Пьер Сувестр и Марсель Аллен
КОРОЛЬ — УЗНИК ФАНТОМАСА
КОРОЛЕВСКАЯ ПЬЯНКА
— В конце концов, почему бы мне не кутнуть! Сегодня 31 декабря, и уходящий год полагается провожать весело… тем более, что случается это не чаще, чем раз в двенадцать месяцев!
Полночь уже почти наступила. Журналист Жером Фандор, сотрудник популярной газеты «Капиталь», быстро шагал по бульвару. Он только что вышел с унылого официального банкета, где вдоволь наслушался скучных ораторов, превозносивших в своих выспренних речах достоинства Ассоциации и Взаимопомощи. Жером Фандор проспал большую часть церемонии и проснулся, когда шла презентация лауреатов каких-то премий. Все присутствующие радостно аплодировали, чувствуя, что мероприятие идёт к концу. Большинство из них тут же повскакивали с мест и устремились к выходу, одинаково довольные и тем, что приняли участие в престижном мероприятии, и тем, что оно, наконец, завершилось.
Очутившись на бульваре, Фандор с наслаждением вдохнул чистый холодный воздух. По-особенному нарядная толпа заполняла в этот вечер тротуары. Здесь были и театралы, только что вышедшие после представления, и просто гуляющие, решившие весело провести новогоднюю ночь. Самая богатая и элегантная часть парижского населения заполняла пространство, простирающееся от Порт-Сен-Мартен до Мадлен и известное под названием Больших бульваров. Роскошные автомобили медленно пробирались сквозь толпу, громко сигналя. Сквозь запотевшие от тепла стёкла можно было разглядеть внутри элегантные силуэты дам, закутанных в драгоценные меха и кружевные накидки.
Время от времени какая-нибудь из этих машин останавливалась перед освещённой террасой ресторана, служитель в ливрее, обшитой галунами, поспешно и почтительно распахивал дверцу, и очаровательные посетительницы, выпорхнув из экипажей, тут же исчезали за зеркальными дверями в сопровождении своих спутников, торжественно следовавших за ними в просторных шубах и сверкающих высоких цилиндрах.
|
|
Над оживлённой толпой стоял смутный и радостный гул голосов. Простолюдины без смущения смешивались с богатыми буржуа, обменивались шуточками, добродушно толкали друг друга. «31 декабря, — подумал Фандор, — это общий праздник, он объединяет всех… Надо и мне присоединиться к общему веселью. Гулять так гулять!».
С тех пор как вот уже несколько лет журналист Жером Фандор работал в крупнейшей вечерней газете «Капиталь», в отделе текущей информации, он мог, не хвастаясь, сказать, что знаком с «половиной Парижа». Идя по улице, он поминутно раскланивался со знакомыми и пожимал руки приятелям. И всё же, будучи знаком со всеми, он был всегда один, ибо настоящих, близких друзей у него не было, за одним-единственным исключением. Зато какое это было исключение! Это был друг, с которым можно было поделиться самыми заветными мыслями и надеждами, — Жюв, знаменитый Жюв, прославленный инспектор сыскной полиции! Их связывала не только дружба: у них были общие заботы, общие тайны, общие цели, они вместе стремились защитить Общество, вместе бились над раскрытием мрачных драм и загадочных преступлений.
Да, Жюв был для Фандора лучшим другом. О более верном и надёжном товарище нельзя было и мечтать!
На минуту у Фандора мелькнула мысль: заявиться к Жюву и вытащить его из дома. Но он тут же одёрнул себя. У знаменитого детектива редко выпадала минута для отдыха. Сейчас он наверняка спал сном праведника, и было бы бесчеловечно будить его. «Пусть отдыхает, — подумал журналист, — на сегодняшнюю ночь я найду себе какую-нибудь компанию!».
|
|
Фандор дошёл до угла улицы Друо и оказался перед дверями большой закусочной, сверкавшей огнями и белоснежными скатертями накрытых столиков. «Вот то, что мне нужно», — подумал он и вошёл внутрь. Тут же к нему с почтительными поклонами направился метрдотель и осведомился, заказывал ли месье столик, так как все места заказаны заранее. Фандор вынужден был повернуться на 180 градусов и, не дослушав извинений метрдотеля, покинул заведение, завидуя другим, более предусмотрительным, посетителям.
— Ну, ничего, — ворчал он себе под нос, — найду что-нибудь поскромнее. Не помирать же с голоду!
Дело в том, что на официальном банкете, где журналист присутствовал в силу своих профессиональных обязанностей, он испытывал такое отвращение, что даже не притронулся к еде, намереваясь подкрепиться где-нибудь в более приятном месте. Однако, дойдя до церкви Мадлен, он понял, что осуществить это намерение ему, возможно, и не удастся. Толпа перед ресторанами и кафе теперь поредела, но лишь потому, что большинство прохожих уже устроились за столиками. Машинально Фандор свернул по улице Руаяль в направлении предместья Сент-Оноре.
