В «Политическом завещании» Ришелье достаточно четко сформулировал свое отношение к сословиям. По его мнению «дворянство надо рассматривать, как один из главнейших нервов государства, могущий много способствовать его сохранению и упрочению”.[lvii]
Однако, по мнению Ришелье, “Хотя дворяне заслуживают того, чтобы с ними обращались хорошо, но нужно быть с ними строгим, если они пренебрегают тем, к чему обязывает их рождение Я без всякого колебания говорю, что те, кто, отстав от доблести предков, уклоняютися от того, чтобы служиь короне шпагой и жизнью с постоянством и твердостью, коих требуют законы государства, заслуживают быть лишенными выгод своего происхождения и принужденнными нести часть бремени народа”.[lviii]
Кардинал был дворянином и не собирался отнимать привилегированное положение этого сословия однако, как больной ребенок, недолюбливающий того, кто заставляет его пить горькое лекарство, дворянство становилось в оппозицию Ришелье, врачующему его изъяны и пороки.
Не меньше ненависти испытывало к Ришелье и третье сословие. Занятый созданием единого национально-политического государства, кардинал решил пресекать любой сепаратизм. А именно к нему были склонны парламенты крупных городов, не желавшие видеть общегосударственных интересов за своими местными проблемами. Урезание прав парламента явилось причиной огромной не популярности первого министра. Политика Ришелье по отношению к парламентам привела к сознательному уничтожению официальной оппозиции третьего сословия. Такого же курса будут придерживаться и последователи великого кардинала. Отсутствие отдушины для выхода политической активности в системе абсолютизма выльется во взрыв возмущения народа через 150 лет – во время Французской революции.
Впрочем, ришелье не скрывал своего отношения к буржуа: «Оно [сословие] в течение некоторого времени было столь унижено былагодаря большому числу чиновников, которых зло века создало в ущерб ему. Богатство и спесь одних отягчают нужду других, богатых только храбростью, благодаря которой они свободно жертвуют жизнью государству, от которого чиновники получают содержание”.[lix]
У простонародья тоже были причины для недовольства первым министром. Разорительные войны, Тридцатилетняя и Испанская (1635 – 1659 гг.), в которые оказалась втянутой благодаря стараниям кардинала Франция, принесли не только внешнеполитические выгоды, но и страшное разорение. На протяжении 18 лет правления кардинала страну сотрясали народные восстания, доставляя Ришелье немало хлопот.
Привычная бедность сельского люда дала начало таким принципам, которые вряд ли могли положить ей конец. "Если бы народы жили в довольстве, - писал Ришелье в своем политическом завещании, - их было бы трудно удерживать в повиновении".[lx] В XVIII веке крестьянин не стал бы работать, если бы его постоянно не подстегивала нужда: нищета казалась единственным средством против лености.
Ришелье был дворянином с головы до пят и всецело разделял презрение, с которым в его время дворянство относилось к простонародью. Тем не менее он отмечал: «В то же время кардинал не мог не замечать, что “Происходящим из этого сословия свойственна обычная ошибка жестко обращаться с народом, которому Бог, по-видимому, дал руки скорее для ого, чтобы добывать пропитание, нежели для того, читобы защищать свою жизнь. Весьма важно прекратить подобный беспорядок обуздывающей строгстью, благодаря которой слабые Ваши подданные, даже буцдучи безоружными, имели бы под сенью Ваших закнов столько же безопасности, как если бы в руках у них было оружие”.[lxi]
Известно, что даже в Париже на глазах короля безнаказанно нарушалась имущественная и личная безопасность граждан; нельзя было выходить из дому без оружия уже потому, что среди белого дня никто не мог считать себя на городских улицах в безопасности. В самом Париже герцог Ангулемский, побочный сын Карла IX, пользовавшийся расположением Людовика XIII, не платил многочисленной своей прислуге жалованья, ссылаясь на то, что его отель выходит на четыре улицы, на которых такие молодцы, как его лакеи, могут без труда раздобыть себе деньгу. Если лакеи знатных бар бесцеремонно грабили и обирали прохожих, то их господа позволяли себе еще большие вольности, на которые тогдашнее общественное мнение смотрело сквозь пальцы, между тем как с точки зрения современной нравственности они представляются чудовищными преступлениями. Можно было, разумеется, обращаться с жалобами в суд, но суды, по уверению современников, были "опаснее разбойничьих вертепов". К тому же французское дворянство не признавало авторитета судебной власти и смеялось над парламентскими повестками. Судебные пристава не смели даже являться в знатные дома с такими повестками, зная, что за подобную попытку будут до полусмерти исколочены палками. Сам Людовик XIII находил такое обращение с судебными приставами в порядке вещей и приказал было проучить палкой парижского парламентского пристава, дерзнувшего явиться в королевский замок Фонтенбло с исполнительным листом на одного из придворных. К счастью, присутствовавший при этом член государственного совета вступился за пристава и предложил королю сперва осведомиться, по чьему указу и распоряжению принесен во дворец исполнительный лист. Как и следовало ожидать, из документов выяснилось, что пристав действовал именем самого короля и по его указу.
Вообще в знатных домах тогда держали целые команды палочников, расправлявшихся по-свойски с людьми, имевшими несчастье навлечь на себя неудовольствие господ, причем и сами господа не гнушались иной раз собственноручно прибегать для вразумления подчиненных к палке. Кардинал Ришелье не составлял сам исключения из общего правила; он бил палкой не только своих служителей, но также государственного канцлера Сегье и главноуправляющего министерством финансов Бюллиона.[lxii]
Будучи сам дворянином и вполне сочувствуя образу мыслей тогдашнего французского дворянства, Ришелье оказался, однако, вынужденным силою обстоятельств нанести смертельный удар исключительным правам и преимуществам, которыми фактически обладала тогда французская аристократия.
