В 1887 году, в одном из номеров петербургского ежедневного журнала “Родина”, было напечатано стихотворение семнадцатилетнего юноши Ивана Бунина. В сентябре 1888 года стихи Бунина появились в “Книжках недели”, в журнале, где часто печатались произведения Льва Толстого, Щедрина, Глеба Успенского.
С тех пор имя поэта Ивана Бунина начинает появляться на страницах ежемесячных и иллюстрированных журналов, а вскоре выходит и первая книжка его стихов “чисто-юношеских, не в меру интимных”, как писал он впоследствии. В 1894 году Бунин пробует свои силы в прозе. Первый его рассказ был напечатан в “Русском богатстве”. Руководивший журналом Н. К. Михайловский предвещал тогда, что из автора рассказа, названного редакцией “Деревенский эскиз”, выйдет “большой писатель”. Предсказание это оправдалось.
В 1895 году в журнале “Новое слово” появился рассказ Бунина “На край света”, рассказ, проникнутый горячим сочувствием к крестьянам-переселенцам из Украины, которых голод и нужда гнали из родного села в далекий Уссурийский край. Этот рассказ обратил на себя внимание читателей и литераторов. В 1897 году вышел в свет сборник рассказов молодого писателя, встреченный почти единодушными похвалами. Но вслед за этим успехом Бунин замолчал на несколько лет, и это время, как отмечал сам писатель, имело важное значение для него, как прозаика и поэта. Это было время переоценки им того, что он писал в прозе.
Родился Бунин 10 октября 1870 года. Отец и мать его принадлежали к старинному дворянскому роду. Один из предков Бунина был отцом поэта В. А. Жуковского, Бунины были в родстве с известными литераторами—братьями Киреевскими, Гротом, Воейковым.
Отец Бунина, Алексей Николаевич, вел бурную жизнь кутилы и игрока, разорился и принужден был поселиться с семьей на хуторе в Елецком уезде Орловской губернии. Здесь провел свои детские и отроческие годы будущий писатель. “Тут,— писал он,— в глубочайшей полевой тишине, среди богатейшей по чернозему и беднейшей по виду природы, летом среди хлебов, подступавших к самым нашим порогам, а зимой среди сугробов, и прошло все мое детство, полное поэзии печальной а своеобразной”.
Эта жизнь на хуторе — постоянное общение с дворовыми людьми, с ближними соседями, бывшими крепостными крестьянами, обогатила писателя. Здесь он впервые услышал печальные рассказы о прошлом, народные поэтические сказанья. Крестьянам и дворовым людям Бунин обязан своим первым знакомством с богатейшим русским языком. С особенной теплотой и сердечностью Бунин вспоминал также своего старшего брата Юлия Алексеевича. Это был хорошо образованный человек, активно участвовавший в общественной и политической жизни, переживший и тюремное заключение и трехлетнюю ссылку в уездную глушь. Юлии Бунин пробудил в младшем брате любовь к- литературе, под его влиянием Иван Бунин полюбил книги, “один вид которых давал мне почти физическое наслаждение”,— вспоминал он в годы зрелости.
Юный Бунин сохранял свободу суждений о произведениях, которые читал, он был внимательным и требовательным читателем. Впоследствии он столь же взыскательно относился к своему труду, тщательно отделывая свои рассказы, сокращая и отбрасывая все, что считал ненужным, лишним, иногда целые страницы, отлично написанные, но замедляющие течение повествования.
Начал писать Бунин еще в отроческие годы, подражая Лермонтову, Пушкину, которому он, по собственному признанию, подражал даже в почерке. Позднее- у Бунина появилась потребность сказать в своих литературных опытах что-то свое, именно поэтому после первых успешных дебютов в литературе он несколько лет ничего не печатал из своих прозаических произведений.
Гимназию Бунин так и не кончил, некоторое время он жил на хуторе у родителей, колеблясь в выборе профессии. Разорение семьи чувствовалось все сильнее и сильнее, и юноша решил уехать из родного дома. Вначале он поселился в Харькове у брата, затем переехал в Орел, работал в местной газете, служил в земстве в. Полтаве. Именно к этому времени и относится появление его первых, значительных для развития его творчества, произведений в печати. В эти годы Бунин “усердно учился, писал, ездил, ходил по Малороссии”, и эти странствия надолго: сохранились в его памяти и отражены в ряде его рассказов, в частности в рассказе “Лирник Родион” (в первой редакции он назывался “Псальма”), проникнутом любовью к украинскому народу, восхищением врожденной его одаренностью. В пору странствий Бунина по Приднепровью, говоря его же словами, он “был влюблен в Малороссию, в ее реки, в ее села и степи, жадно искал сближения с ее народом, жадно слушал песни и душу его”.
Трудные годы, годы нужды и исканий прошли, литературная судьба Бунина складывалась счастливо, критика относилась к нему уважительно, его именовали “певцом осени, грусти и дворянских гнезд”, отдавали должное прекрасному русскому языку его рассказов.
Его произведения на темы современной ему русской жизни, при всей их непосредственной художественно-впечатляющей силе, не так-то легки для обобщенно-теоретического понимания: “Антоновские яблоки”, “Золотое дно”, “Деревня”, “Суходол”, “Ночной разговор”, “Веселый двор”, “Худая трава” и другие. Это относится и к произведениям, отражающим многочисленные поездки писателя по свету, его критические раздумья о судьбах буржуазной цивилизации: “Братья”, “Господин из Сан-Франциско”, “Сны Чанга”.
Известности и репутации Бунина на родине сильно повредила его эмиграция и долгая, до самой кончины, жизнь на чужбине, во Франции. Отъезд из Одессы в 1920 году был его глубокой ошибкой. Бунин не принял Октябрьской революции 1917 года и позднее не понимал коренных изменений в мире, которые она вызвала. Тут он был слишком “дворянином”, слишком привязан к старому и видел вокруг себя только анархию и разрушение всего, что было создано трудами многих поколений. За границей в первые годы он даже позволил Себе ряд недоброжелательных публицистических выступлений против Советов. Его творчество определенно переживало кризис. Новых читателей он не приобрел. Не могло существенно исправить положение и присвоение ему в 1933 году Шведской академией наук международной Нобелевской премии. За границей от тосковал по родине, старался писать на русские темы по памяти. Изобразительное мастерство его как художника не потускнело. Он создал ряд интересных и значительных произведений: рассказ “Митина любовь”, отчасти автобиографическую повесть “Жизнь Арсеньева”, серию рассказов о любви “Темные аллеи”. Однако новых проблем он в них не поставил, он лишь мастерски продолжил, в свете углубленного жизненного опыта, прежние темы своего творчества.
Следует воздать должное Бунину, что он в годы Великой Отечественной войны против гитлеровской Германии, когда советский народ мужественно спасал Россию и все человечество от порабощения, чувствовал себя патриотом, помогал силам французского Сопротивления и не запятнал себя, как некоторые другие эмигранты (Мережковский, 3. Гиппиус), сотрудничеством с немцами;
наоборот, Бунин отмежевался от них. Писатель радовался успехам Советской Армии и после войны помышлял вернуться на родину. Но, к сожалению, этого не сделал— сильны оказались прежние предрассудки, какая-то оставшаяся внутренняя двойственность, дурное влияние эмигрантского окружения. А вместе с тем его глубоко правдивые, высокохудожественные произведения, проникнутые любовью к русским людям и русской природе, все больше и больше становились известными после войны в нашей стране. И в настоящее время Бунин предстает в нашем сознании пусть по-прежнему только как бытописатель дореволюционной России, но все же как крупнейший русский реалист, несомненно классический писатель, которого любят миллионы читателей.
Бунин при жизни производил на окружающих впечатление нелегкого, строптивого человека, по убеждениям какого-то старорежимного, закосневшего в своем “дворянстве”, обычно высказывающего свои мнения в парадоксальной, резкой и непреклонной форме. Что-то из этих черт угадывается на некоторых его портретах: несколько франтовато одетый, холодно-сдержанный, с жилистой шеей и гордыми поворотами головы, он всегда как бы готовится к спорам и властным взглядом требует согласия с собой.
Нежно любимого Чехова, этого предельно лаконичного стилиста, он, упрекал в том, что тот пишет слишком “жидко”, а его пьесы считал просто “малоудачными”; всемирно известного гения русского романа, аналитика психологических тайн и загадок человеческой души Достоевского он до конца жизни считал “плохим” писателем. Новейших поэтов, искавших путей к революции и воспевших ее, Брюсова и Блока, безоглядно причислял к “декадентам”.
Чтил всегда только одного Льва Толстого, о котором написал за границей очерк “Освобождение Толстого” с очень сложным и весьма спорным толкованием духовных исканий писателя, чтил с годами все больше и больше Лермонтова, особенно его “Тамань”. В гоцентрическом сознании Бунина, кажется, "ни для кого, кроме него самого,,не оставалось места. Конечно, такая несовместимость с другими была не простой причудой натуры, а своеобразной формой осознания писателем своего неповторимого творческого “я”, а иногда и проявлением изестной исторической и классово-дворянской ограниченности. Не постесняемся сказать об этом прямо.
Но часто получалось так: Бунина с раздражением поругивали не только М. Горький, действительно видевший недостатки писателя, но и тогдашние либеральствовавшие буржуазные критики, почитавшие себя столпами прогресса. Бунин им казался “отсталым”, не умеющим шагать в ногу со временем. Отчасти и в самом деле какими-то архаическими, опоздавшими родиться выглядели главные мотивы его. произведений: о разорении русского поместного дворянства, обнищании деревни, забитости, темноте и жестокости мужиков. Его творчество вселяло чувство безрадостности, бесперспективности русской жизни. Бунин никаких выходов не подсказывал и сам их, видимо, не знал. А его рассказы-притчи о пострадавших народных праведниках (“Иоанн Рыдалец”, “Аглая”) еще больше вселяли отчаяние. Даже с юмором написанные рассказы “Мирская, слава”, “Божье древо” не могли разрядить тоски, ибо,со всей очевидностью становилось ясно, как примитивно стремится утешить себя народ, какими шарлатанами бывают его знахари-утешители.
Все в творчестве Бунина, однако, было гораздо сложнее, чем казалось многим на первый взгляд.
Входил в литературу Бунин медленно. Хотя рассказ “На край света” об обездоленных крестьянах-переселенцах хвалил “сам” Скабичевский, популярный народнический критик. Долгое время Бунин известен был только как стихотворец. Бунина-прозаика по-настоящему заметили с “Антоновских яблок”, с которых начинается его классическая проза. Первоначально его стихотворения напоминали Никитина, Надсона с модной тогда сострадательной ноткой, а потом “чистых” лириков: Фета, Полонского, А. Майкова, и сам Бунин был не прочь иногда побравировать: он поэт только для избранных. В эпоху символистов и позднее футуристов такая позиция казалась уже обветшалой. Не многие тогда заглянули во внутреннее строение “банального” стиха Бунина и увидели его богатые ритмы и образы, вбиравшие в себя живые впечатления и трепеты современной мысли.
Только самые зоркие современники, Чехов и затем в особенности Горький, усмотрели в Бунине, при всей его противоречивости и уязвимости, настоящего писателя-реалиста, первоклассного стилиста, у которого никому не зазорно поучиться. Всяческое отстаивание Буниным добротного реализма, его славных традиций тогда, когда от реализма стало модой отказываться, является важнейшей заслугой писателя. Горький указывал, что за Буниным есть своя, никем еще не учтенная правда о русской жизни. Изымите Бунина из русской литературы, и она потускнеет, что-то утратит от своей прославленной честности и высокой художественности. И Куприн говорил, что Бунин “приобщен ко всем идеалам русской литературы”.
Весь вопрос только в том, как он к ним приобщен. Самые расхожие формулы, которыми еще старое, дореволюционное литературоведение определяло общественные позиции Бунина, которые повторялись до последних дней, гласили, что Бунин—певец осени и грусти, “дворянских гнезд”, что он “помещик”, испугавшийся революции 1905 года, не сумевший разглядеть борющегося крестьянства. Во всем этом было много правды. Это и придавало Бунину какой-то старомодный вид и как бы объясняло раздражающий характер его суждений о людях и событиях. Но это была еще не вся правда о писателе.
Самого Бунина возмущали такие односторонние определения характера его творчества, явные “искажения” его мировоззрения. Он был против навязываемого ему пессимизма, мнения о сгущении красок при изображении народа. В одном из газетных интервью он с жаром рассеивал “подозрение” в том, что характер его произведений о мужике вытекает из того, что он сам “барин”. Бунин говорил, что он “никогда в жизни не владел землей и не занимался хозяйством” и “никогда не стремился к собственности”: “Я люблю народ и с не меньшим сочувствием отношусь к борьбе за народные права, чем те, которые бросают мне в лицо “барина”.
Долгое время и позднее эти формулы как бы подсказывали видеть в Бунине только “выразителя”, “представителя” интересов разоряющегося дворянства. Но Бунин умел подниматься выше предрассудков сословия, отражать жизненные процессы в большей широте, чем позволяли узкокастовые интересы.
Требуют некоторых пояснений эти традиционные утверждения о так называемом помещичестве Бунина. Часто цитируются слова Горького, сказанные при первом знакомстве с Буниным в 1899 году на набережной Ялты в присутствии Чехова: “Вы последний писатель из дворянства, которое дало свету Пушкина, Толстого”. Писатель из дворян стал редкостью, вот сошлись три разных по происхождению писателя: из “народа” Горький, “разночинец” Чехов и “дворянин” Бунин. Но только будущее творчество должно было показать, дорожит ли писатель дворянством. Начинающим был и почти однолеток с ним Горький...
