васильна. Тамара Васильевна, конечно, это мы её звали сокращённо – Тамар Васильна. Хорошая была женщина, с юмором. Как-то под Новый Год она ходила, ребятишкам подарки разносила в костюме Деда Мороза. И до нас дошла в Матаево. Тамар Васильну с волшебным стариком ну никак не перепутаешь. Тут-то я и поняла, что дед липовый, но не призналась, чтоб подарочков не лишаться. А на следующий год сама под ёлку родителям, неожиданно для них, подарки положила, чтоб поверили в Деда Мороза. Это, конечно, сказочный персонаж, но я скажу так: Дед Мороз – это волонтёр, который делает добро в новогодние праздники бескорыстно, от чистого сердца, и не ждёт за это благодарности, оттого и закрывает лицо бородой и колпаком. Каждый может стать таким сказочным персонажем. В этом и есть новогоднее волшебство! А письмо пишется человеку, который решил сделать что-то приятное неожиданно другому человеку. И писать нужно не «дай-подай, дед», а что-то от себя, тоже хорошее, чтобы его поддержать.
Библиотекари недавно переехали в школу. У меня дом книгами завален списанными, библиотечными. Когда срок у книги подходит, её списывают. Раньше в кладовках избы списанные книги хранили, а то и вовсе сжигали. Мама моя не могла допустить смерти книжной и несла всё в дом. Книга – она же как живой организм. В каждую книгу писатель вкладывает частичку себя, своей души, своего сердца. Книга – это тяжёлый труд. Я вот столкнулась с этим. Оказывается, мало сесть и написать истории. Они должны быть интересными, их нужно отредактировать, сверстать, распечатать. Историей несложно заинтересовать. Но попробуй подвести к ней читателя! Иногда заставлять приходится. Так что, если кто-то прочтёт мои истории, мне уже будет приятно, это уже дело большое.
Двухтысячные.
Началось компьютерное время. Мультимедийное. Как-то мы с Оксаной снимали фильм, спонтанно с идеей против наркомании. Школьницы. Всё отсняли, а я в клипе у молодёжной музыкальной, популярной в то время, группы «Тату» видела, как толпа идёт за певицами и в конце падает в пропасть с бутылками. Так меня это впечатлило! Решила сделать что-то подобное. Но толком не придумала, как и что. Да ещё и всё снималось без взрослых. Где взять толпу? Ладно, мы подумали, что два-три человека – тоже толпа, уговорили одноклассниц за выполненную домашнюю работу невзначай к нам присоединиться, заснять... Пошли с начала школьного коридора. Медленно шли не зная куда, не зная зачем, не зная получится фильм или нет, и в каком месте остановимся. Ребята из школьного коридора, просто проходящие мимо, не в курсе, стали присоединяться...
В итоге за нами шла толпа масштабов коридора деревенской школы. В конце толпа уже жила своей жизнью, ребята радовались, смеялись, подпрыгивали, а мы их вели... И они шли... Потому что ВЕРИЛИ, что это что-то хорошее, доброе, светлое...
События жизни, бывает, не вдохновляют... Важно поймать то состояние, когда просто идёшь, не зная куда, не зная до куда, не зная, что там впереди...тебе шестнадцать лет, и ты ВЕРИШЬ, что фильм будет неплохой.
Друг.
А ещё было в двухтысячных увлечение фишками. Это такие круглые картонные или пластиковые карточки, небольшие. На них нарисованы покемоны из одноименного, популярного в то время мультика. Цель игры заключалась в следующем: надо было так ударить фишку об стол, чтобы она перевернулась картинкой вверх. Когда этим увлечением начала азартно страдать вся школьная ребятня, фишки запретили. Бунтари собирались в тайные сообщества для игры. Так мы и с Оксаной подружились – играли тайно в фишки в девчачьем туалете, на кафеле. Я её обыграла, она расстроилась. И я предложила ей дружить, разделив мою наживу поровну, как заработанную подругами. Так у меня появился друг. Это казалось совершенно нормальным и справедливым. Но только сейчас я понимаю, что далеко не у всех в школе появляются первые настоящие друзья. Мне несказанно повезло! У меня всегда была поддержка.