Он поравнялся с подъездом скромного на вид ресторана, но перед которым стояла целая вереница роскошных машин и частных экипажей. Сквозь стёкла окон были видны зеркала, задрапированные бархатными портьерами, и уютные столики под низкими абажурами.
|
|
Внезапно очаровательное видение мелькнуло перед глазами журналиста.
— Изабель де Геррэ! — воскликнул он. — Вот так встреча…
— Это вы, дорогой! Как дела?
И молодая женщина, закутанная в меховое манто, протянула ему руку в тонкой перчатке.
— Вы зайдёте со мной? — добавила она, задерживая пальцы Фандора в своей руке.
Молодой человек и не думал сопротивляться. Ресторан, куда его увлекла очаровательная знакомая, носил громкое имя «Раксим» и был одним из самых фешенебельных заведений Парижа, где в этот вечер собирались сливки общества, — самые шикарные дамы полусвета и самые богатые гуляки-бульвардье, прожигатели жизни.
С Изабель де Геррэ журналист познакомился ещё в те времена, когда она, молоденькая учительница из Севра, приехала в Париж и оказалась замешанной в громкую и не совсем благовидную историю: из любви к ней покончил с собой юноша из хорошего семейства. В результате Изабель приобрела популярность в той части парижского света, где любят скандалы и любовные похождения и где она сделала быструю карьеру. Время от времени Фандор читал в бульварных листках сообщения о «светских» приёмах, которые устраивала Изабель де Геррэ и на которые являлись весьма высокопоставленные персоны, предпочитавшие, однако же, чтобы их обозначали одними инициалами.
Эта случайная встреча доставила Фандору удовольствие. Конечно, его намётанный взгляд журналиста не мог не отметить, что за истекшие семь или восемь лет всё ещё стройная и изящная Изабель несколько раздалась в плечах и бёдрах, приобрела ту пышность фигуры, которая, при её профессии дамы полусвета, отнюдь ей не вредила.
— Вы будете моим приближённым кавалером, — любезно сказала она Фандору. — У «Раксима» мною заказан столик…
И весело добавила, заметив мимолётное смущение молодого человека:
— О, всё будет честь по чести: я не посягаю на вашу свободу! У меня самой сегодня будет полно дел… К тому же я знаю, что Фандора не так-то легко соблазнить и записать в число своих поклонников!
— Напротив, вы доказываете мне совершенно обратное! — галантно ответил журналист, входя вместе с молодой женщиной в шум и суету ресторана. Зал был вытянут в длину, как кишка, но искусно расставленные зеркала, углубляя пространство, исправляли этот недостаток. Столики стояли тесно, но это никому не мешало, так как публика состояла из завсегдатаев, и отдельные компании охотно общались и перемешивались между собой. У клиентов было ощущение, что они находятся не в ресторане, а в салоне, где царит непринуждённый дух свободного общения, где можно переходить от столика к столику с бокалом в руке и с сигарой в зубах. Если какая-нибудь дама садилась на колени к своему спутнику и обменивалась с ним мимолётным поцелуем, то и это никого не смущало.
Следуя за Изабель де Геррэ, Фандор прошёл в глубину зала, к угловому столику, уставленному цветами и бутылками шампанского. Он поздоровался с сидевшей здесь компанией, с некоторыми обменялся рукопожатиями. Среди девушек выделялась своей осанкой и изяществом движений Кончита Кончас, танцовщица, имевшая этой зимой потрясающий успех в парижских мюзик-холлах. Другие девушки также в своём большинстве были знакомы Фандору, встречавшему их в различных увеселительных заведениях Монмартра и Латинского квартала.
— Кого я вижу! — воскликнул он. — Маленькая негодница Луп!
И Фандор фамильярно обнял за талию миниатюрную девушку, которой, судя по её фигуре, можно было дать лет пятнадцать, но достаточно было взглянуть на её лицо, чтобы убедиться, что ей намного больше. На заигрывания журналиста она ответила решительно:
— Убери лапы, а то врежу!
Но Фандор уже пожимал ручки высокой блондинке со светлыми глазами. Это была англичанка, классическая англичанка, постоянная посетительница «Раксима» с символическим именем Дэзи Кисми[1]. Усевшись на банкетку и оглядывая собравшихся, он обратил внимание на сидевшего против него человека, ещё молодого, но уже облысевшего, обрюзгшего, с нездоровым цветом лица. Большими глотками он пил виски с содовой, проливая напиток на крахмальный пластрон своего жилета… Приглядевшись, журналист узнал в этой преждевременной развалине некоего Вейля, именуемого Вейль-младший, — наследника богатейшего еврейского семейства, расточавшего громадный капитал, нажитый его дедом на биржевых спекуляциях.
