Описание Уральского рыболовства a

ВВЕДЕНИЕ

По самой сущности предмета, исследование которого поручено мне, как сами изыскания мои, так и отчет о них распадаются на четыре главных отдела:

1) На исследование естественных условий реки Урала и прилегающей к ней части моря, которые существуют в настоящее время, и тех изменений, которые они претерпели в недавнее время или и теперь еще претерпевают.

2) На естественно-исторические заметки о рыбах, живущих в Уральских водах.

3) На описание существующих в Уральских водах видов рыболовства, с означением употребляемых на них способов и орудий лова, способов хранения и приготовления рыбы и выделки из нее продуктов, найма рабочих, наконец, внутренней продажи, то есть того, как рыба и получаемые из нее продукты переходят от ловцов в руки торговцев, для внешнего уже сбыта, одним словом – описание Уральского рыбного хозяйства.

4) На статистику Уральского рыболовства в тесном смысле этого слова, т. е. результаты Уральского рыбного хозяйства, как то: ежегодные уловы за сколь возможно длинный ряд годов, как общие, так и по различным видам рыболовства; распределение уловов между казаками; цены на продукты рыболовства и пути их сбыта; наконец сумма дохода, доставляемого Уральским рыболовством, а также и ежегодные на него расходы*.

I. ЕСТЕСТВЕННЫЕ УСЛОВИЯ УРАЛА И ПРИЛЕГАЮЩЕЙ К НЕМУ ЧАСТИ МОРЯ

Река Урал на всем протяжении своем, от Уральска до Гурьева, течет по ровной глинистой степи нешироким руслом, имеющим в верхней части не более 50-ти сажень, у Гурьева же в обыкновенную воду до 80, а при половодье до 100 сажень ширины. На всем этом пространстве она принимает в себя, с правой стороны, лишь две реки: одну, впадающую у самого Уральска, — Чаган, другую – того же имени, но еще гораздо меньшую, у Чаганской станции, в 34-х верстах ниже Уральска. С левой стороны не впадает в Урал на этом пространстве ни одной реки. Но зато он выпускает из себя много рукавов, которые, протекши несколько, опять в него же вливаются. Такие рукава Урала называются старицами, как бы потому, что они были некогда главными руслами его. Некоторые из этих стариц имеют только одно сообщение с рекой, другие же два: исток и устье. Эти последние называются полуусыми старицами; через пересыхание одного из соединений их с Уралом они обращаются в простые. Озеровидные расширения этих стариц называются котлубанями. В обыкновенном разговоре смешивают эти старицы с черными речками, под которыми собственно должно понимать реки, текущие из степи в Урал, как, например, Чаган, или текущие по степи и впадающие в озера и топи, как, например, Чижи и Анкаты. Самая значительная из стариц – Сарайчик, отделяющийся от Урала в 2-х верстах выше Сарайчиковской крепости (в 48½ верстах выше Гурьева) и впадающий в него немного повыше Новосорочинского форпоста (в 38 верстах выше Гурьева).

Самый берег Урала нигде не высок. Где глинистая степь подходит к нему, там он ее обмывает и образует яры, которые, однако, и вблизи Уральска редко доходят до 3-х сажень высоты, в нижней же части от крепости Горской обыкновенно менее 2-х сажень. Только в одном месте – у Лбищенского форпоста (в 116 верстах ниже Уральска) небольшая возвышенность степи – бугор, на котором он и построен, обмывается вдающимся коленом Урала и образует яр саженей в пять вышиной. На большей части протяжения Урала он подходит к глинистой степи лишь вдающимися углами своих крутых колен, которых он делает очень много, так как течение его чрезвычайно извилисто. За исключением же этих вдающихся углов, он, на пространстве от Уральска до Зеленовского форпоста (118½ верст выше Гурьева), окаймлен низменной полосой в несколько верст шириной, ежегодно заливаемой и поэтому покрытой богатой травяной растительностью и лесом, состоящим из трех древесных пород: белолиственной ивы (Salix alba L.), осокори (Populus nigra L.) и тополя (Populus alba L.). Лес этот с половины дороги между Гурьевым и Уральском делается совершенно сплошным. Эта низменная полоса, окаймляющая Урал, имеет поверхность чрезвычайно неровную. Она вся изрезана ериками, рытвинами, котлубанями и старицами, которые все более или менее долго сохраняют в себе воду после разлития Урала. Ниже Зеленовского форпоста низменная полоса эта не столь уже резко отличается от остальной степи, ибо, начиная от него, в годы сильных разливов, вся степь на значительную ширину сливается под одну водную скатерть, которая идет вплоть до Каспийского моря. Вода эта скоро стекает, не оставляя по себе других следов кроме растительности более сильной и свежей, чем в части степи, не заливаемой водой, где, как и в приволжской степи, господствуют полыни и солянки, характеризующие сухую не слишком соленую почву, как, например, Anabasis aphylla L. В этой заливаемой части степи нет, как в низовьях Волги, ильменей, которые наливались бы вешней водой и сохраняли ее до следующего года; через нее проходят только несколько углубленные лощины, сохраняющие в себе воду некоторую часть лета. Это – последние следы рукавов, на которые разветвлялся Урал перед своим впадением и которые один за одним пересыхали.