Оксана – необычная девочка. У неё была и есть болезнь – порок сердца. Я об этом узнала случайно. Она сидела со мной за одной партой, и кисть её руки начала приобретать неестественный синий оттенок, окрашиваться. Я спросила: «Что с тобой, Оксана?» Она заторможено посмотрела на свою руку, синева на которой уже поднялась до плеча. Медленно встала и посреди урока, не сказав ничего, пошла из класса. Это было так нехарактерно для неё. Такая дерзость – не спросив учителя, встать и уйти…
В тот день её могло не стать. Откачали с трудом. Позже она рассказала мне, что была на границе жизни и смерти, но там не было Бога, была дверь, возможно, за этой дверью… Я подумала, что это совсем не последнее воспоминание, а самое первое, что она увидела в своей жизни. Что там за дверью, нам никто не скажет, как бы хорошо не работала его фантазия.
Оксана часто говорила мне, что я её не понимаю, всегда делаю вид, что совершенно всё нормально с ней, что ничего такого особенного не происходит, что она совершенно обыкновенная. Просто ей стало нехорошо, но сейчас это пройдёт, и всё будет как прежде! А ведь каждый раз мог быть последним! Оксана рассказывала, что обижается и на мать за какое-то спокойствие, показное равнодушие… Но мать никогда не равнодушна к своему ребенку!
Когда ей выбили грант на установку какой-то штуки специальной для сердца, мы в шутку называли его моторчиком. Так вот она шутила, смеялась, собиралась на операцию. И я понимала, что она может не вернуться. Всем ясно, что операция – это уже шансы пятьдесят на пятьдесят. Я шутила вместе с ней… Когда она садилась в автобус, я стояла, смотрела и молчала. Никаких эмоций. Вышли другие девочки её провожать. Одна из них кинулась Оксане на шею, и они обе взвыли и зарыдали. Я бурчала, что, мол, что такого-то, ничего особенного-то не происходит. А оно происходило! Автобус уехал, и я заплакала…
Знаете, так бывает, что с близкими людьми случаются неприятности. Сесть и реветь рядом – это не выход. Нельзя, ни в коем случае нельзя допускать уныния и мыслей о том, что всё может закончиться плохо. Сейчас Оксане тридцать лет, у неё двое замечательных деток, и я собираюсь с ней ещё в старости сплетничать на лавочке и грызть семечки.
Любовь.
Любовь. Сразу представляется что-то округлое, в виде сердечка…
Я думаю, что любовь – это многогранник. Например, когда ты врёшь любимому человеку, чтобы его не расстраивать – это грань; когда прощаешь обиду – это грань; когда разрешаешь своему ребёнку ошибиться – это грань… Сколько их ещё? Под фразу «грани любви» можно подставить что угодно, если мотивом служила любовь. И я действительно любила свою подругу Оксану. У меня был дневничок, исписанный вдоль и поперёк напутствиями никогда больше с ней не общаться. Каждый раз, когда она меня обижала, я делала там запись. Что ж, все листы были исписаны мелким почерком и ярко горели в печи.
Вы заметили, что я сказала, что любила подругу, а не любила КАК подругу. Не понимаю, как это. Маму люблю как маму, друга как друга, мужчину как мужчину… Любовь – она одна, и она не приходит откуда-то извне. Она зарождается внутри человека и живёт в нём. Либо есть, либо нет. Любовь терпит, прощает и созидает. И если человек способен её испытать –это действительно прекрасно! Я никогда не говорила Оксане о любви. Что вы! Меня тут же неправильно поймут! Это же явная заявка на нетрадиционную ориентацию! Но ориентация у меня традиционная, одновременно я могу любить и друзей, и печеньки, и мужчин, и добрые поступки человеческие… Это не должно быть стыдным никогда и ни в какие времена! Но у нас само понятие любви было чем-то грязным, низким, противным. Родители не любили своих детей, дети – родителей, друзья – друзей, мужья – жён, жёны – мужей…
Не стесняйтесь говорить, что вы любите, скучаете...не часто, а всегда.
Как хорошо, что эти мысли пришли ко мне до того, как мои родители умерли. Мне просто повезло – щёлкнуло! Могло и не щёлкнуть...
Старалась держать нейтралитет, подавлять чувства. Чтобы лавиной не обрушивать их на близких. Да что говорить? Они же и так знают! Нет, не знают, не помнят. Говорите, говорите, говорите...Приятно осознавать, что, когда моих не стало, я не осталась в стороне. Я сказала всё, что нужно, и сделала всё, что могла. Пустые обиды ни к чему не приведут. Обида – это уже признак неравнодушия. А если неравнодушен, то куда полезнее признаться в любви.
Любовь – высшая форма справедливости. Любви достоин каждый! Но любовь в душе только у того, кто её достоин. Понимаете? Тот, кто любит всех одинаково, тот справедлив и праведен, потому что любви на всех в душе хватит только у праведника. А кто не любит никого, тот страдает. Она как солнце на небе: горячее, большое, честное и справедливое. Но по ощущениям оно здесь и везде. Всё зависит не от солнца – оно есть и есть – а от планеты. Каким боком планета повернётся, тот бок и согреется. Но всё зависит от солнца! Жизнь нам оно даёт, свет.
Пишут обычно, что любовь ˗ это жертвенность, смирение… Что там ещё? Что-то большое, тяжёлое, мирское, напряженное. Терпи, мол, приноси жертву, проще будь, не лезь. Разве же это любовь? Любовь – она лёгкая, мягкая, света лучик (тепленький такой, светлый и пылинки в нем играют, оживают). Смотрят ребятишки на этот лучик и радуются, улыбаются. Какое тут терпение? Вечность? Это мгновение короткое, настроение приятное...
Собаки.
Слышите? Собаки воют. Не к добру. «Навой, навой на свою собачью голову!» - надо говорить. К покойнику это. Как-то первого сентября линейка была, собака выла. Гнали её! А шавка всё равно лезла и выла. Протяжно так...
У церкви, на месте бывшего кладбища, парк из тополей заросший был. Там молодые жгли костры из ворованых у бабулек дров. Такие вот НЕОтимуровцы. Старые тимуровцы бабкам дрова носили, а эти – от бабок. Ну вот, значит, ходили местные там с металлоискателем и наткнулись на место, где пищит. Стали рыть, и вытащили два черепка детских. Нет бы назад закопать. А они смеяться стали. В общем надругались над черепками, и на забор их повесили. Через два дня, как раз на первое сентября, взвыли все собаки в селе. Собаки выли, а два мальчика-детсадовца на пожарном (искусственном) пруду тонули. Горе такое. Родители так и уехали из села.
Больше над мёртвыми не смеялись. Бывает, копаешь огород, а он на костях. Сбегаешь, за огородом закопаешь, перекрестишься, у Бога прощения попросишь... Черепки похоронили вместе с мальчиками.
Однажды и наш пёс выл. Я помню этот обыкновенный, пропахший яблоками, сухой сентябрьский день. Папа был на работе в кочегарке. Мама ходила "на цирлах". Где он? Где он?! Да на работе! Середина дня!
В итоге мама надела свою старую, выцветшую до фиолетового синюю фуфайку, взяла палку. Это была огородная палка, она обычно опиралась на неё, когда ходила по прогрядкам. Или, уставшая от прополки, шла в дом. Сегодня она уже проработала на участке. Ноги болели. Но чувство тревоги было сильнее чувства усталости. Хромая, опираясь на палку, она пошла в центр села к кочегарке...
Вернулась в слезах. Его там нет. Паника началась у меня. Я стала метаться по заулку. Где, где он?! Что-то не так!!! Выскочила на улицу. Начала кружить вокруг дома. Прислушиваться. Собака эта дурная! Воет! Ничего не слышно. Что это было? Порывом ветром принесло или инстинкт внутри меня? Я услышала стон. Откуда он может идти? Может, на другом конце заброшенный детский сад? Нет, где-то ближе. Откуда он может идти?! Я развернулась и пошла к разрушенным домам. Большие статные развалины. А ведь их кто-то строил. Там жили, вершились судьбы, звенел детский смех… Вой собаки остался за спиной. И вдруг! Опять стон! Холодно, холодно, теплее, теплее, ближе! Я подошла к одной из развалин... Там кто-то есть!!! Я вскочила туда! В холодном сыром сером полуразваленном сарае, потому что домом это полумертвое строение уже не назовёшь, лежал мой отец в собственной крови. Он тихо скулил.