В другом конце зала Фандор разглядел старого итальянского герцога де Пьетра, отпрыска старинного аристократического рода, ныне обедневшего и утратившего былой блеск. Со своим неизменным моноклем и благородной осанкой он был теперь звездой полусвета, поскольку высший свет был для него закрыт по причине не слишком благовидных авантюр, участником которых он являлся.
Фандор поприветствовал Арнольда, актёра театра Варьете, уединившегося в укромном уголке с какой-то новой подружкой.
Большой стол, за которым сидел журналист, окружала шумная компания под председательством Изабель де Геррэ. Один из сотрапезников, элегантно одетый человек с пальцами, унизанными драгоценными кольцами, громко провозгласил:
— Сегодня каждый делает заказ для себя, — так мы будем чувствовать себя свободнее!
Такой порядок вполне устраивал Фандора, который не намеревался оплачивать общий счёт гуляк и в то же время не хотел, чтобы кто-то платил за него. Впрочем, в этот новогодний вечер хозяин ресторана решил не обременять клиентов долгими размышлениями относительно меню. Не дожидаясь заказа, официанты поставили перед каждым прибором по бутылке сухого шампанского и по тарелке холодного консоме. На другие столы, где пиршество было уже в разгаре, подавали блюда с паштетом из гусиной печёнки и горами остендских устриц. Оживление нарастало по мере того, как пустели бутылки.
Фандор, как и другие, торопился погрузиться в винные пары. Хмельное возбуждение клиентов действовало заразительно и на служителей ресторана, и только начальник персонала, знаменитый Жерар, сохранял полную невозмутимость и внимательно наблюдал за работой официантов и работников гардероба. Он сам принимал у посетителей верхнюю одежду, трости и шляпы и относил их в гардероб.
Цыганский оркестр под влиянием всеобщего опьянения играл с неистовым надрывом: если посетители пьянели от вина, то музыканты и певцы, казалось, опьянялись собственными мелодиями. Музыкант, игравший первую скрипку, спустился в зал вместе со своим инструментом и, не переставая играть, переходил от стола к столу. Полуприкрыв глаза, он извлекал из своей скрипки самые захватывающие молдавско-валахские напевы, а затем заиграл пьесу собственного сочинения под названием «Поющие фонтаны», которая была встречена аплодисментами и весёлыми возгласами присутствующих. Вот уж действительно, этот Хиго был самым парижским цыганом на свете — он понимал, что такое парижская мода! И он был необычайно живописен в своём красном доломане, надетом поверх корсета, который выгодно подчёркивал ширину его плеч и стройность бёдер, обтянутых чёрными рейтузами. Не теряя контакта с продолжавшим играть оркестром, он всё убыстрял и убыстрял темп, поочерёдно склоняясь то над одним, то над другим посетителем, и каждому казалось, что Хиго играет лично для него.
Фандор с удовольствием наблюдал за артистической работой скрипача. Как журналист, он не мог не оценить его блестящую идею — снабдить одну из мелодий названием «Поющие фонтаны». На профессиональном языке газетчиков это называлось «попасть в яблочко».
— Эй, послушай, — прервала его размышления Конча Кончас, уже изрядно набравшаяся и припавшая к его плечу, — достал бы ты для нас пригласительные билеты, чтобы послушать эти знаменитые поющие фонтаны!
Фандор уже собирался ей сказать, что в час, когда фонтаны запоют, она сама будет спать глубоким сном, но танцовщица, не дожидаясь его ответа, уже направилась в другую сторону. Количество посетителей в ресторане несколько уменьшилось, поэтому в середине зала убрали несколько столиков и освободили место для танцев. Фандор уже начал подумывать, не пора ли и ему возвращаться к родимым пенатам, когда обратившийся к нему мужской голос заставил его обернуться.
— Простите, сударь, извините мою нескромность. Не могли бы вы объяснить мне, что такое эти пресловутые «поющие фонтаны»? Дело в том, что я иностранец и не в курсе парижской жизни…
Человек, говоривший таким образом, сидел за отдельным столиком как раз позади Фандора и потому до сих пор не попадал в поле его зрения. Впрочем, он, видимо, пришёл сравнительно недавно. Это был мужчина лет тридцати, с белокурыми волосами и усами внушительных размеров. Под костюмом от лучшего портного угадывалась атлетическая фигура.
