ВОПРОСЫЧАСТНОГО ПРАВА И ЦИВИЛИСТИКИ
© 2001 г. В.В. Ровный
ЭВОЛЮЦИЯ ДОГОВОРА КУПЛИ-ПРОДАЖИ В ОТЕЧЕСТВЕННОМ
ЗАКОНОДАТЕЛЬСТВЕ И ДОКТРИНЕ: ПО ПУТИ ОТ ДИФФЕРЕНЦИАЦИИ
К ЕДИНСТВУ (В ПОМОЩЬ СТУДЕНТАМ И АСПИРАНТАМ)
Купля-продажа представляет собой экономические по характеру отношения, основанные, подчиненные и описываемые общей формулой <Товар–Деньги>, смысл которых состоит в обмене сторон разнородными экономическими ценностями на взаимных началах. Натуральный тип хозяйствования, как известно, вообще не был связан с обменными процессами. Важнейшим признаком постепенного перехода от натурального хозяйствования к рыночным экономическим отношениям явился натуральный обмен (<Товар–Товар>), а его адекватным правовым отображением стал договор мены. Появление купли-продажи, по всей видимости, надлежит связывать с началом подлинно цивилизованных товарных отношений, с исторической эпохой появления денег, на долю которых выпала роль и функция всеобщего стоимостного эквивалента. Между тем отношения купли-продажи, как экономическое по существу явление, не следует смешивать с договором купли-продажи, выступающим юридической формой опосредствования экономических обменных процессов. Договор купли-продажи (лат. emtio-venditio), являясь одним из древнейших частно-правовых институтов, сегодня, как утверждают специальные источники, выступает одним из наиболее распространенных гражданско-правовых договоров, опосредствующих товарно-денежные отношения как на внутренних (национальных) рынках, так и в международном коммерческом обороте[1].
Общий смысл договора купли-продажи сводится к тому, что продавец обязуется передать имущество в собственность или иное вещное право покупателя, который, в свою очередь, обязуется принять его и уплатить за него определенную денежную сумму. Похожие трактовки договора купли-продажи характерны для законодательства разных стран. Вот лишь некоторые из них. Так, в § 433 Германского гражданского уложения говорится: «[1] По договору купли-продажи продавец вещи обязуется передать вещь покупателю и предоставить ему право собственности на нее. Продавец какого-либо права обязан предоставить покупателю данное право, а если оно дает основание для владения вещью, то передать ему вещь. [2] Покупатель обязан выплатить продавцу установленную покупную цену и принять купленную вещь». Предельной краткостью формулировки отличается Французский гражданский кодекс, закрепляющий в ст. 1582, что «продажа есть соглашение, в силу которого один обязуется предоставить вещь, а другой – оплатить ее». Весьма своеобразно определяет договор купли-продажи Закон Англии «О продаже товаров» 1979 г., где в ст. 2.–(1) сказано: «договор продажи товаров – это договор, по которому продавец передает или соглашается передать покупателю право собственности на товары за денежное встречное удовлетворение, называемое ценой». Наконец, ст. 406 ГК Республики Казахстан определяет, что «по договору купли-продажи одна сторона (продавец) обязуется передать имущество (товар) в собственность, хозяйственное ведение или оперативное управление другой стороне (покупателю), а покупатель обязуется принять это имущество (товар) и уплатить за него определенную денежную сумму (цену)».
Подобным же образом и в целом однообразно во все времена подходил к определению договора купли-продажи и отечественный законодатель, а незначительные различия в соответствующих нормах права, производные от конкретно-исторической эпохи и связанные с преимуществами тех или иных технико-юридических приемов, в целом не сказываются на формальной, а потому внешней стабильности данной договорной конструкции. Так, например, ст. 180 ГК 1922 г. закрепляла, что «по договору купли-продажи одна сторона (продавец) обязуется передать имущество в собственность другой стороне (покупателю), а покупатель обязуется принять это имущество и уплатить условленную цену». Почти такое же определение можно встретить в ст. 237 ГК 1964 г.: «По договору купли-продажи продавец обязуется передать имущество в собственность покупателю, а покупатель обязуется принять имущество и уплатить за него определенную денежную сумму». Основы 1991 г. в п. 1 ст. 74 устанавливали, что «по договору купли-продажи продавец обязуется передать имущество (вещь, товар) в собственность (полное хозяйственное ведение или оперативное управление) покупателя, а покупатель обязуется принять имущество и уплатить за него определенную денежную сумму (цену)». Наконец, действующий ГК в п. 1 ст. 454 закрепляет: «По договору купли-продажи одна сторона (продавец) обязуется передать вещь (товар) в собственность другой стороне (покупателю), а покупатель обязуется принять этот товар и уплатить за него определенную денежную сумму (цену)».
