ПРИЕХАЛИ АГИТАТОРЫ
В начале января 1919 года в нашу глухую Верхопую приехали из Вельска два агитатора, молодые, интеллигентного вида. В волостной исполком (в доме бывшего волостного старшины в деревне Колоколовской) на собрание прибыло много народу, тут и молодые, и пожилые мужики, и парни — подростки. И вот один агитатор рассказывает о Советской власти и о том, какая жизнь будет впереди. Мне запомнилось, что социализм — это сказочное царство. Агитаторы говорили, что если солнце померкнет — человечество будет жить; оно воспользуется электричеством. Мужики стоят и слушают, да бороды свои разглаживают. В помещении тишина, слышно лишь, как тикают часы. Один агитатор устанет говорить, берёт слово другой и так весь день продолжались речи.
Когда речи кончились, было объявлено, что завтра в этом помещении будет проводиться собрание молодёжи. когда народ начал расходиться, кто-то сказал, что завтра будут записывать в сочувствующие (в народе называли — сочувствующие — коммунисты).
На данном собрании присутствовал я и Сашка Тимошкин (Александр Тимофеевич Крылов из нашей деревни). Идём мы с Сашкой домой и говорим, что завтра пойдём на собрание и будем записываться в сочувствующие.
Прихожу вечером домой и за столом во время ужина громко говорю, что завтра пойду записываться в сочувствующие, в коммунисты. Услышал эти слова мой отец, да как крикнет на меня: Это что? В коммунисты? Отец даже испугался моих слов, что я буду записываться в сочувствующие; шумел, шумел и перестал. Несмотря на возражения отца, я всё же пошёл в исполком на собрание; молодёжи пришло мало; пришлось долго ждать и так намеченное собрание не состоялось.
В первые годы после Октября многие не могли уразуметь мероприятий Советской власти в отношении церкви. Вера в бога и святых крепко ещё держалась в народе. Безбожниками называли всякого, кто выступал против церкви; слово безбожник было ругательское и понималось, как еретик. Верующие тогда говорили, что коммунисты честные люди, они стоят за трудовой народ. Но почему же коммунисты не признают церкви? Этого многие никак не могли уразуметь и считали, что коммунисты неисправимые безбожники.
Прошли годы, в деревнях возникли колхозы. Приезжая на каникулы (в то время я учился в Ленинградском сельскохозяйственном институте),ко мне приходили старики нашей деревни и жаловались, что разрушаются церкви. Что же будет дальше? Павлин Иванович Крылов с возмущением говорил мне, что в помещение бывшей старой церкви в летнее время набивается полно овец и они там гадят. Церковь, — говорил он,- превратилась в хлев. Я ему отвечаю, что в помещении церкви нужно устроить клуб. Павлин Иванович, видимо, не согласен со мною, сидит и твердит, что бог накажет за уничтожение храмов.
ПРАЗДНОВАНИЕ ПЕРВОЙ ГОДОВЩИНЫОКТЯБРЯ.
Глубокая осень 1918 года. Звонят колокола, разносится звон по окрестностям Верхопуи. Торжественная обедня окончилась и люди прямо из церкви идут к школе на митинг. Установлена временная трибуна; ветер колышет красные флаги. На трибуну поднимается агитатор из Вельска и делает доклад о первой годовщине Октябрьской революции. Народу собралось много. Сегодня праздник Октября.
Агитатор говорит о жертвах революции и предлагает почтить их память. Хор поёт «Мы жертвою пали»…
Спрашивается, к чему обедня и колокольный звон? А дело было так. Рано осенью 1918 года на собрании крестьян волости обсуждается вопрос о проведении празднования первой годовщины Октября. Собрание проводится под открытым небом, в заручевье нашей деревни. Шумят мужики. Вносятся предложения устроить демонстрацию с красными флагами, создать хор и устроить пение революционных песен. Собрание уже заканчивалось и слово попросил крестьянин нашей деревни Ефим Шаварин (дядя Якова Шаварина). Шаварин говорит, что раньше звонили в колокола за царя и за царицу, надо устроить колокольный звон в честь Советской власти. Тут кто-то кричит: надо отслужить в церкви торжественную обедню. Предложение Ефима Шаварина понравилось мужикам, все зашумели и единодушно решили в день 7 ноября устроить торжественную обедню.