При взгляде на нового собеседника Фандор с трудом сдержал возглас изумления. Тот, к счастью, не заметил удивления журналиста и флегматично ожидал ответа. При этом он продолжал уписывать лежавшую перед ним жареную куропатку, запивая её шампанским лучшей марки. Справившись со своим удивлением, Фандор почтительно ответил:
— В вашем неведении, сударь, нет ничего странного, так как речь идёт отнюдь не о событии мирового значения. Суть вот в чём. На площади Согласия, по обе стороны от обелиска, имеются две внушительные бронзовые скульптурные группы, изображающие наяд, выплывающих из водоёмов. Вы, безусловно, знаете эти два фонтана?
Собеседник кивнул головой и залпом осушил бокал шампанского. «Хорош выпивоха…» — подумал Фандор и продолжал:
— В последние дни прохожие стали замечать, что через определённые промежутки времени эти фонтаны, или, лучше сказать, образующие их фигуры, издают странные звуки, довольно громкие и мелодичные. Можно подумать, будто наяды поют… Не правда ли, это очень поэтично и очень по-парижски?
— Очень по-парижски… — согласился незнакомец, перед которым тем временем официант поставил новую бутылку сухого шампанского.
— По этому поводу, — продолжал Фандор, — известная газета «Столица» решила провести журналистское расследование, опросив наиболее авторитетных специалистов.
— А что за билеты просила у вас Кончита?
— Пф… Вероятно, она имела в виду пригласительные билеты на торжественную церемонию… Но, насколько мне известно, таких билетов вообще нет…
На самом деле, будучи сотрудником «Капиталь», Фандор был лучше, чем кто-либо, осведомлён о публичной манифестации, которая была намечена на вторую половину дня 1-го января на площади Согласия. Но журналист, похоже, не собирался раскрывать перед незнакомцем своё инкогнито.
Разговор между тем продолжался, и незнакомец приказал официанту принести второй бокал для Фандора. Тот, не желая оставаться в долгу, предложил своему собеседнику сигару. Слегка развернув свой стул, он оказался за одним столом с новым знакомым. Они веселились, пытаясь зажечь сигары с помощью контрабандной зажигалки. Сделать это обыкновенной спичкой было бы много проще, но зажигалка обладала привлекательностью запретного плода. Их общение приобретало всё более дружеский и непринуждённый характер.
«А что если мне подговорить его и отправиться вместе по кабакам? — думал Фандор. — Уж я бы ему показал такого!.. Лихой получился бы сюжет для репортажа!.. Нет, вряд ли — газета не примет. Такие вещи не для огласки… Ну да ладно, даже просто для собственного удовольствия… устроить загул с таким… с такой персоной…»
По площади Согласия, совершенно пустынной в этот предутренний час, два человека, закутавшись в меховые шубы, продвигались неверной походкой, поддерживая друг друга. Это был Фандор со своим новым знакомым из «Раксима». За ночь они успели посетить все злачные места Монмартра. Покладистый и очень пьяный иностранец с готовностью принимал все предложения журналиста, но одна мысль крепко засела в его голове, и время от времени он упрямо повторял:
— Хочу посмотреть на поющие фонтаны… Пошли смотреть поющие фонтаны…
На свежем воздухе двух приятелей развезло ещё больше. Выписывая ногами немыслимые вензеля, они обошли фонтаны. При этом оба необычайно веселились.
— Так это и есть фонтаны? — спрашивал иностранец заплетающимся языком.
— Они самые, — отвечал Фандор. — Но сейчас они не поют… Слишком поздно, лавочка закрыта… Пошли выпьем!
— Выпьем шампанского! — поддержал его иностранец и беспорядочно замахал руками. В ответ на его жесты проворный таксомотор подкатил и затормозил рядом с ними. Помогая друг другу, два приятеля с трудом забрались внутрь.
— На Плас Пигаль! — распорядился Фандор. — Полный вперёд!
Город был уже погружён в глубокий сон, но Плас Пигаль представляла собой оазис, заполненный огнями, шумом и движением. Роскошные лимузины стояли у подъездов ресторанов и кабаре. После недолгого пребывания в одном из лучших заведений наши друзья вновь вышли на площадь ещё более нетвёрдым шагом. Особенно пьян был иностранец.
— Нам надо… надо… — бормотал он заплетающимся языком.
— Надо идти спать, — отвечал Фандор, который ещё не потерял способности к самоконтролю.
— Ничего подобного! — настаивал его новый друг.
Так они препирались ещё некоторое время, причём, иностранец, казалось, пьянел всё больше, в то время как Фандор, напротив, несколько протрезвел. После нескольких неудачных попыток иностранцу удалось, наконец, произнести членораздельную фразу:
— Я знаю, куда мы пойдём…
— Но мы уже обошли все заведения!