Его избили его же подчинённые. И так стыдно было идти домой. Так стыдно было, что я и мама его таким увидим. Он пошёл в заброшенный дом и там решил дождаться. Чего? Мне было страшно. Я же не вытащу его. Не вытащу! Какой кошмар! Хотелось забиться в угол и подвывать ему. Но кто-то должен! Я должна! Начала кричать на него буквально как на заблудшую корову. Иди!!!! Иди домой!!! Сволочь!!! Козёл!!!! Иди домой!!! Ты встанешь и пойдёшь!!! Гнала его. И это сработало. Опираясь на бревенчатую стену, он начал подниматься. В итоге я охрипла от крика, но довела отца до дома. Мама его умыла. Несколько дней он лежал, выхаживался. Я боялась к нему подойти и била воющего пса. Да и стыдно было. Вроде так на родителя-то кричать ˗ против заповеди, непочтение же. Потом он начал есть и извиняться. Опухоль спала с лица. Собака успокоилась. И мы продолжили жить.
Святки.
Рождество скоро. Святки. Одна учительница, вспоминая своё коммунистическое детство, с задором рассказывала нам как они в святки "чудили": привязывали колотушки, раскидывали дрова… Весело было…
НЕОпоколение детей девяностых-двухтысячных поняло всё по-своему. Теперь в святки во всех окнах гаснет свет, двери запираются. Это уже не та безобидная коляда, выпрашивающая конфеты и рюмочку. Это бесы, разбойники, которые, сливаясь в стаю, громят всё, что видят. Коляда осталась христианам. А это уникальные люди ˗ атеисты. Им плевать. Они налетают как мотыльки на горящий свет, выбивают окна, выламывают двери и вытаскивают добро. Полиция? Какая полиция?! Она же в Волотащинске, а у нас Вегас. Коляда ˗ всё можно. Как учительница не корила себя за ту, рассказанную тайную глупую традицию, но изменить ничего не смогла. Вот так бывает, когда праздник только на половину, без души.
А в святки что ещё принято делать? Гадать! Гадают по-всякому. Кто забор обнимает. Вроде если чётное число дощечек обнимешь, то скоро замуж выйдешь, а нечётное, то не скоро. Кто воск льёт в воду, фигуры высматривает… А я гадания не люблю. Не хорошее это дело. Любопытно конечно, что ж там дальше ждёт, но лучше и не знать. И не связываться.
Жила у нас учительница, Елена Максимовна, такая, в возрасте. Дочка у неё была тринадцати лет – Наташка. Пошла она (Наташка) с девчонками в святки гадать в баню. Соорудили круг из картона, по боковинам разделили, буквы написали, в центре цифры до десяти. Весь алфавит уместили в ряд, и вокруг круга уселись. Взяли иголочку на ниточке. Стали вызывать духа. Не то Пушкина, не то Лермонтова. И произошло колдовство. Иголочка сама в руке зашевелилась. Ну в смысле, за ниточку держишь, а сквозняк по буквам её возит, как вроде и сам. Девочки притихли. И по очереди стали выспрашивать имена суженых. Иголочку держала Света Самойлова, которая почувствовала колдовство и присутствие поэта. Вот и Наташка спросила. Иголочка взвилась и выдала ей имя – Витька. А в селе в то время только один Витька был – её одноклассник. Сын колхозников. Вечно грязный, пропахший сигаретами, сальный, некрасивый. Никому из девчонок не нравился. Уж больно противный. «Ну а что поделаешь – судьба», ˗ подумала Наташка. И за Витькой увязалась. А он глупый ещё к тому же. Мрак. Бегала, бегала за ним и догнала. Село потрясло сплетней секретной, что учительская дочка в тринадцать лет забеременела. Скандал, но такой, тихий. Шушуканье и шипение за спиной скорее. Витька отцом быть отказался. Сделали аборт. И только Наташка смирилась с вечным одиночеств