7 ноября 1918 года погода на редкость стояла тёплая, земля оттаяла.
Митинг окончен, хор школьников поёт революционные песни. Молодёжь с красными транспарантами идёт во главе демонстрантов по улице нашей деревни. С колокольни доносится звон колоколов.
Реют красные флаги, демонстранты идут по Никольскому полю в деревню Кузнецовскую, а звон колоколов усиливается.
Праздник Октября шагает по деревням Верхопуи. Это было в 1918 году.
МОЛОДЁЖЬ ВЕРХОПУИ ПОМОГАЕТ ФРОНТУ
Дорога Няндома-Шенкурск в период гражданской войны являлась важным направлением для переброски войск и перевозки военных грузов.
Для успешного продвижения грузов к фронту требовалась хорошая дорога. На участке дороги от озера Корбовского до Мостомки дорожные работы велись населением нашей волости.
Активное участие на ремонте дорог принимала молодёжь. Парни и девушки неделями работали на дорогах. Осенью 1919 года молодёжь деревни Георгиевской и других деревень более месяца ходила на дорожные работы за реку Солицу и далее за Долгую и Крутую горы. Расстояние до места работы туда и обратно составляло не менее 20 километров. День работали, а вечером усталые, но весёлые шли по грязным дорогам домой на ночлег. Я лично на ремонте дорог работал в 1919 году в общей сложности несколько месяцев, износил не одну пару лаптей. В то время лапти носили и старые, и молодые, но зимой основной обувью были валенки. Сапоги надевали по праздникам.
Руководил ремонтом дорого дорожный отдел; выделялись небольшие средства на оплату рабочей силы. Оплата была мизерная, да и деньги-то обесценены. Помимо денег выдавалось работающим немного махорки, которая тогда очень и очень ценилась.
На дорожных работах были случаи и бестолковщины. В январе 1919 года в наше село приезжает техник-строитель, дородный мужчина, средних лет. Приехал он с заданием строить новый мост через ручей в нашем селе, хотя старый мост был довольно прочный. На строительство моста от нашей деревни были выделены люди, среди них молодёжь. Весь день мы разбирали старый мост. Когда мост был разобран, техник распорядился, чтобы всю ночь жечь костры и оттаивать почву для забивки свай. Работы велись, как теперь говорят, в ударном порядке. Меня и Петруху Лапина (Пётр Фёдорович Щипин) оставили на ночь жечь костры. Потом оказалось, что земля плохо оттаяла и пришлось ломами долбить ямы. На берегу ручья на стороне Заручевья сваи были забиты и рёж срублен. Когда половина работ была выполнена, объявляют, что техника строителя отзывают в другое место. А как же мост? Решено было на скорую руку устроить временные опоры и настлать полотно моста. Таким образом, одна половина моста висела на стелюгах и держалась на честном слове. Так, один головотяп распорядился строить мост, другой головотяп на половине прервал работы, и мост остался недостроенным.
На плечи молодёжи ложилась ещё одна важная работа для фронта. Это перевозка военных грузов. В летнее время основным видом транспорта являлась конная двухколёсная телега на деревянном ходу. Такая телега называлась наземница. И вот мы, молодёжь, на таких телегах возили военные грузы для фронта (обмундирование и продовольствие). В течение весны и лета 1919 года я, будучи подростком, десятки раз съездил с грузом до Липовки на своём неутомимом вороном коне.
Многие ребята и девчата, такие же, как и я, из нашего села возили разный груз для фронта. В семьях, где не было молодёжи, на дорожных работах и перевозке грузов участвовали взрослые члены семей. Но повторяю, что основной рабочей силой была молодёжь комсомольского возраста. Вот так мы- молодёжь помогали фронту в период гражданской войны. Мне же в начале 1920 года с оружием в руках пришлось защищать Советскую власть. Следовало бы здесь отметить наших односельчан, старых ветеранов гражданской войны и труда. Прежде всего следует назвать такие имена:
Аркадий Фёдорович Чуркин — многие годы работал в колхозной кузнице.
Александр Александрович Крылов — неизменный колхозный конюх.
Александр Иванович Крылов (Кокорин).