— Нет… Мы пойдём ко мне домой!.. То есть, к Сюзи д'Орсель… моей подружке… Она, кажется, ждёт меня к ужину!
— Ужинать? Это в который же раз? — спросил Фандор, смеясь.
— А что? В моём сундуке ещё есть место!
Иностранец заставил Фандора сесть в подъехавшее такси.
Пока он пытался назвать шофёру адрес, журналист заметил, что какая-то нищенка подошла к их машине, видимо, желая и не решаясь попросить подаяние. Наконец, пьянчуга назвал адрес — «улица Монсо, дом 247», — и машина тронулась. Фандор успел бросить нищенке через открытое окошко какую-то мелкую монету… «Ну, что ж, поехали, — подумал он про себя. — В конце концов, чем я рискую?»
Журналист чувствовал, что хмель постепенно выветривается из его головы. Он посмотрел на своего спутника. Тот сидел с торжественным выражением лица, но по тому, как судорожно он вцепился одной рукой в поручень, а другой — в подушку сидения, было видно, что он изо всех сил борется с головокружением. Он был пьян в стельку, но великолепно скрывал своё состояние.
«Да, пьёт он по-королевски, это уж точно!» — подумал Фандор.
КВАРТИРАНТЫМАТУШКИ СИТРОН
— Опять ты забыла ножи для рыбы! Ты что думаешь, мой любовник будет есть руками? Это тебе не тот китайский болванчик, что был у меня в прошлом году!
Эта раздражённая тирада, адресованная служанке, была произнесена Сюзи д'Орсель с явно выраженным простонародным акцентом парижского предместья, так ярко контрастировавшим с её изящной фигурой и изысканным туалетом.
— Но, мадам, — решилась возразить служанка Жюстина, помогавшая своей хозяйке накрывать на стол, — ведь у нас раки…
Сюзи д'Орсель посмотрела на неё с презрением:
— А раки это что, не рыба?
Молодая женщина покинула столовую и вышла в соседнюю комнату, изящно оформленную, как салон, в стиле Людовика XV.
— Жюстина! — позвала она оттуда.
— Мадам?
— Опять ты дала маху! Зачем ты поставила сюда розовые орхидеи? Я же сказала, что нужны лиловые и жёлтые! Это официальные цветы Его величества…
Быстро поменяв цветы, служанка шутливо заметила, желая смягчить хозяйку:
— Лиловое с жёлтым… Странный вкус у этого вашего Величества!
Прихорашиваясь перед зеркалом, Сюзи ответила:
— Точно…
И, спохватившись, добавила:
— Не твоё дело… Давай, пошевеливайся! Что там ни говори, а он шикарный тип — мой августейший…
— Так его зовут Август? По-нашему, Огюст? — у служанки даже глаза разгорелись от любопытства. — Выходит, у вас новенький?
Сюзи позабавила глупость служанки, принявшей королевский титул за имя собственное.
— Огюст или не Огюст, не имеет значения! — сказала она, едва сдерживая смех. — Кончай накрывать на стол и топай отсюда!
Через несколько минут все приготовления были закончены, и Сюзи с удовлетворением оглядела изящно сервированный стол на два куверта и перед ним — широкий диван с грудой цветных подушек.
— Который час? — спросила она.
— Без четверти двенадцать, — ответила служанка. — Мадам разрешит мне, прежде чем уйти, пожелать ей счастливого Нового года? Я надеюсь, что господин Огюст не забудет о моих услугах?
— Да никакой он не Огюст, — не выдержала Сюзи. — Его зовут Фридрих-Христиан. Ей-богу, ты глупа, как пробка!
Но, не желая обижать служанку, она добавила:
— Ладно, Жюстина, не расстраивайся! С Новым годом и тебя также! Ты можешь идти, — Его величество желает, чтобы сегодня вечером мы поужинали с глазу на глаз… До завтра!
— До завтра, мадам! До скорой встречи в новом году! — ответила повеселевшая служанка и поспешила на кухню, где находился выход на чёрную лестницу.
Сюзи д'Орсель принадлежала к дамам полусвета, или «демимонденкам», как их называли в Париже. Надо ли пояснять, что аристократическая приставка перед её фамилией была чистой фикцией и не имела ни малейшего отношения к её действительному происхождению? Первое время, несмотря на привлекательную внешность и свободные манеры, она не пользовалась особенным успехом. Одно время она выступала на сцене, чтобы иметь видимость законной профессии. Но всё своё время она проводила в фешенебельных ресторанах в надежде подцепить богатого покровителя. И вдруг счастье улыбнулось ей: на неё обратил внимание богатый кутила, оказавшийся лицом королевского достоинства, пребывавшим в Париже инкогнито. Так Сюзи д'Орсель сразу вознеслась в ранг королевской любовницы!
