Незаметно, исподволь, но Крис постепенно входил в мою жизнь. Порой я ловила себя на мысли, что очень часто хочу сбежать из редакции пораньше для того, чтобы отправиться с ним на прогулку. Мне было с ним интересно, хорошо, комфортно. Фарит все чаще говорил, что свою миссию он выполнил, а теперь это будет не «его», а «моя» собака. К этому оно и шло. И мне это очень нравилось.
Пришла осень.
Крис до одурения носился за палками, играл со знакомыми собаками и плавал в холодной воде. Была у нас с ним еще одна веселая забава — любимое дерево. Я наклоняла толстую ветку ивы, Крис тут же заводился, визжал, лаял, бешено прыгал вверх и наконец повисал на ветке. Под его тяжестью ветка наклонялась, пружинила, словно пытаясь вырваться из его пасти. Это еще больше раззадоривало его. Он сжимал свои страшные челюсти и висел на ветке до тех пор, пока в изнеможении не падал на землю. Чем дольше он висел, тем громче и яростнее рычал. Наверное, со стороны это было довольно дикое зрелище. Упав, Крис с еще большей страстью вновь вцеплялся в наклоненную ветку и чуть ли не взлетал в воздух. После таких упражнений язык свешивался у него до земли, глаза были совершенно пьяные, а вся морда красная, как лицо человека, занимавшегося тяжелым физическим трудом на воздухе. Постепенно Крис отгрыз-таки ствол дерева, но продолжал бросаться на пенек с таким же глухим и веселым остервенением. Издали завидев знакомое дерево, он мчался туда, грыз пень и визжал, бросаясь на соседние деревья и призывая меня снова начать любимую игру. Но ломать соседние деревья мне больше не хотелось, достаточно было и этого.
Меня все время поражала разрушительная стихия, таившаяся в Крисе. Палки, мячи, бревна, пенопласт, пластмассу — все, что находил и с чем играл Крис, подвергалось полному разрушению — он разрывал все игрушки и все предметы на мелкие кусочки и только тогда успокаивался. На обратном пути мне приходилось снова заковывать Криса в глухой намордник. Даже уставший от долгой прогулки и бесконечных игр, он никогда не упускал возможности выхватить из кустов или из подъезда зазевавшуюся кошку. К тому же, он становился все более опасным для мелких собачонок.
|
|
Старания Фарита не прошли даром — Крис стал поразительно гармоничным и красивым. Широкая грудь его была выпуклой и каменно-твердой. Плечи, спина и круп бугрились мышцами. Голова пошла вширь, а царапины и шрамы придавали его морде выражение мужественности и бесстрашия. В каждом его движении сквозила могучая грация, чистая белая шерсть отливала глянцем. В общем, Крис был удивительным красавцем — по крайней мере для нас и наших друзей не было на свете собаки милее и краше его.
Теперь дома царил относительный порядок. Крис много энергии тратил на улице и потому стал как-то щадить квартиру. А может быть, он просто повзрослел и поумнел.
Его никогда не приучали охранять квартиру. Это было просто невозможно, потому что наш дом всегда был полон гостей. Знакомые писатели, журналисты и художники, одноклассники и однокурсники, приятели-собачники, несколько супружеских пар, с которыми мы тогда дружили… Чуть ли не каждый день у нас собиралась какая-нибудь компания. Ну уж, а если отмечали день рождения, или какой-нибудь праздник — то гостей набивалась полная квартира. При таком ритме жизни мы, конечно, не могли допустить, чтобы Крис не общался с чужими или был к ним агрессивен, как это рекомендуется в руководствах по воспитанию собаки. Нет, мы совершенно не препятствовали общению Криса с гостями. Добродушию его не было предела. Другое дело — гости. Те, которые не разбирались в собаках, увидев его в первый раз, или страшно пугались его, или наоборот, приняв его чуть ли не за дворняжку, лезли к нему с навязчивыми ласками. Ни того, ни другого Крис не любил. Ему хотелось укусить и тех, кто его пугался, и тех, кто вел себя с ним слишком развязно. Однако, Крис всегда предупреждал о своем намерении укусить.
|
|
Вот мы с гостями сидим на кухне, за бутылочкой хорошего вина и беседуем о поэзии. Крис, уже хорошо изучив людские привычки, заметив на столе бутылку, сразу понимает, что теперь эти двуногие существа станут гораздо добродушнее. А значит и ему может перепасть со стола какой-нибудь лакомый кусочек. Обычно, мы всегда ругали его за попрошайничество и не разрешали бросать ему со стола кусочки пищи. Но немного выпив, гости обычно начинали приходить в умиление от Криса, который нагло залезал на мягкий уголок и клал свою бело-розовую голову прямо на стол, устремив взгляд на чей-нибудь кусок. Получив кусочек один раз, Крис становился все нахальнее, дышал в лицо своим соседям, поскуливал, тыкал носом в бока, толкался, облокачивался на кого попало всей своей чугунной тяжестью. Однако, если кто-то из гостей, особенно, если это был мужчина, пытался прижать его к себе, взять его за морду или потрепать за уши, добродушие Криса мгновенно испарялось. Резкое движение, глухой короткий рык, быстрый как вспышка оскал. Гость тут же становился как шелковый и больше уже никогда не навязывал Крису свою дружбу.
|
|
— Его не надо бояться, но не нужно и панибратства. Крис к себе уважения требует, как к личности, — с гордостью говорил Фарит.
А вот к женщинам Крис относился гораздо снисходительнее. Было в его поведении что-то чисто мужское, совершенно не собачье. Он прощал им их слабости и причуды. Моя близкая подруга Зоя, которая жила в соседнем доме и приходила к нам довольно часто, могла себе позволить крепко обнять Криса и даже потрепать его за холку, похлопать по спине. У нее всегда было ощущение, что она дружески хлопает не собаку, а хорошо знакомого приятеля. Крис любил нежные женские руки. И радостно отзывался на все свои многочисленные имена. Каких только имен ему не придумывали! Зоя называла его Криськом. Приезжал одноклассник Фарита Володя и весело говорил ему:
— Здорово, Кристофер! Давай лапу!
Крис улыбался и важно совал Володе в руку свою мускулистую небольшую лапу.
Когда у меня было веселое настроение, я называла его Кристобалем. При этом он начинал радостно и суматошно прыгать. Вообще, ласки у Криса были бурные и для людей, пожалуй даже слишком грубые. Однажды я наклонилась к Крису слишком близко, он подпрыгнул, пытаясь лизнуть меня в лицо, но не рассчитал силы прыжка и ударил меня носом с такой силой, что искры посыпались у меня из глаз. В другой раз Крис, бурно радуясь, ударил меня уже не носом, а зубами прямо под глаз. Это был отвратительный, мерзкий и сильный удар. Меня он потряс — никогда до этого меня не били в лицо. Я готова была убить Криса, но вовремя опомнилась. Что толку его наказывать? Ведь он сделал это не со зла, а в порыве безумной нежности.
На другой день у меня под глазом красовался большой ярко-фиолетовый фингал. Я конечно пыталась замазать его пудрой, но скрыть его по-настоящему мне так и не удалось… Я была в отчаянии — как назло нужно было идти на пресс-конференцию в Кремль. Увидев меня в таком виде, редактор тут же нашел какой-то повод, чтобы отправить меня куда угодно, но только не на официальную правительственную встречу. Коллеги весело хихикали и не очень-то верили, что фингал мне залепил мой собственный пес. Обычно такие увечья любят наносить разъяренные мужья. Неделю, а то и больше я ходила по улице в темных очках.
То, что он личность, с которой надо считаться, Крис доказывал не только дома, но, главным образом, на собачьей площадке.
Очень скоро Крис стал на площадке признанным лидером. Его уважали и боялись все собаки, кроме громадного лохматого, черного ризеншнауцера Степана. Несмотря на злобный нрав, Степан обычно разгуливал без намордника. Он был под стать своему хозяину, высокому надменному мужчине в норковой шапке. Видно было, что хозяину очень нравилось наблюдать, как Степан своим громовым рычанием заставляет других псов поджимать хвосты или ложиться на спину, задрав лапы. Он почти никогда не одергивал Степана, даже если тот нападал на заведомо более слабую собаку.
В самую первую встречу Степан бросился на Криса уверенно и стремительно. Маленький белый песик тут же исчез под большой лохматой тушей. К тому же Крис был в наморднике и не мог противостоять врагу по-настоящему. Я перепугалась, бросилась к хозяину Степана:
— Да уберите же свою собаку!!
А тот стоял и снисходительно покуривал. Я не боюсь чужих собак, и мне ничего не оставалось делать, как оттаскивать Степана за задние лапы.
— Тоже мне, бультерьер! — презрительно хмыкнул хозяин Степана.
— В другой раз он будет без намордника! Тогда и посмотрим, — сказала я, хотя, если говорить честно, у меня не было никакой уверенности в том, что Крис когда-нибудь одолеет Степана. Слишком уж он крупный, злой и с такой длинной шерстью, которая забьет любую глотку.
Следующий раз наступил через пару месяцев и тоже совершенно неожиданно. Был уже поздний вечер, когда я вывела Криса на прогулку. Дома никого не было — Фарит уехал в командировку, а сын ночевал у бабушки. Я бросила ключи в карман куртки, и мы пошли гулять. Я даже не успела спустить Криса с поводка, как откуда-то из темноты на нас с ревом налетел Степан. Конечно, два месяца не прошли даром — за это время Крис стал взрослее и сильнее. Но столь неожиданный натиск снова испугал меня, руки у меня затряслись, но я все же подбодрила Криса:
— Чужой, Крис, чужой!