Следовало бы таким ветеранам гражданской войны и труда присвоить звание Почётный гражданин Вельского района.
ВОЕННЫЙ ВСЕОБУЧ МОЛОДЁЖИ
Осенью 1918 года молодёжь, рождённая 1900 и 1901 годов, привлечена была к прохождению военного всеобуча. Руководил всеобучем в нашей волости Андрей Ефимович Шаварин. Непосредственно вёл строевые занятия Чечуров из деревни Кузнецовской. Занятия проводились в новой избе Никаноровых. Для занятий были изготовлены параллельные брусья и турник. Григорий Фёдорович Крылов (Митюшкин) наладил деревянных винтовок. Военное обучение проводилось несколько дней в неделю и продолжалось в течение двух месяцев.
С деревянными винтовками на плече наша команда с песней шагает по деревне, запевалой всегда был Евгений Иванович Жарков (Енька Митькин). Пели старые солдатские песни: «При лужке, при лужке…», «На взморье мы стояли» и др. Из нашей деревни военное обучение проходили: Евгений Иванович Жарков, Василий Андреевич Чуркин, Александр Тимофеевич Крылов, Николай Венков, Степан Фёдорович Жарков (автор настоящих воспоминаний). Всего в команде было более 20 человек. В то время с оружием было настолько туго, что мы настоящей русской винтовки так и не видели. К концу обучения привезено было пять берданок, времён турецкой компании; с этими берданками мы отрабатывали ружейные приёмы, из них учились стрелять. В конце 1918 года назначен был день учебной стрельбы по мишеням. Местом стрельбы выбрано было озеро, западнее деревни Колоколовской. За несколько дней было объявлено всем жителям волости, чтобы в день стрельбы в этом районе озера и дальше по реке Пуе никто не ходил и не ездил. День выдался морозный, большинство из нас в жизни никогда из ружья не стреляли. Я впервые в жизни беру в руку берданку, дают мне пять патронов. После окончания стрельбы нам объявляют, что занятия военного всеобуча заканчиваются.
Должен сказать, что военный всеобуч хорошо помог мне, когда я был в рядах Красной Армии. Мне исполнилось 18 лет, и я был призван в армию. Нас некогда было обучать, сразу направили из Вологды на Мурманский фронт (это было в январе 1920 года).
НАШИ ОДНОСЕЛЬЧАНЕ
По соседству с нами жил Степан Харитонович Крылов; семья у него была большая. Хоромы тоже у него большие. Я проявлял любопытство к мастерству и любил смотреть, как мастерит Степан Харитонович. А он без дела не сидел и мог делать всё, что нужно в крестьянском хозяйстве. В своей избе сделал он новые большие окна, заменил маленькие, невзрачные. Он мастерски владел топором и считался неплохим плотником. Имел специальный станок для нарезки новых зубьев для пил, и занимался нарезкой зубьев и точкой пил для крестьян волости. Но наибольший интерес проявлял он к плотницкому делу. Изготовлял рамы и разные столярные изделия. Любая работа в его руках горела. Он обладал большой физической силой и ловкостью. Он был и охотником; в осеннее время ходил лесовать. В характере его были нотки высокомерия и самодовольства.
В праздник, если напьётся пьяным – берегись. Нередко бывало, когда летели на пол горшки, чашки и самовар; всё крушит и бьёт.
Жена Степана Харитоновича – Афанасья Архиповна, не покладая рук, трудилась, чтобы настряпать и кормить большую семью. Соседки называли её брезгой за ворчливый характер.
Второй наш ближайший сосед – Николай Львович Жарков (или Коля Лёвин). Николай Львович и его жена Афанасья долго не имели детей и семья была небольшой. Хозяйство вели исправно, жили в достатке. Вечером неторопливо они пьют чай и ужинают; всё это делают с большим удовлетворение и вкусом.
В начале двадцатых годов Николай Львович отстроил хорошую избу, окна покрасил белилами – любо посмотреть. После смерти жены Николай Львович продал дом и перебрался в Няндому к старшему сыну Петру. Продав свой дом, он впоследствии вынужден был на старость лет ютиться по чужим домам. Николай Львович очень любил Верхопую и часто из Няндомы приезжал в родную деревню. Видно было, как он с горечью в душе проходил мимо своего дома.
Многие годы в нашей деревне он был пастухом крестьянского скота. Очень хорошо играл на берестяной трубе, оповещая ранним летним утром крестьянок, чтобы они выпускали своих коровок на пастбище.
ЯКОВ ЖАРКОВ (или Якуня Ужев). Обладал немалой силой и допускал большие странности. По-моему, он не знал, как разумно использовать свою силушку. Любил он всё крупное и крепкое. Даже на дрова привозил непомерной толщины кряжи. Бывало как крякнет, что становится слышно на всю улицу.
С большим наслаждением он и его жена Пелагея пили чай. Соседи говорили, что Якуня за неделю расходовал четверть фунта чаю (это 100 граммов). Был Якуня трудолюбивым крестьянином, но хозяйство имел слабое. Он не всегда разумно поступал, осенью мог продать часть хлеба и сена, а весной вынужден покупать хлеб и корм по более высокой цене. Жил в старой избе из толстых брёвен; изба и двор покрыты были на один скат, являя что-то незаконченное и временное. Яков Жарков навозит бывало брёвен и срубит сруб для избы или двора. Проходит год-два и сруб уже продан, его разбирают и увозят в другую деревню. Яков Жарков так концы с концами в своём хозяйстве свести не смог, скончался сравнительно не старым.
Сын его Иван Яковлевич (или Ванька Якунин) носил длинную бороду и обладал немалой силой. Над ним часто зубоскалили мужики. А Ванька молчит, молчит и что-нибудь несуразное бухнет. Вместо того, чтобы сказать тринадцать фунтов, Ванька скажет: полпуда десять фунтов. Ха!..Ха!- смеются мужики.
Через улицу, против Якуни Ужева жила семья Василия Жилина. Изба старая-престарая, окошечки маленькие. Семья Жилина была большая – пять сыновей (звали их так: Виха, Мика, Андрюха, Костя и Стёпка) и три дочери. Василий Жилин, в полном смысле бедняк. Я часто бывал у Жилиных и интересовался, как старик Жилин лепит горшки и крынки. У Жилиных всегда полно народу, в избе облако табачного дыма. Вечером наберётся полная изба мужиков, все курят и ведут разные разговоры.
Горит лучина. Жилин сидит за станком и делает из глины посудину. Гончарные изделия Жилина отличались весьма низким качеством; крынки были маленькие и кособокие. Жилин не выпускает изо рта цыгарки, дым клубами окутывает его голову и бороду. У, у, у – мать такая, без этого Жилин не обходился. Особенно шумел он, когда вёл обжиг горшков и крынок. Лучше не подходи к печи, где он прокаливает свои изделия.
Федора, - жена Жилина, отличалась исключительной неутомимостью и мирным, добродушным характером. А уж как начнёт рассказывать, и несёт она быль и небыль.
Однажды зимой собрались у нас в избе соседские бабы с прялками. Как помню, это было в декабре 1916 года. Федора Жилина рассказывает, а бабы прядут и слушают. Федора говорит, что вот мол бают, что в Питере большие очереди за хлебом. И питерские-то бабы бранят царя-то; кричат – давай хлеба, Николка – сколоток. Я так и прыснул со смеху, когда услыхал слова – «Николка – сколоток». Впервые я узнал, что за царя не только молятся богу, но и бранят его.
Семья Жилиных хоть бедно, но шумно и весело жила.
ФЕДОР ЧУРКИН И ЕГО СЕМЬЯ (КИРИНЫ)
Если бы старик Фёдор Чуркин жил в наше время, он занимал бы в состязаниях на бегах первые места. Уж очень был лёгок на ногу. Действительно надо быть марафонским бегуном, чтобы за сутки сходить в уездный город; расстояние до Вельска туда и обратно составляет около 170 км.
До 1910 года Кирины жили в избе, покрытой на один скат, с наволочными окнами. Окошечки были так малы, что едва помещалась голова старшего Кирина, когда он выглядывал на улицу. Даже в летний ясный день в избе было темно. Тараканов было так много, что даже слышно, как они шуршат. Старик Кирин у себя хранил все денежные сбережения и являлся своего рода домашним казначеем. У Кириных была большая семья в количестве 10 душ.
Надо отдать должное Кириным и особенно дяде Дмитрию Фёдоровичу за достижение высоких урожаев зерновых культур на своём отрубе. Во время раздела земель на отруба в 1912 году, Кириным достался отруб рядом с деревней за гумнами. Почвы отруба были глинистыми и при обобщённом землепользовании давали низкий урожай. Кирины вложили много труда для повышения плодородия земель. Ежегодно вносили в почву много торфо-навозных компостов, что составляло в расчёте на гектар пашни до 25 тонн удобрений. И это явилось главным условием высоких урожаев. Обильные дозы органических удобрений и хорошая, своевременная обработка поля давали урожай зерновых до 30-35 центнеров с одного гектара. Такой урожай в условиях Архангельской области – выдающее достижение. Кирины имели менее 4 гектаров пашни. Но они, добиваясь высоких урожаев, полностью обеспечивали потребность семьи хлебом.
Из семьи Кириных выделялся Аркадий Фёдорович, как умелый колхозный кузнец. Он не один десяток лет проработал в колхозной кузнице. Такие, как Аркадий Фёдорович, являются подлинными героями колхозного труда.
ПЁТР ПРОКОПЬЕВИЧ ЖАРКОВ
Пётр Прокопьевич был довольно грамотным и развитым крестьянином. Был участником в Японскую и Германскую войны; служил артиллеристом. После возвращения с русско-японской войны, он много рассказывал о Маньчжурии и Корее. Был толковым рассказчиком. Пётр Прокопьевич являлся набожным человеком; участвовал в богослужении в церкви, пел и читал молитвы на крылосе, иногда он исполнял обязанности псаломщика.
Летом 1954 года, когда я приехал в родную деревню, первыми меня навестили Пётр Прокопьевич и Николай Львович. И мы втроём идём по нашей деревне и ведём разговор о том, кто и как жил и как обстоят дела настоящие.
ЕГОР ИВАНОВИЧ ШАВАРИН (бывший наш односельчанин жил в деревне Доровской)
Егор Иванович относился к группе зажиточных крестьян-середняков. Егор Иванович обладал известной смекалкой и умело вёл своё хозяйство. Имел хороший дом и семья его жила в достатке.
Летом 1932 года я встретил Егора Ивановича в городе Пушкине, под Ленинградом. Иду я по гостиному двору и мне навстречу попадает Егор Иванович. Одежда на нём старая, сам он какой-то усталый, озабоченный. Я не стал его спрашивать, где он живёт и куда держит путь. Я просто пригласил его к себе на квартиру пообедать (в то время с продуктами было трудно) и он охотно согласился с моим приглашением. Мне тогда не было известно, что Егор Иванович раскулачен, но это сделано неправильно.
До революции Егор Иванович выглядел самодовольным и гордым человеком. И вот, когда я встретил его в городе Пушкине, он показался мне жалким человеком. Это был Егор Иванович, но совершенно другой, какой-то пришибленный и униженный.
ФЁДОР ИВАНОВИЧ ЖАРКОВ (по прозвищу Федька Ховрин)
Мой отец Фёдор Иванович относился к группе середняков. Я родился и провёл детство в старой, покосившейся от времени избушечке; окошечки были маленькие.
Отец любил всё прочное и ладно сделанное. Если он делал дровни, то чтобы они были и лёгкие и удобные. Не любил неряшливой работы. Поле пашет, не допустит огреха, дерево рубит умело и ловко. Если он окорит бревно, то оно становится, как гранёное. Топор наточит остро, как бритву, с топором шёл и в лес, и в поле, и на сенокос, всегда он с топором. Если укладывает сено, то строго принимает обтекаемую форму и выглядит, как точёный.
Добротность и опрятность в работе присущи были многим нашим односельчанам.
Фёдор Иванович на работе был тороплив и неутомим, а когда что-либо не ладилось, тогда лучше к нему не подходи. Он обладал вспыльчивым характером и мог под горячую руку отлупить, чем попало. В порыве гнева не раз бил мать, иногда оплеухи попадали и мне.
А вот в праздник, когда отец напивался пьяным, становился на редкость мирным и добродушным.