Молодой король Фридрих-Христиан II унаследовал трон королевства Гессе-Веймар три года тому назад, после смерти своего отца. Скучая в своём маленьком провинциальном королевстве, он время от времени вырывался в Париж, чтобы, по его выражению, «немного развеяться». Каждый раз он встречался с очаровательной Сюзи д'Орсель, которая нравилась ему всё больше и больше, так что в конце концов он сделал её своей постоянной любовницей. По совету короля и благодаря его щедрости, Сюзи стала хозяйкой уютной квартиры в новом доме на улице Монсо, где имелись все современные удобства.
Окна квартиры, находившейся на четвёртом этаже, выходили во внутренний двор, замкнутый со всех сторон корпусами здания. Своё жилище Сюзи оформила в современном стиле, что отнюдь не противоречило вкусам короля. Глядя на светлые обои и множество безделушек, он любил повторять, что его супруга, королева Эдвига, никогда не могла добиться такого уюта, хотя тратила на содержание дворца огромные деньги. Официально Фридрих-Христиан останавливался в гостинице «Рояль-Палас» даже тогда, когда приезжал в Париж инкогнито. Но большую часть времени он проводил у своей возлюбленной. И Новый год он также пожелал встретить вместе с ней.
Не прошло и десяти минут после ухода служанки, как в дверь робко позвонили. Сюзи несколько удивилась, так как король собирался прийти только к часу ночи. Отворив, она увидела на пороге молодую девушку с бумажным свёртком в руках.
— Ах, это вы, мадемуазель Паскаль! — воскликнула Сюзи. — Чему я обязана столь поздним визитом?
— Извините за беспокойство, мадам, — смущённо ответила девушка, — я только что закончила ваш заказ. Простите, что так поздно, но я подумала, что вам будет приятно его получить именно сегодня…
— А я-то думала, что вы его принесли ещё днём! Ну, хорошо, что хоть сейчас… А то бы я разозлилась! Заходите же, посмотрим, что там у вас получилось.
Сюзи провела посетительницу в спальню, едва освещённую лампой под матовым абажуром. Но хозяйка повернула выключатель, и комнату залил яркий электрический свет. Паскаль осторожно положила свёрток на круглый столик и вытащила скреплявшие его булавки. Внутри оказался ночной туалет необыкновенной красоты: это была прозрачная муслиновая туника, отделанная английскими кружевами.
Тщательно, со знанием дела Сюзи рассмотрела работу и удовлетворённо кивнула:
— Чертовски здорово, — у вас волшебные руки!
Молодая работница покраснела от удовольствия:
— О, мадам, здесь не только моя работа. Я делала кружева…
— Наверное, это очень трудно? И утомительно для глаз?
— Это действительно утомительно, мадам, особенно, когда работаешь при искусственном освещении. Поэтому я встаю с рассветом и работаю дотемна. Но зимой световой день короток, и именно зимой идёт больше всего заказов. Так что приходится, как сегодня, например, работать по ночам… Поэтому я и заявилась к вам так поздно.
— Разве это поздно? — рассмеялась Сюзи. — Для меня это такая рань!
— Конечно, мы ведём разный образ жизни, — мягко заметила молодая работница и тут же испугалась, что задела самолюбие хозяйки.
Но Сюзи и не думала обижаться.
— Ещё бы! — лукаво воскликнула она. — Когда ваша работа кончается, моя только начинается. Но если ваша работа тяжела, то и моя не всегда приятна!
Обе женщины понимающе переглянулись и рассмеялись. Потом снова помолчали, разглядывая туалет. Сюзи сняла пеньюар и надела тунику, которая шла ей необыкновенно. Она выглядела в ней прелестно, и Паскаль, не удержавшись, сказала ей об этом.
— В самом деле? — искренне обрадовалась Сюзи. — Сегодня вечером это для меня особенно важно!
И, указав на сервированный стол, она добавила:
— Знаете, кого я ожидаю? Моего любовника… Короля!
— Я знаю… — улыбнулась Паскаль. — Ваш стол чудесно сервирован.
— Надо будет, чтобы вы сделали мне кружевную скатерть, — сказала Сюзи. — Я уверена, что у вас замечательно получится!
Паскаль, как девушка практичная, хотела тут же снять мерку, но хозяйка остановила её:
— Нет, моя дорогая, не сегодня. Сейчас не время. К тому же я не хочу злоупотреблять щедростью моего покровителя… Зайдите ко мне через несколько дней, — тогда я с вами и расплачусь.
Сюзи проводила девушку до дверей и тепло с нею простилась.
Мадемуазель Паскаль осторожно спустилась по тёмной лестнице и оказалась под сводами перехода, соединявшего двор с улицей.