Если проезжать по почтовой дороге из Гурьева в Уральск или обратно, то легко составить себе понятие, что и Урал, подобно Волге, имеет свою нагорную и свою луговую сторону, хотя различие в возвышении обоих берегов и далеко не так значительно, как на Волге. В самом деле везде, где приходится видеть Урал, там правый берег обрывист и крутояр, левый же полог и образует песчаные косы. Но это отношение между обоими берегами лишь кажущееся и зависит от двух следующих обстоятельств: 1) Где правый берег низмен, т. е. где и с правой стороны Урал окаймлен низменной полосой, описанной выше, там, вследствие весенних разливов и упомянутых мной неровностей почвы, дорога была бы очень дурна, а потому и проложена она далее внутри степи, следовательно вдали от Урала. 2) Урал очень извилист; следовательно дорога, не могущая следовать за всеми его излучинами, пересекает их диагонально и подходит к реке лишь в тех местах, где образуемые ею колена углом вдаются в правый берег, который, будучи подмываем водой, очевидно должен быть обрывист. Левый же берег, углом вдающийся в реку, образует низменную песчаную косу. Углов же колен, вдающихся в левый берег, где должно существовать обратное отношение между берегами, при проезде по почтовой дороге, видеть нельзя.

Дно Урала от Уральска до Горской крепости песчаное, ниже же Горской становится все более и более глинистым и иловатым. Каменистых гряд в нем ниже Уральска решительно нет, что можно видеть уже и по берегам его, которые в крутоярых местах глинисты, в низменных же песчаны. В двух местностях, и по общим соображениям и по некоторым рассказам, можно было ожидать каменистого дна: именно у Горской крепости напротив Индерских гор и в 7 верстах ниже Уральска, где весьма близко к реке подходит меловой кряж. Обе местности были мной посещены. У Горской я в двух местах переправлялся через Урал и не нашел и признаков камней ни на дне, ни у берегов. Собственно же Индерские горы, состоящие преимущественно из гипса, начинаются не ближе, как в верстах 5 или 6 от Урала. Тамошние жители также единогласно утверждали, что на дне нет камней. Меловой же кряж пониже Уральска составляет невысокий холм, который близко, правда, подходит к Уралу, но который, однако же, в него не вдается мысом и водами его не омывается, а отделен от реки неширокой низменной полосой земли. В весенние разливы вода должна подходить к самому меловому холму и отрывает, может быть, от него куски мела, которые, около этого места, иногда попадаются в Урале; но дно реки и в этом месте не меловое, а песчаное, и меловой кряж тут же на правой стороне, не доходя до Урала, и оканчивается, вовсе не переходя на левый – Азиатский берег реки.

Выше Уральска характер течения Урала мало-помалу изменяется. Уже верстах в семи от Гниловского форпоста, – первой станции от Уральска по Оренбургской дороге, – берег Урала состоит из плитняка, который составляет и дно реки в этом месте. Верстах же в ста от Уральска, начиная с Бородинского форпоста, по дачам Илецких казаков, все дно Урала состоит из мелких камней, представляя самые удобные места для метания икры красной рыбой.

В настоящее время Урал течет до самого Гурьева одной трубой, если не считать так называемых стариц, и только ниже этого места начинает делиться на рукава. Верстах в четырех ниже Гурьева отделяется от Урала слева Перетаска, которая, после каких-нибудь пятидесяти сажень нераздельного течения, выпускает из себя слева же рукав, называемый Алексашкиным прораном, самый восточный из нынешних рукавов Урала. Он весьма узок, местами не шире трех сажень, местами же доходит до десяти. Оба берега его на всем протяжении, за исключением самого начала, поросли густым и высоким камышом. Обыкновенная глубина его 6 фут и редко доходит до 7. Перетаска и Алексашкин проран впадают в морской залив, известный под именем Белого ильменя, который весьма мелок и почти совершенно зарос водяными растениями.

Возвращаясь с поездки на Гранный бугор, я ехал им и, несмотря на нагонный ветер, в некоторых местах весьма извилистого фарватера было не более 2-х фут глубины, так что казаки, чтобы провести кусовую, должны были сходить в воду, которая доходила им не выше колен. Этим проездом по Белому ильменю и Алексашкину прорану я был обязан единственно необыкновенному искусству и знанию местности нашего кормщика Павла Голубова*, так что, по приезде нашем в Гурьев, даже верить не хотели, что мы прошли Белым ильменем и Алексашкиным прораном на довольно большой полупалубной морской лодке. По Алексашкину прорану, по причине его узости, рыболовства вовсе не производят, по Перетаске же плавают сетьми до самого Белого ильменя, а зимой тянут неводами, как и по прочим рукавам Урала.

Ниже Перетаски отделяется от Урала Большая Золотинка, после чего Урал уже получает название Яицкого устья. Оно соединяется с Большой Золотинкой тремя небольшими протоками, именно: Курилкиным ериком, Малой Золотинкой и Поперечным ериком. Этот последний течет из Золотинки в Яицкое устье, прочие же из Яицкого устья в Золотинку. В не очень еще давнее время, у впадения Поперечного ерика, было уже море; теперь же Яицкое устье течет еще версты с три и перед впадением разделяется на два рукава: Большое Яицкое устье (самое западное из теперешних устьев Урала, оно же и главное) и Малое Яицкое устье.

Большая Золотинка, выше отделения от нее справа Поперечного ерика, выпускает слева Бухарку, при самом же отделении этого ерика она разделяется на два рукава: Новое Золотинское устье, которое лежит западнее и по которому теперь ездят, и Старое Золотинское устье, которое подразделяется на четыре узких и мелких устья, совершенно обсыхающих при выгонных ветрах и даже в моряну имеющих не более фута воды. Широкое плёсо, у которого начинается это разделение Большой Золотинки на три рукава (Старая Золотинка, Новая Золотинка и Поперечный ерик), лет 20 тому назад было морем, теперь же по Новой Золотинке еще версты три до него. Следовательно разделение Золотинского устья на старое и новое, подобно тому как и разделение Яицкого устья на большое и малое, образовалось лишь в недавнее время. Несколькими саженями ниже Поперечного ерика выходил из Большой Золотинки еще один ему параллельный ерик, также текший в Яицкое устье. Теперь он совершенно зарос, так что почти и следов его не видно.

Ниже отделения от Урала Большой Золотинки и выше впадения в него Поперечного ерика, видны и теперь еще следы старого русла Урала, которое впадало в море западнее теперешнего большого Яицкого устья; теперь его совершенно затянуло.

Таким образом, в настоящее время все постоянно текущие устья Урала впадают в море восточнее Стрелецкой косы и от запада к востоку суть следующие: 1)Большое Яицкое, 2)Малое Яицкое, 3)Новое Золотинское, 4)Старое Золотинское, подразделяющееся на 4 рукава, в котором вода бывает лишь в моряну и которого поэтому собственно нечего и считать, 5)Бухарка, 6) П еретаска и7)Алексашкин проран. Яицкое устье и Большая Золотинка, до подразделения их на два рукава, соединены между собой тремя ериками: Курилкиным, Малой Золотинкой и Поперечным. В Алексашкином проране видны теперь еще следы одного ерика, который из него выходил с правой стороны и несколько пониже в него же и впадал. От крайнего западного устья (Большого Яицкого) до крайнего восточного (Алексашкина прорана) по морю будет около десяти верст, именно: между Большим и Малым Яицкими устьями около версты; между Малым Яицким и Новым Золотинским до 600 сажень; от Нового Золотинского до Бухарки 3½ версты; от Бухарки до Алексашкина прорана более 4 версты.

Таково состояние дельты Урала в настоящее время; но еще недавно, не далее как в тридцатых годах, она имела совершенно другой вид. Рукавов было гораздо более и Урал начинал делиться уже верстах в 80 выше Гурьева, тогда как теперь все разветвления его начинаются уже ниже этого городка. Одни из этих устьев отделялись с правой, другие с левой стороны собственного Урала, за который мы примем старое, теперь уже пересохшее русло его, о котором было говорено выше. Начиная с запада, устья эти были: 1) Нарынка. Она выходила из Урала между Баксайской крепостью (80½ верст выше Гурьева) и Яманхалинским форпостом (68½ верст выше Гурьева) тремя рукавами: Нарынкой, Сухим Баксаем и Богырдаем, которые соединялись потом в одно русло. Следы их видны еще и теперь, а при половодье они наполняются водой, но редко доходят до моря. 2) Баксай, начинавшийся немного пониже Яманхалинского форпоста верстах в 66 выше Гурьева, при истоке его в нем и теперь бывает вода и он там называется в отличие от Сухого Баксая – Мокрым Баксаем. Баксай и Нарынка впадали оба в так называемое Курхайское морце, – озеро, которое лежит на самой грани Уральских дач с Юсуповскими и которое соединялось узкими проливами с морским заливом, называемым Богатым Култуком. (С одним из этих проливов соединялся и Баксай, который в собственное морце не впадал). Озеро это, или морце существует и теперь и имеет еще до 3 и даже до 4 сажень глубины, но с морем оно уже не имеет постоянного соединения. Лишь во время самых сильных водоразлитий, как, например, в 1854 году, восстанавливается весной временно это соединение и тогда в морце бывает лов рыбы, о чем будет сказано в своем месте. 3) Солянка. 4) Черная речка, отделявшаяся от Урала немного выше Гурьева. 5) Мостовой, отделявшийся также немного повыше Гурьева и вливавшийся в морской залив, называемый Ракушечьим ильменем; вокруг него построены чуланы для хранения снастей гурьевских жителей, которым не позволено держать их в городке, как во избежание потаенного лова, так и для безопасности от пожаров. В этом Ракушечьем ильмене теперь пристань для судов, которые приходят в Гурьев, но которым вход в Урал запрещен, чтобы не пугать рыбы. На пути из Астрахани, я въехал в этот залив и думал на небольшой лодке пробраться в Урал Мостовым, устье которого было видно. Но это оказалось невозможным, хотя в 1854 году еще можно было проехать весной из Ракушечьего ильменя в Урал на бударке. 6) Прорва. Она впадала также в Ракушечий ильмень. 7) Подстепок и 8) Плотовой. Близ Гурьева, между им и кладбищем, выходил Плотовой и разделялся на два рукава: северо-западный, в который вливался передавший ему свое название Подстепок, отделявшийся от Урала немного повыше Плотового; он впадал в залив, лежащий почти рядом с Ракушечьим, только немного его восточнее. Теперь залив этот совершенно глухой. У него построена казачья краулка с вышкой, от которой ездят сухим путем в Гурьев, как пришлось это сделать и мне. Другой рукав – западный, собственно Плотовой. Весной 1854 года он еще тек, но в 1856 году, несмотря на довольно сильное водополье, течение в нем не было, хотя русло его близ Гурьева еще заметно и представляет лощину, в которой еще в половине июля была вода; исток же его из Урала уже совершенно затянуло. В тридцатых годах нынешнего столетия Плотовой был самым судоходным из рукавов Урала. Еще в 1832 году г. Карелин, отправляясь в свою экспедицию по Каспийскому морю, проехал им в море на большом судне, имевшем несколько десятков человек команды, на всех парусах. Тогда по нем свободно ходили суда, имевшие до 1000 кулей груза. Даже в конце тридцатых и в начале сороковых годов, т. е. лет пятнадцать тому назад, ходили еще по нем суда, нагруженные мукой. Прежде этого, но все еще на памяти людской, ходили разшивы и Подстепком. 9) и 10) Д ва Стрелецких ерика, которые отделялись ниже Гурьева и которые с истока теперь совершенно заросли, но устья которых еще показываются. Эти 10 рукавов отделялись к западу от главного русла, от так называемого старого Урала, теперь совершенно пересохшего. К востоку от него идут: 11) Яицкое устье, разделившееся впоследствии на два: большое и малое, которые в этом счету мы будем принимать, как и оба Золотинские, за одно, ибо разделение их произошло, когда некоторые из перечисляемых здесь рукавов уже пересохли. 12)Золотинка. 13)Бухарка. 14)Перетаска. 15)Самаркин проран, отделявшийся от Перетаски с левой стороны. 16) Застенный, отделявшийся от Алексашкина прорана справа. 17) Алексашкин проран. (Четыре последние рукава впадали в Белый ильмень). 18) Быковка, вытекавшая из Урала у самого Гурьева. Теперь и следов ее истока не осталось. Наконец 19) Сокол, имевший свое начало против Кандауровкого форпоста, в 16 верстах выше Гурьева.

Говоря об уменьшении числа рукавов, которыми Урал вливался в море, я полагаю уместным упомянуть о двух озерах: Тентяке и Баткак–Куле, которые лежали недалеко от Гурьева и обозначены на карте Колодкина, но теперь совершенно исчезли; на них было обращено мое внимание в данной мне инструкции. Из всех Гурьевских казаков, которых я расспрашивал об этих озерах, только двое, Голубов и семидесятилетний старик Зеленцов, могли сообщить мне о них сведения. Озеро Тентяк было не соленое, а пресное, и лежало на Самарской (Европейской) стороне Урала, в трех верстах выше Гурьева. Теперь только в сильные половодья поднимается водой место, где оно лежало, но и в эти годы к концу лета оно обсыхает и на нем косят сено. Название Баткак-Куль не было известно упомянутым казакам, но из значения его (тинистое, грязное озеро) Голубов заключил, что это должно быть то озеро, которое прежде называлось у них Тухлым. Это тоже было пресное озеро, которое теперь совершенно уже высохло и на месте которого также сенокосы.

Подобное же обмеление замечается и в море, омывающем дачи Уральцев. На это множество доказательств, так что факт этот, по моему мнению, вне всякого сомнения. В начале июля 1856 года я ездил из Гурьева на Гранный бугор. Мы въехали в море Большим Золотинским устьем и, несмотря на довольно сильный нагонный ветер при въезде в море, глубина не превышала 2½ фут. На другой день, на таком расстоянии от берегов, что никаких признаков их не было видно, почти при совершенном безветрии, стали мы купаться и вода доходила нам только по пояс. Замечательно, что это место не составляет какой-нибудь отмели, ибо все море на большое пространство здесь так мелко. Бывшие со мной казаки, в числе которых находился и Голубов, единогласно утверждали, что прежде море было гораздо глубже, теперь же, по словам их, в выгонный ветер при устьях ходят птицы по обнаженному песку и своими движениями и криком пугают рыбу и тем препятствуют ей входить в Урал даже по самому фарватеру, где еще, конечно, есть вода. Имев случай уже неоднократно познакомиться со склонностью людей необразованных к преувеличениям и к тому, чтобы видеть все настоящее в дурном, а все прошедшее в хорошем свете, я, может быть, мало обратил бы внимание на эти рассказы, если бы меня не удостоверили в справедливости их другие, более определенные факты. Так ассесор Уральской Войсковой Канцелярии есаул Жиглин, бывший в 1853 году начальником правой стороны весеннего Курхайского лова, рассказывал мне, что после сильной бури, которой сорвало с якорей и отнесло в Астраханские воды 24 лодки, сделался такой выгон воды, что на 18 верст перед устьем дно совершенно обсохло, так что выходили из лодок и, разостлав ковры на песке, т. е. на дне моря, отдыхали на них под тенью своих лодок. Это достаточно показывает до какой степени обмелело море в этих местах. Что прежде было не так и что обмеление произошло в недавнее время – свидетельствуют появление новых островов вблизи устьев Урала и срастание прежде бывших островов с материком. Такие новые острова суть: справа от устьев Урала 1) Каменный, 2) Большой и 3) Малый Пешные; слева же 4) Камынин, 5) Чертова шалыга и 6) Норд-вестовая шалыга*

Казак Зеленцов, которому более 70 лет и который постоянный гурьевский житель, рассказывал, что лет около пятидесяти тому назад (в точности года он не помнил и на мои вопросы отвечал, что это было еще до 1812 года, но уже в царствование Императора Александра Павловича) был им измерен недавно перед тем появившийся остров Большой Пешной, по приказанию начальника происходившего в то время тюленьего боя, Севрюгина. Оказалось, что он имел лишь 6 сажень ширины и от 10 до 15 сажень длины. При волнении ходила через него вода, так что оставленные на нем тушки тюленя снесло водой. Ни Малого Пешного, ни даже Каменного в то время еще не было. Живущий в Уральске казак Сладков, принадлежащий к числу самых богатых и почетных казаков и уже довольно старый, также помнит, когда еще не было ни Пешных, ни Каменного, ни Камынина. В 1832 году г. Карелин измерял Малый Пешной. Он имел тогда 150 сажень в длину, теперь же в нем около 2 верст. В моряны он заливался тогда водой, так что г. Карелин, стоявший тогда на нем в палатках, при сильном юго-западном ветре, случившемся ночью, едва успел спасти от подмочки бывшие с ним инструменты и книги. Из всех этих рассказов видно, что Пешные острова образовались не вдруг, а мало-помалу. То же относится и к Каменному. Один старый и весьма уважаемый в Уральске казак Щелоков сказывал мне, что более сорока лет тому назад, в сильные моряны покрывался этот остров водой, в выгонные же ветра оголялся.

Пешные острова, когда они были еще малы, неоднократно стирало льдом, после чего, однако, они опять вскоре появлялись. Теперь, когда они уже значительно увеличились, лед стирать их более не может; но каждую зиму натирает на них множество льда, который под ракушей и песком не растаивает во все лето. На этом основании можно бы полагать, что эти острова – явление совершенно частное, зависящее от особенных причин, свойственных этой местности, и вовсе поэтому не доказывающее общего обмеления моря у Уральского прибрежья, и что они могут периодически появляться и исчезать. Такие периодические появления и исчезновения островов и временное обмеление некоторых частей моря действительно бывают на Каспийском море, в чем я имел случай убедиться из рассказов рыбаков, живущих у берегов Синего морца. Я видел это морце во время сильного разлития Волги. Это обширный залив, в который впадает несколько самых восточных рукавов Волги, столь широкий, что противоположный берег его едва виден. С правой стороны на нем множество островов, поросших большей частью ивовым лесом; с левой же островов гораздо меньше. С падением воды число островов на нем значительно увеличивается и по всему пространству залива оказываются осередки, т. е. мели едва покрытые водой. Только восточная сторона морца остается открытой, хотя также весьма мелкой, западная же вся подразделяется на рукава, коими отделяются острова один от другого. По словам моего лоцмана, которого отец и дед и прадед жили у Синего морца, лет двадцать пять или тридцать тому назад морце было совершенно открытым заливом, на котором вовсе не было островов. Но его дед рассказывал ему, что в его молодости морце было покрыто островами, поросшими лесом точно так, как это теперь, что однажды зимой поднялась страшная моряна, взломало лед, порезало им весь лес, росший на островах, и сами острова постирало и посмывало. Этот рассказ лоцмана подтвердили мне жители его деревни, как всеми ими слышанное от отцов или дедов. Сомневаться в справедливости его нет никаких причин и он, по моему мнению, весьма поучителен, доказывая ложность россказней о постоянно возрастающем обмелении устьев Волги, ибо показывает, что тот же порядок вещей, вследствие от времени до времени повторяющихся случайностей, возвращается снова. Главнейшей из этих случайностей должно считать действие льдов, которое особенно сильно в северо-восточном углу моря. Каждую зиму взламывает здесь лед напором воды из незамерзшей части моря; таким образом откалываются огромные льдины, по нескольку верст в длину, и носятся по морю, а вместе с ними нередко находящиеся на них аханщики с их возами, лошадьми и снастями, что называется быть в относе. Весьма часто две такие льдины, гонимые противоположными течениями, сталкиваются; тогда по краям лед ломается, обломки одной льдины лезут на обломки другой и таким образом взгромождаются настоящие ледяные горы, называемые шиханами. Эти шиханы возрастают часто до того, что они основанием упираются в дно. Весной, когда лед начнет таять, то шиханы гонимые ветром, прут перед собой по дну валы песка и ракуши, образуя таким образом неровности дна, а иногда и целые острова. Такова, вероятно, причина происхождения группы Кулалинских островов, особенно же новейшего из них – Морского. Конечно, шиханы могут образоваться не вблизи берегов, а уже на некоторой глубине, – по словам Гурьевцев не ближе, как начиная с 4-х сажень.

Пример периодического появления и исчезновения островов, представляемый Синим морцем, никаким образом не может быть применен к Приуральской части моря, где на памяти людской появился Каменный остров, состоящий из сплошных каменных пород. Он не мог, следовательно, быть ни натираем, ни стираем льдами, а мог появиться лишь или вследствие общего понижения уровня всего Каспийского моря, или вследствие местного поднятия дна. Какова бы, впрочем, ни была причина обмеления, важно то, что эта причина все еще продолжает действовать. Так остров Чертова-Шалыга, образовавшийся около сорока лет тому назад, продолжает ежегодно увеличиваться. Величина его в настоящем (1856) году удивила бывших со мной казаков, еще не видавших его с осени прошедшего года. Так называемая Норд-Вестовая Шалыга появилась над водой в первый раз только в 1842-м году на NW от острова Камынина, отчего и получила свое название. С тех пор она постоянно увеличивается, так что составляет теперь уже довольно порядочный островок. Известные теперь под именем кос: Гогольская, Мокрая, Дуванная, Лопатина и Бабинская были прежде островами, совершенно отдельными от материка; теперь же они с ним срослись.

Не менее важное доказательство обмеления северо-восточного угла Каспийского моря, чем вновь появившиеся острова, составляет местность Гранного бугра, тем более, что тут есть такие следы более высокого уровня моря, которые говорят сами за себя, не требуя никаких посторонних свидетельств. Так как местность эта интересна и в других отношениях, то я опишу ее с некоторой подробностью.

Местность, на которой находится Гранный бугор, омывается водой с севера и с запада, потому что море образует здесь пологий залив. Версты за три до того места, где нам следовало пристать, кусовая (сидевшая не более 2½ фут в воде) должна была остановиться и я поехал с некоторыми из сопровождавших меня казаков на бударках, из которых вскоре тоже должны были вылезти и идти пешком по довольно вязкому дну. Мы взошли в проран, далеко вдающийся в берег и направленный с запада к востоку. В нем было несколько глубже, так что нам снова можно было сесть в бударки. По правую и по левую сторону прорана шли низкие бугры. Из находящихся на южной стороне один был выше прочих и резче обозначен, почему я и велел к нему пристать. Он состоит из красной, сильно песчанистой глины и направляется с ONO½O к WSW½W. Вышина его никак не более 2-х сажень от горизонта воды. Его WSW-ный край как бы срыт и вообще на нем заметны возвышения и ямы, сделанные людьми. ONO-ный край его понижается и суживается, сливаясь постепенно с окружающей равниной. Осмотрев этот бугор, я переправился на северную сторону прорана, где находится тот бугор, который называется Гранным. Но бугор этот теперь уже не на берегу прорана, подобно только что мной осмотренному. Чтобы дойти до него, надо пройти некоторое пространство по низменной равнине, едва возвышающейся над уровнем воды, и перейти еще один неглубокий проран, который прежде составлял одно целое с главным, теперь же отделен от него упомянутой полосой земли. На Гранном бугре, на котором построена казарма с сторожевой вышкой, вырыта межевая яма, служащая гранью Уральских владений, отчего он и получил свое название. Бугор этот весьма полог и направляется от WS к ON. Он желтоватого цвета и состоит из песчанистой глины.

Общий вид страны представился с Гранного бугра следующим. К W и к O от него тянется ряд низменных бугров, идущих почти в одном и том же направлении, только так, что один лежит несколько выдавшись к северу, а другой к югу от линии, которая служила бы продолжением направлению Гранного бугра. К северу и к югу от этой цепи бугров простираются параллельные ей низменности, из которых южная составляет продолжение в ширину прорана, которым мы выехали, т. е. обсохшее дно его. За этим прораном идет приблизительно от W к O другая цепь бугров, из которых один мной выше описан. На низменности, прилегающей к цепи бугров с севера, уже не было видно следов прорана; за ней же лежит опять ряд бугров, в направлении параллельном тому ряду, который идет от Гранного бугра. На этом ряду и за ним я не был; но, по словам сопровождавшего меня Голубова, то же самое повторяется несколько раз. Там также по середине низменностей, разделяющих ряды бугров, находятся большей частью прораны. Каждый ряд бугров, ограниченный справа и слева низменностями, не должно себе представлять одним непрерывным бугром, которого отдельные вершины отделены лишь небольшими седловинами, ибо бугры вообще не длинны и каждый из них понижается у своей западной и восточной оконечности до одного уровня с низменностями, его окаймляющими с севера и с юга. Каждый из них поэтому со всех сторон окружен низменностями, так что если вообразить себе уровень моря несколькими футами выше настоящего, то каждый из них оказался бы совершенно обливным островом. Что это действительно так было, и притом в недавнее время, доказывают заросшие камышом пространства в промежутках между буграми одного и того же ряда. Тогда, следовательно, большие продольные прораны, параллельные рядам бугров, соединялись меньшими поперечными. Схематически местность эта имеет вид, показанный на рис. 1 прилагаемого чертежа.

От Гранного бугра я пошел на запад, желая проследить весь ряд бугров, лежащих в одном с ним направлении, до самого крайнего из них к морю, находящегося у входа в тот проран, которым мы въехали, и известного под именем Красненького. Так как со мной был компас, то я мог определить направление каждого из посещенных мной бугров. Единственным затруднением при этом была неясность, с которой обозначался гребень этих бугров.

Первый бугор к западу от Гранного идет с WS к ON.

Второй бугор сероватого цвета, весьма плоский и широкий, без ясно заметного гребня, в поперечном разрезе представляющий вид, изображенный на рис. 2 прилагаемого чертежа, идет от WSW½W к ONO½O.

Третий бугор, также серого цвета, идет почти от O к W.

Наконец четвертый бугор, цветом несколько краснее предыдущих, почему и назван Красненьким, идет от WS к ON.

Таким образом, направление 6 бугров, которые я определил посредством компаса, лежат между от O к W до от ONO½O к WSW½W. Следовательно, наибольшая разница в направлениях их не превышает 1½ румба или 17° и за среднее направление их можно принять от ON к WS.

Прежде, и не более как лет за 20 или за 30 тому назад, по словам Голубова, как продольные низменности, разделяющие между собой ряды бугров, так и поперечные, отделяющие друг от друга бугры одного и того же ряда, были покрыты водой, так что по всем им можно было проехать на лодках. Эти продольные прораны, идущие приблизительно от запада к востоку, углублялись верст на 30 в степь и состояли в соединении с такими же проранами, отделявшими острова, которые лежали у северо-восточного – Эмбенского – берега моря, но теперь тоже уже срослись с материком. Таким образом, от самого Гурьева, сначала реками, то есть восточными рукавами Урала: Быковкой и Соколом, а потом этими проранами, можно было, не видя открытого моря, спуститься до самой Прорвы. Тогда, следовательно, местность эта была совершенным подобием бугров и ильменей, лежащих к западу от Волги и простирающихся к югу почти до самой Кумы. Только Уральские ильмени (называемые проранами) и бугры были меньше Волжских, и в горизонтальном и в вертикальном направлениях, и, прежде их обсохнув, потеряли теперь свой характерный вид. Что в Волжских ильменях бросается прямо в глаза, то в Уральских должно быть отыскиваемо с компасом в руках.

Сказанное мной об обмелении, вследствие которого обсохли все эти прораны, основано не на одних рассказах Голубова и других казаков, - оно оставило очевидные и несомненные следы. Сойдя с Красненького бугра и идя параллельно морскому берегу к прорану, которым мы въехали, я увидел вал, состоящий из сероватого песка и мелких обломков раковин, между которыми попадались и цельные створки в довольно большом числе. Обломков раковин было так много в нем, что издали он весь казался состоящим из них. Вал этот совершенно подобен виденным нами на четырехбугорном острове, на косе и Новопетровского укрепления и вообще на всех местах, где бывает прибой волн. От вала к морю сажень на сто или более простиралась низменность с едва заметной покатостью, поросшая Salicornia herbacea, Salsola Kali и некоторыми другими солянками. С внутренней стороны, обращенной к земле, вал делал небольшой уступ, как всегда бывает, ежели наметывается песок или вообще сыпучее тело; от этого уступа почва также немного понижалась, так что в разрезе он представлял вид, изображенный на рис. 3 прилагаемого чертежа.

Вал этот от подошвы имеет до 4-х футов вышины; слабо понижающаяся к морю низменность, у подошвы вала, также фута на 1½ выше морского уровня, так что вершина вала более чем на 5 фут возвышается над уровнем моря, как он стоял во время моего посещени описываемой местности, что, без большой ошибки, можно принять за нормальное, ибо как в этот день, так и в два предшествовавшие, было почти совершенное безветрие. Следовательно на пять, или почти на пять футов должно было понизиться море и в не слишком давнее время, потому что некоторые из бывших со мной казаков хорошо помнят, когда море доходило еще до вала. Если оно только на четыре фута было выше теперешнего, то все прораны, как продольные, так и поперечные, должны были быть залиты водой и все бугры казаться обливными островами.

Еще пример обмеления видим мы в Богатом Култуке и в бывшем с ним в постоянном соединении Курхайском морце. Теперь Култук этот, где некогда производился большой лов рыбы, непроходим для мелких лодок, а соединение его с Курхайским морцем восстанавливается лишь весной, в годы самых сильных разлитий Урала. Подобным же образом обмелели Черепной Култук и Белый Ильмень.

Все приведенные здесь факты, как то: необыкновенная отмелость моря у Уральского прибрежья, образование и постепенное увеличение новых островов, срастание старых с материком, обсыхание проранов и существование ракушечного вала у Красненького бугра, несомненно доказывают, что в недавнее время вся эта часть моря обмелела на несколько футов. Какая же могла быть этому причина? Вообще мы можем себе вообразить их только три: 1) нанос землистых частиц впадающей рекой, 2) общее понижение уровня воды во всем море и наконец 3) местное поднятие почвы. Не отвергая, что первая из приведенных причин могла здесь иметь свою долю влияния, мы никаким образом не можем объяснить себе ей всех замечаемых здесь явлений. Не говоря уже об образовании Каменного острова, который, состоя из сплошных каменных пород, не мог произойти ни от наносов, ни от натирания льдами, заметим, что Урал – река слишком незначительная, чтобы произвести обмеление моря на столь значительное пространство и в столь короткое время. Притом же нанос землистых частиц рекой есть причина постоянно действующая и должна бы уже давно оказать св