В семье заведён был порядок, чтобы к приезду отца из леса на столе стоял кипящий самовар и чтобы всё было приготовлено к чаепитию. Чаепитие сопровождалось закуской, которая состояла из солёных рыжиков, а иногда из солёной отварной трески. После чая и небольшого перерыва вся семья садилась за стол ужинать. Такой порядок был заведён всюду; сначала чай пьют и закусывают, а потом ужинают.
В осенние и зимние вечера отец после ужина уходил к Жилиным или Варсанохе. И вот наберётся там полная изба мужиков и сидят они без дела весь вечер, курят и ведут разные разговоры.
До революции отец ругал начальство и попа за их жадность. Совершилась революция, он бранил Советскую власть. Приеду я, бывало, на каникулы, отец мне рассказывать о местных непорядках и всё норовит уколоть меня: вот мол, какие коммунисты.
Мать моя Анна Андреевна обладает мягким характером, стремилась возникающие в семье беспорядки уладить по-матерински. Мать всегда была занята по горло разной работой; ей некогда было отдохнуть. По сообразительности она была выше отца. Несмотря на свой грозный вид, отец всегда советовался с матерью по делам хозяйства и соглашался с её мнением.
Горит лучина, а мать сидит и прядёт кудель, полна изба дыма от лучины. Я кручусь около светильника и разжигаю огонь
Небольшая наша изба превращалась в своеобразную мастерскую. Здесь и прядут лён, и чешут шерсть, ткут весной холсты. Здесь шьют одежду, валяют валенки и катают сукманину. В избе около дверей стоят ушаты с запаркой кормов; здесь бучат (т.е. кипятят со щёлоком разные холщёвые рубахи и штаны).
Отец затащит в избу дровни и ремонтирует их, или тешет топором какой-либо кусок дерева. И всё это делается в избушке. Окна маленькие, когда зимой в морозы они обледенеют, в них ничего не видно.
В зимнее время, чтобы спать было теплее, устраивал отец под самым потолком полати. Наша бабушка Февронья постоянно находилась на печке и ночью, и днём. Бывало, намёрзнешься на улице, меня бабушка загонит на печь и я там отогреваюсь. На печке сушатся валенки и там набросана всякая рвань.
В то, не так далёкое время, в нашей деревне у редкого жителя были часы. Работали люди и не знали времени. Часы имел священник отец Николай, торговец Иван Евграфович, лесной смотритель Степан Шаварин и некоторые из крестьян. В церковной сторожке имелись церковные часы-ходики. В зимнее время в обязанность церковного сторожа входило оповещать население о времени. И он в определённое время звонил в большой колокол на колокольне. Отбивает колокол девять ударов, это значит наступило девять часов вечера. Звук колокола на Спасской башне во многом мне напоминает звук Верхопуйского колокола. А вот когда сторож отзвонит двенадцать раз в колокол, мать кончает работу и укладывается спать. Утром мать рано встаёт и сразу затапливает печь. Топится печь и нагревается вода в чугунах для запаривания корма для коров. А одновременно мать начинает готовить пищу. Печь дымила и утром всегда в избе дым. Стены и потолок от дыма всегда чёрные. К Пасхе обычно моют стены, но они остаются всё равно прокопчёнными.
Зимой дни очень короткие, покажется солнышко и опять ночь, и опять темнота. Люди работают на скотном дворе или на гумне без освещения. Темно, а в деревне всюду слышен шум и скрип дровней. Скрипят полозья, люди едут в лес возить брёвна или едут за сеном. Темно. Молотят, стучат молотила; всё делается на ощупь. В то время молотили вручную молотилами (цепами). Молотила выстукивают ритмичные звуки, точно на барабане – раз, два, три и так беспрерывно повторяются звуки молотил, если молотят втроём. Когда молотят вчетвером получаются весёлые ритмичные звуки. А вот молотят вдвоём – раз, два, раз, два.
Я не любил молотить. Снопы и всё на гумне пропитано дымным запахом от овина (в котором сушат снопы); дымный запах и невероятная пыль мне показалась самым отвратительным на свете. Я любил все виды крестьянского труда, но молотьба для меня была каторгой. Не любил я также работ по сгребанию и стогованию сена; особенно неприятно было носить на плечах сено к зороду (к стогу). Сенокос и уборка хлеба – тяжёлые работы. Крестьянин сам и его жена работали до изнемождения, заставляли работать детей, приучали их к труду и всяким невзгодам. Моё детство было очень трудное, каждый день работа: то в поле, то около дома, то в лесу. Работа и работа и не видно было ни начала, ни конца. Когда наступал праздник, мы были рады-радёшеньки, что можно немного отдохнуть.
Крестьяне нашей волости испокон веков занимались хлебопашеством и это было основой жизни. Крестьянин пахал и сеял, разводил скот; это давало продукты питания и сырьё для изготовления в домашних условиях одежды и обуви. В своей основе это было натуральное хозяйство. Подавляющее большинство крестьян наших деревень обходилось своим продовольствием и сводило концы с концами. Редко что-либо продавали. А покупали у местного торговца Ивана Евграфовича только товары первой необходимости и немного мануфактуры.
ГРАВЩИНА
Капиталистические отношения стали проникать и в нашу, затерявшуюся в лесах Верхопую. Начал возрастать спрос на лес, как для внутреннего рынка, так и на экспорт. Дремучие леса веками стояли нетронутыми, стали большой редкостью, капиталом.
В начале века возникли и начали быстро развиваться в Верхопуе лесозаготовки, которые тогда называли "гравщиной". В течение зимы на лесозаготовках работало всё взрослое население и подростки. Люди бились, как рыба об лёд, чтобы побольше заработать. "Гравщина" превращалась в добровольную каторгу. Крестьянин на своей лошади в течение зимних месяцев работал в лесу и зарабатывал от силы 50-60 рублей.
Расценки на вывозку леса устанавливались крайне низкие. Труд в лесу был чрезмерно тяжёл. К дереву надо было пробиться через метровый снег, срубить дерево и откопать его из снега, распилить на брёвна, окорить их и за 4-5 километров привезти эти брёвна к реке или к озеру на катище. По существующим расценкам лесоруб мог получить за привезённое бревно (длиною 6,5 метра и толщиной 16-20 см) - 30-40 копеек. На лесозаготовках в большинстве случаев работали вдвоём. Сам крестьянин готовил брёвна в лесу, а жена его или подросток на лошади возили брёвна на катище. И вот за этот труд лесоруб зарабатывал в среднем в месяц около 15-17 рублей. Если лесные делянки были расположены недалеко от дома, то отец и мать возвращались из леса домой. Иногда мать мне говорит, что сегодня мы заработали 1 руб. 25 коп., это считалось неплохим заработком. Рабский труд, вот что такое в действительности "гравщина".
Верхопуя окружена лесами, которые раньше принадлежали удельному ведомству царского двора. Верхопуйская удельная лесная дача занимала площадь в несколько сот квадратных километров. Ежегодно из этой дачи вырубались тысячи деревьев хвойных пород и в виде брёвен вывозились из лесов к сплавной реке Пуя и на озеро. А весной лес сплавлялся в Архангельск. Царский двор выручал за лес немалые деньги, а верхопуйские мужики за каторжный труд получали жалкие гроши.
Когда мне исполнилось 13 лет, я с отцом начал работать на лесозаготовках. В зиму 1914-1915 года мы с отцом вывезли несколько сот брёвен и заработали 90 рублей, - это был, пожалуй, самый высокий заработок за многие годы "гравщины".
Запомнилась мне суровая морозная зима 1916-1917 года. Лесозаготовки велись в Верхотине, лес рубили в районе, прилегающем к дороге Солица-Корбовское озеро. Мы с отцом на всю неделю уезжали в Верхотину. Ночлегом нам служила Якунина избушка на берегу реки Пуя. Приезжаем в избушку из леса поздно вечером; кругом темно. Разжигаем огонь в каменке и начинаем готовить похлёбку на ужин. Холод и дым одолевают нас. Кормим и поим коня. После этого ужинаем и ложимся спать. Постелью нам служила хвоя и клок сена; спали, не раздеваясь. Утром кормили коня, готовили чай и завтрак. Позавтракав, уезжали на целый день в лес. Трещит мороз, температура -40, кругом снега метровой толщины.
В субботу едем домой, моемся в бане и в понедельник рано утром уезжаем обратно в Верхотину. Итак, всю зиму живём, как скоты и работаем до изнеможения.