Мари Паскаль было около двадцати лет, она была блондинкой с голубыми глазами, привлекательным лицом и хорошими манерами. Она пользовалась репутацией старательной, рассудительной и добродетельной девушки. У неё были золотые руки, и вскоре у неё образовался широкий круг заказчиц в богатом и элегантном квартале Монсо, так что в зимний сезон ей даже приходилось нанимать двух помощниц, что, впрочем, не мешало ей самой работать не покладая рук. Она уже успела накопить небольшое состояние, которое могло бы послужить ей приданым, встреть она хорошего человека, либо подспорьем в случае, если бы она не смогла больше работать.
Молодая работница жила в том же доме, только в другом подъезде, на седьмом этаже, и она уже собиралась пересечь двор, чтобы идти домой, когда её окликнул голос, принадлежавший консьержке, мамаше Сейрон, которую за сварливый характер прозвали «мамашей Ситрон»[2]. Мари Паскаль тут же повернулась и подошла к толстой консьержке, стоявшей в дверях своего помещения, выходившего непосредственно в крытый проход.
Мамаша Ситрон была грузной женщиной с непропорционально большими руками и ногами, прищуренными глазами, недоверчиво глядевшими сквозь очки в железной оправе, и неуместно ярко накрашенными губами. Чтобы, как она выражалась, «не попортить руки», она всегда носила чёрные митенки. Впрочем, всю чёрную работу вместо мамаши Ситрон выполняла нанятая ею уборщица, а сама консьержка придумывала себе тысячу причин, чтобы отлучаться из дома как в дневное, так и в ночное время. Вот и сейчас она только что вернулась из города и отпустила подменявшую её уборщицу.
Любопытная консьержка хотела знать, откуда Мари Паскаль возвращается в столь позднее время. Девушка охотно удовлетворила её любопытство и рассказала о заказе, который она относила Сюзи д'Орсель. Начавшись у порога, разговор продолжался в комнате консьержки.
— Выпейте со мной чашечку кофе, мамзель Паскаль, — предложила толстуха, расставляя на столе чашки и снимая с огня кипящий кофейник.
Молодая работница хотела отказаться, сказать, что не привыкла пить кофе в такое время, но не решилась отклонить гостеприимство мамаши Ситрон, тем более, что несколько дней тому назад консьержка оказала ей услугу, познакомив с проживавшим на втором этаже маркизом де Сераком, важным пожилым господином. Тот, в свою очередь, рекомендовал её приехавшему в Париж королю Гессе-Веймара, который сделал ей крупный заказ на кружева. Мамашу Ситрон как раз и интересовали подробности визита Мари Паскаль в «Рояль-Палас».
— Так как же, видели вы короля? — спросила она у девушки.
— И да, и нет…
— Так да или нет?
— Видела, но мельком…
— И как он вам показался?
— В общем, он мне понравился… Мне пришлось ждать больше часа, прежде чем меня ввели в его салон. Там лакей в камзоле и коротких бархатных штанах взял образцы моих кружев и отнёс в соседнюю комнату, где находился король. Король прохаживался по комнате, и я иногда его видела через открытую дверь.
— А потом?
— Кружева, наверное, ему понравились, потому что он сделал мне большой заказ. Но, видимо, он не очень тонкий ценитель, потому что сказал — и это меня удивило, — что работа может быть и не такой филигранной.
— Всё ясно! — сказала консьержка с понимающей улыбкой. — Те, что получше, он подарит любовнице, а что похуже — жене! Ещё чашечку кофе? Ну, не хотите, как хотите. Я не настаиваю: у каждого желудка свои причуды. Думаю, мы с вами просто заболели бы, если бы нажирались каждый вечер так, как эта Сюзи д'Орсель! Она спать не ложится, не вылакав бутылку шампанского…
— Да, я бы так не смогла… — согласилась молодая девушка.
— А впрочем, я против неё ничего не имею, — продолжала консьержка. — С тех пор как она завела себе любовника-короля, её дела пошли в гору. Я сужу об этом по размерам чаевых. Так что пусть гуляют хоть до утра! Зато первого числа мамаша Ситрон получит хорошенькие новогодние подарки…
— Ну, я засиделась, — прервала Мари Паскаль болтовню консьержки, — мне пора спать…
— Как угодно, милочка, как угодно!
Обернувшись на пороге, мадемуазель Паскаль спросила:
— Я хотела бы поздравить и поблагодарить господина маркиза де Серака. Как вы думаете, когда мне лучше это сделать?
— Да не волнуйтесь вы, мамзель Паскаль, — успеется… Тем более, что господин маркиз уехал встречать Новый год к своим родственникам в Дордонь. Так он мне сказал… Вернётся только на следующей неделе.