Бунин любил вспоминать, что из их рода вышла известная поэтесса пушкинских времен Анна Бунина, что отец Жуковского, А.. И. Бунин, им родня, что Бунины были в родстве с Киреевскими, из рода которых вышли известные славянофилы Иван и Петр Киреевские. Но ничего “династического” при этом Бунин не выстраивал, это была чисто анкетная справка. Приятно было сознавать эти далекие родственные связи. Самое же главное было в том, что Бунин чувствовал: он принадлежит к “сословию” писателей.
То, что Бунин родился в дворянской семье, имело, конечно, большое значение для его мировоззрения. Дворянские предрассудки у Бунина хорошо видны в уверениях, что в прежние времена склад жизни среднепоместного дворянина имел много общего со складом жизни достаточного мужика (“Суходол”, “Жизнь Арсеньева”) Много у него есть сцен, воспевающих упоение в труде, когда, например, мужики, с цепами на молотьбе и наблюдающий за ними у.дверей риги помещик-хозяин как бы одинаково втянуты в ритм слаженной работы. Тут есть умиление идиллией классового мира. Есть натяжки в тех сценах, где крепостные влюбляются в помещиков и истаивают в своем чувстве. И господа в свою очередь переживают страстные увлечения крепостными красавицами. Конечно, в жизни всякое возможно, но как программа понимания общественных взаимоотношений такая идиллия несостоятельна.
Но в целом позиции Бунина как писателя не сводимы к защите всего “дворянского”. В том же “Суходоле” изображаются и дикие проявления крепостничества, и поэтому односторонней идиллии все же не получалось. Помещики без “арапников” не садились за стол — так невежественны и горячи были друг с другом и со слугами. Отца Наталии, молочной сестры помещика, жившей в барском доме на положении родни, сослали в солдаты, а мать-птичница умерла от страха наказания, когда град побил индюшат. Барин, красавец офицер Петр Петрович, искалечил жизнь полюбившей его Наталии.
Полную нежизнеспособность барства в сложных современных условиях Бунин изобразил в рассказах “Золотое дно”, “Князь во князьях” и других. Он показал распад дворянских приличий, законов гостеприимства, галантности в рассказах “Последний день”, “Дело корнета Елагина”.
Хотя Бунин иногда тщеславился своей “голубой кровью”, род их уже разорился, семья обеднела, его детство прошло на хуторе Бутырки под Ельцом, в “подстепье”, посреди хлебов. С ранних лет Бунин проникся уважением к труду крестьян и испытал “на редкость заманчивое желание быть мужиком”. Он хорошо знал жизнь и заботы народа. Сама его личная жизнь напоминала жизнь трудящегося разночинца с ее вечными нехватками. Сначала скитания по Руси, потом служба статистиком-секретарем в Полтаве, журналистом в Орле.
Он пережил увлечение народничеством, толстовством и даже чуть не “перестрадал”, то есть не попал под арест за связь, с сектантами.. В 1889 году в Харькове под влиянием сосланного туда старшего брата Юлия он оказался. в кружке, “завзятых радикалов” (то есть, конечно, чисто либерально-народнического толка).
В 1892 году Иван Алексеевич Бунин, живший тогда в Полтаве, собрался поехать в Москву Но поездка не состоялась
К тому времени Бунин был уже профессиональным литератором начиная с 1887 года его стихи публиковались в петербургских журналах, в 1891 году в издании газеты “Орловский вестник” вышел его первый сборник “Стихотворения” Как прозаик, Бунин был тогда еще не известен широком\ кругу читателей первый его большой рассказ появился в печати лишь в 1893 году на страницах журнала “Русское богатство”. Впрочем, были и более ранние рассказы (“Первая любовь”, “Федосевна”), но они печатались на страницах “Орловского вестника” и, разумеется, не могли быть достоянием всероссийского читателя.
Первая встреча писателя с Москвой произошла в начале 1894 года. Остановится Бунин в “меблированных комнатах” Боргеста, неподалеку от Никитских ворот, и прожил там около месяца
В этот приезд Бунин познакомился с Л Н Толстым Философским учением Л Н. Толстого Бунин был некоторое время увлечен Стремясь к “опрощению”, он даже учился бондарному ремеслу. Однако толстовство не нашло сколько-нибудь значительною отражения в его творчестве Самих же толстовцев, колонии которых он посещал, Иван Алексеевич называл впоследствии “совершенно несносным народом”
Вот как рассказывает о своей первой встрече с Толстым Иван Алексеевич Бунин: “Бунин^ Это с вашим батюшкой я встречался в Крыму? Вы что же, надолго в Москву? Зачем? Ко мне? Молодой писатель? Пишите, пишите, если очень хочется, только помните, что это никак не может быть целью жизни... Садитесь, пожалуйста, и расскажите о себе...”
В воспоминаниях о Толстом рассказывается о посещении Хамовников, о прогулке по Девичьему полю, о последней, случайной встрече писателей на Арбате.
Первые московские впечатления нашли превосходное воплощение в повести “Лика”, являющейся частью во многом автобиографического романа “Жизнь Арсеньева”, законченного Буниным уже в 30-е годы. “Огромная, людная, старая Москва,—вспоминает писатель,—встретила меня блеском солнечной оттепели, тающих сугробов, ручьев и луж, громом и звоном конок, шумной бестолочью идущих и едущих, удивительным количеством тяжко нагруженных товарами ломовых розвальней, грязной теснотой улиц, лубочной картинностью кремлевских стен, палат, дворцов, скученно сияющих среди них золотых соборных маковок. Я дивился на Василия Блаженного, ходил по соборам в Кремле, завтракал в знаменитом трактире Егорова в Охотном ряду. Там было чудесно: внизу довольно серо и шумно от торгового простонародья, зато наверху, в двух невысоких зальцах, чисто, тихо, пристойно,—даже курить не дозволялось,—и очень уютно от солнца, глядевшего в теплые маленькие окна откуда-то с надворья, от заливавшейся в клетке канарейки...”
В следующие свои приезды И. А. Бунин познакомился со многими другими литераторами той поры — с В. Я. Брюсовым, А. П. Чеховым, Н. Н. Златовратским, И. А. Эртелем, К. Д. Бальмонтом. “В Москве Бунин и Перцов,—записал в дневнике в начале 1900 года Брюсов,—с Буниным виделся раза три. Он гораздо глубже, чем кажется. Иные размышления его о человечестве, о древних египтянах, о пошлости всего современного и позоре нашей науки — даже сильны, производят впечатление. В жизни он, кажется, очень несчастен”.
“Брюсова,—писал Бунин,—я узнал еще в студенческой тужурке. Поехал к нему в первый раз с Бальмонтом. Он жил на Цветном бульваре, в доме своего отца... Мы Брюсова в тот день не застали. Но на другой день Бальмонт получил от него записку: “Очень буду рад видеть Вас и Бунина,—он настоящий поэт, хотя и не символист”.
Иван Алексеевич Бунин всегда стоял на позициях реализма и был противником модернистских влияний в литературе.
Поэтический дар Бунина быстро мужал, критика неоднократно отмечала его лирический талант, свежесть его поэзии, точность образов. По достоинству оценил бунинские стихи и такой строгий критик, как Л. Н. Толстой. М. Горький вспоминал отзыв Льва Николаевича о Бунине (речь шла о написанном в 1889 году стихотворении “Не слышно птиц. Покорно чахнет...”, опубликованном в 1898 году.—Лег.):
“— Недавно прочитал где-то стихи:
Грибы сошли, но крепко пахнет В оврагах сыростью грибной...
— Очень хорошо, очень верно!”
В 1901 году в московском издательстве символистов “Скорпион”, фактическим руководителем которого был Валерий Брюсов, вышел первый большой сборник стихотворений Бунина “Листопад”, удостоенный Пушкинской премии. На этом временное содружество Бунина с символистами закончилось. бунин вспоминал, что со “Скорпионом” он “очень скоро разошелся, не возымев никакой охоты играть “со своими новыми сотоварищами в аргонавтов, в демонов, в магов и нести высокопарный вздор...”.
Знакомство Бунина с Чеховым состоялось еще в 1896 году. Дружба их крепла год от года. Иван Алексеевич ездил к Чехову в Крым, посещал его на московской квартире, иногда подолгу гостил у него. В одном из писем Бунину Куприн замечает: “...Я вижу, что в доме Чеховых тебя все очень любят”.
В конце октября 1903 года Бунин снова побывал в Москве у Чехова (Петровка, 19). В присутствии Антона Павловича, его жены Ольги Леонардовны и автора “Детей Ванюшина” драматурга С. А. Найденова он читал свой перевод байронов-ского “Манфреда”. От О. Л. Книппер-Чеховой Бунин узнал о том, что Антон Павлович закончил свою новую пьесу “Вишневый сад”.
