Молись, детка
«Вот кто к нам пришел...»
Звали ее Мария. Смелая, бойкая, брови вразлет, живые подвижные глаза, аккуратная кудрявая головка, стремительная и легкая походка - такой была она на пике своего женского очарования и молодости. Весь мир у ее ног. Ну, весь не весь, но по земным меркам для счастья было у нее все: молодой муж, дети, интересная работа. А работала она в ОРСе, то есть в торговом ведомстве, и в своем деле была человеком преуспевающим. По служебной лестнице поднималась с легкостью. Слыла человеком умным, решительным, властным. Работала пока что в райцентре. Но Марии уже давали понять, что надо двигаться дальше, что ей по плечу область, то есть не за горами новое назначение, более широкие горизонты.
И вот однажды Нина - сестра мужа - привела ее к бабушке Даше. А в Киреевске (это райцентр Тульской области) многие даже не догадывались, что Дарья Николаевна Шнякина приняла монашеский постриг и давно уже носит имя Досифеи. Едва переступив порог, Мария услышала приветливый голос:
- Вот кто к нам пришел!
Пожалуй, тогда она не особенно удивилась этой теплой встрече. Ее многие и ценили, и любили. А все-таки был еще и страх. Нина говорила, что идут они к необычному человеку. Монахине Досифее Божией милостью даровано видеть и то, что уже человеком пройдено, и то, что ожидается в последующем. В роду у Марии Николаевны Иевлевой были монахини. Ее с детства учили молиться, водили в церковь. Но, окончив школу и вступив в пору юности, она и думать забыла о Боге. С головой окунулась в бурлящий водоворот событий. Но душа таки не растеряла, видно, память о влекуще-прекрасном, светлом мире Божьего храма. Отсюда и смутное понимание, что матушка Досифея увидит в ней нечто такое, о чем она и сама знает не до конца, и страх, что придется краснеть, услышав правду о себе.
|
|
На самом деле были у нее и «смягчающие обстоятельства». Ведь известно, что 60-70-е годы прошлого века - время безбожное. Те, кто открыто исповедовал веру, могли пострадать за это. Некоторых прятали в «психушку», кто-то лишался работы или попадал «под колпак». Во всяком случае, стоило сделать шаг к церковному порогу, как карьерный рост прекращался. А дальше - неотступные преследования и неудачи. Кто из молодых, воспитанных верующими родителями, в потоке жизни не терял тогда из виду берег Божьей правды...
В ту самую первую их встречу никаких оглушительных разоблачений не последовало. Матушка ласково, с доброй хитринкой улыбнулась: «А что у тебя платье без рукав-то? Материала не хватило пришить рукава?» Маша растерянно промямлила: «Да я готовое покупала». А та вдруг: «И головка - надо, чтоб покрытая была». Потом достала черный платок и протянула: «На тебе мой платочек». Тогда же и Псалтирь вручила. Не какую-нибудь - старинную, XVI века, читанную монахами. Вначале Мария попыталась было воспротивиться: «Да я ведь церковнославянского не знаю». «Ничего, - ответила матушка, - узнаешь. Равноапостольные Кирилл и Мефодий, учители словенские, для чего? Они тебе помогут понять содержание книги, а книга эта медовая, книга сладкая...»
И стала она вдовой
Пока была рядом с матушкой, Мария не смела противиться. Более того - сразу ощутила, что хорошо ей здесь. Век бы под этим крылышком сидела. А вот когда на улицу вышла, зароились в голове мысли бунтарские: «Как же так? У меня муж молодой (ей было тогда чуть за 40), и вдруг я покроюсь этим черным платком... А что на работе подумают? Ведь матушка велела носить не снимая». Потом заныло, дрогнуло сердце, зашлось от предчувствий: «Видно, беда у порога. Неужели с мамой что?» И вскоре это случилось. Но не с мамой, а с мужем. Через полгода его не стало. Овдовела Мария... Тогда-то и принялась за Псалтирь. Но еще раньше, буквально с первой встречи с матушкой, перевернулась вся ее жизнь.
|
|
Молитвы матушки Досифеи - словно грозовой дождь - омыли ее душу. Внешне она менялась мало, но понемногу зарастали обыденные тропки, забывались привычки, нарождались новые. Снова, как в детстве, стала часто ходить в церковь, бывать у матушки Досифеи. Придет, с дочерью поздоровается (в Киреевске матушка жила со своей рано овдовевшей Параскевой и внуками) и прямехонько в ее комнатушку, в келейку,
увешанную иконами. Дверь за ней плотно прикрывалась, и начиналась всегда немногословная, но такая важная для Марии беседа.