Успокоенная Мари Паскаль направилась к себе на седьмой этаж, а консьержка поудобнее устроилась в своём широком кресле.
ДРАМА НА УЛИЦЕ МОНСО
Устав дожидаться своего любовника, Сюзи д'Орсель прикорнула на диване перед накрытым столом. Её разбудили шум и возня возле входной двери. Она машинально взглянула на часы-картель в стиле Людовика XV, — было три часа с четвертью. Затем встала и прошла в прихожую. Она слышала, что кто-то топчется перед дверью и безуспешно пытается попасть ключом в замочную скважину. При этом до неё доносилось пьяное бормотание.
«Бьюсь об заклад, что это он, — подумала Сюзи. — Так поздно и в таком виде! Вот уж действительно, все мужчины одинаковы… К тому же их, кажется, двое!»
За дверью и в самом деле переговаривались два голоса. Молодая демимонденка узнала характерное гортанное произношение своего возлюбленного. Голос второго мужчины был ей незнаком. Ключ, не попадая в замок, царапал филёнку двери. Сюзи улыбнулась при мысли, что подвыпивший король рискует, если она не придёт к нему на помощь, провести остаток ночи не лестничной площадке перед закрытой дверью.
Тем временем ночной посетитель, видимо, отчаявшись открыть дверь собственными силами, прибёг к помощи звонка, подолгу и тяжело нажимая на кнопку непослушным пальцем.
— Весёленький вечер мне предстоит! — проворчала молодая женщина, распахивая, наконец, дверь.
Она не могла сдержать возглас удивления: Фридрих-Христиан, в наполовину расстёгнутой шубе, в цилиндре, съехавшем набок, с трудом переступил порог и остановился, прислонившись к стене. Его глаза слезились от едкого дыма сигары, которую он держал во рту. За спиной царственного гуляки маячил второй мужской силуэт.
Хозяйка квартиры впустила обоих и закрыла за ними дверь. Она воздержалась от каких-либо замечаний, решив, что король посчитал необходимым явиться на любовное свидание в сопровождении одного из приближённых. Незнакомец вёл себя вполне корректно. Войдя в прихожую, он снял шляпу и приветствовал хозяйку почтительным поклоном. Сюзи пропустила мужчин в салон и сама последовала за ними. Король опирался на плечо своего спутника и всё время похохатывал, что очень её раздражало. Его спутник с интересом поглядывал вокруг, и на его слегка раскрасневшемся лице отражалось любопытство, смешанное с тревогой.
Ничем не выдавая своих чувств, Сюзи д'Орсель обратилась к своему августейшему покровителю:
— Не угодно ли вам снять верхнюю одежду? Если Ваше ве…
Но король не дал ей закончить и прикрыл её рот рукой. Обняв её за плечи, он поцеловал её в шею и прошептал ей на ухо:
— Ми… ми… милая Сюзи! Ты забыла, что я инкогнито… Зови меня просто Кри-Кри… Ведь я твой маленький Кри-Кри!
— Хорошо, милый друг, — ответила Сюзи. — Но представьте же мне господина… господина?
— В самом деле! — воскликнул король. — Я забыл элементарные правила протокола! А всё — из-за четырнадцатой порции виски с содовой… Пожалуй, она была лишней… хотя чертовски хорошо прошла! Кстати, не добавить ли нам ещё? У Сюзи должно быть отличное виски… хотя сама она пьёт только смородиновый сок…
Сюзи, видя, что разговор уходит в сторону, напомнила:
— Так представьте же мне вашего друга…
Фридрих-Христиан несколько секунд пристально смотрел на своего спутника, потом разразился смехом:
— В самом деле… как же тебя зовут?
Уж конечно, Фандор не стал бы задавать такой вопрос своему собутыльнику: с первых же минут он опознал в нём Его величество Фридриха-Христиана II, короля Гессе-Веймара, приехавшего, по своему обыкновению, поразвлечься в Париж. Именно поэтому, движимый профессиональным любопытством, журналист и пустился в несвойственный ему ночной загул. Однако он тоже предпочитал сохранять инкогнито. Услышав вопрос короля, он расхохотался и ответил:
— Sum fides Achades![3]
— Как-как? — удивился король.
— Именно так! — невозмутимо подтвердил Фандор.
«Господи, — подумала Сюзи, — ну и надрались оба!». И поскольку гости обменивались между собой понимающими взглядами, ей вдруг показалось, что они смеются над ней и заходят в своих шутках слишком далеко. Поэтому она заявила сухим тоном:
— Знаете ли, я не люблю, когда со мной говорят по-английски…
Король поспешно подошёл к своей возлюбленной и нежно обнял её за талию: