М41
Банник проснулся от духоты спертого воздуха, насыщенного выхлопными газами, не сразу поняв, где находится. Было полностью темно, и он находился в каком-то тесном пространстве, которое трясло и подбрасывало. Он уже умер? Ему снился Парагон, солнце над морем в Сезон Нимба, вечеринка на берегу с Каллигеном и девушками, горячий песок, и что холодная зима стала лишь далеким воспоминанием. Тогда он нечасто молился — это казалось не столь важным — и на несколько мгновений это время словно вернулось. Казалось, что этих последних трех лет будто вовсе и не было, и он снова был мальчишкой, и что война была лишь далекой легендой, наполнявшей его жаждой славы, заставляя снова и снова оттачивать мастерство фехтования на тренировках. Что этой страшной дуэли не было, и поединки были пока только игрой.
Он лежал на одном из трех тесных спальных мест на нижней палубе «Марса Победоносного». Койка была скользкой от машинного масла и человеческого пота. Зловоние резко вернуло его от сна к действительности.
Его разум прояснялся, слыша скрежет ведущих колес о гусеницы, когда «Марс Победоносный», проезжая по камням, давил их в пыль. Все же для возвращения полной ясности сознания понадобилось больше времени, чем обычно — последствия приема снотворных препаратов, которыми их накачали.
Они уже две недели были в пути, и все равно транквилизаторы еще давали о себе знать. Спящий разум мало что мог рассказать орочьему псайкеру, путаница человеческих снов была слишком непонятной, чтобы в ней разобраться. Все на борту кроме Аутленнера были накачаны транквилизаторами на три дня. Банник подумал, видят ли орки сны. Бодрствовали только водители и капитан Экзертраксис, назначенный командиром экспедиции. Кортейн, назначенный его заместителем, получил дозу снотворного, мрачно ворча, пока медики делали укол. Им с Банником вкололи снотворное прямо в Зале Стратегии, экипажи получили свои дозы позже.
Даже Экзертраксису путь был известен лишь как несколько точек маршрута, координаты каждой следующей точки были спрятаны в запечатанном конверте, который открывался только по достижении предыдущей. Водители не знали о маршруте ничего — только то, что командует экспедицией Экзертраксис, и они должны следовать его приказам предельно точно. Когда они прибудут в запретную зону вокруг котловины — место настолько богатое лорелейной рудой, что, вероятно, даже орк-псайкер не сможет их там почувствовать — тогда уже не будет иметь значения, кто что знает. Три дня спустя проснулись все остальные, испытывая боль во всем теле от долгого сна на сиденьях, мочевые пузыри были болезненно полны, или непроизвольно опорожнялись во сне, несмотря на принятые антидиуретики. Видения, вызываемые лорелеем, заставляли людей кричать во сне, или же пробуждали давние воспоминания о более счастливых временах, и люди, проснувшись и видя окружавшую их жестокую реальность, становились угрюмыми и отрешенными.
Это было мрачное начало мрачного путешествия.
Буря, начавшаяся в ночь орочьего нападения на штабной лагерь, теперь с бешеной яростью бушевала вокруг их маленькой экспедиции: «Марса Победоносного», роты «Леман Руссов», взвода атраксианской тяжелой пехоты на «Химерах» и машин обеспечения. Одинокая колонна имперской бронетехники медленно прокладывала путь по бескрайним каменистым пустыням Калидара, люди, запертые в машинах, чувствовали себя такими же беспомощными, как мясо в консервах.
Когда колонна добралась до области полутени котловины Озимандии, насыщенной психовозмущениями от лорелейной руды, тем офицерам, которые не были на инструктаже, сообщили, куда направляется экспедиция: улей Мерадон. Орктаун. Прямо в логово врага. Это было самоубийственное задание, из тех, на которые обычно предлагают вызваться добровольцам. Но им выбора предоставлено не было, и это отнюдь не улучшило настроение в танке. Банник еще радовался, что не оказался заперт в десантном отделении одной из «Химер». Пехотинцы, втиснутые в них, не могли выйти из машин с самого начала пути — слишком опасно. Ветер снаружи мог просто освежевать человека заживо.
Банник почувствовал, что надо помолиться. Сейчас он удивлялся, как мог в юности так долго не молиться, и надеялся, что хотя бы этот грех ему будет прощен. Он вознес молитву Императору, прося Его о помощи в предстоящем бою и возблагодарив за то, что Он до сих пор защищал своего грешного слугу.
Выполнив свой религиозный долг, Банник зевнул и потер глаза. Взглянув на часы, он увидел, что его пятичасовой отдых подошел к концу; теперь его очередь сменить Раддена и заступить на вахту в башне. Схватившись за поручни над головой, он изогнулся и, открыв люк спального места, выбрался в коридор нижней палубы — сложный маневр, учитывая, что коридор в ширину едва достигал шестидесяти сантиметров. Банник взглянул на то место, где лежал мертвый орк. Теперь палуба была чисто вытерта и блестела металлом. Кто прибрался здесь, Банник не знал — когда он проснулся на своем сиденье, экспедиция уже была в пути. Он был лишь рад, что убирать труп пришлось не ему.
Он постучал в люки двух других спальных мест. Ганлик в ответ что-то пробормотал, а Ралт выругался. Не дожидаясь их, Банник поднялся по трапу на командную палубу. Кортейн, Мегген и Эппералиант были на своих постах, не отрывая взглядов от экранов и приборов. Мегген сидел на месте Банника, спинка сиденья после схватки с орком была наскоро починена с помощью проволоки и клейкой ленты. Взглянув на место, где погиб Марселло, Банник увидел, что там все тоже чисто прибрано кем-то из команды техобслуживания.
Никто не говорил, за неделю безвылазного путешествия в танке у всех не было никакого желания разговаривать. Долгое пребывание в тесном замкнутом пространстве привело людей в очень напряженное состояние. Непрерывная болтовня Раддена из слегка раздражающей стала невыносимо бесящей. Щелканье колоды таро Форкосигена доводило всех до безумия. Ганлик вообще перестал разговаривать, Ралт только цедил сквозь зубы грязные ругательства, жуя лхо-сигарету, Мегген в свободное от вахт время не вылезал из снарядного погреба, где сидел, глядя на выданные им пять кристаллов лорелея так, словно они собирались поглотить его душу. Это молчание было одним из способов, которым люди пытались справиться со стрессом. В разговорах напряжение неминуемо выплеснулось бы наружу, и тогда его было бы не остановить; они все были парагонцами и просто передрались бы. Наконец даже Радден заткнулся со своей болтовней, к всеобщему облегчению.
В танке было жарко, как в духовке. Комфорт экипажа, хотя и был отнюдь не на первом месте в списке приоритетов Адептус Механикус, все же был принят во внимание теми, кто создавал конструкцию «Гибельного Клинка» целую вечность назад. Системы охлаждения и очистки воздуха были частью оборудования, позволявшего танку вести боевые действия во множестве самых неблагоприятных вариантов окружающей среды. Но «Марсу Победоносному» была тысяча лет. Несмотря на свой почтенный возраст, из-за поврежденного СШК танк был менее совершенным, чем древние машины, и Калидар стал тяжким испытанием для его систем. Тончайшая пыль, тоньше косметической пудры, забивала фильтры. До этого задания фильтры приходилось менять через день. Но сейчас время и буря были против них. Нельзя было выйти из танка и расположиться лагерем. Воздух, которым они дышали, был тот же самый, что и неделю назад — выдыхаемый углекислый газ снова и снова прогонялся сквозь древние системы очистки воздуха. Воздух стал сухим и едким, но при этом насыщенным запахом, который отфильтровать было невозможно — запахом людей, запертых в тесных и жарких отсеках, лежалых продуктов и испражнений, смрадного дыхания и еще более зловонного пота. Курение лхо на Парагоне считалось вредной привычкой, но Банник радовался, что Ралт курильщик, потому что дым лхо хоть как-то уменьшал вонь в танке. Все разделись до маек. В поту, грязи и масле, без знаков различия, они все выглядели одинаково — наводчик и лейтенант, связист и заряжающий: грязные, нервные, с усталыми глазами.
Говорил только Кортейн, и только чтобы отдать приказы или запросить какие-либо сведения. Только он оторвал взгляд от приборов, когда вошел Банник, остальные просто не обратили внимания.
— Уже пора? — спросил Кортейн. — А остальные?
— Идут, — сказал Банник.
— Хорошо, — Кортейн снова посмотрел на стол-карту, на котором прокручивалась схематичная голопроекция окружающей местности. Он увеличил масштаб изображения. Усыпанные валунами плато и узкие каньоны пустошей по краям котловины Озимандии начали сходить на нет.
— Мы выходим на ровную местность. Понадобится несколько часов, чтобы пересечь ее и добраться до края котловины. Я решил не задействовать весь экипаж до следующей смены. Мы все должны хорошо подготовиться, прежде чем войдем в саму котловину. Я продлеваю твой период отдыха, Мегген.
Мегген откинулся в кресле с видимым облегчением.
— Спасибо, сэр.
— Банник, прежде чем сменишь Раддена, спустись к Аутленнеру и скажи, что я приказал ему поспать полчаса. Это время танк поведет Ганлик.
— Да, почетный лейтенант.
Банник спустился по трапу, попятившись, чтобы пропустить Ралта. Проходя, он хлопнул по плечу Ганлика.
— Тебе приказано заступить на место водителя.
Вместе они пошли в отделение управления, приноравливая шаги к колебаниям корпуса танка, который сильно трясло и качало на неровностях пустошей.
Аутленнер никогда не покидал свое место добровольно, и спал только тогда, когда ему приказывал Кортейн. Все мысли механика-водителя сосредоточились на том, как провести «Марс Победоносный» по опасной местности вслепую сквозь бурю. Глаза Аутленнера неотрывно смотрели на экран главного ауспика. Меньшие экраны передавали изображения в реальном времени с авгур-камер, несколько из них вышли из строя из-за боевых повреждений или эрозии, вызванной пылью. Аутленнер сидел, откинувшись в кресле водителя, и явно чувствовал себя в своей стихии, ловкими движениями поправляя курс танка и проводя его буквально в миллиметрах от выпирающих на поверхность скальных выступов и огромных валунов. Банник наблюдал с восхищением, как всегда, когда приходил в отделение управления. Он и не думал, что можно вести столь громадную машину с такой точностью.
— Вы двое пришли, чтобы дышать мне в затылок? Только зря отвлекаете меня, — сказал водитель.
— Вставай. Тебя сменит Ганлик. Почетный лейтенант приказал тебе поспать полчаса.
— Или что? Ганлик не сможет вести по такой местности.
— Или он спустится сюда и расскажет тебе сказку перед сном, а потом отправит твою жалкую задницу под трибунал, — прорычал Ганлик. — Вылезай.
— Мы почти преодолели этот хребет. До следующего, последнего перед самой котловиной, будет ровная местность, — сказал Банник.
— Вылезай, — приказал Ганлик.
Аутленнер хмыкнул.
— Ну, если справишься… Погоди секунду.
Еще несколько движений рычагами, легкая поправка курса. Подождав, пока танк выйдет на участок относительно ровной местности, Аутленнер заблокировал рычаги и встал.
— Принимай пост.
— Ты пил что ли, Аутленнер? — спросил Ганлик, проталкиваясь мимо него к сиденью.
— Тут глис не нужен, — мехвод постучал себя по голове. — Мозги заняты. Я пью только когда мне скучно. А здесь скучать не приходится.
Ганлик кисло посмотрел на него, уселся на сиденье и разблокировал рычаги. Манера движения «Гибельного Клинка» изменилась, стала заметно менее гладкой. Послышались приглушенные удары, треск и скрежет, когда Ганлик задевал бортами скалы.
— Я тебе говорил, — сказал Аутленнер Баннику, — слишком трудный участок для него.
Банник задумчиво закусил губу. Аутленнер был прав.
— Ты уверен, что справишься? — спросил он Ганлика.
— Может быть, эти звездочки и дают тебе право приказывать мне, но я служу на этом танке уже тринадцать лет и вполне могу его водить, поэтому не слушай Аутленнера. Кроме того, скоро эти каньоны кончатся, как ты и говорил. Котловина Озимандии — старый метеоритный кратер. Нет, не такой, где мы сражались с орками у рудника. Это настоящий кратер, миллионы лет назад сюда упал большой метеорит, ударив с такой силой, что испарил кору планеты. Эти хребты и выступы — застывшие каменные волны, камень здесь когда-то кипел, как вода, понятно? Когда мы войдем в саму котловину, местность будет ровной, там они все засыпаны песком. Проклятая пыль хоть здесь оказалась полезной.
— Ясно, Ганлик.
Банник и Аутленнер собрались уходить.
— Эй! Банник!
Банник обернулся.
— Что?
— Смотри в оба. Увидишь что-то странное, скажи мне, ладно? Это место полно лорелея, кристаллы здесь плотнее и тяжелее обычных из-за солнца и метеоритного удара. Это настоящая психоловушка, и когда мы подойдем ближе, лорелей начнет действовать нам на мозги. Думаешь, что видения, которые нас мучили до сих пор, это уже достаточно плохо? А дальше, как мне говорили, будет куда хуже. Здесь много раз пытались добывать лорелей, но ничего не получалось. Святая Терра, тут даже пытались построить улей, но поля псайкерской энергии здесь слишком сильны, говорят, тут каждый может стать псайкером! Броня немного защищает от их действия, да и это должно помочь, — он указал на кристаллы лорелея, развешанные по отсеку. — Какие-то особые трещины в кристаллах генерируют антипсайкерское поле. И если развесить такие кристаллы вокруг, это создаст помехи психоволнам, по крайней мере, частично.
Банник улыбнулся. Ганлик не переставал удивлять его.
— Откуда ты узнал все это, Ганлик?
— Как я и говорил, я не ленился расспрашивать местных. Ты скоро сам захочешь себе такой же, — Ганлик указал на свой амулет на груди. — И судя по тому, что я слышал, ты убедишься, что я прав, как только мы войдем в котловину, — он пристально посмотрел на Банника. — Говорят, это как заглянуть в варп, а по доброй воле никто не захочет делать этого.
Аутленнер и Банник ушли, оставив Ганлика вести танк. Банник помог водителю забраться в спальный отсек. Аутленнер поморщился, закрывая люк. Посменно используемые койки на раскаленной нижней палубе — не самое приятное спальное место, но, по крайней мере, на «Гибельном Клинке» были спальные места. Экипажи «Леман Руссов» во время таких долгих маршей были вынуждены спать на боевых постах, если они вообще спали.
Банник собирался вернуться на командную палубу, когда его внимание привлекло щелканье колоды таро Форкосигена. Лейтенант едва сдержал раздражение. Кортейн приказал ему не трогать техноадепта. Так он и сделает.
— Ты погубишь нас всех, — произнес голос из мрака.
— Форкосиген, хватит уже, — сказал Банник. Ему пришлось схватиться за переборку, чтобы устоять на ногах — Ганлик снова зацепил скалу. Громкий удар раздался внутри танка, словно звон колокола. Тысячелетние талисманы и реликвии Адептус Механикус, висевшие на потолке, зазвенели, переборки тревожно завибрировали.
