Три дня чужих мыслей
Эта история случилась со мной, как и большинство других моих историй. Я мог бы рассказывать про других и даже иногда делаю это. Но записывать я успеваю только истории про себя. На остальные времени не остаётся.
Как и в других моих рассказах, всё в моей истории — правда. Может быть, где-то я чуть-чуть приукрасил — написал про двадцатерых, хотя было всего шестеро. Или добавил деталей — вписал персонажа, которого на самом деле не было. Но это же неважные добавления. Они не меняют сути рассказа, но с ними он становится красивее. Поэтому не судите меня за них. Ведь всё остальное, как я уже сказал, — правда.
Десант
Некие люди сказали мне:
— Не хочешь ли, Тёма, поехать в Минусинск? Там будет проходить выездная зимняя школа.
Я согласился. Мне было особо-то и не важно, какая-такая школа там будет. Просто я хотел побывать ещё раз в Минусинске. Этот город мне очень нравится.
Оказалось при этом, что платить за поезд не надо, все остальное было тоже бесплатно, и на бутылку денег давали. На две уже не хватило бы, правда, и на девочек угостить тоже. Но я не волновался этим, думая, что найдутся какие-нибудь девочки с карманными мамиными деньгами. Девочки действительно нашлись, но выглядели они довольно странно, не в обиду будь сказано. Главным образом потому, что были мужского пола. Но об этом ниже.
И вот уже я только моргнул глазами, как вокзал и поезд остались позади, и мы были в Минусинске. Школа проходит, сказали нам, на базе отдыха. Никто не удивлялся, что эта база отдыха стояла посреди города, словно так все базы и располагаются обычно. Впрочем, вокруг базы простирался пустырь и какие-то еще гаражи. То есть, было такое довольно уединённое место.
Со мной приехали в Минусинск еще три человека: Михал, Фикс и Мухомор Кобаяси.
Михал — это человек, который помогал искать Кубата. Он является главным специалистом по славянству в наших краях. Ему известны такие имена, как Бядуля, Елин-Пелин, Тычина и Купала, причём всё это — только писатели, даже последний (или последняя). Понятно, что нормальный человек таких имён бы не знал. Но вот этой своей славянской ненормальностью Михал и был силён. Он ходил по городу в украинской дохе, с детским пистолетом за поясом.
В Минусинск он выпросил у меня мой пластиковый меч и благополучно потерял его там. Туземцы боялись Михала. Поэтому мы не выпускали его за пределы базы.
Фикс, следующий участник нашей группы, на родине звался по-другому. В Краснояре он был известен как Юр Калашников, профи-оператор и монтажёр. При всём этом он почему-то обучался на биофаке. Этот выпросил у меня камеру (и я до сих пор понятия не имею, где она находится).
В Минусинске Юр приобрел странные черты: он постоянно что-то ел, и изо рта у него высовывались разные там щупальца кальмара, или лапша, или прочие продукты. Ночью казалось, что это сидит не Юр со щупальцами кальмара, а инопланетянин Фикс со своими щупальцами. Фикс этот имел полицейские замашки. Ночами он ходил по коридорам базы, тряс щупальцами и устрашал всех. Считалось, что Фикс, таким образом, увещевает детей ложиться в кроватки на покой. Впрочем, всё это было потом.
Наконец, последний десантник был Мухомор-Кобаяси, школьник, который исполнял роль «детей». Школа ведь не может быть без детей. Имя у него было загадочное. Я так и не понял толком, что оно значит. Первое его прозвище было Мухомор. Наверное, он кого-то отравил. Второе было японское слово Кобаяси. Суть его заключалась в том, что Кобаяси иногда кидался сзади на спину кому-нибудь и с воплями делал харакири. Его жертва ничего не могла поделать — ведь Кобаяси был «дети».
В отличие от Михала и Фикса, Мухомор у меня ничего не выпрашивал. Зато ночью он припёрся ко мне в люкс, где я собирался почивать, и сказал, что спать ему больше негде, кроме как здесь. Остальные двое заперлись там у себя и выгнали его ко мне, а от других номеров ключей у нас не было. Я хотел было выставить его за дверь, потому что кровать в люксе была одна. Но потом я сжалился, и пришлось ночью спасть рядом с этим отравителем и убийцей. Впрочем, у меня остались наилучшие впечатления — ведь он меня не отравил и не убил.
Наконец были последние по порядку, но не по значению товарищи. Это наши друзья, которые живут в Минусинске. Я не раз их уже всех перечислял и сделаю это сейчас просто потому что все они мне нравятся, и в порядке алфавита, чтобы никому не было обидно: Влад, Даша, Лида, Тоня. Была еще женщина Рада. О ней я скажу позже. Был также брат Тони — Антон, который ни разу в нашей повести не появится, но вообще мы о нем еще услышим.