И все же эволюция юридической конструкции купли-продажи в отечественном гражданском законодательстве и в цивилистической доктрине отличается двумя основными особенностями, а именно: выраженным национальным своеобразием и внутриинституциональным динамизмом, при этом общее направление указанной динамики можно обозначить как движение от дифференциации, раздробленности и партикуляризма к единству, консолидации и централизации, а также к общему обогащению. На этих процессах и следует остановиться подробнее.
В дореволюционном российском праве в отношении сущности юридической конструкции купли-продажи в цивилистической доктрине были высказаны различные мнения, при этом известные расхождения во взглядах исследователей связывались с ответами на два принципиальных вопроса: во-первых, возможно ли вообще считать куплю-продажу договором и, при положительном ответе на этот вопрос, во-вторых, следует ли признавать за ней односторонний или двусторонний характер?[2] В рамках законодательства к договору купли-продажи в то время непосредственно примыкали два автономных договора: договор запродажи (договор о последующем заключении договора купли-продажи или, говоря иначе, предварительный договор) и договор поставки (договор об отчуждении имущества с различными по времени моментами его совершения и исполнения), что как раз уже само по себе и выступало в качестве специфической черты российского юридического быта. Заметим сразу, отношение со стороны разных дореволюционных исследователей к процессам дифференциации договорных конструкций, отличающихся значительной степенью близости, было различным. Остановимся лишь на двух известных точках зрения.
Так, Д. И. Мейер, ограничиваясь указанием на значительную близость между договорами купли-продажи и поставки, похоже, не имел ничего против договора запродажи недвижимого имущества, объясняя его самостоятельность причинами сугубо практического характера, в частности, той помощью, которую он оказывает в преодолении формальностей отчуждательной процедуры, а также обеспечением первичной легитимации приобретателя вплоть до момента дорогостоящего оформления купчей крепости (окончательного правоустанавливающего документа). Что же касается движимости, то формальная запродажа, как полагал автор, по существу большей частью являлась поставкой, в подтверждении он чего приводил следующий пример. Договор, по которому весной помещик продает хлеб, который должен будет родиться осенью, обычно именуемый запродажей, в действительности представлял собой договор поставки, так как помещик не принимал на себя обязательство заключить договор купли-продажи впоследствии, а производил отчуждение отсутствующей вещи в силу самого заключенного договора (в свою очередь, отсутствие вещи на момент совершения отчуждательной сделки не позволяло квалифицировать такой договор как договор купли-продажи)[3]. Указания на прозрачность грани между договорами купли-продажи и поставки, таким образом, сочетались у Д. И. Мейера с обозначением основополагающего дифференцирующего их признака – момента совершения и исполнения договора, различие в котором в договоре поставки носит существенный и конститутивный характер и, напротив, не является существенным применительно к договору купли-продажи. Еще одним признаком, производным из названного, у автора являлась презумпция того, что в договоре купли-продажи продавец выступал собственником отчуждаемой вещи, тогда как в договоре поставки он, напротив, не был таковым [4]. В отличие от Д. И. Мейера, как видно, подходившего к решению рассматриваемого вопроса формально, явно критически был настроен решавший его по существу Г. Ф. Шершеневич. «Совокупность юридических отношений, охватываемых на западе одним понятием купли-продажи, – писал он, – у нас разлагается на три вида по едва уловимым признакам, а именно: на куплю-продажу в тесном значении этого слова, запродажу и поставку. В этом случае законодатель принял бытовые понятия, не обратив внимания на то, что они не содержат в себе достаточно юридических признаков различия. С этой системой трех договоров, служащих одним и тем же юридическим средством достижения экономической цели, русское законодательство стоит совершенно одиноко среди других правильных (курсив мой. – В.Р.) законодательств»[5]. «С точки зрения законодательной политики, – писал он чуть выше, – договор запродажи, составляющий особенность русского законодательства <…>, является совершенно излишним в системе договоров. Запродажа могла бы иметь оправдание, если бы купля-продажа устанавливала переход права собственности в силу одного соглашения. Но этого нет в настоящее время (курсив мой. – В.Р.). Для недвижимостей, для которых этот договор отстаивается некоторыми, достаточно будет разграничение договорного элемента в купле-продаже от вещного элемента при внесении в ипотечные книги»[6]. В свою очередь, искусственность обособления договора поставки и его противопоставление договору купли-продажи, как указывал автор, вытекает не из их существа, «а из обыкновенного способа их совершения и исполнения»[7].
ГК 1922 г. на общем фоне предложенных договорных конструкций отдавал явное предпочтение договору имущественного найма, ставя его на первое место, тогда как договор купли-продажи – только на второе. По всей видимости, на то были сугубо идеологические причины: с одной стороны, значительный удельный вес государственной собственности, имевшей тогда особый статус и режим, объективно препятствовал правовому культивированию сделок, направленных на безвозвратное отчуждение имущества, с другой, – тому благоприятствовала неразвитость частнособственнических отношений, а потому и неразвитость договорных форм, способствующих их развитию и динамике, центральное место среди которых по понятным причинам занимает договор купли-продажи. Несмотря на то, что ГК РСФСР 1922 г. не содержал правовых норм, специально посвященных договору поставки, от известной автономии данного договора законодатель, похоже, не отказывался на протяжении всей советской эпохи. Специальное законодательство о договоре поставки прежде всего связывается с известным в прошлом Положением о государственных подрядах и поставках[8]. В дальнейшем вплоть до 1959 г. специальное законодательство о поставках было представлено многочисленными нормативно-правовыми актами (Основными и Особыми условиями), ориентированныим на поставку продукции определенного вида. Начиная же с 1959 г. были разработаны и приняты два новых унифицированных подзаконных акта – Положение о поставках продукции производственно-технического назначения и Положение о поставках товаров народного потребления[9], которым была уготована долгая жизнь и завидная популярность. В то же время ГК 1922 г. сохранил институт запродажи (см. ст. 182-а, 182-б ГК 1922 г.), при этом приведенная выше критическая цитата Г. Ф. Шершеневича относительно договора запродажи в части, выделенной нами курсивом, оказывается вполне пригодной для объяснения такого его сохранения. Дело в том, что в силу ст. 66 ГК 1922 г. момент перехода права собственности в отношении индивидуально-определенных вещей стал связываться как раз не с передачей (традицией), а с моментом совершения договора (т. н. консенсуальная система).
Последующий ГК 1964 г. начал изложение отдельных видов обязательств с договорных форм, опосредствующих отчуждение имущества в собственность, в связи с чем в первую очередь получили закрепление договоры купли-продажи, мены, дарения, займа, а также отсутствовавшие в ГК 1922 г. договоры поставки и контрактации. «< Ч. 1> По договору поставки, – содержалось в ст. 258 ГК 1964 г., – организация-поставщик обязуется передать в определенные сроки или срок организации-покупателю (заказчику) в собственность (в оперативное управление) определенную продукцию согласно обязательному для обеих организаций плановому акту распределения продукции; организация-покупатель обязуется принять продукцию и оплатить ее по установленным ценам. <Ч. 2> Договором поставки является также и заключаемый между организациями по их усмотрению договор, по которому поставщик обязуется передать покупателю продукцию, не распределяемую в плановом порядке, в срок, не совпадающий с моментом заключения договора» [10]. Из приведенного определения договора поставки видно, что решающим признаком его обособления выступило все то же различие между моментами его совершения и исполнения, столь необходимое как для типичных случаев распределения продукции в порядке планового акта, так и при свободном ее отчуждении по усмотрению сторон. В новой кодификации договор поставки получил формальное отличие также и за счет специфики в субъектном составе: и поставщиком, и покупателем (заказчиком) в силу прямого указания закона могли быть только социалистические организации. Важно, наконец, и то, что нашло свое отражение далее (за рамками только что приведенного определения): отношения по поставке в тот период не всегда покоились на договоре, а потому не всегда формально совпадали с одноименным договором поставки, ибо в отдельных случаях обязанности по поставке могли возникать непосредственно из актов планирования народного хозяйства (см. ч. 1 ст. 159, ч. 3 ст. 258 ГК 1964 г.).
Предусмотрение в гл. 25 ГК 1964 г. договора контрактации не сопровождалось каким-либо его определением. Тем не менее буквальный анализ ст. 267 ГК 1964 г. позволяет смело выделить следующие три безусловные формальные особенности договора контрактации. Во-первых, речь идет о специфике отчуждаемого блага: им здесь могла быть только сельскохозяйственная продукция. Во-вторых, понятные особенности в субъектном составе: первоначально закупка по договору контрактации осуществлялась только у колхозов и совхозов, а позднее и у других сельхозпроизводителей (см. соотв. ч. 1, а также ч. 2, включенную в рассматриваемую статью позднее). Наконец, в-третьих, договор контрактации имел более жесткую плановую основу и плановый характер договорных отношений, чем, кстати, он отличался не только от договора купли-продажи, но и от договора поставки (ср. ч. 2 ст. 258 ГК 1964 г.). Вовсе не случайно, что О. С. Иоффе отмечал: «сдаваемая продукция предназначена для общегосударственных нужд, а не для удовлетворения потребностей конкретного заготовителя. Юридически оформленные как отношения между отдельными контрагентами, обязательства по контрактации с точки зрения их экономического содержания выступают как отношения хозяйства с государством (курсив мой. – В.Р.)»[11]. Помимо всего прочего, основываясь на лексической связке «продукция сельского хозяйства», используемой законодателем в ст. 267 ГК 1964 г., в качестве самостоятельной особенности договора контрактации выделяли (да и по сей день продолжают выделять) распространение данного договора не только на сферу обращения, но и на сферу организации производства [12], что, однако, на наш взгляд, вряд ли имело тогда и имеет сегодня достаточные основания.
И все же в главах, посвященных купле-продаже, ни в ГК 1922 г., ни в ГК 1964 г. не существовало какой-либо внутренней дифференциации норм права, не отличался богатством и их общий объем, о чем на формальном уровне могут свидетельствовать соответственно 29 и 19 статей против сегодняшних 113 (!) Вместе с тем вопрос о соотношении между собой различных договоров, направленных на безвозвратную возмездную передачу имущества (говоря иначе, на возмездную передачу имущества в собственность или иное вещное право), поднимался и на страницах советской цивилистической литературы.
В подтверждение этого достаточно сослаться на два полярных суждения, высказанных относительно взаимосвязи договоров купли-продажи и поставки, степень распространения и признания которых в литературе связывается соответственно с периодом до и после 1953 г. И если одни авторы, по всей видимости, основываясь на разработках данного вопроса А. В. Венедиктова, отстаивали идею общности форм договора купли-продажи, используемых в различных сферах народного хозяйства, а значит и единства их правового регулирования, соотнося договоры купли-продажи и поставки как род и вид и не придавая серьезного значения их распределению по отдельным главам действовавших тогда Основ и ГК[13], то другие, напротив, предпочитали идти по пути последовательного размежевания данных договоров и установления между ними различий, используя для этого те или иные дифференцирующие признаки (в т. ч. уже упоминавшееся выше соотношение между моментами совершения и исполнения договора, а также наличие или отсутствие плановых предпосылок в основе и некоторые другие)[14]. Последовательность противопоставления той и другой конструкции в юридическом смысле отнюдь не спасали известные оговорки об их экономическом единстве. Как отмечала Е. А. Флейшиц, договор поставки одновременно выступал и в качестве разновидности договора купли-продажи по экономическому содержанию, и самостоятельным договором в рамках системы советского гражданского права[15]. «Договор поставки и договор купли-продажи, – писал О. С. Иоффе, – сходны в том смысле, что оба они юридически опосредствуют возмездно-денежную реализацию имущества, которая по своей экономической сущности есть не что иное, как купля-продажа»[16].
