https://ficbook.net/readfic/541718
Направленность: Слэш
Автор: sulfur. (https://ficbook.net/authors/60709)
Фэндом: EXO - K/M
Пейринг или персонажи: luhan/jongin, Лухан, Кай
Рейтинг: R
Жанры: AU, ER (Established Relationship)
Предупреждения: OOC, Кинк
Размер: Мини, 4 страницы
Кол-во частей: 1
Статус: закончен
Описание:
Никогда человеческая нагота так не пленяет Лухана, как перед опусканием кисти, вобравшей идеальное количество туши, на чистую и непорочную кожу. Последняя, по его мнению, является самой лучшей бумагой: искренней, податливой, правдиво отвечающей на прикосновения.
Посвящение:
Для Тинкер.
Публикация на других ресурсах:
Уточнять у автора/переводчика
Примечания автора:
Фик по мотивам фильма “The Pillow Book”. Написано немного сложновато, насыщенно образами, но если кто видел фильм, то поймет, что иначе никак.
Это недокинк, и юст. Кажется, я справилась с поставленной задачей хреново, но я честно старалась. В процессе написания десять раз хотела выброситься в окно, так как писалось не то, что думалось, но в итоге мне все равно нравится не смотря ни на что.
Обложка фика собственного авторства - https://i.imgur.com/AaoaC.jpg
Палочки благовоний тлеют: их ароматный дым тонкими струйками уходит вверх, скользит по потолку и наполняет собой комнату. Маленькие круглые свечи горят в прозрачных рюмках, используемых вместо подсвечников; их пламя не колеблется – стоит вертикальными каплями на чернеющих фитилях.
Пахнет свежей разведенной тушью – запах едва заметно отдает сливой. Он неповторим, как это всегда бывает с чем-либо, приготовленным по одному рецепту разными мастерами, и ощутим: висит в воздухе спутанным с другими ароматами клубком.
Тонкая кисть опускается в черную жидкость в каменной чаше, и тушь взбирается по соболиным ворсинкам наверх, словно по спасательному канату. Лухан – полностью обнаженный – пристально наблюдает за этим действом, затаив дыхание.
Ощущение таинственности витает в полумраке комнаты. Чонин лежит спиной кверху на белоснежной простыне, при свете свечей окрашенной в желтые оттенки.
Никогда человеческая нагота так не пленяет Лухана, как перед опусканием кисти, вобравшей идеальное количество туши, на чистую и непорочную кожу. Последняя, по его мнению, является самой лучшей бумагой: искренней, податливой, правдиво отвечающей на прикосновения.
Мгновение до столкновения корабля с айсбергом не передаст и десятой доли эмоций, с которыми кисть преодолевает расстояние от невидимой точки в воздухе до живого пергамента. Кажется, в эту секунду замирают два сердца: того, кто пишет, и того, на ком пишут. Останавливаются планеты, приковав взгляды к двум телам на кровати.
Легкое касание, словно взмах дирижерской палочки, и вот слова текут, как музыка, как симфония души, превращаясь в предложения. И небесные тела позволяют себе за один миг пройти больше обычного, поспевая за черными словами, появляющимися на коже.
Лухан ведет кистью, словно та продолжение руки, а в руке собран весь смысл того, что он хочет сказать. Он не просто пишет по Чонину, выводя на его спине иероглифы, а разговаривает с ним. Словами, язык которых таинственен и обворожителен, окутанный призраками многовековой истории. Чонин старается их понять – подсознательно, кожей, впитывающей иностранные знаки, но китайский всегда был для него сложен.
Зато просты чувства.
Некоторые предложения Лухан пишет непрерывной линией; какие-то слова выводит крупно, иные – мелкой бисерной россыпью. Где-то нажимает на кисть, и иероглифы получаются объемными, акцентированными, в других местах едва касается кожи кончиком каллиграфического инструмента. Иногда он останавливается, чтобы макнуть кисть в тушь, задумывается и выводит пальцем на коже слова, как бы примеряясь.
Чонин лежит расслабленно, превращаясь в живую, наполненную смыслом книгу. Комната и то, что в ней происходит, кажется эфемерным.
— Что ты пишешь? – спрашивает Чонин, упираясь боком лица в подушку.
— Я пишу о тебе, – отвечает Лухан, наклоняясь вперед и целуя сначала чистую кожу между написанным, а затем и отдельные – его любимые – иероглифы.
Тушь горькая на вкус, но пишущий не чувствует в ней ни сажи, ни смол. Он вкушает смысл слов – сладкий, наполненный чувствами.
Где же ты был раньше, думает Лухан, прикасаясь к бархатной коже юного тела. Он истратил столько сил, марая обычную бумагу – грубую, молчаливую – когда мог давно сотворить свой шедевр. Написать свои чувства на самом объекте любви – единственный в мире экземпляр, недоступный для чужих глаз. Личный.
Чонин довольно улыбается – половина улыбки тонет в мягкой подушке – и подносит к глазам свою руку, рассматривая иероглифы. Они красивые, ровные, словно нанизанные на негнущуюся проволоку. Лухан прерывает поцелуи, откладывается кисть и прижимается к спине лежащего перед ним парня.
Чонину такая тяжесть приятна. В комнате, до этого лишь душной, становится жарко.
— Что здесь написано? – спрашивает Чонин, взглядом указывая на свою исписанную руку.
Руки Лухана чертят две короткие дорожки прикосновений с обоих боков исписанного тела. Чонин замирает в предвкушении и довольно закрывает глаза, когда его целуют в ухо.
— Я хочу слышать твое дыхание, – приглушенно читает Лухан, ведя пальцем по коже. — Оно как успокаивающий ветер, гуляющий в зарослях молодого бамбука. Я хочу слышать, как ты произносишь мое имя, когда мы занимаемся любовью на мятой траве. Я хочу вечно слушать тебя.
Чонин вздрагивает, когда Лухан целует его в шейные позвонки и отстраняется – он слился с писателем в единое теплое целое, и теперь испытывает холод одиночества. Он чувствует, как его тянут рукой за плечо, и позволяет перевернуть себя на спину, попутно смазывая не до конца высохшую тушь.
Лухан, с блеклым отпечатком иероглифов на своем теле, высоко стоит на коленях, не касаясь Чонина – возбужденного, готового отдаться в любой момент. Раскрыться на нужной странице, как книга, захватить внимание читателя, погрузить в себя.
Чонин касается щеки Лухана, вытягивая одну руку вперед. Писатель берет её в свою руку и покрывает ладонь короткими поцелуями.
— Мягкая кожа, словно сливы шелковый лепесток, – продолжает Лухан, ведя пальцем по своей груди и животу, следуя за призраками слов. — Вдыхаю аромат её. Безумен я или пьян? Тело твое, словно алкоголя напиток – готов испить до конца.
Взгляд Чонина говорит больше, чем он мог бы выразить словами: испей меня, прочитай меня, испиши меня, возьми-меня-сейчас-же-грубо-словно-не-оправдавшую-ожиданий-повесть. И, словно услышав его внутренний голос, огни свечей требовательно колышутся, пританцовывая тенями на телах – да, испей его, прочитай и испиши.
Кисть с тушью снова оказывается в руке. Лухан меняет положение, оказываясь между ног Чонина, которые тот по собственной воле расставляет шире, и упирается свободной рукой в кровать. Их пенисы соприкасаются, заставляя Чонина вздрогнуть и сделать вдох приоткрытым ртом. Он приподнимает колени, внутренней стороной бедер прижимаясь к Лухану.
Ему жарко, но он хочет, чтобы было еще жарче, и потому смотрит на Лухана заискивающе, взглядом умоляя того бросить горящую спичку в их готовые воспламениться тела. Но писатель лишь ухмыляется, пока в его зрачках пляшут отблески свечей.
Чонин охает от неожиданности, подаваясь грудью вперед, когда холодная кисть касается темной бусины соска. Он выгибается дугой, мычит что-то невразумительное и кусает свой мизинец, когда писатель, не отрывая кисти от тела, обводит языком второй сосок.
— Лухан, пожал… – начинает умолять Чонин, но его горячие, пересохшие губы накрывает поцелуй.
Пиши на мне, пиши во мне, просит лежащий парень взглядом из-под полуопущенных ресниц.
Лухан не позволяет себе портить любимое тело, вдоль и поперек пропитанное письменным выражением своих чувств. Общим смыслом их отношений, словами, которые лишний раз не произносишь вслух, чтобы они не потеряли значимость. Он никогда не оставляет видимых отметин и царапин, сдерживает себя, чтобы не украсить шею Чонина засосами; всегда осторожен, нежен, словно раскрасневшийся парень в его руках может превратиться в пыль.
А Чонин и хочет обратиться в прах; стонет от невозможности усмирить свое влечение, прижатый к смятой постели и страстно сжимает ягодицы Лухана, пока языки парней в тысячный раз исследуют друг друга.
Сегодня по плану они должны написать очередную главу книги их отношений, только это и ничего более. Само по себе подобное является для обоих интимным. Чонин знает это, и все равно просит большего. Но Лухан строго разделяет ночи с Чонином-книгой и Чонином-возлюбленным, что не мешает ему тереться своим пенисом о возбужденный член исписанного иероглифами парня.
Лухан резко отстраняется от разгорячившегося тела, откладывая в сторону кисть. Чонин прерывисто дышит, недовольно ерзая на кровати и не зная, куда себя деть. К его лбу прилипли мокрые пряди волос. Лухан целует сначала крайнюю плоть пениса Чонина, затем, улыбаясь, наклоняется вперед и целует парня в лоб.
Он идеальный, думает писатель, еще раз окидывая взглядом красиво выведенные на коже иероглифы. «Моя муза, моя книга, моя любовь», – говорит Лухан сам себе, вставая с кровати и задувая одну за другой свечи. Чонин же думает, что его писатель – бесчувственный, если спокойно, и не в первый раз, оставляет парня лежать в подобном состоянии. Но не менее любимый, добавляет он к своим мыслям, размазывая в полутьме по пальцам теплый воск.
Чонин стоит под струями холодного душа, усиленно водя рукой по всей длине члена, наблюдая за черными разводами туши, утекающими в водосток. Иероглифы смываются, исчезают с тела, но парень чувствует, что они отпечатались под кожей, словно писались через кальку.
Красиво. То, что парни чувствуют друг к другу, и то, как они это выражают. Даже очень красиво, думает Чонин.
Простынь, всю в черных разводах, они сжигают на заднем дворе дома, как до этого сжигали десятки других ночных историй, впитавшихся в структуру ткани. Их не было смысла стирать: простынь – белая, непорочная – могла только один раз в своей жизни стать свидетелем подобной летописи чужой страсти.
Лухан обнимает Чонина сзади, вдыхая запах мокрых волос.
— Ты знаешь, что завтра уже наступило? – спрашивает писатель.
— И что бы это могло значить?
— А то, что теперь мы можем заняться написанием книги совсем другого характера и совсем другой кисточкой, - говорит Лухан, не скрывая ухмылки. — Надеюсь, ты будешь много-много раз выкрикивать имя автора.
— Только если автор будет хорошо сочинять, - отвечает Чонин, обеими буками поглаживая бедра сзади стоящего Лухана.
Они вдвоем наблюдают, как быстро сгорает ткань, и как улетают вверх, в ночное небо, красные тлеющие искры.
Не забудьте оставить свой отзыв: https://ficbook.net/readfic/541718