Эти ребята также ничего у меня не просили. Зато однажды я спросил у них — а каков бюджет этой самой школы? И оказалось, что бюджета нет, и нет еще даже ни единой копейки. Тогда вся орава отправилась добывать деньги, и занималась этим весь день и всю ночь, надо сказать, небезуспешно. Но все равно, плохо, потому как Влада и Тоню я видел за все трое суток лишь пару раз. Так они были заняты деньгами. Даже ночью (пока Кобаяси спал, а я лежал рядом и молился на случай возможной смерти) по городу был слышан звук монет, вытрясаемых из карманов и шелест купюр, плывущих в наш банковский счёт.
Зато утром было вот что: база непонятным образом заселилась детьми (чем я был удивлен — я считал, что Кобаяси будет на школе единственным ребенком, и мне этого ребенка хватало в самый раз), и дети шпыняли по коридору туда-сюда с дикими воплями и грохотом. Кобаяси также проснулся, и я слышал в коридоре его воинственные японские кличи.
С номером люксом же было вот что. Как вы знаете, в люксах есть обычно туалет и душевая. Так вот, эти помещения оказались единственными на этаже, и все словно бы договорились посетить их, пока я лежу в кровати. Они ходили мимо меня, когда я притворялся спящим, и когда уже не притворялся. Такое было впечатление, что их тысячи две.
Фикс при это еще какие-то вещи таскал.
Наконец, стало известно, что из номера всех полагается выселить, и отдать его под «моцион рум». Тут же меня выселили, прямо в трусах, и я оказался в коридоре, среди толп орущих и бегающих детей.
Я с трудом прибрел в пустую комнату, и расположился в ней. За мной попытались вбежать внутрь около десятка детей, но я сердито выпроводил их и сел на стул.
Комната моя новая оказалась скромной, но милой. Это был двухместный номер, с одним столом, балконом и крестом, нарисованным на двери. Должно быть, в Минусинске так принято, рисовать на дверях кресты.
Так я думал, и радовался тому, что сбежал и от детей, и из проходного люкса.
Тут балконная дверь открылась, и в комнату вошел человек.
— Привет, Тёма, — сказал он.
— Привет, Тоха, — сказал я. — Я не знал, что ты тоже здесь?
Этот человек был Антон Марцинкевич, современный модный комильфо. Он почитал Radiohead, и носил бакенбарды.
— Я тоже не знал, что ты здесь, — сказал он.
Ломка
— Ты будешь писать рассказ об этой школе? — спросил Тоха, когда мы распаковали свои вещи, и придумали, что кровать — чья.
— А что, надо писать об этом рассказ?
— Нет. Просто, если напишешь, ты уж упомяни меня где-нибудь. Мне будет приятно.
На том и порешили. Затем я спросил, не знает ли он, чем я должен здесь заниматься. Оказалось, он не знает этого и про себя тоже. Создавалось впечатление, что мы были выдернуты из своего города непонятно зачем, и теперь вынуждены сами придумывать цель своего пребывания.
— Я думаю, нам всучат шефство над десятком-другим детей, — сказал Тоха. — Это самое ужасное, что может случиться в моей жизни. Может быть, нам просто надо отвести пару лекций…
Я сказал, что понятия не имею, какие лекции можно читать детской орде в коридоре. Хоть и старший преподаватель.
Тоха ответил, что он тоже без понятия, и мы решили, в крайнем случае, отделаться вечером современной музыки.
— Вообще же, Тёма, я рад, что мы с тобой попали в одну комнату. У меня есть идея.
Я подумал было, что сейчас предложат заранее договориться про «черненькие/беленькие», или вытащат из сумки пакетик с травкой.
— Давай черненькие, — твои, а беленькие мои, — сказал я. — А курить не буду. Все-таки, детская школа.
Но у него была речь о другом, хотя и не слишком далеко.
— Моя идея такая. Всегда в наших детских школах запрещается пить… Такая вот традиция и в нашей школе.
— Да, — ответил я. — Я тоже не могу понять, для чего нужен сухой закон приобщении с детьми. Я спрашивал у Михала, и он сказал, что алкоголь плохо влияет на способность творчества, и разрушает атмосферу школы.
— Это вряд ли, потому что атмосферу и творчество все поддерживают, кому как лучше.
— Но Михал говорил и о другом. Если родители оравы в коридоре узнают, что мы пьянствуем, то вряд ли отправят детей сюда в другой раз.
Тоха задумался. Я продолжал:
— С другой стороны, мне и одного раза уже хватает. Творчески одаренные дети — Sturm und Drang — так же болтают чушь, страдают от пота и акселерации, стыдятся сами себя, как и мы с тобой. Вряд ли их можно испортить употреблением алкоголя.