Однажды сразу после работы пришла. Едва порог переступила, а матушка: «Ну что, растешь? Нравится тебе это?» Маша, конечно, поняла, о чем речь, и сказала, ни минуты не колеблясь: «Как решите, так и будет». Речь шла о возможности повышения в должности и переезде в областной центр. И как только матушка узнала? Ответ ее долго ждать не заставил: «Вот тебе мое слово! Никуда ты не пойдешь. Ни в какую Тулу не поедешь. Твое место здесь, в Киреевске. Тут у вас будет своя обитель из двух монахинь». Мария только ахнула про себя. А потом и забыла. Много лет спустя сбылось. Монахиней стала не только Мария (при постриге она приняла имя Пантелеймоны), но и дочь матушки Параскева. Нынче они обе схимонахини. Пантелеймона стала Анастасией, а Параскева теперь схимонахиня Иоанна.
|
|
С матушкой Анастасией беседуем у нее дома. Она болеет. К возрастным немощам (сама-то она считает, что тяжкие болезни послал Господь за прежнюю ее жизнь, в которой много было греховного) прибавилась ангина. Рядом -духовные чада матушки Сепфоры. Все они сестры -роднее родных. Молятся друг о друге и в болезни помогают: стоит ей закашлять, бегом теплую водичку несут.
Холодный чай и «пустячки»
Матушка Анастасия взяла в руки чашку, и вспомнилось ей, какой постницей была схимонахиня Сепфора:
В день перед причастием питалась только просфорой. В Страстную седмицу пищи не вкушала. Ничего, кроме чая. Только чай, и то холодный.
Схимонахиня Анастасия ни много ни мало 20 лет своего духовного взросления провела рядом со своей дорогой наставницей. Что ни вспомнит о ней - словно драгоценность достанет, бережно хранимую в шкатулке памяти:
У матушки Сепфоры была такая маленькая чашечка, и ела она одну-единственную разливную ложку первого. Любила рыбку соленую. Кусочек съест и чаем запьет.
Кстати, чай только назывался так. Чаще всего это была простая вода. Сладкое вовсе не ела. Если приносили что, делила на кусочки. А еще конфетки, печеньица собирала. И видно, освящалось все это сильной молитвой. Потому что замечали мы: угостит матушка больного такой конфеткой (конфеты и всякие сладости называла она «пустячками»), тот съест и исцелится. От простуды ли, от головной, от зубной боли или еще от чего.
В свое время приходили к ней с Тульской кондитерской фабрики. Видать, заметили необычайную особенность матушкиных «пустячков», и название запомнилось. Так появилась у тульских кондитеров новая марка карамелек «Пустячки».
- Так вот, - продолжает матушка Анастасия, - была она редкой постницей. Но держала это в тайне. Только те, кто совсем рядом был, видели, какой подвиг она несет. Однако других никогда не позволяла себе неволить, хотя и считала, что обильная пища не приближает к Богу. Чад же своих учила поститься тайно. Еще и потому, что время было такое. Однажды я пожаловалась: «Как быть, матушка? По роду своей работы приходится мне встречаться с большими начальниками. И если уж обедаем вместе, пост не пост, ничего, кроме скоромной пищи, не подают». Она мне и говорит: «Ешь, потом поговеешь. Не показывай себя, чтоб никто не знал».
«Это мы-то туристы?»
Да, время тогда непростое было. Даже в церковь крадучись ходили. Многие молились Богу втайне. Многие, но не матушка. Было ей уже за 90, когда решила слетать к киевским угодничкам. На самолете. И хотя происходило это впервые в ее жизни, бесстрашно ступила на трап, только слегка опираясь на руку Марии. Стюардесса была приветлива, внимательна: «Заходите, бабушка, заходите». А матушка: «Ты, деточка, дай нам хорошее местечко, чтоб у окошка было». Та провела, усадила. А потом стали объявлять: «Уважаемые туристы! Самолет летит по курсу "тур-Киев"». Тут матушка в полный голос: «Это мы-то туристы? Мы православные!» Ничего не боялась.
- Когда напомнили, что надо пристегнуть ремни,
продолжает матушка Анастасия, - удивилась, зачем это. Я ей пояснила, что для безопасности, что в небе бывают воздушные ямы. Матушка Сепфора ответила шуткой: «И здесь, выходит, дорога плохая, я-то думала в небе -хорошая».
В Киеве отправились вначале в Покровский монастырь. И когда в храм вошли, матушкино лицо преобразилось. Это для нее великая радость была.
Потом в Лавру направились, но было поздно, и все уже закрылось. Постучали. Вышел сторож, она и говорит ему: «Детка, ты пусти нас посмотреть. Мы издалека приехали». Сторож понял, что перед ним настоящие богомольцы, но и помочь ничем не мог: «Бабушка, да уже закрыто все, кто ж вас поведет туда?» А она: «Господь нас поведет».
И тут случилось необъяснимое.
- Откуда ни возьмись, встает перед нами молодой человек (а вокруг нас ни души не было), - продолжает рассказ матушка Анастасия. - Никто - ни мы, ни сторож
не заметили, как он появился. Белокурые волосы, тонкие, красивые черты лица. Такого лица я больше никогда не видела. И вот он повел нас по пещерам. Я не переставала удивляться и этому внезапному появлению, и точному знанию матушки, где кто лежит. Не читая, она называла мне того или иного святого, молилась, обращаясь к ним, и время от времени повторяла: «Запоминай, где какой угодничек». Кстати, когда вернулись и к выходу подошли, наш провожатый словно бы в воздухе растворился.
Нападения бесовские
Да, все 20 лет монахиня Пантелеймона (в миру Мария Николаевна Иевлева) сопровождала матушку в поездках. В церкви всегда вместе были. Увы, в родном Киреевске в советское время не было ни одного храма. Ездили в село Панино, нередко - в Тулу, где, как правило, оставались на ночь. В городе, конечно же, были боголюбивые люди, принимавшие матушку с большой радостью. Вместе молились, вместе за стол садились. И всегда встречали их как людей самых близких. Именно там, в Туле, случилось событие, приоткрывшее для монахини Пантелеймоны завесу тайны над зловещим присутствием в мире вездесущих «соседей».
В окна уже ночь смотрела. Время было позднее, давала знать о себе дневная усталость. Постелили им в отдельной комнате. А поскольку никто не мешал, Пантелеймона уснула, едва коснувшись головой подушки. И в полночь матушка с трудом разбудила ее: «Пантюш, посмотри, что там бегает? Вроде двое копошатся...» Пантелеймона испуганно посмотрела в темный угол (она мало еще знала, как близка матушка к ангельскому миру). А у самой мысли забегали: «Боже мой, матушке плохо». А та продолжает: «Они четки у меня вырвали. Иди ищи». И тут для Пантелеймоны словно занавес приоткрылся. Целых несколько мгновений она ясно видела злокозненную возню, затеянную в комнате, со страхом наблюдала, как зловещие тени метались от стены к стене. Впрочем, нет, она видела их так же ясно, как себя и матушку... Когда встала, перекрестившись, с постели, картинка поблекла, она перестала видеть незваных «гостей», но всей душой, всей кожей чувствовала присутствие нечистой силы. Искала почти на ощупь, с трудом подавляя страх, доверяясь матушкиным молитвам. Четки нашла в самом неожиданном месте: у противоположной стены за новыми шкафами новомодной тогда мебельной стенки. И долго еще не могла забыть о зловещих пришельцах.
Спустя годы в присутствии монахини Пантелеймоны случилось еще одно нападение бесовское на матушку Сепфору. Приехали они в Клыково (это было первое появление матушки в новом монастыре) 5 января - как раз под Рождество. Легли спать, и вдруг раздался громкий стук в окна. С каждой минутой он усиливался. Вскоре громыхало и звенело так, что, казалось, вот-вот стекла вылетят. Матушка позвала ее: «Пантюша, вставай. Молись, детка». Немало времени прошло с той памятной ночи, а до сих пор схимонахиня Анастасия с содроганием вспоминает: «Встали на молитву. Я стою, дрожу как осиновый лист. А матушка - само спокойствие. От одного ее крестного знамения (а налагала она его крепко, словно впечатывала) столько силы исходило! Помолилась, покрестилась, и все затихло. Как будто и не было ничего.
Монахи, часто бывавшие у матушки, знали об этом и тоже становились свидетелями нападений бесовских.
- Трепетали, - продолжает матушка Анастасия, - боялись ее бесы и при жизни, и после преставления... Помню, принесла я однажды в храм (это в Туле было) с могилки матушки Сепфоры освященное масло. В храме как раз всенощная шла. Ну, я и раздала всем маслице матушкино. А там у нас была женщина бесноватая, Валентина, ей не досталось. И я пообещала принести на следующий день. Ну, обещала - сделала. Вышли мы на водосвятный молебен святителю Николаю, стоим у часовенки. Тут подходит ко мне Валентина. Я протягиваю ей масло, но она вдруг меняется в лице и буквально вопит странным, нечеловеческим голосом: «Ты зачем это сюда привезла? Я боюсь ее! Не люблю! Отойди от меня!» Все на нас смотрят, не понимают, в чем дело. Я сначала растерялась, а потом молиться стала: «Да воскреснет Бог, и расточатся врази Его...» Осенила ее крестом и маслом помазала. Она сразу сникла, покраснела: «Простите, матушка. Видите, что он делает во мне?» И взяла это масло.
Награда
Молодые годы растворялись в дымке прошлого, а в жизни Марии наступила весна. Как оживает дерево после зимней стужи, так и душа ее раскрылась и потянулась навстречу солнцу Божьей любви. Ожила, омылась росой покаяния, напиталась соками живой веры. Ее весна ознаменовалась событием, как теперь сказали бы, знаковым, полным тайны. Однажды, получив благословение матушки Сепфоры, поехала она в Троице-Сергиеву лавру. Там после исповеди и причастия присела на скамью под сенью вековых деревьев. И подошла к ней старушка. Села рядом. Ласково заговорила с Марией: «Деточка, что ж ты такая молодая, а вся в черном - не вдова ли?» Та немного помедлила. Она уже твердо усвоила, что после принятия Святых Христовых Тайн надо стараться хранить целомудренное молчание, беречь в душе чистоту обновления, дарованную причастием. Но все же не смогла отмолчаться:
Да, вдова.
А есть ли детки?
Трое сыновей растут. Бабушка участливо кивнула:
- Нелегко тебе... А умеешь ли ты, деточка, на церковнославянском читать?
Да, умею.
Старушка радостно всплеснула руками:
Ну, слава Богу! Есть кому передать книгу.
И поведала свою историю. Далеко в Сибири, откуда она и приехала, есть старинная книга «Жития всех святых». Мария узнала тогда, что сохранил ее гонимый властями архимандрит. Его самого убили. А книга много лет пролежала в земле. Поэтому, когда подняли ее на свет Божий, уголок кожаного переплета оказался полуистлевшим. Но все остальное было невредимым. «Вот тебе и перешлю ее», - завершила свой рассказ старушка.
Мария к тому времени полюбила духовное чтение, жадно тянулась к «глаголам вечным». А в «эпоху строительства коммунизма» найти такие книги было очень трудно. Поэтому, конечно, обрадовалась неожиданно свалившемуся на нее счастью. Дала немного денег новой своей знакомой. Та вначале наотрез отказалась. Но потом Марии удалось уговорить ее, ведь почтовую пересылку надо оплатить. Старушка взяла, наконец, деньги. Обещала прислать вместе с книгой пару моточков шерсти, чтобы Мария вывязала носочки мальчикам. И так же неожиданно, как появилась, исчезла. На считанные секунды отвернулась, а когда повернула голову к собеседнице, ее уже не было ни рядом на скамейке, ни в аллее, где поспешали по своим делам монахи и миряне, - нигде. Невольно ахнула: «Что за наваждение? Где же старушка?» То ли было это, то ли не было...
Прошло три года. В Киреевск, в организацию, где работала Мария, из Белгорода приехала в командировку одна немолодая женщина. Видя, что она весьма стеснена в средствах, Мария пригласила ее к себе, избавив от поисков гостиницы. Гостеприимно встретила, за стол усадила. Гостья, осмотревшись, заметила иконы в доме, горящую лампадку. Обрадовалась и, перекрестившись на образа, поинтересовалась, ходят ли в семье в церковь. Мария Николаевна утвердительно кивнула: «Да. И мама, и я». Оказалось, что женщина верующая, поет на клиросе храма Михаила Архангела. А еще через год привезла она в благодарность за гостеприимство подарок: пару моточков ниток для носков мальчикам и старинную книгу, которую сберег, укрыл от безбожников пострадавший за веру священник. Это были «Жития всех святых» в кожаном переплете. Книга прекрасно сохранилась, но, оттого что долго лежала в земле, уголки переплета почти истлели. Все было так, как рассказала когда-то внезапно исчезнувшая бабушка, с которой молодая вдова повстречалась в Лавре. Мария попыталась узнать о таинственной связи этих событий у матушки Сепфоры, но та только улыбнулась: «А что ж ты, сразу, что ль, хотела получить такую книгу? Не научившись терпению, ничем не заслужив награду?»
Многие годы матушка словно бы за руку вела Марию по жизни. Вместе ездили в церковь, с матушкиного благословения решались многие житейские вопросы. Когда бывали в Туле или в Оптину выезжали, Мария несла послушание келейницы. И все-таки схимонахиня Сепфора никогда не была для нее «открытой книгой».
Во сне или наяву?
Как-то утром в день памяти преподобного Сергия Радонежского матушка Сепфора, просияв лицом, поведала Пантелеймоне (Мария к тому времени уже постриг приняла) про чудесное сновидение: «Ой, Пантюша, какой я сон сегодня видела! Такая в Лавре торжественная служба была, тебе бы понравилось...»
А на следующий день приехала монахиня Александра - чадо матушки Сепфоры. Завидев Пантелеймону, подошла и, не скрывая досады, стала отчитывать: «Вы почему так сделали? Почему матушка уехала не дождавшись, я же попросила ее подождать. Отошла к помазанью, а когда вернулась, матушки и след простыл». Пантелеймона с недоумением выслушала и, конечно, попыталась успокоить: «Да мы не ездили. Не была она на службе, тебе показалось». Та лишь руками развела: «Как так? Я же лицом к лицу... Ясно видела!» Тогда обе бегом к матушке, и Пантелеймона прямо с порога: «Зачем вы меня обманули? Вы же были там!» А та опять улыбнулась: «Ах вы мои хорошие, придумываете там что-то».
Тогда только Александра и Пантелеймона поняли, что матушке Сепфоре Господь даровал редчайшую способность перемещаться в духе на любые расстояния. А значит, сон про Лавру не сном был, а явью. Телом оставаясь в Киреевске, она участвовала в праздничном богослужении духом своим. То есть она действительно была там.
Советы матушки
За окном догорает летний день. Время прощаться. В завершение нашего разговора схимонахиня Анастасия спешит поведать еще кое о чем, по ее мнению, важном:
- Матушка Сепфора часто говорила, что нельзя ругать детей, кричать на них. Дитя - воск сырой. Из него можно слепить, что хочешь. А когда дети совершают какие-то проступки, когда выходят из повиновения родителей, матери надо молить Бога, чтобы Господь помиловал, направил их на добрый путь. Женщина же часто бывает больше занята собой. И это одна из болезней века. И еще. Теперь зачастую мать и жена упивается самодостаточностью, в своей гордыне желает первенствовать. Матушка сокрушалась: «Ты подумай - не подчиниться мужчине... Вот пришел пьяный, а ты ему: "Миленький мой! Ты немножко выпил, устал. Ну, ляг полежи"». Если голодный - накорми его. Обойдись с ним ласково. Вот тогда мирно все будет, ладно». И действительно, со мной, например, так и было. Старалась следовать советам матушки, и в семье все менялось (это еще до того, как овдовела). Мне, да и другим, она не упускала случая напомнить, что в Священном Писании сказано: «Жена да убоится мужа своего». Не трепетать надо, но уважать. Спрашивала у нас: «Как называла мужа Сарра?» И тут же отвечала: «Господин мой!» А еще матушка очень не любила, когда порицали кого-то. Она запрещала мне: «Никогда не смей говорить ни о ком плохо. Каждый человек стоит перед Богом. Господь знает, как управить его жизнь. И кто мы такие, чтобы осуждать!»
Чад своих матушка Сепфора учила усердной молитве, благоговейному почитанию святых и часто повторяла монахине Пантелеймоне:
Иконы не выставка картин. Перед ними молиться надо, надо знать тропари, каждодневно обращаться к святым, что на иконах. Если вначале трудно запомнить тропарь, выучи хотя бы припевы из акафиста.
Не раз говорила матушка, что в тропарях раскрывается Священное Писание, раскрываются образы тех угодников, к которым мы обращаемся.
- Я старалась беспрекословно исполнять все послушания, - вспоминает схимонахиня Анастасия, - но тут попыталась возразить: «Когда же их учить? У меня же мама больная, трое детей. Работа от восьми до восьми».
А матушка советует:
Возьми листочек тетрадный, напиши на нем тропарь, сложи гармошечкой. И пока мы в церковь ехать будем - в Тулу, держи его в руке и читай незаметно.
Так я начала учить тропари, - продолжает рассказ матушка Анастасия. - А еще, бывало, спрашивает: «Что ты сегодня читала?» Я отвечаю: «Евангелие». А матушка дотошно выясняет: «Евангелие от кого?» А я и забыла, конечно. Она вздохнет укоризненно: «Нет. Не пойдет так. Ты должна знать, кто написал такие святые евангельские слова...» И представляете? Начинает слово в слово повторять мне то, что я дома читала. Стою и слушаю в оцепенении. Опять матушка знает обо мне больше, чем я сама. Она не любила, чтобы просто читали, надо было вникать в каждое слово, понимать каждый стих Псалтири. Допустим, девятая кафизма Псалтири - о послушании сынов Адамовых. Матушка говорит мне: «Кафизма-то о послушании. Вот и учись у них, запоминай, как они слушались отца своего». Сколько раз было - прочитаю дома, а матушка уже знает, что читала. Проверит, как я поняла, и поправит, если надо.
Все время напоминала, что, входя в храм, надо благоговейно предстоять Богу, обязательно знать Божественную литургию. И если служба уже началась, не бегать от иконы к иконе, а молиться вместе со всеми. Она рассказывала: «Наш Архипка (блаженный сельский. - Т.Х.) всегда говорил: "Козы полезли. Тропарей не знают, не читают, че прикладываются?"» Сама она, когда заходила в храм, делала поклоны иконе праздника, Божьей Матери, Кресту, святителю Николаю, иконе «Всех святых». Чадам своим не уставала повторять: «Надо знать Священное Писание, уметь думать над ним, размышлять». Читают, к примеру, Часы. А в это время кто по храму ходит, кто свечи ставит. Она, бывало, сокрушается: «Ты понимаешь, что делается? Идет проскомидия, вынимаются частички за усопших, за живых. Молиться надо, а не «дай я поставлю свечку сама». Это же грех великий. А когда тропарь читают, в храме и вовсе антракт начинается: все бродят-ходят, кто куда. Домой спешат, одеваются. А в это время Господь в Гефсиманском саду молится о чаше, которая Его ждет. Говорила: «Будем знать Божественную литургию - будем все вместе с Богом идти».
Схимонахиня Анастасия сидит слегка наклонившись. А от глаз, хотя и видят они плохо, тянутся лучики к святым иконам. Образы стоят на полках и, кажется, внимают всему, о чем говорит матушка. Если бы лет 40 назад ей сказали, что станет она монахиней, ни за что бы не поверила. Хотела иметь дом - полную чашу, хотела, чтобы дети росли, ни в чем не нуждаясь, чтобы семья жила в полном достатке. И все-то у нее получалось. Но вот встретила Божьего человека, и влекуще-прекрасные вершины успеха для нее поблекли. Сейчас схимонахиня Анастасия очень больна, доживает век отнюдь не в роскоши. Но, узнавая ее лучше, то, чем она теперь живет, что пережила, понимаешь, что о ней никак не скажешь - вот-де страдалица. Все мысли, все чувства и даже страдания ее озарены светом надежды и той любви матушки Сепфоры, которая согрела ее сердце когда-то на всю жизнь.
«Она знала обо мне больше, чем я сам...»
Сергий «мариупольский» - духовное чадо схимонахини Сепфоры. Ему за 50. Молитвенная поддержка матушки помогла Сергию многое пересмотреть в жизни, отринув старые привычки, и с извилистых дорог встать на один единственный - узкий - путь, путь православия.
«Предкам своим в ножки кланяйся»
В пору своего увлечения Агни Йогой он имел, как ему тогда казалось, ясную цель - власть над людьми. Медитировал, выходил в «астрал». И зашел так далеко, что остановить его мог один Господь. К счастью, так и случилось... Он едва не поднял руку на жизнь человека. Но накануне услышал голос: «Если сделаешь это, то все грехи его лягут на твою душу». Он был один, и слова эти (неизвестно чьи) потрясли. Хотя их смысл ему неведом был. Что такое грех, что значит душа? И наконец, кто говорил с ним? Но голос, сила его и правда, прежде неведомая Сергею, возобладали. С этой минуты началось его перерождение, начался поиск. Ездил по монастырям, беседовал со старцами. Мало-помалу открывались очи души... И однажды понял он, что предостерег его Сам Господь. Однако же, когда стал чадом матушки Сепфоры, она сказала ему: «Запомни! Нет твоей заслуги в том, что Господь не дал стать злодеем. Это заслуга рода твоего. Там (и показала глазами на небо) молятся за тебя все твои Георгии Георгиевичи. И никогда не гордись, что получил предостережение Свыше».
...Обо всем этом я узнала, встретившись с Сергием «мариупольским». А встреча случилась в конце октября 2007 года в Козельске. Как всегда, перед встречей пытаешься представить человека: каков он, кто он, получивший «предостережение Свыше»? Как отразились на нем годы общения с матушкой Сепфорой?
...Навстречу вышел высокий опрятный человек, довольно моложавый, подвижный. Волосы скрыты под черной вязаной шапочкой, внушительная борода, вся в серебре. «Значит, немолод, - отметила про себя. - А вот лицо совсем молодое...» Когда разговорились, оказалось, что не ошиблась. В Оптиной пустыни он послушничает уже второй десяток лет. Кстати, «мариупольский» - это, можно сказать, титул. Так его там называют. Верой и правдой служит Господу, все еще не считая себя достойным монашеского звания. А родом Сергий из Мариуполя -города Пресвятой Богородицы Марии. Именно туда - на юг России - прибилось верное священство из поверженного Константинополя. Отец его из казаков. Все деды-прадеды - Георгии Георгиевичи. Бабушка гречанка (по отцовской линии) - потомок тех греков, что вынуждены были навсегда покинуть пределы славного некогда города, где обосновались турки. Все предки его были людьми церковными, служили при храмах старостами, пели на клиросе. Ни за одно дело не принимались, не перекрестив лба. Первым отступником в их роду стал отец. И он, и мама были партийными активистами. Из дома вынесли все иконы. Благодаря деду сохранилась одна-единственная родовая икона, надолго спрятанная им в укромном месте. В церковь родители не ходили, со всем возможным рвением строили новую жизнь. Но казацкая закваска сделала свое дело. Сына воспитали человеком слова - решительным, преданным взрастившей его Родине. Чего он не обрел в отчем доме, так это веры.
Произошло это уже в зрелом возрасте. Тогда же привел ко крещению маму, сестру и ее детей. Сейчас он сожалеет о потерянном времени: так много лет носило по волнам житейского моря без руля и без ветрил. Конечно, без дела не сидел, но внутреннего «компаса», указующего цель, не имел. О родителях говорит почтительно. Всегда помнит, что перво-наперво учили его человеком быть. А еще понимает, какое трудное досталось им время. Окажись он на их месте, едва ли смог бы устоять в вере.
Молодость была у него бурная. Служил во флоте. В 1973 году воевал в Африке, в Гвинее-Бисау. Там, на далеких берегах, стояли построенные советскими специалистами заводы оборонного назначения. На них и работали русские. И когда началась война Португалии (прежде она безраздельно владела этой землей) с Гвинеей-Бисау, отстаивавшей свою независимость, советских моряков бросили на защиту дружественного молодого государства. Точнее, от них требовалось отстоять заводы. На той короткой кровопролитной войне он стал героем, получил боевую награду. А потом, покинув берега Африки, на своем эсминце «Бывалый» вернулся на Родину. И закрутилась праздничная карусель мирной жизни. Он нравился девушкам и не отказывал себе в удовольствиях. Любил выпить. Жил весело. Нельзя сказать, что бездумно прожигал жизнь. Умел трудиться (с детства научили) и мог хорошо заработать. Работал на «Скорой помощи», был часовщиком, занимался ювелирным делом...
Как Сергий стал матушкиным
Немало морей-океанов Сергей прошел, много стран повидал, но, только повстречавшись с матушкой Сепфорой, он узнал, что самая желанная пристань - это открытое Богу, любящее сердце. К нему надо править свой путь, какие бы ни случились бури...
Сергий «мариупольский» - один из помощников эконома монастыря. Изъездил дороги российские вдоль и поперек: искал благотворителей. Сейчас занимается созданием приюта для обездоленных, опустившихся людей. Вникает в их нужды. Старается помочь и отогреть, а главное - оттащить от погибельной пропасти. Прибиваются под этот кров и наркоманы, и пьяницы, и просто люди, раздавленные чередой неудач. Конечно, это его послушание, но и сердце так велит - сделать все возможное для брошенных, никому не нужных на этой земле бродяг, бездомных неудачников. Занимается этим еще и потому, что по сей день перед глазами его живой пример жертвенной любви - схимонахиня Сепфора, так много значившая в его жизни...
Впервые приехал к ней вместе с диаконом отцом Досифеем. Матушка тогда тоже была Досифеей - до пострига в схиму. Еще только заслышав, что едут они к монахине, которая «видит всех насквозь», Сергий нахохлился, сжался весь: страшно стало. Ведь теперь он знал цену всем геройствам и подвигам вольной своей молодости. Сам себе уже приговор вынес: «Я человек конченый». Но ожидаемой головомойки и разбора полетов не последовало. Приняла его как родного.
- Она словно почувствовала, - вспоминает Сергий,
что больше никто меня не приютит, никому я такой не нужен. Матушка часто подбирала людей с искореженными судьбами.
Но вначале-то страху Сергий натерпелся. Первым подошел к матушке отец диакон. Человек, по его понятиям, опытный, достойный уважения. И вот смотрит он на своего духовного руководителя (Сергий тогда в Оптиной еще новенький был) и видит, как тот безропотно плечи подставляет, а матушка его палочкой постукивает. Совсем оробел. Что же тогда его ждет? Как подойти, что сказать? Но она сама помогла: «А с кем это ты приехал?» Назвала сразу «лохматым» - так эта приставка к имени и прилепилась,
тотчас позвала: «А ну, иди сюда... Откуда ж ты приехал?» Он еле слышно: «Из Мариуполя».
И тут случилось невероятное. Сергий вспоминает, и его глаза улыбаются:
- Она меня обняла. И такая радость вошла в сердце, будто на свет заново родился.
От нее исходили любовь и добро, что особенно чувствует человек, видевший много зла. И страх моментально улетучился, а душа воспарила. С того самого дня он стал матушкиным. Иногда она оставляла его ночевать. И тогда из соседней комнаты, временами просыпаясь, он ввдел, как матушка, опираясь на палочку, всю ночь стоит пред иконами в своем святом углу. Не присаживаясь - до самого рассвета. И поклоны делала так быстренько, что Сергий только диву давался, как это возможно в 90-летнем возрасте, когда человека обычно одолевают всякие старческие немощи. Впрочем, Сергий ни разу не слышал, чтобы матушка жаловалась на нездоровье. В районной больнице даже на учете не состояла. Ее главным и единственным лекарством всегда была молитва.
«А кто с тобой пришел?»
Матушка учила меня больше доверять не таблеткам, а молитве. Лекарства одно лечат, а другое калечат, - Сергий говорит с неподдельной внутренней убежденностью и с полным доверием к матушке. - Не благословляла меня по врачам бегать. А диагноз сама поставила.
Однажды он только в комнату вошел: «Матушка, благослови!» А она ему: «Ой, а с кем это ты?» Он посмотрел через плечо, потом - на матушку:
Как это? Один.
Да вот же - рядом с тобой стоит. Как его зовут? Сахарный...
Какой сахарный?
Ну, диабет.
Для Сергия такой диагноз был полной неожиданностью. А меж тем матушка уже и лечение назначила: «Теперь тебе нельзя белый хлеб, картошку, сладкого нельзя».
Он, конечно, сходил тогда в больницу, где ему подтвердили: да, сахар далеко за пределами нормы.
Зная, сколь серьезно заболевание - сейчас многие страдают от сахарного диабета, - я с некоторым недоверием уточнила:
И что? Совсем не принимаете таблеток?
Не принимаю. Держусь на диете. Диета и молитва -мое лекарство. Когда мне бывает тяжело - тяжело на душе, еду в Клыково к матушке. И вот уже 10 лет, как и при жизни ее, всегда получаю утешение. Да разве я только? Стольких возил к ней, и никто еще «пустым» не уехал.
Однажды он привез в Клыково к матушке женщину с больным сердцем. Врачи убеждали, что без серьезной операции ей не выжить. Причем безотлагательной. В храме помолилась, на могилку пошла, попросила у матушки помощи. И помощь болящая получила. Вскоре наметилось улучшение, а за ним и выздоровление наступило. Вот уже три года прошло - никаких рецидивов. Врачи удивляются, конечно. Но факт налицо.
Сергий улыбается своим мыслям:
А знаете, какое у нее самое замечательное лекарство было? Приедешь к ней - уставший, разбитый, несчастный. Она палочкой постучит. По голове постучит, по спине, по ногам - и куда вся хворь делась?! Вылетаешь от нее птицей. Эту палочку - все близкие об этом знали - она натирала иорданской водой и маслицем от святых икон. С ней ночами на молитве стояла.
Да, у матушки были сильные крылья - молитва... С молитвой плела четки, с молитвой - пояски для послушников и монахов. Однажды и Сергию подарила такой поясок. Для него он оказался еще одним целебным средством. Дело в том, что, когда отошел от занятий спортом, от всех прежних мирских привычек, стали его одолевать ночные кошмары. Липкие, зыбкие, как болото, сновидения донимали каждую ночь. И когда однажды приехал к матушке, она достала поясок: «Я тебе с молитвой сплела, береги его».
Сергий снова улыбается:
Все-то она видела. О снах своих точно не говорил. Матушка всегда знала обо мне гораздо больше, чем я рассказывал. Поясок ношу скоро 15 лет. И с первого же дня сонные наваждения рассыпались в прах. Все разом прекратилось.
Четки и пояски матушка раздавала тем, кто в них нуждался. По словам Сергия «мариупольского», многим из тех, кто еще только пришел в монастырь:
- Мы же были как слепые кутята брошенные - собачата такие. Слишком долго не знали Бога - нас не учили духовному. Прибегали к ней, никому не нужные, и встречали такую глубину любви, что нельзя было не понять - доброта эта непростая. Постепенно матушка открывала нам, каков Он, Господь. И каждый из нас удивлялся: как же раньше не понимал этого? И конечно, человек менялся.
Приехал грозный старец посмотреть на матушку
Матушка учила молиться. Не раз говорила о том, что наука спасения души - самая важная в жизни и самая сложная. Она постигается долгими трудами, потом и кровью. Сама непрестанно читала Иисусову молитву. Очень любила псалмы петь...
Был в Оптиной такой священник - отец Федор (он уже ко Господу отошел). Тоже в летах - тогда ему 83 было, прозорливостью отличался, молился истово. И вот захотелось ему посмотреть на матушку - наслышан был. Он к Сергию:
- Поехали. Посмотрю, что там у вас за матушка. Приехали, вошли в дом, а матушка не выходит из
келейки своей. Параскева, дочь ее, приготовила обед, на стол поставила.
Мы встали, молиться собрались, - рассказывает Сергий. - А матушка сзади вошла. Вошла совсем не слышно и вдруг: «Отче наш, иже еси на Небесех...» Как же она молилась! С такой силой в голосе и так быстро: вздохнуть не успел - р-раз, и все. Отец Федор сразу умалился. Куда и делся грозный старец... С первой минуты ее признал: «Матушка, благослови!» В тот день сразу после обеда стали они псалмы петь. Ему за 80, а ей под 100. Но как сильно и красиво они пели! Ничего подобного я никогда не слышал. И вот грозный наш о.Федор, который сам для многих духовником был, стал ездить к матушке. Благословение у нее брал. Допустим, отдохнуть соберется, он к ней: «Матушка, куда благословите?»
Сергий задумался, мысли его перенеслись в печальную пору прощания с матушкой:
За неделю до смерти она послала о.Федора в Пафнутиево-Боровский монастырь. Я при этом присутствовал и потом сам отвозил его.