В то же время следует заметить, что кардинал не особенно смущался жалобами народа на тяжесть податного обложения. Он говорит в своем "Политическом завещании": «Все политики согласны, что ежели народ будет в достатке, то невозможно будет содержать его в границах его обязанностей. Они основываются на том, что, имея меньше знаний, чем другие сословия государства, несравненно лучше воспитанные и более образованные, народ едва ли оставался бы верен порядку, который ему предписывают разум и законы, если бы он не был до некоторой степени сдерживаемый нуждою. Разум не позволяет освобождать его от каких бы то ни было тягот, ибо, теряя в таком случае знак своего подчинения, народ забыл бы о своей участи и, будучи освобожден от податей, вообразил бы, что он свободен и от повиновения. Его, народ, должно употребить ослам, которые приобыкши к вьюкам, портятся от долговременного покоя больше, нежели от работы, но чтоб та работа была в меру, и бремя оных животных равно было его силе».[lxiii]
Интересно отметить также сословное отношение Ришелье к праву на образование.
Несомненно, в заслугу Ришелье надо поставить также и заботы об улучшении образования французского юношества. В 1636 году он основал Королевскую Академию с двухлетним курсом для подготовления молодых людей к военной и дипломатической службе. В 1640 году были основаны еще одна академия и Королевская коллегия для французского и иностранного дворянства. По мнению Ришелье, к изучению так называемых гуманитарных наук надлежало допускать сравнительно лишь немногих избранных. Знакомство с этими науками он считал безусловно вредным для людей, которым предстояло заниматься земледелием, ремеслами, торговлей и т. п., а потому высказывался в пользу сокращения числа классических коллегий и замены их двух — трехклассными реальными училищами, в которых молодые люди, приготовляющиеся к торговле, ремесленному труду, военной службе в унтер-офицерских чинах и т. п. получали бы необходимое образование. Лучших учеников он хотел переводить из реальных школ в высшие учебные заведения. Смерть помешала Ришелье выполнить эту программу преобразования французских учебных заведений.[lxiv] Но при этом кардинал писал: «Хотя же сведение учения необходимо обществу, однако ж то подлинно, что не всякого без рабору обучать должно... Обхождение с науками погнало б обхождение с торговлею, которая богатит государство, погубило бы земледелие, истинную питательницу народов, и в малое время опустошило бы сад солдатства, который возрастает больше в суровости невежетсва, нежели в мягкости учения книжного; наконец, напролнило бы Францию ябедниками, более удобными разорить целые дома горожан, и возмутить покой всенародный, нежели принести какое добро государству».[lxv] Ришелье считал, что государство ждет анархия, «ежели б книжное учение всякому уму без разбору дано было...»,[lxvi] и ратовал за то, «чтоб в порядочном государстве было больше учителей художеств рукодельных, нежели учителей наук свободных».[lxvii] Таким образом, Ршелье в «Политическом завещании» выступает как дворянин, поддерживающий сословные различия. В то же время он пишет о том, что необходимо сдерживать дворянское беззаконие, защищая права «слабых», что является важным позитивным шагом.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Редко кто из государственных деятелей может похвастаться осуществлением всех своих замыслов. «Я обещал королю употребить все мои способности и все средства, которые ему будет угодно предоставить в мое распоряжение, на то, чтобы уничтожить гугенотов как политическую партию, ослабить незаконное могущество аристократии, водворить повсеместно во Франции повиновение королевской власти и возвеличить Францию среди иностранных держав» – так определял Ришелье задачи своего правительства в «Политическом завещании». И они были выполнены. Вопреки окружавшей его ненависти и обвинениям в стремлении к личной выгоде Ришелье все свои силы отдавал служению Франции. Перед смертью на предложение простить своих врагов он ответил: «У меня не было других врагов, кроме врагов государства». Кардинал имел право на такой ответ.
Ришелье умер в Париже 5 декабря 1642 года, не дожив до триумфа в Рокруа и сломленный многочисленными болезнями. Ришелье был похоронен в церкви на территории Сорбонны, в память о поддержке, оказанной университету Его Высокопреосвященством кардиналом.
Ришелье оставил нам важный памятник своей деятельности, где отражены его взгляды на внутреннюю и внешнюю политику – «Политическое завещание». Во внутренней политике он устранил всякую возможность полномасштабной гражданской войны между католиками и протестантами. Ему не удалось покончить с традицией дуэлей и интриг среди провинциальной знати и придворных, но благодаря его усилиям неповиновение короне стало считаться не привилегией, а преступлением против страны. Все это нашло отражение в изученном источнике.
Неуклонное служение ясно осознанным целям, широкий практический ум, ясное понимание окружающей действительности, умение пользоваться обстоятельствами - все это обеспечило за Ришелье видное место в истории Франции.
Приоритетом внутренней политики стала борьба с протестантской оппозицией и укрепление королевской власти, главной внешнеполитической задачей повышение престижа Франции и борьба с гегемонией Габсбургов в Европе. "Моей первой целью было величие короля, моей второй целью было могущество королевства", - подвел итоги своего жизненного пути знаменитый борец с мушкетерами.
Посвятив всю свою жизнь возвышению Франции, Ришелье оказался, пожалуй, одним из самых непопулярный политиков за всю историю страны. И, однако, сегодня мы можем сказать, что министр принадлежит к числу наиболее ярких, значительных и трагических фигур истории. Дальнейшее изучение «Политического завещания» должно лишь подтвердить этот факт.