— Кроме того, мне думается, их родители и так предполагают, что мы пьем. Они уже заранее в этом уверены.
И все эти слабые оправдания были такие, реально детские, словно бы их придумывали по ту сторону двери. Мы, действуя так по детски, решили опробовать силу алкоголя в творческой школе, и сказать всем об этом.
Так что я прошу оправдания — наш опыт был действительно опыт. Мы не скрывали свое пьянство, как это могло показаться. Оно и до пьянства-то не дотягивало. С другой стороны, основная черта русского образа жизни проникала в стены базы. Она бы все равно туда проникла. Я не оправдываюсь перед родителями, мне это незачем, я объясняю наши действия — для своих.
И так вот мы решили купить по три литра, и ночью немного попьянствовать.
Так как мы хотели официально проверить и даже, возможно, сломать официальную традицию, — проект решено было назвать «ломка».
Нелегалы
А когда мы вернулись, у нас в комнате торчали еще два человека. Одного звали Саня, и другого звали Саня, и неясно, как о них рассказывать по отдельности. Но попробуем.
Первый Саня был, в принципе нормальный человек. Он был очень старый, лет так двадцати трех или даже двадцати пяти. Он был кучеряв, близорук, высок и худ. В целом же он походил на валета треф, только вот лицо был, как у валета пик. Для простоты я дальше буду называться его Саня Пик, пока мы не узнаем, кто он такой на самом деле.
Второй Саня был гораздо опаснее. Обычным его занятием было сочинение стихотворений о вампирах, призраках и прочих мертвецах. Сам он нам отрекомендовался, как Некромант, и мы с ужасом узнали также, что ему (равно, как и Сане Пику) негде жить так как они (отметьте это выражение) «не включены в смету».
— Ну, естественно, вы будете жить у нас, сказали мы с Тохой хором. Мы уже понимали, что до утра не доживем. Проект «ломка» становился теперь просто необходимостью.
Пик и Некромант были спрошены, будут ли они пиво, и дали утвердительный ответ. На двоих у этих достойных молодых людей оказалось двадцать шесть рублей.
Немедленно был составлен план, и проект «ломка» начался.
План же был такой:
· Оба пришельца остаются в комнате, и сидят там запершись, так как они нелегалы, их, как вы помните «нет в смете». Они никому не открываюсь, и отвечают из-за двери всем гостям от нашего имени.
· Мы с Тохой выходим через балконную дверь (а точнее, просто дверь, потому что балкона не было, и дверь выходила прямо на улицу), в обстановке полной секретности пробираемся в ларек, и набираем на все деньги пива («ломку» решено было проводить именно посредством пива, как напитка, совмещающего интеллигентность и дешевизну)
Как только план попытались исполнить, в нем оказались недостатки. Во-первых, незаметно выйти через балконную дверь было нереально, так как был объявлен обед, и все «дети» нестройными рядами побрели через двор (и как раз мимо нашей двери) в столовую.
Во-вторых, Фикс, Михал, и некоторые другие почли своим долгом самолично заходить в нашу комнату, и предупреждать нас, чтобы мы тоже шли на обед, как будто мы глухие, или приняли обеденный сигнал за что-то вовсе невообразимое.
Среди этих радушных господ, пренебрегавших нашим интеллектом, были такие люди, как Симон, будущий Князь Сибирский, знаменательный во всех отношениях человек, НастиК°, которая тоже очень знаменательна, только она нечеловек (не в смысле, что она вампир или призрак и т.п.; скорее, она из разряда эльфов или нимф), некоторые другие, также очень уважаемые личности.
Среди прочих к нам зашла Надя. Про нее надо сказать особо, так как она нашей истории сыграет чуть не главную роль.
Так вот эта самая Надя имела следующие особенности:
— Она была довольно привлекательна, нам с Тохой весьма малознакома, так что наш повышенный к ней интерес вполне объясним
— родом она была из города Нижнеудинск-который-непонятно-где, и ее отец был там самый главный тип.
— что-то в ней было странное, но мы пока не знали, что.
Но, одним словом, читателю следует принять как данное, что, когда она заговаривала со мной или Тохой. то каждый из нас обращал на нее чуть повышенное внимание, чем на обычного собеседника. Читатель может сделать из этого наблюдения выводы в зависимости от своей испорченности. Мы же с Тохой никаких выводов сделать не могли, а знали только, что эта женщина Надежда — чем-то нас привлекает.
Но тогда мы еще не знали, чем.
И вот все эти упомянутые люди, по одному, либо партиями, нанесли визиты к нам в комнату. Все это время Пик и Некромант скрывались под кроватью, и никто про них не знал.
Но, наконец, все посетители сочти нужным самолично посетить столовую, и отправились восвояси. Тем временем, однако, встал вопрос тары, и стоял, качаясь, посреди комнаты до самого потолка. Никаких пакетов, рюкзаков и прочих емкостей у нас под рукой не было. В результате был проделан кощунственный акт: с одного из нелегалов сняты были штаны, штанины завязаны узлом, и таким образом получилась мутировавшая авоська.
Смущенные нелегалы залезли снова под кровать, чтобы с улицы не спрашивали, чем это они занимаются при закрытой двери и без штанов. Мы же, так как балконный путь был отрезан, решили прошмыгнуть через коридор.
Естественно, тут же открылась дверь напротив, и навстречу нам из комнаты вышел Мухомор-Кобаяси.
— Привет, — сказал он. – Я в этой комнате буду жить. Со мной поселили человека по имени Апатия.
С этими словами он приоткрыл дверь, и стало видно, что в комнате на кровати сидел этот самый Апатия, и поджигал палочку с благовониями.
— Такую вонь только что устроил, — сказал Кобаяси, - хорошо хоть, одна уже сгорела. Хотите, я у него для вас попрошу такую палочку?
Мы вежливо отказались от вонючей палочки, как выяснилось позже, зря. Затем Кобаяси также сообщил нам, что пора обедать, и отправился в столовую сам.
— А чего это вы со штанами ходите? – спросил он напоследок.
С трудом дождавшись исчезновения Кобаяси за углом, мы тут же рванули к другому выходу. Дверь комнаты Мухомора приоткрылась, и стало видно, что Апатия зажег свою вонючую палочку, и смотрит сейчас на нас, и на штаны в наших руках.
Сбежав из турбазы с мерзким чувством, что уже половина города знает о том, что мы пошли непонятно куда, и с нами пошли еще завязанные узлом штаны, промчавшись через пустырь — а это пара сотен метров — мы наткнулись, наконец, на павильон «Березка». Пока мы бежали до него, нам приходилась спасаться от холода, накрываясь пресловутыми штанами, так как на нас были только свитера.
Денег хватило на что-то около десяти литров пива, хлеб и еще на какую-то дрянь в баночке. Схватив покупки, мы ринулись обратно. У дверей нас чуть не настиг разведывательный десант «детей», но мы счастливо избегли его, и ворвались через балкон в нашу комнату номер двенадцать.
Нелегалы сообщили, что, пока нас не было, в дверь ломилось около полутысячи человек, не меньше. Мы быстренько извлекли пиво, и сложили его под кровать.
Затем мы осторожно выглянули за дверь, и наткнулись на серьезную физиономию Фикса, которая изъявила желание увидеть нас на общем собрании на втором этаже.
Увеселительные мероприятия
Мы поднялись на второй этаж, причем нелегалы неслышно следовали за нами.
В холле второго этажа столпилась орда «детей», сотни, наверное, две. Все они желали знать, чем они будут заниматься. Мы тихонько проскользнули в уголок, и наблюдали, как проходит вся эта официальная скучища. Мы привыкли к тому, что обычно официал бывает наполнен восхитительной концентрацией «гона», и сейчас этим гоном наслаждались.
Сначала Фикс муштровал «детей», и ему даже удалось достичь небывалого успеха — орда перестала орать, как 50-тысячный стадион, и почти в полном составе разбилась на шесть групп.
Затем перед этими шестью группами речь держал Симон, а за ним — Надя. Последнюю речь мы слушали внимательно, но ничего не поняли, кроме того, что это тоже был «гон».
На самой вершине гона в наш уголок пробрался Михал, и сказал нам следующее:
— Тема и Тоха! У нас некому заниматься с группами, поэтому этим будете заниматься ВЫ!!!!
Мы, натурально, обалдели, а я даже хотел сбежать прямо так, неодетый, обратно в Красноярск, и только то, что дверной проем блокировали нелегалы, и внизу под кроватью стояло пиво, — только это удержало меня.
Немедленно группам было дано задание. Я сбежал в свою двенадцатую комнату, надеясь, что меня там не найдут, однако вскоре туда внедрился небольшой отряд «детей», и сказал, что они — моя группа.
Как же повезло, думаю я сейчас, что мне попались нормальные «дети», которые не орали, не дрались и не кусались. Тогда же я этого не знал, и с опаской смотрел на «детей». Меня обнадеживало, что с «Детьми» приперлись оказывать мне поддержку нелегалы. Я им искренне за это благодарен.
А еще пришла оказать мне поддержку Даша-Дашенька. С такими болельщиками я даже мог попытаться выдержать натиск «гона», которым является так называемая работа в группах. Так я приступил к делу.
Сначала я спросил:
— А какое вам дали задание? – надеясь, что они сами как-нибудь вспомнят, и начнут с ним заниматься самостоятельно.
Однако «дети» ответили мне:
— Нам надо разобраться с каким-то Богданом… — сказали они. — Нам надо понять, смысл его поступка.
Юный панк, по имени Александр, добавил:
— Надо выяснить, мог ли он поступить иначе.
То есть, как видите, задание группе было дано труднейшее. Ведь мы даже не знали, кто такой Богдан, и какой он совершил поступок.
Ситуацию спас Саня Пик (охота называть его уже сейчас настоящим его званием; к сожалению, звание это обнаружится ближе к концу этого рассказа). Он начал чудесный «гон» о том, какие бывают поступки, и в каких ситуациях можно поступить иначе.
Оказалось, что Саня — великий мастер «гона». Он производил его настолько профессионально, что самая маленькая девочка в нашей группе легла на мою кровать, и заснула. Все остальные просто заслушались. «Гон» Сани был настолько выдающимся, что никто не понимал, о чем он говорит, и все осознавали только, что присутствуют при великом событии.
Тут отворилась дверь, и какое-то чумазое существо спросило, какая мы группа. Мои «дети» ответили, что шестая. Так я началось узнавать хоть кое-что о своей группе. Чумазое же существо, бывшее, вероятно, отбившимся от стаи «детей» туземцем, обреченно побрело искать своих.
Сразу после существа к нам зашел Михал, что было как нельзя кстати. Михал единственный из всех — и «детей» и остальных — знал, что происходит. Я отвел его в сторонку, не желая прерывать Саню, и спросил, кто такой Богдан, что он наделал, и что он делает сейчас (я сильно опасался, что этот Богдан, оставленный без присмотра, может натворить делов).
Михал ответил, что Богдан уже умер. Я чуть не упал в обморок, тем более, выяснилось, что он умер уже четыреста лет назад.
Я начал уже всерьёз предполагать, что буйные «дети» откопали где-нибудь скелет несчастного Богдана, и теперь нашей группе поручили выяснить, что делать с этим скелетом.
Однако Михал развеял мои предположения, и объяснил, что Богдан никогда не был в Минусинске, так как жил на Украине и объединил ее с Россией.
— Так речь идет о Богдане Хмельницком? – вдруг поняли все мы, включая сладко спавшую девочку на моей кровати.
И с легким сердцем мы стали обсуждать смысл поступка Богдана и мог ли он поступить иначе. Когда мы поняли, что Богдан (или его скелет) не имеет никакого отношения к нашей турбазе, нам было уже все равно.
В самый разгар наших дебатов (сводившихся, в основном, к выяснению того, как правильно писать: «Хмильницкий» или «Хвильницкий») под кроватью зашипело. Половина «детей» немедленно хлопнулось в обморок от страха — они ведь не знали, что это газует пиво. Некромант спас положение. Он открыл рот, и раздвинул губы, так, что всем показалось, что это он шипел. Поэтому, когда Михал пришел во второй раз, он увидел, что половина «детей» лежит в обмороке, а Некромант шипит на них.
Михал принес ужасные известия. Оказалось, что через несколько минут нашей группе надо будет подготовить доклад по нашему заданию, и нарисовать еще какие-то схемы. От его слов вторая половина «детей» хлопнулась в обморок.
При том Михал, к счастью, настаивал, чтобы доклад делал не я, не нелегалы и не Дашенька, и именно кто-то из детей. Обрадованные, мы с нелегалами стали приводить «детей» в чувство, причем те, которыми занимался Некромант, не переставая при этом шипеть, почему-то не приходили в чувство, а, наоборот, впадали уже чуть ли не в кому.
В конце концов, девочка по имени Аня нарисовала чудную схему, которая была на само деле просто схематичной картой. Карта эта была такая:
— В середине было написано «Украина», потому что злосчастный Богдан обитал именно там.
— справа было написано «Российская Федерация», потому что мы в ней живем.
— сверху было написано «СССР», потому что один парень знал, что Украина входит в СССР.
— слева было написано «Польша», потому что все знали, что Михал все время втирает про Польшу. Так что наверняка и здесь без Польши не обошлось.
— снизу было написано Япония, потому что кто-то слышал, как одной группе дали задание про Японию.
Наконец, решено было рядом с «Украиной» написать про Хмельницкого. Но так как по прежнему никто не знал, как он пишется, то приняли тонкое предложение — написать просто «Богдан». Надпись в середине схемы превратилась в «Украинабогдан», напоминая звучанием некий сорт баклажанов.
Автор тонкой идеи про «Богдана» — молодой панк Александр (что-то много в нашей истории Александров) единогласно был назначен докладчиком. Даже спящая леди подняла руку за него. Она, кстати, набрала лишь на один голос меньше, так что ей, можно сказать, сильно повезло.
И вот, наконец, наша многострадальная группа отправилась наверх, и я смог закрыть комнату с шипящим пивом на замок. Впрочем, Некромант уже привык, и продолжать шипеть и на втором этаже.
Наверху нас опять угостили щедрой порцией словесного «гона», и все стали делать доклады. Группе Тохи досталось задание еще хуже нашего — про какую-то Боливию. У них тоже была схема, и тоже там были Польша и Япония. Хуже всех выступила, кстати, та самая группа, которым задали по Японцев. Они только и сумели, что на листе написать — «Япония». Им никто, наверное, не сказал, что обязательно в докладе надо приплести Польшу.
Доклады эти самые продолжались около двух часов. Наш докладчик Молодой панк выступал великолепно. Он сумел ни разу не назвать Богдана по фамилии.
После докладов был объявлен ужин и спектакль про Герцена и каких-то еще жирафов. Мы с Тохой и нелегалами собрались было тихонько слинять в комнату с пивом, но в спину нам ударило:
— К сожалению, спектакль по техническим причинам отменяется, и следующим пунктом нашей программы будет музыкальный вечер Артёма и Антона!
Вечер
И мы побрели, как на казнь, делать музыкальный вечер. Впрочем, нам удалось заставить Фикса выключить свет, и все немного побалдели под музыку. Так что, можно сказать, эту пару часов мы провели неплохо.
Тем более, что на музыкальном вечере присутствовала Надежда. Мы оба изощрялись в представлении своих номеров, следя за ее реакцией.
Между тем уже стемнело, и фанаты музыки отпустили нас только часам к одиннадцати.
Радостно прыгая, мы кинулись в свою комнату. Но, вы, естественно, понимаете, что нам не дали до нее дойти.
Фикс стоял у нас на дороге, держа в руке упаковку свечей. Он дал каждому из нас по свече.
— Идите, и проведите якорек! – напутствовал нас этот святой человек.
Мы не поняли сначала, куда надо провести этот якорек, и только Даша-Дашенька объяснила нам, что надо собрать свою группу в темноте, зажечь свечку и душевно побеседовать.
Я понятия не имел, как можно отыскать свою группу среди толп «детей», да еще и душевно побеседовать, однако оказалось, что вся моя шестая группа сидит в нашей с Тохой комнате, и темноту там тоже уже обеспечили.
Натыкаясь на различные предметы и головы «детей» я пробрался к зажигалке, и зажег свечу. Милая Дашенька взяла ее первой, и рассказала нам о том, о чем она думала в этот день, что узнала нового, и что интересного с ней происходило. Так она словно бы показала нам образец того, в чем заключается якорек. И она передала свечку следующему человеку. И он тоже рассказал нам о себе и о своем дне.
Так свечка путешествовала по кругу. Как ни странно, но именно сейчас я начал понимать вдруг, что в этом ее путешествии по темной комнате, когда свет касается только лица говорящего, и все видят только его — в этом совсем нет никакого «гона», и вокруг себя я уже не видел аморфную толпу «детей», а были в ней теперь знакомые и симпатичные мне люди.
Это было очень и неожиданно, и даже непонятно для меня. Я понял что в этом маленьком обряде содержится настоящая Правда, и ее больше в нем, чем во всем предыдущем дне, и уж конечно, больше, чем в диспуте про этого несчастного Богдана (Y). И, когда свечка дошла до меня. я сказал всем остальным о том, что я подумал только все, и все согласились со мной.
Наш якорек закончился, но никто не хотел расходиться. Их под кровати появилась гитара (а я думал, там было только пиво), и мы с нелегалами стали играть на ней по очереди. Якорек Тохи тоже закончился, он пришел к нам, и сидел рядом с нами.
Так кончался этот день. Окончание его было действительно неплохим.
Томление
Но день уже кончался, и по коридору начал маршировать Фикс. Он заглядывал в каждую комнату, и говорил:
— От-бой!
И, хотя он говорил негромко, и словно бы даже и весело, чувствовалось, что он говорит серьезно. Народ разогнали по комнатам, и все как бы легли спать, хотя, на самом деле, втихую булукатились в своих комнатах.
И мы тоже, оставшись вчетвером — Тоха, Саня Пик, Саня Некромант и я — решили, что пришло время, наконец, для начала «ломки». И, конечно, тут же приперся Фикс и объявил, что нам с Тохой надо идти на планерку.
— А вам, господа, - сказал Фикс нелегалам. – От-бой!
Он мог так говорить, хотя был младше обоих нелегалов, а Пик был старше его вообще лет на восемьдесят. Однако Фикс, как мы помним, выполнял функции полицая, и потому его приходилось выслушивать.
— Мы будем сидеть здесь. Без вас не начнем, — сказали нелегалы.
И мы с грустью ушли. Те двое оставались хотя бы рядом с пивом, нам же предстояли, как выяснилось, долгие муки томления.
Планерка проходила в маленькой комнатке. Как в нее удалось втиснуть тринадцать человек, я не понял, но все мы сидели там. Когда мы с Тохой вошли, все потребовали рассказать, как прошла работа в группах, и — особый вопрос — почему у наших групп в схемах упоминалась Япония?
Я рассказал какую-то муть про свою группу. Я был еще под впечатлением огоньки — его темноты, его тихих песен… Отшутившись про Японию, я сел в угол, и решил немного поспать.
Но сделать этого мне не удалось. Тут же меня спросили:
— Тема, ты будешь делать какие-нибудь проекты завтра?
Я немедленно заявил, что мы с Тохой осуществляем проект «ломка», но в чем он заключается, пока сказать не можем.
Сказанная мной чушь (хоть и бывшая абсолютной правдой) вполне нормально была принята коллективом, потому что концентрация «гона» на планерке была высочайшей. Уж на что Саня Пик был мастер, но и он такого не смог создать. Местный «гон» был чистейший, высокопробный, действительно супер-классный «Гон» с большой буквы.
— Вы так классно «гоните», — сказал я.
Все сразу стали говорить, что они не «гонят», а обсуждают серьезные и важные вещи. Только Надя заинтересовалась моими словами, и спросила у меня:
— А что такое «гон»?
Я был удивлен таким вопросом. Я как-то и не представлял, что кто-то может и не знать, что такое гон. Тоха завистливо глядел на меня: ему Надежда пока не задавала ни одного вопроса.
— «Гон» — это такое содержание вещи. Например, если я рассказываю анекдот, то содержание моих слов — юмор, шутка. Если я рассказываю что-то — то содержание моих слов и есть эта история. Но если я порю чепуху — содержание моей речи — это «гон».
— Таким образом «гнать» и говорить чепуху — одно и то же?
— Не совсем. «Гон» — есть способность отнестись к любой вещи, даже самой серьезной, как к чепухе. Например, я смотрю по телевизору сериал, и смеюсь, потому что это полный «гон».
— Но получается, что «гон» — это средство ко всему относиться несерьезно.
— Да. В принципе «гон» — это полезная вещь. Ведь, если я отношусь к чему-то несерьезно, тем самым отстраняюсь от него, смотрю на это со стороны.
Кроме этого, очень умного диалога, я объяснил, что «Гон» бывает нескольких видов. Например, можно специально «гнать», чтобы развеселить себя или кого-нибудь. Или можно слушать чужой разговор, и представить для него другие причины. Например, слушаешь, как бабки обсуждают политиков, и представляешь, что они говорят о моделях холодильников — сиди да ухахатывайся. И так далее, сказал я, и так далее.
Симон продолжал свой деловой и важный разговор, но Надя задумалась о чем-то, и смотрела на меня, словно хотела что-то спросить.
Я же осматривал тех, кто был на планерке.
Присутствовали:
1. Симон, будущий Князь Сибирский. Заправлял планеркой, и школу сделал тоже он. Прекрасный мастер «гона»
2. Софья — эта женщина также еще сыграет роль в нашей истории
3. Надежда — про неё я уже говорил
4. Настик — тогда еще просто красивая женщина, еще человек.
5. Даша-Дашенька — наша главная надежда в те дни.
6. Михал — специалист, как вы помните, по Польше и Украине
7. Андрей Яхимович — очень длинный человек, который сложился вдвое и сидел таким образом у шкафа, занимая всего половину длины комнатки. Это наш компьютерный мастер. Так вышло, что на базы был всего один компьютер, и потому Андрей очень веселился.
8. Настасья — из закрытого города на Кровавой реке. Про нее я пока молчу
9. Катя — еще одна женщина из города Нижнеудинск-который-неизвестно-где. Я объяснил ей, кто такой Скальд, и она поняла меня.
10. Рада — это женщина из Минусинска, очень также странный человек.
11. Фикс – появлялся периодически, так как маршировал по коридорам базы.
12. Даша Устюжанина – выполняла роль вице-Фикса, так как на нее была тоже возложена должность полицая.
13. Лида — человек, тоже из Минусинска. У нас часто возникали сомнения, человек ли она (это бывает почти со всеми, так как единственные двое, в которых я уверен, что они человеки — это я и моя будущая жена).