— Ты погубишь нас. Эти карты выпадают снова и снова. Выпадают каждый раз, — снова защелкала колода. — Это ты, я уверен.
Форкосиген вышел из снарядного погреба, держа в одной руке лазерный резак, в другой — колоду таро, его лицо было освещено сиянием экрана читающего устройства.
— Смотри! — он сунул экран с колодой под нос Баннику. Устройство было дешевым, сделанным из пластика, не парагонского, а какого-то другого незнакомого образца. Экран был треснувшим и исцарапанным почти до потери прозрачности. Банник увидел, как иконки карт мелькают на экране с шумом, похожим на треск игральных костей в стакане. Форкосиген разложил колоду стандартным девятикарточным Н-образным раскладом. Открылась первая карта. Гнев Жиллимана. Карта с двойственным значением, ибо гнев мог быть направлен в ту или иную сторону. Слепой Провидец, Погасшая Звезда, Сверхновая, Молодой Воин, Крепость Веры, Опозоренный Наследник…
— Прости, — сказал Банник, успокаивающе подняв руки и глядя на лазерный резак, который держал техноадепт, — я не понимаю таро.
Форкосиген угрожающе взмахнул инструментом. Резак был выключен, но техноадепт легко мог включить его, и тогда им можно было бы резать пласталь.
— Смотри на экран!
— Я не понимаю таро, — повторил Банник. Это была абсолютная правда.
Карты снова были разложены. Хриплый скрежещущий машинный голос начал читать названия карт.
— Это не важно. Смотри еще!
Форкосиген встряхнул устройство. Карты снова защелкали, раскладываясь.
Выпала первая карта. Гнев Жиллимана, в левой верхней части Н-образного расклада.
— Что ты видишь?
Банник покачал головой.
— Смотри внимательнее!
Банник смотрел, как карты раскладывались снова.
— Они те же самые, — сказал он.
— Да. Опять.
Еще раз защелкали карты. Снова первым в раскладе оказался Гнев Жиллимана. И остальные карты легли так же.
— И опять…
Форкосиген, подойдя на шаг ближе, сунул экран в лицо Баннику. Банник смотрел на лазерный резак.
— Неисправность, — спокойно сказал лейтенант, хотя по его спине побежали мурашки. — Читающее устройство, похоже, нуждается в ремонте.
— Оно исправно, — Форкосиген отложил эту колоду и снял с пояса другое читающее устройство, технически более совершенное и лучшего качества.
— Посмотри на это! Смотри!
Он нажал кнопку. Экран очистился, и карты легли снова — так же.
Форкосиген повесил и это устройство на пояс, и достал еще одно.
— И это…
Третье читающее устройство, явно древнее, не имело подсветки экрана, его карты были крошечными цветными иллюстрациями, наклеенными на многогранные барабаны. Форкосиген дернул рычажок на боку. Картинки закрутились и замерли в том же Н-образном раскладе.
По спине Банника потек холодный пот.
— Хочешь посмотреть еще? — прошептал Форкосиген. — У меня есть еще четыре колоды, все они разных эпох, разных типов, и на всех выпадает один и тот же расклад. Это не совпадение. Император о чем-то говорит мне.
— И зачем бы Императору говорить тебе о чем-то?
Лицо Форкосигена покраснело, и он толкнул Банника, прижав его к стенке. Маленький техноадепт оказался неожиданно сильным. Его выпученные глаза уставились в лицо Банника.
— Вы, басдаковы аристократы, все одинаковы, — прорычал он. — А с тобой Ему есть о чем говорить? Чем ты такой особенный, высокомерная свинья? А-а-а! Пискнешь, и я перережу твою чертову глотку! Ты хоть знаешь, в скольких войнах сражалась эта машина? Сколько жизней она спасла? Знаешь?
Большие глаза Форкосигена задержали взгляд на предупреждающих надписях на переборках, трубопроводах, на талисманах, подвешенных здесь за пять столетий до его рождения.