Крис был в наморднике, но на этот раз, смешавшись с собаками в одну кучу, трясущимися руками, рискуя угодить пальцами прямо в огромную клыкастую пасть Степана, я все же сдернула намордник с него как раз в тот момент, когда Степан опрокинул его на спину и начал душить за горло.
— Взять его, Крис, взять, мальчик! — крикнула я. Меня вдруг охватил необычный, пьянящий азарт.
Мгновенье, второе, третье — сплошного хрипения и рычания, когда Крис снова исчез под черной тушей. Но вдруг все переменилось. Бультерьер выскользнул из-под противника и повис на его горле. В этот миг я почувствовала, что случился какой-то психологический перелом, что Крис уже морально одолел Степана! Ризеншнауцер растерялся, замешкался, не ожидая такой бурной и мощной атаки уже после того, как враг, казалось, был повержен и почти удушен. И вот, о чудо, Крис пригнул шею Степана к земле и уронил его! Рычание Степана перешло в удивленно-испуганный визг. В этот время как раз появился и хозяин Степана, видимо ожидавший увидеть полузадушенного Криса. Он даже сигарету бросил, и от его надменности не осталось и следа. Вокруг уже собрался народ с собачьей площадки. Казалось, что драка длится целую вечность. Но я слышала ровное, мощное дыхание Криса — у него было еще много сил.
— Степан, фас, фас его! — нервно крикнул хозяин ризеншнауцера. — Да уберите вы своего буля! — он повернулся ко мне, злой и испуганный.
— Пусть подерутся, сегодня у меня пес без намордника, — сказала я, испытывая ни с чем ни сравнимое торжество.
— Убери буля, говорю! — через несколько секунд уже в ужасе заревел хозяин Степана, глядя, как Крис душит его собаку. Из пасти Степана с трудом вырывалось хриплое дыхание. Я тоже испугалась, а вдруг Крис его задушит? Ведь до этого я еще не видела, как Крис дерется по-настоящему. Я схватила его за ошейник. Наконец Крис тоже захрипел и выпустил горло Степана.
Толпа собачников и зевак завороженно молчала. Маленький бультерьер подмял под себя самого «крутого» пса на площадке! Вся морда и лоб Криса были исполосованы клыками Степана и сочились кровью. А Степан уходил торопливо, опустив косматую голову и все еще кашляя от недостатка воздуха.
Но приключения этого сумбурного вечера еще не закончились. Когда мы с Крисом, усталые, но вполне собою довольные, подошли к нашей двери, я в ужасе обнаружила, что потеряла ключи. Ну конечно, я выронила их, когда стягивала с Криса намордник! Поникшие, мы поплелись обратно. Я долго и безуспешно ползала по талому весеннему снегу почти что в полной темноте. Я была в отчаянии. Ведь второй ключ был лишь у Фарита, который вернется из Москвы только через два дня! К тому же я вспомнила, что не выключила суп, который варила для Криса, и ужасные картины пожара уже вставали перед моим мысленным взором…
Вот до чего доводят эти идиотские драки! Как я могла впасть в такой азарт и все на свете позабыть?! Я впервые с удивлением подумала о том, что в собачьих боях и в самом деле таится какая-то притягательная сила, которая может заставить забыть обо всем.
Нам ничего не оставалось делать, как отправиться к друзьям, жившим в доме напротив — Лене и Сереже. Узнав про не выключенный суп, друзья не на шутку взволновались. Мы то и дело смотрели в окно — ведь наши дома стояли напротив друг друга. У нас с Ленкой и Сережкой вообще была привычка постоянно смотреть на окна друг друга.
Но свет на кухне мирно горел, и следов начинающегося пожара пока не замечалось. Сначала Сережа предложил ломать замок. Потом я вспомнила, что дверь на балконе не заперта. А жили мы на третьем этаже.
— Ну так я залезу на балкон! — придумал Сережа.
Мы с Ленкой стали его отговаривать, но разве остановишь мужчину, который уже сказал «а»?!
Выйдя на балкон второго этажа, Сережа встал на перила, ловко подтянулся и оказался на нашем балконе. Дверь была открыта, плита — выключена. Он открыл дверь изнутри, и мы с Крисом ввалились в квартиру в полном изнеможении.
Самым интересным оказалось то, что на следующее утро я обнаружила свои ключи мирно висящими на кусте неподалеку от места, где случилась драка.
Я была рада, что это приключение закончилось благополучно. Зато Степан и его надменный хозяин теперь, за версту увидев Криса, сворачивали в другую сторону.