Приведенное разногласие[17] заметно усиливалось, становясь более контрастным, в связи с существованием в ГК 1964 г. договора контрактации – еще одной наряду с договорами купли-продажи и поставки правовой формы возмездного отчуждения имущества в собственность (оперативное управление). Примечательно, что по вопросу о статусе договоров купли-продажи, поставки и контрактации в советской цивилистической литературе можно было встретить три отличных друг от друга мнения: а) о самостоятельности каждого договора[18]; б) о родовом характере договора купли-продажи по отношению к договорам поставки и контрактации[19], наконец, в) об автономии договоров купли-продажи и поставки, но одновременно о родовом характере договора купли-продажи относительно договора контрактации[20].
Самостоятельная дискуссия уже в 40–50-е гг. возникла вокруг договора пожизненного содержания (прототип современного договора ренты)[21]. И все же несмотря на то, что ГК 1964 г. определил его в главу о купле-продаже, предусмотрев тем самым такую разновидность договора купли-продажи, как договор купли-продажи жилого дома с условием пожизненного содержания продавца, высказывались убедительные и, как показало будущее, пророческие предложения считать данную договорную конструкцию неким sui generis. «При всем отличии от купли-продажи договоров поставки и контрактации, – писал, в частности, О. С. Иоффе, – они как выражающие обмен имущества на деньги более приближены к ней, чем договор пожизненного содержания, в котором для одной из сторон возмездность означает предоставление обеспечения в виде жилища, питания, ухода и помощи. Поэтому, хотя в ГК РСФСР пожизненное содержание и отнесено к особым разновидностям купли-продажи, в действительности оно не только представляет собой самостоятельный договор, но и в системе обязательств по возмездной реализации имущества не может быть расположено ранее всех других относящихся к той же группе договоров»[22].
Особым своеобразием всегда отличались договоры на снабжение энергией и газом. И хотя правила о них не содержались ни в ГК 1922 г., ни в ГК 1964 г., соответствующие общественные отношения регулировались на уровне подзаконных нормативно-правовых актов особо. Это, в свою очередь, породило различные взгляды и в отношении их статуса.
Одна из наиболее ранних точек зрения на существо договора на снабжении энергией (ее в 20-е гг. придерживался, в частности, М. М. Агарков) состояла в том, что соответствующий договор предлагалось рассматривать в качестве договора подряда, учитывая неотносимость энергии ни к вещам, ни к имущественным правам[23]. Много позднее, в начале 60-х гг., О. Н. Садиков отмечал, что договоры поставки и газоснабжения опосредствуют тождественные общественные отношения и предполагают одинаковый круг основных договорных условий, в свою очередь, известная специфика, присущая договору газоснабжения, отнюдь не носит принципиального характера. Эти и некоторые другие аргументы позволили автору сформулировать конечный вывод о том, что договор газоснабжения, с одной стороны, выступает особым случаем договора поставки, к которому могут применяться лишь общие начала законодательства о договорах поставки, с другой, – имеет много общего с договорами, заключаемыми при транспортировке газа по магистральным газопроводам, что, в свою очередь, обусловливает необходимость разработки единых правил поставки газа, определяющих в т. ч. и необходимые условия его транспортировки[24]. Чуть позднее сходное суждение было высказано Б. М. Сейнароевым, который отмечал, что поскольку договор на снабжение электроэнергией по характеру опосредствуемых им общественных отношений, по основным правам и обязанностям сторон не имеет принципиальных отличий от договора поставки, при классификации хозяйственных договоров виды договоров энергоснабжения следует относить к договорному типу поставки[25]. Оригинальный взгляд О. С. Иоффе относительно статуса договоров на снабжение энергией и газом представляет интерес привести дословно. «<…> договоры на снабжение энергией и газом, – писал классик, – нельзя ни отрывать от поставки, ни отождествлять с нею. Их следует рассматривать как самостоятельные, но в то же время такие договоры, которые не прямо входят в состав обязательств по возмездной реализации имущества, а в пределах этих обязательств непосредственно примыкают к договору поставки (курсив мой. – В.Р.). Их юридическое отличие от поставки воплощается в правах и обязанностях сторон, образующих содержание названных договоров»[26]. Противоположную идею о существенных различиях между договором поставки и договором на снабжение продукцией через присоединенную сеть в советской цивилистической литературе последовательно проводил С. М. Корнеев. Не случайно, что ссылки на наличие в договоре на снабжение продукцией через присоединенную сеть некоторых специфических обязанностей сторон (обязанность потребителя соблюдать режим потребления, обязанность снабжающей стороны по подаче продукции взамен обычной передачи), как, впрочем, и на отсутствие некоторых традиционных обязанностей (речь, в частности, шла об обязанности потребителя принять оговоренное количество продукции) позволили автору признать за рассматриваемым договором статус самостоятельного непоименованного договора [27]. Только в середине 90-х гг. С. М. Корнеев пришел к выводу, что с учетом экономических реалий и развития цивилистической мысли его прежняя позиция не может быть одобрена и рекомендована при разработке нового ГК РФ. В связи с этим он предложил отнести договор энергоснабжения к группе договоров, направленных на передачу имущества в собственность или иное вещное право, как вид договора купли-продажи, поставив его в один ряд с договорами розничной купли-продажи, поставки, контрактации и некоторыми другими[28]. Наконец, в конце 80-х гг. прошлого века о самостоятельности договоров энергоснабжения в системе обязательственного писал и А. М. Шафир. В то же время автор предлагал строго учитывать вид и особенности самого отчуждаемого блага, подчеркивая при этом, что договор энергоснабжения имеет самостоятельность только в случаях снабжения электрической, тепловой (горячая вода, пар) энергией и газом, тогда как подобное отчуждение других видов благ (нефть, холодная вода, капсулы и т. д.) опосредствуется договорами поставки (если снабжающая организация имеет вещное право на транспортируемый по присоединенной сети груз) или перевозки (если снабжающая организация осуществляет транспортировку чужой вверенной ей продукции, или, говоря вообще, если процесс транспортировки продукции не опосредствован ее приобретением в вещное право снабжающей организации)[29].
Последующие Основы гражданского законодательства союза ССР и союзных республик 1991 г. впервые в рамках единой главы 9 «Купля-продажа» наряду с договором купли-продажи (ст. 74) закрепили договоры поставки (ст. 79) и контрактации (ст. 83), а также договор о снабжении энергетическими и другими ресурсами <через присоединенную сеть> (ст. 84). При этом нельзя не заметить, что, с одной стороны, все договоры на законодательном уровне получили формальную определенность, с другой, – на формулировке договорных конструкций не могли не сказаться те изменения, которые произошли на рубеже 80–90-х гг. в отечественных общественно-экономических отношениях. Так, например, обновленный юридический облик приобрел договор поставки, согласно которому «поставщик, являющийся предпринимателем, обязуется в обусловленные сроки (срок) передавать в собственность (полное хозяйственное ведение или оперативное управление) покупателю товар, предназначенный для предпринимательской деятельности или иных целей, не связанных с личным (семейным, домашним) потреблением, а покупатель обязуется принимать товар и платить за него определенную цену». Впервые и наконец-то договор контрактации был определен как договор, по которому «производитель сельскохозяйственной продукции обязуется передать заготовителю такой продукции (контрактанту) в собственность (полное хозяйственное ведение) произведенную им продукцию в сроки, количестве и ассортименте, предусмотренные договором, а контрактант обязуется оказать производителю содействие в производстве сельскохозяйственной продукции, принять ее и уплатить за нее определенную цену». В свою очередь, «по договору о снабжении энергетическими и другими ресурсами через присоединенную сеть снабжающая сторона обязуется обеспечить другую сторону – потребителя (абонента) предусмотренными договором ресурсами, а потребитель обязуется оплачивать стоимость принятых ресурсов» (см. соотв. п. 1 ст. 79, п. 1 ст. 83, п. 1 ст. 84 Основ 1991 г.).
Более того, благодаря прямому указанию законодателя появилась возможность субсидиарного примнения к отношениям по договору поставки правил о договоре купли-продажи, а к отношениям по договору контрактации – правил о договоре поставки (см. соотв. абз. 1 п. 2 ст. 79, п. 2 ст. 83 Основ 1991 г.). Вместе с тем робость законодателя в установлении подобного рода субсидиарных связей была очевидна уже в том, что последние предусматривались диспозитивно, а потому знали или, по крайней мере, могли, а в определенных случаях и должны были знать исключения. Так, правила о договоре купли-продажи не применялись к отношениям по договору поставки, если это предусматривалось на законодательном или договорном уровне, а правила о договоре поставки не применялись к отношениям из договора контрактации, если это предусматривалось законодательством. Можно только предполагать, что в том и в другом случае законодатель, оставляя за собой возможность установления иного на уровне законодательных актов, не стремился допустить безусловного поглощения соответствующих общественных отношений единым юридическим режимом договора купли-продажи. И все же отмеченный законодательный подход позволил прямо отнести договор поставки к разновидности сделок купли-продажи[30]. Менее «оптимистичными» продолжали оставаться выводы по поводу нового статуса договора контрактации[31], потому, вероятно, что он хотя и позволял применять к соответствующим отношениям правила о договоре купли-продажи, но лишь через и только после правил о договоре поставки, а потому «в конечном итоге». Что же касается нового и впервые официально закрепленного статуса, который получил договор о снабжении энергетическими и другими ресурсами через присоединенную сеть, то его помещение в главу 9 Основ 1991 г. («Купля-продажа»), с одной стороны, с другой, – отсутствие в ст. 84 Основ 1991 г. отсылочной нормы, аналогичной содержащейся в абз. 1 п. 2 ст. 79 этого же акта, едва ли абсолютно решили вопрос о том, можно ли было считать его полноценной разновидностью договора купли-продажи. В то же время отсутствие в ст. 84 Основ 1991 г. отсылочной нормы, подобно той, которая содержалась применительно к договору контрактации в п. 2 ст. 83, позволило безусловно отделить договор энергоснабжения от договора поставки и противопоставить обе конструкции друг другу в рамках единой гл. 9 Основ 1991 г.
Сегодня договор купли-продажи является самым первым институтом в разделе IV «Отдельные виды обязательств» действующего ГК (гл. 30 ГК), который по праву предваряет рассмотрение всех прочих договорных обязательств в рамках второй части гражданского кодекса. Он же является самым большим правовым институтом по количеству образующих соответствующую главу статей и числу воплощенных в них норм права (см. ст. 454–566 ГК). Впрочем, и впечатляющий объем, и наличие у современного договора купли-продажи двух четко выраженных собственных частей – общей и особенной (см. соотв. § 1 и § 2–8 гл. 30 ГК), свидетельствующих об очевидной внутренней дифференциации норм права по признаку «общее–специальное» и их специализации, похоже, сегодня уже существенно превосходят негласные теоретические нормативы, необходимые для признания совокупности однородных норм права правовым институтом.
В современном гражданском законодательстве договор купли-продажи имеет статус генеральной договорной конструкции, объединяя в себе целый ряд отличающихся друг от друга явлений и распространяя свой режим на многие другие гражданско-правовые институты, казалось бы, вообще достаточно далекие и отличные от отношений купли-продажи. В связи с этим нельзя не отметить, что в отличие от прошлого гражданского законодательства единым экономическим отношениям купли-продажи сегодня соответствует широкий спектр разнообразных правовых форм их реализации, при этом сам договор купли-продажи, как уже было замечено, обладает четко выраженной общей и особенной частями: помимо общих положений о купле-продаже (см. § 1 гл. 30 ГК) существует целый ряд отдельных видов договора купли-продажи: договоры розничной купли-продажи, поставки, поставки для государственных нужд, контрактации, энергоснабжения, продажи недвижимости и продажи предприятия (см. соотв. § 2–8 гл. 30 ГК), одни из которых в прежних кодификациях рассматривались отдельно (например, договоры поставки и контрактации ввиду их планового характера), другие же по вполне понятным причинам и вовсе отсутствовали (например, договор продажи предприятия).