— Император говорит, чтобы мы были осторожны. Вы, тупые знатные басдаки, считаете себя бесконечно лучше нас, тех, кто производит машины и делает всю работу… — прошипел техноадепт, брызгая пеной. — А это на нас, простых рабочих людях кланов, держится Империум, а не на вас с вашими ритуалами и пышными мундирами! Пока ты спал со своими шлюхами на пуховых перинах, моя семья трудилась в недрах ваших цехов, производя керамит. Что ты знаешь о тяжелом труде, о страдании? Я готов спорить на что угодно, все это — зловоние, грохот, жар, долгие вахты — стало здесь для тебя неприятным сюрпризом. А я? Я родился в таких условиях. И тут в экипаж заявляешься ты со своими накрахмаленными рукавами и нарядной фуражкой и ходишь тут так, будто ты здесь хозяин… Это ты, проклятый дурак, таро говорит остерегаться тебя! Все карты говорят об уничтожении, о смерти… Перевернутая Крепость Веры — перевернутый «Марс Победоносный», и в центре расклада — Молодой Воин, Опозоренный Наследник, ты… Знатный, наивный, тщеславный, человек, который разрушит Крепость Веры ради славы. Звучит знакомо?
Банник посмотрел в глаза Форкосигену. Что если техноадепт прав? Таро Императора было одной из немногих вещей, уравнивавших всех в Империуме. Знатные и простолюдины, космические путешественники и люди, никогда не покидавшие свою планету, даже последнее отребье… Не имело значения, кем ты был и где находился, если у тебя была колода таро, ты мог предвидеть волю Императора, и иногда Он откликался, позволяя видеть будущее даже самым незначительным из своих слуг. По крайней мере, так говорили. Банник относился к таро с глубоким скепсисом. Он был слишком мирским человеком, чтобы принимать это все за чистую монету. Но все же он был верующим, в житиях святых было множество доказательств правдивости таро, а Банник ужасно согрешил. Он был недостоин служить на столь могущественном орудии божественной воли.
— Ты можешь погубить нас всех, но я не позволю этому случиться. Император не желает этого, и во имя Его, я не допущу, чтобы «Марс Победоносный» погиб.
Форкосиген включил резак. Между двумя зубцами инструмента появился тонкий луч света. Его жар опалил щетину на шее Банника.
— Как? — прохрипел Банник. — Откуда ты знаешь? Что я сделаю? Как ты можешь быть уверен, что правильно толкуешь таро? Я никогда не сделал бы ничего такого, что могло бы причинить вред танку и его экипажу, или подвергнуть риску наше задание.
— Таро не говорит мне этого, — прошипел Форкосиген. — Оно указывает лишь в общих чертах, не так ли? Император, как бы ни был Он могущественен, занят слишком многими более важными делами, чтобы лично являться мне с персональным пророчеством, не так ли? Вот поэтому у нас и есть таро, и слава Ему, я знаю достаточно. Ты или этот танк — ясно, что важнее.
Банник быстрым движением перехватил резак левой рукой, и, отвернув голову, локтем правой отбил резак от лица. Послышалось шипение горящего мяса, резкая боль пронзила ухо — луч резака все-таки задел его, отрезав кусочек кожи. Форкосиген пошатнулся. Банник, крутнувшись на месте, резко толкнул его. Техноадепт ударился о стену, выронив читающее устройство с колодой таро.
— Что ты знаешь об Императоре? Что? Что ты знаешь о том, на что похожа жизнь других людей? Ничего! Ты не знаешь ничего!
Банник ударил его ребром ладони. Форкосиген с криком упал, содержимое карманов его пояса рассыпалось. Банник мгновенно набросился на него, прижав его руки к полу ногами и непрерывно нанося удары кулаками по беззащитной голове. В этих ударах изливалась вся его ярость, боль и страх. Тупариллио, Каллиген, война, все ужасы и страдания, которые он видел, но прежде всего то, что он, сын главы клана, был теперь скован долгом и ответственностью, словно цепями.
Техноадепт перестал двигаться. Кулак Банника замер в воздухе. Форкосиген лежал, неподвижный и окровавленный, как его брат тогда, после дуэли.
— Нет, ты не знаешь ничего, — прошептал Банник.
— Что во имя трижды проклятого отступника здесь происходит?! — закричал Кортейн, стоя на ступенях трапа.
Банник огляделся. Его кулаки были в крови, Форкосиген валялся у его ног.
На палубе, посреди рассыпавшихся инструментов, лежали три читающих устройства с колодами таро, на их экранах светился один и тот же расклад.
ВСТАВКА
«Мальчики с радостью играют в войну, воображая себя мужчинами. На войне ужас превращает мужчин снова в мальчиков».
Афоризмы Солона
ГЛАВА 16
Аронис-cити, Парагон VI
М41
Дверь закрылась за Банником с тихим щелчком, но его отзвук раздался под сводами церкви, словно подчеркивая царившую здесь тишину, нарушенную вошедшим.
Стену напротив дверей занимало огромное изображение двуглавого орла. Ряды скамей из темного дерева с почти стершимися ликами святых на спинках тянулись вдоль широкого придела, ведущего к алтарю. Колонны нефа возвышались, словно деревья в каменном лесу с плодами в виде резного орнамента, их вершины исчезали во мраке под сводом. С невидимого отсюда потолка свешивалась статуя Императора Великолепного, с крыльями, мечом и щитом. Позолота на статуе потемнела от времени, поэтому изваяние лишь тускло сияло в безбрежной тьме под сводом, где крылатые существа, едва видимые снизу, пели литании, нарушая могильную тишину, царившую в храме.
Дыхание Банника хрипом раздалось в его ушах — дышать здесь казалось нарушением тишины, и он безотчетно задержал дыхание, пока тело само не заставило его выдохнуть. Раненая щека заныла, а голова закружилась от укола, который сделал ему медик.
Зашелестело одеяние, хлопнула закрывающаяся книга, и с дальней скамьи впереди встал священник. По сравнению с аквилой на стене он казался очень маленьким, что подчеркивало размеры храма.
— Я не должен был приходить сюда, — прошептал Банник.
— Верный слуга Императора, могу я чем-то помочь тебе? — священник направился к нему. Какой-то предмет поднялся со скамьи и последовал за священником, жужжа антигравитационными двигателями.
Банник повернулся, чтобы уйти.
— Нет, подожди! — позвал его священник. — Всем людям рады в доме Императора.
«Императора… Императора…», раздалось эхо под каменными сводами.
Банник собирался уйти, но вдруг обнаружил, что не может. Его ноги просто отказывались двигаться. Он поднял глаза. На него взирал Император.
Священник подошел к нему.
— Добрый день, если такие вообще бывают Долгой Зимой, — священник улыбнулся, его голос был теплым, а не суровым, как у иных служителей Экклезиархии, которых встречал Банник. Лицо священника было круглым, в нижней части шире, чем в верхней, с несколькими мясистыми подбородками. Под глазами темнели пятна, и те немногие волосы, что еще оставались на голове, были коротко подстрижены. Он был одет в длинный белый подризник, богато украшенный вышивкой, обозначавшей его церковный сан — исповедника третьего ранга. Над его головой парил сервочереп, жужжа моторами и вращая металлическими глазами, всматриваясь в лицо Банника.
— Боюсь, что не знаю тебя, сын мой. Прости, Аронис — большой город, и трудно запомнить лица всех прихожан.
Священник обеспокоенно посмотрел на распухшее лицо Банника и повязку на щеке.
Банник попытался заговорить, но во рту пересохло, он глотнул, облизал губы и попытался снова.
— Я… не был в церкви много лет, — наконец произнес он.
Священник расправил широкие рукава своего одеяния.