И все они занимались двумя вещами — либо «гнали», либо дремали. Третьего было, как я наблюдал, не дано. Так вот я смотрел на всех этих людей, не подозревая, что некоторые из них скоро уже наполнятся непонятной силой, и станут кем-то большими, чем просто людьми. Кроме того, меня потихоньку начинало доставать на планерке, и я хотел скорее уйти к нам.
Я сказал еще Тохе:
— Напомни мне зайти к Апатии за благовонными палочками.
Рада сказала нам:
— А зачем вам пахнущие палочки?
Я немедленно соврал, что в нашей комнате-де завелась какая-то невыносимая вонь. На самом же деле палочки были нужны мне, чтобы уничтожить запах пива.
Рада сказала:
— Вы знаете, я могу дать вам палочки. У меня есть с собой.
И мы очень этому обрадовались. Этот подарок Рады был единственным светлым пятном (не считая, конечно, разговора с Надеждой) на тягучей планерке.
К слову планерку продолжалась четыре часа. В три ночи мы, сонные, сползли вниз, понимая, что Фикс и Ко сделали все, чтобы не допустить осуществления эксперимента «ломка». Однако, собрав последние силы, мы доползли до двери двенадцатого кабинета, и внедрились туда.
Ломка
Пик и Некромант лежали на кроватях, и ничего не делали. Нашему появлению они обрадовались, конечно, и сразу полезли за пивом и едой. Чувствуется, что парни изрядно проголодались, но все же ждали нас, и за это я им признателен.
Прежде чем начать осуществление проекта «ломка», надо было обезопаситься. Обеспечивать безопасность решили следующим образом:
— сходили к Раде и взяли у нее пахнущие палочки;
— выключили свет, чтобы с улицы нельзя было заметить, что мы пьем
— решили сдвинуть кровати, чтобы уместиться всем вчетвером
Однако последней вещи нам осуществить не дали. Сначала пришел Мухомор-Кобаяси, и принес нам от Апатии еще одну палочку. Затем пришел сам Апатия, и спросил, не надо ли нам еще. С трудом оба покинули нашу комнату, и тут обнаружились две вещи:
1. Во-первых, в комнате действительно появилась какая-то вонь. Она была неясного происхождения. Совершенно было непонятно, что является ее причиной.
2. Во вторых, следующим гостем была Надежда
Она вошла в комнаты, и мы сразу прекратили все свои дела. Даже нелегалы перестали двигать кровать.
— Я пришла сказать о том, что неплохо было бы обсудить завтра, нужен ли нам «гон», и как регулировать его объем, - сказала она.
Я сразу заявил, что это чудесное предложение. Тоха не отстал, и сказал, что это великолепное предложение.
— В самом деле, у вас тут вонь какая-то, - сказала Надежда и ушла.
Сразу нам стало стыдно от вони, но мы не могли понять, откуда она берется, и решили просто открыть балкон для проветривания.
Заперев дверь мы распорядились следующим образом: Тоха контролирует пиво, мы с Саней Пиком двигаем кровать, а Некромант стоит на шухере.
После того, как мы сдвинули кровать на полсантиметра прибежали Фикс и Даша Устюжанина, и спросили, чем это мы занимаемся. Когда они вошли, всё уже было нормально — Некромант открывал дверь, мы с Пиком сидели на кровати, а Тоха почему-то стоял перед нами на коленях.
— Такой был шум, словно вы тут кровати двигаете, - упрекнула нас недовольно Даша.
Мы сразу задвигали руками и бровями и глазами в знак того, что не желаем иметь ничего общего с теми, кто даже помыслить смеет о сдвигании кроватей.
И те ушли. Взявшись вчетвером, мы сдвинули кровати, достали пиво, и напились в стельку.
Штурм
Спать мы легли в семь утра. Все четверо повалились на кровать, у которой была всего пара подушек и одеял. Начала смертельная битва за обладание подушками. Она продолжалась около получаса, и, в результате, Одной подушкой завладел я, а другой — не знаю, кто. И была одна серьезная жертва, про которую чуть ниже.
Через полчаса морозного сна (морозного, потому что всю ночь пытались выветрить вонь, проветривая комнату) Фиксу вздумалось постучать в нашу дверь.
Естественно, никто ему не отозвался. Фикс пошел будить остальных, потому что, как оказалось, в восемь часов был подъем. В восемь десять Фикс снова пришел к нашей двери.
Наконец, в восемь тридцать Саня Пик, который спал в ушанке, встал с кровати, зажег с третьей попытки палочку (про которую мы все забыли), и снова открыл балкон. В комнате стоял крепкий перегар. Мы все сонно наблюдали за его действиями.
Наконец, в восемь сорок пять, когда под нашей дверью уже стоял боевой легион «детей», мы решились открыть дверь.
На наше счастье, з