Упомянутым отдельным видам договора купли-продажи в рамках гл. 30 ГК посвящены самостоятельные параграфы, при этом сама гл. 30 ГК носит рамочный характер, поскольку развитие и детализация положений об отдельных видах договора купли-продажи обеспечивается за счет существования специального законодательства (законов и подзаконных нормативно-правовых актов). Какого-либо единого критерия или совокупности критериев, лежащих в основе существования отдельных видов договора купли-продажи, не существует. Дело в том, что наличие того или иного критерия (или их совокупности) при классификации какого-либо явления должно логически выдерживаться и одинаково верно обнаруживать себя применительно ко всем результатам классификации, а не к отдельным классификационным рубрикам. В основании существующих сегодня отдельных видов договора купли-продажи весьма неодинаковую роль играют различные признаки (а точнее даже их совокупности), важнейшими среди которых являются особенности в отчуждаемых имущественных благах (недвижимость, предприятие, энергоресурсы), специальный субъектный состав (предприниматели, потребители, производители сельскохозяйственной продукции, энергоснабжающие организации и др.), а также некоторые другие (например, особенности цели, столь характерные для договоров розничной купли-продажи, поставки и поставки товаров для государственных нужд). Впрочем, отсутствие в основании плюрализма юридических форм опосредствования отношений купли-продажи строгих логических начал легко объясняется уже тем, что основная цель права состоит не в построении логически безупречных схем и моделей, а в оптимальном и наиболее эффективном нормировании общественных отношений, одни из которых требуют к себе более жесткого подхода, другие, напротив, связаны с необходимостью создания того или иного щадящего режима или протекционизма для какой-либо стороны договора (это, в частности, является весьма характерным для договоров розничной купли-продажи и контрактации).
Наряду с существованием отдельных видов договора купли-продажи гл. 30 ГК упоминает также о существовании особых случаев договора купли-продажи, обособленных по точному признаку специфики отчуждаемого объекта (имеются в виду договоры купли-продажи ценных бумаг, валютных ценностей, отдельных видов товаров, а также имущественных прав), которые в рамках ГК РФ не имеют специальных структурных подразделений, но при этом имеют непосредственный выход на специальное законодательство с приоритетом его специальных правил (см. п. 2–4 ст. 454 ГК).
В основание механизма взаимодействия и реализации различных юридических норм, посвященных тем или иным отдельным видам и особым случаям экономических отношений купли-продажи, положен принцип субсидиарности применения одних норм по отношению к другим. Заметим особо, дело здесь вовсе не ограничивается существованием обще-специальной связи между § 1 («Общие положени о купле-продаже») и § 2–8 (посвященным отдельным видам договора купли-продажи), а потому двухъярусной структурой гл. 30 ГК. Последняя, напротив, отличается многоярусностью, поскольку принцип субсидиарности находит свою реализацию также и на уровне отдельных видов договоров купли-продажи. Это, в свою очередь, предопределяет следующую теоретическую проблему. Предусмотренные действующим ГК субсидиарные связи на уровне отдельных видов договора купли-продажи выступают поводом для разногласий, связанных с тем, как соответстующие договорные разновидности соотносятся между собой в том смысле, можно ли помимо того, что они представляют собой отдельные виды договора купли-продажи, в определенных случаях один из них рассматривать специальной разновидностью другого? Речь, в частности, идет о таких отдельных видах договора купли-продажи, как договоры поставки и контрактации, а также договоры продажи недвижимости и предприятия (см. п. 5 ст. 454, п. 2 ст. 535, п. 2 ст. 549 ГК).
Дело в том, что Н. И. Клейн рассматривает сегодня договор контрактации разновидностью договора купли-продажи, а благодаря п. 2 ст. 535 ГК еще и разновидностью договора поставки. Она же совместно с В. В. Чубаровым считает договор продажи предприятия разновидностью договора продажи недвижимости. Точно такого же мнения придерживается и И. В. Елисеев[32]. Весьма своеобразно решает данный вопрос М. П. Брагинский: если при рассмотрении соотношения между договорами поставки и контрактации он, похоже, ограничивается установлением их общих черт, а также выделением признаков, индивидуализирующих договор контрактации, то в контексте анализа договора продажи предприятия прямо замечает, что поскольку предприятие является лишь разновидностью недвижимости, э