Это я пишу для того, чтобы молодые люди поняли, какие были условия на лесозаготовках до революции.
Удельное ведомство, как работодатель, не тратило ни копейки, чтобы создать сносные условия для лесорубов. Сам лесоруб должен был заботиться о жилье и о питании. Не было медицинского обслуживания. Ушибёт лесоруб ногу или руку, сам своими средствами лечится. Редко, но были увечия.
Верхопуя, как я выше отмечал, окружена непроходимыми лесами. Но лес принадлежал удельному ведомству. Категорически запрещались самовольные порубки леса, за нарушение взыскивался штраф.
Лес охранялся, охрану леса вёл лесной смотритель; долгие годы эту должность исполнял Степан Иванович Шаварин (отец Якова Шаварина). В распоряжении смотрителя было пять лесных сторожей. Они ревностно несли службу по охране удельных лесов. В нашей деревне до 1912 года лесным сторожем был Никонор Попутников; его очень ненавидели мужики за его дьявольскую пронырливость, доносы и штрафы.
Лесной смотритель Степан Шаварин ведал охраной лесов, лесозаготовками и сплавом; проводил денежные расчёты с лесорубами. Степан Шаварин имел хороший дом, считался грамотным человеком; выписывал газету "Биржевые ведомости". Шаварин был видной фигурой в дореволюционной деревне, с ним считались богачи и начальство. Службу свою он исполнял исправно.
Сплав леса.
Зимой вывозят брёвна из леса и сваливают их на катище, на берегу сплавной реки (или на озеро). Тысячи брёвен в штабелях ровными рядами лежат на катище. Весной, когда начнут подниматься в реке вешние воды, срочно приступают "катать" брёвна, т.е. сбрасывать их в реку. Для этого требовалось много рабочей силы, чтобы за несколько дней сбросить брёвна в реку и сплавить их по большой воде. "Катать" лес шли молодые мужики и подростки, каждый со своим багром. Багор на сплаве основное орудие труда. Человек, который шёл "катать" лес и на сплав, должен обладать и силой, и ловкостью, сноровкой и умением работать багром.
Мне лично приходилось "катать" лес на реке Пуя (на участке), где был отруб Павлина Ивановича). Это было весной 1916 года. Руководил работами Степан Иванович Шаварин, а его помощниками были лесные сторожа. Народу "катать" лес пришло больше сотни. Работы велись от темна до темна; спешка была невероятная, чтобы не упустить большую воду. Днём давался короткий перерыв на обед. Каждый старался работать изо всех сил, боясь, чтобы не уволили. Лесной смотритель и сторожа постоянно торопят народ: давай, ребята. скорее, скорее! На берегу стоит гул голосов, стук брёвен и река проглатывает всё новые и новые порции брёвен, и плывут они дальше по воде. Я видел работу грузчиков в портах (сам летом 1926 года был на разгрузке судов в Мурманске), они работали, как львы. Но впервые в жизни пришлось видеть, как верхопуяне "катали" лес; работали все до одурения и изнеможения; весь день бегом; брёвна в руках людей летели, как спички. Багор и дубинушка заменяли механизацию, - таковой не было и в помине.
Вечером приостанавливались работы, когда становилось совсем темно. Люди в мокрой одежде и усталые ночуют под открытым небом у костров. Какой тут сон, когда холод прошибает до костей. люди дремлют и мёрзнут, какой тут сон!...
Рано утром, когда ещё темно, лесные сторожа начинают поднимать людей, снова на работу, снова каторжный труд. Рабочий день по 17-18 часов, и за это сплавщику первой руки платили рубль в день, остальным работникам по 50 копеек. Полагались бесплатно харчи из общего котла за счёт удельного ведомства. На обед варили щи из солонины, кашу пшённую (с постным маслом); к обеду давали, не ограничивая, ржаной хлеб.
Грошевая плата и бесплатная похлёбка из солонины - вот таков заработок людей, занятых на каторжных работах, которые назывались "катать" лес. За два-три дня работы "катать" лес закончили, большинство людей уходят домой. Лишь лучшие бурлаки (так называли сплавщиков) оставались на сплаве леса. Лес в большую воду быстро продвигался по реке Пуя к озеру. А там он плыл всё дальше и дальше в неведомые дали.