— В таком случае уместно было бы представиться. Я исповедник Пайк из Зороманского Орбитального Района, система Вертени. А это мой предшественник, исповедник Зуманзи, чьи останки удостоились благословения быть преобразованными в священное устройство, сопровождающее меня.
— Я… — замялся Банник, — я Коларон Артем Ло Банник.
— Из клана производителей оптики? Хмм… Думаю, если бы я жил здесь дольше, то сказал бы точно. Мне говорили, что каждый клан отличается от всех прочих, но я пока в этом не разбираюсь. Все дети Человечества равны для меня.
— Так вы здесь недавно? — спросил Банник, ища утешения в этой светской беседе, пытаясь выбросить из мыслей мертвое лицо Тупариллио.
Исповедник Пайк покачал головой.
— Нет, недолго. На самом деле, я нигде не задерживаюсь надолго. Экклезиархия часто переводит нас на новые места службы, чтобы мы не слишком пускали корни на одном месте. Но мы не должны жаловаться, это наш долг перед Церковью и Повелителем Человечества, — исповедник оглянулся на аквилу и улыбнулся Баннику. — И я счастлив служить Ему. Скажи мне, почему ты давно не был в церкви, сын мой? Наши молитвы согревают Императора, закованного в холодные механизмы Золотого Трона, наша сила — Его сила, а Его сила — столп, на коем держится Империум. Почему же ты не помогаешь нашему Повелителю?
Баннику нечего было ответить.
— Полагаю, ты столь же давно не снимал с души бремя грехов?
Банник покачал головой.
— Мне не в чем каяться, — солгал он.
— О, сын мой, — священник улыбнулся и, склонив голову, положил толстую руку на плечо Банника. — Я уверен, тебе есть в чем каяться. Несомненно, ты хотел сказать: «мне не в чем сознаваться, кроме небольших нарушений, о которых лучше не знать служителям закона», — он многозначительно посмотрел на рану на лице Банника. — И это понятно, все молодые люди одинаковы. Но судя по твоему виду, сейчас все куда серьезнее, не так ли?
Банник кивнул. Его колени ослабели.
Священник поддержал его за локоть.
— Не падай духом, сын мой. Император простит многие грехи, если человек искренне готов служить Ему телом и душой, сердцем и разумом. Нет ничего достойнее в этой жизни, чем служить Императору, и служа Ему, тем самым служить человечеству.
Они оба подняли глаза к изваянию Императора под сводом.
— Да, — ответил Банник.
— Хорошо. Да согреет тебя в это самое холодное время года осознание того, что слава в служении. Но сначала мы должны помолиться, дабы знать, какое именно служение поможет нам искупить грехи. Нет ничего лучше покаяния, чтобы облегчить душу. Пойдем к алтарю, помолимся Императору.
Банник не возражал.
— Исповедь требует денежного пожертвования, сын мой, но это не проблема для человека из столь богатой семьи как твоя. Увы, все эти свечи сами за себя не заплатят.
Вместе они прошли по длинному проходу, спускавшемуся с обеих сторон от нефа, и исповедник Пайк подвел Банника к алтарю. Они преклонили колени в молитве, и Пайк предложил Баннику покаяться в грехах перед Богом-Императором.
Там, во мраке и холоде храма Повелителя Человечества, Банник рассказал о том, как стал убийцей.
ВСТАВКА
Улей Мерадон — административная столица южного полушария Калидара. Огромная яма в пустыне, производящая 36 мегатонн очищенных кристаллов лорелея в год для нужд Схоластики Псайкана и библиариумов Адептус Астартес, более в нем нет ничего примечательного. Если я и рекомендую местное блюдо — песчаного клеща, поджаренного в магнии, то лишь потому, что это там практически единственная съедобная вещь. И ни в коем случае не пробуйте «салат».
Иероним Сквим
Менее значительные индустриальные миры Сегментума Пацификус
Точный путеводитель
ГЛАВА 17