С Чеховым в конце 1903 года Бунин встречался очень часто: “Ежедневно по вечерам я заходил к Чехову, оставался иногда у него до трех-четырех часов утра, то есть до возвращения Ольги Леонардовны домой... и эти бдения мне особенно дороги”. Писателям было о чем поговорить в эти долгие зимние вечера: они делились планами, обсуждали написанное, вспоминали общих знакомых, беседовали о театре, музыке, живописи. Оба с большим уважением относились к творчеству друг друга. Уезжая для лечения за границу, Антон Павлович наказывал Н. Д. Телешову: “А Бунину передайте, чтобы писал и писал. Из него большой писатель выйдет. Так и скажите ему это от меня. Не забудьте”.
В следующем году Чехова не стало. Смерть его потрясла Бунина. Тяжело переживал он невозместимую утрату. По совету Горького и композитора С. В. Рахманинова Иван Алексеевич вскоре приступил к работе над воспоминаниями о Чехове.
В конце октября 1905 года Бунин снова побывал в Москве. Он поселился в гостинице “Нациоиаль” (ныне улица Горького, 1), а затем переехал в номера Гунста. В Москве писатель стал свидетелем декабрьского вооруженного восстания, видел огромное зарево пылающей Пресни, слышал винтовочные выстрелы, разрывы снарядов. По словам В. Н. Муромцевой-Бу-ниной, жены писателя, он нередко с риском для жизни пробирался по опустевшим улицам в квартиру Горького на Воздвиженке (ныне проспект Калинина).
Знакомится Бунин с Горьким (в 1899 году), Андреевым, Серафимовичем, Телешовым и становится постоянным членом литературного кружка “Среда”. “Бунин,—писал Н. Д. Телешов,—представлял собою одну из интересных фигур на “Среде”. Высокий, стройный, с тонким умным лицом, всегда хорошо и строго одетый, любивший культурное общество и хорошую литературу, много читавший и думавший, очень наблюдательный и способный ко всему, за что брался, легко схватывавший суть всякого дела, настойчивый в работе и острый на язык, он врожденное свое дарование отгранил до высокой степени. Литературные круги и группы, с их разнообразными взглядами, вкусами и искательством, все одинаково признавали за Буниным крупный талант, который с годами рос и креп, и, когда он был избран в почетные академики, никто не удивился, даже недруги и завистники ворчливо называли его “слишком юным академиком”, но и только. Наши собрания Бунин не пропускал никогда и вносил своим чтением, а также юмором и товарищескими остротами много оживления”.
Постоянным членам “Среды” были даны шутливые прозвища. “Иван Бунин,—писал Телешов,—отчасти за свою худобу, отчасти за острословие, от которого иным приходилось солоно, назывался “Живодерка”.
На страницах горьковских сборников “Знание” Бунин выступал систематически. В издательстве “Знание” выходили и отдельные сборники стихов и прозы Бунина. Благотворное влияние Горького сказывалось и на ряде произведений Бунина, написанных им уже в годы реакции. Так, своеобразным откликом писателя на события первой русской революции явилось напечатанное в 1506 году в четырнадцатом сборнике “Знание” стихотворение “Джордано Бруно”, где воспевается мужество, самопожертвование во имя великой цели:
И маленький тревожный человек С блестящим взглядом, ярким и холодным, Идет в огонь. “.Умерший в рабский век Бессмертием венчается.—в свободном!..”
Кроме знаменитых телешовских “Сред”, в Москве с 1886 по 1924 год проходили шмаровинские “Среды” (Большая Молчановка, 25), собиравшие преимущественно художников. Знаток искусства В. Е. Шмаровин вначале жил в Савеловском переулке, а затем переехал на Молчановку. Постоянными участниками его “Сред” были К. Коровин, И. Левитан, Н. Андреев, А. Голубкина, иногда приходили В. Суриков, братья Васнецовы, некоторые артисты, композиторы. Из писателей и поэтов на “Средах” можно было встретить “дядю Гиляя”—Гиляровского, поэтессу М. Лохвицкую, В. Брюсова. Бывал здесь и Иван Алексеевич Бунин. В память об этом участник шмаро-винских “Сред” художник Л. Туржанский, известный пейзажист и анималист, очень редко работавший в портретном жанре, создал в 1905 году исполненный глубокого психологизма, исключительно четкий по рисунку, своеобразный по цветовой гамме портрет писателя.
В 1906 году в жизни Бунина произошло большое событие:
в Москве он познакомился с Верой Николаевной Муромцевой, ставшей с тех пор верной спутницей всей его долгой жизни.
19 октября 1909 года Академия наук вторично присудила Бунину Пушкинскую премию—за сборники стихотворений 1903—1907 годов, а также за мастерские переводы произведении Лонгфелло, Теннисона и Байрона. Правда, премия была неполная—500 рублей. Остальная часть досталась другому писателю—Куприну, за три тома его рассказов. По этому поводу в письме Куприну Бунин писал: “Да, я ужасно рад, что именно мы с тобой разделили премию Пушкина”. 30 октября Иван Алексеевич получил из Петербурга телеграмму, сообщавшую об избрании его почетным академиком “по разряду изящной словесности”.
В конце декабря этого года в одном из частных санаториев близ станции Крюково Николаевской (ныне Октябрьская) железной дороги Бунин присутствовал при открытии “комнаты Чехова”. Артисты Художественного театра готовились торжественно отметить пятидесятилетие со дня рождения Антона Павловича, и Вл. И. Немирович-Данченко просил Бунина принять участие в этих торжествах. Бунин с радостью согласился.
На торжественное заседание, состоявшееся 17 января 1910 года, приехали многочисленные представители московской художественной интеллигенции, актеры, родные и близкие великого писателя. В переполненном зале Художественного театра Бунин читал свои воспоминания о Чехове. “Мое выступление,—писал Бунин впоследствии,—вызвало настоящий восторг, потому что я, читая наши разговоры с Антоном Павловичем, его слова передавал его голосом, его интонациями, что произвело потрясающее впечатление на семью: мать и сестра плакали”.
Через два дня в Московском университете, где проводилось “чеховское утро”, в присутствии профессоров, студентов, литераторов, артистов Бунин вновь читал свои воспоминания, а также рассказ Чехова “В усадьбе”. Кстати, артистический талант Ивана Алексеевича был развит настолько сильно, что К. С. Станиславский неоднократно предлагал ему исполнить роль Гамлета в своей новой постановке шекспировской трагедии.
Бунина — человека и писателя хорошо знали и любили родные Чехова. В эти дни Бунин и Вера Николаевна часто встречались с Ольгой Леонардовной, с племянником писателя, впоследствии известным артистом М. А. Чеховым, с матерью Антона Павловича Евгенией Яковлевной. На протяжении многих лет большая дружба связывала Бунина с Марией Павловной Чеховой. Об этом красноречиво свидетельствует переписка Ивана Алексеевича с сестрой великого писателя.
В течение 1909—1910 годов Бунин с большим напряжением работал над своей новой повестью “Деревня”. Еще в первой половине сентября 1909 года в присутствии Белоусова, Телешова и других литераторов в отдельном кабинете ресторана Большой Московской гостиницы он читал одну из частей “Деревни”. В. Н. Муромцева-Бунина вспоминает, что писатель “приступил к чтению и прочел всю первую часть. Читал он хорошо, изображая людей в лицах. Впечатление было большое, сильное”. 15 ноября 1909 года в московской газете “Утро России” под заголовком “Утро” появился большой отрывок из будущей повести. В августе следующего года Бунин сообщал Горькому о своей работе над “Деревней”: “В Москве я писал часов по пятнадцати в сутки, боясь оторваться даже на минуту, боясь, что вдруг потухнет во мне электрическая лампочка II сразу возьмет надо мной полную силу тоска, которой я не давал ходу только работой. А потом это напряжение привело меня к смертельной усталости и сердечным припадкам до ледяного пота, почти до потери сознания... Повесть я кончил...”
О поистине титанической работе Бунина над “Деревней” много лет спустя вдова писателя Вера Николаевна говорила в одном из писем: “Мы жили вдвоем в нашем особнячке в Столовом переулке. Иван Алексеевич по 12 часов в день писал “Деревню”, вторую часть, никого не видел, только по вечерам мы ходили гулять по переулкам”.
19 сентября 1910 года на очередной “Среде” у Телешова Бунин снова читал свою теперь уже законченную повесть о жизни русской деревни эпохи революции 1905—1907 годов.
События, описываемые в повести “Деревня”, начинаются еще со времен крепостного права, а заканчиваются уже после русской революции 1905 года, в период реакции, последовавшей за ней. Зарождение капитализма в русской деревне Бунин с присущим ему талантом заклеймил в колоритном образе сельского кулака Тихона Красова. В изображении писателя русское крестьянство начала XX века почти обречено на вымирание. Недаром тогдашняя критика нередко упрекала Бунина в “сгущении мрачных красок”.
Создав правдивые картины жизни русской деревни, писатель, однако, не смог показать в ней новое, живое, способное изменить жизнь к лучшему. Так, Бунин с издевкой изображает Дениску, который хранит революционные брошюры вместе с бульварными и лубочными изданиями. Бунин этим как бы подчеркивает его безграмотность, невежество.
Критик-марксист В. В. Боровский положительно оценил художественные достоинства “Деревни”. Но в очерке “И. А. Бунин” (1911) он прямо указывал на одностороннее изображение крестьянства в “Деревне”: “...несмотря на несомненное глубокое проникновение в жизнь деревни, на большое знание этой жизни и тонкую наблюдательность автора, несмотря на все это, невольно возникает вопрос: верно ли все-таки Бунин изобразил деревню, полную ли картину ее дал он, не нарисовал ли он односторонний образ ее, который, именно благодаря своей односторонности, приближается к карикатуре?”
Здесь уместно вспомнить и слова Горького из его письма В. Брюсову (1901 год), где он пишет об аполитичности Бунина: “...не понимаю, как талант свой, красивый, как матовое серебро, он не отточит в нож и не ткнет им куда надо”.
В письме Амфитеатрову Горький назвал “Деревню” “первоклассной вещью”, а в письме к самому Бунину писал: “...серьезные люди скажут: “Помимо первостепенной художественной ценности своей, “Деревня” Бунина была толчком, который заставил разбитое и расшатанное русское общество серьезно задуматься уже не о мужике, не о народе, а над строгим вопросом—быть или не быть России? Мы еще не думали о России,—как о целом,—это произведение указало нам необходимость мыслить именно обо всей стране, мыслить исторически”. Бунин, в свою очередь, писал Горькому: “Если напишу я после “Деревни” еще что-нибудь путное, то буду обязан этим Вам, Алексей Максимович”.
В конце 1910 года в Книгоиздательстве писателей в Москве знаменитая повесть Бунина “Деревня” вышла отдельной книгой.
Иван Алексеевич Бунин, проведший значительную часть своей жизни в путешествиях, не имел в Москве постоянного места жительства. Приезжая в Москву в 1910—1913 годах, он обычно останавливался у родственников жены в Столовом переулке. Временами жил у своего старшего брата Юлия Алексеевича в Староконюшенном переулке, 32. В этом доме помещалась редакция журнала “Вестник воспитания”, которым руководил Ю. А. Бунин.
27 октября 1912 года писательская Москва торжественно отмечала двадцатипятилетие творческой деятельности И. А. Бунина. В тот памятный день Иван Алексеевич получил много теплых поздравительных писем и телеграмм от почитателей и друзей, в том числе послания от писателей Андреева, Куприна, Мамина-Сибиряка, артистов Шаляпина, Качалова, Москвина, композитора Рахманинова. С далекого острова Ка-при пришло письмо от Максима Горького: “И проза ваша и стихи с одинаковою красотою и силон раздвигали перед рус-гким человеком границы однообразного бытия, щедро одаряя его сокровищами мировой литературы, прекрасными картинами иных стран, связывая воедино русскую литературу с общечеловеческим на земле”.
Чествования проходили в Московском университете. Там состоялось заседание Общества любителей российской словесности. Юбиляра приветствовали в Литературно-художественном кружке и у Телешова. В Литературном музее хранится приветственный адрес, врученный Бунину от “Среды”):
“Поэт, проникший в тайны родной природы, познавший и полюбивший скорбную душу бедной, нищей деревни,—
Художник, никогда не изменявший правде жизни и напоивший печальную правду великой красотою,—
Писатель самобытный и простой, трогательно сдержанный и яркий, как сама жизнь,—
сберегающий дорогие заветы родного слова и всегда оригинальный, сохранивший для нас святые воспоминания о богатырях духа и слова, уже ушедших от нас, и поистине современный,
Иван Алексеевич, Вы дороги нам. Вы нужны нам, как все то, что помогает благословить и утвердить жизнь в той религии радости, которая сделает для нас землю прекрасным садом.
Вот те слова, которыми мы хотели определить Вашу значительную роль в русской литературе. А теперь нам хотелось бы сказать от искреннего сердца, как любим мы Вас, нашего дорогого товарища и друга нашей “Среды”. Ваш сегодняшний праздник, Иван Алексеевич, вместе с тем и общий наш праздник”.
Под этим адресом поставили свои подписи 58 человек. Среди них Н. Телешов, С. Дрожжин, А. Грузинский, П. Сакулин. В. Смидович-Вересаев, и другие.
После юбилея Бунин уехал на Капри. В Москву он вернулся лишь весной 1913 года. Из письма Горькому, написанного 14 мая, видно, что Бунин был “огорчен футуристами”, высмеивал символистов, в част<