— Что же показали американцы в кино? — торжествующе продолжал он. Благосостояние построивших плотину народов? Ничего подобного! Они показали, как легко ее разрушить бомбардировкой. И я видел взлетавшие в небо глыбы бетона, видел прорвавшуюся воду Атлантики, низвергающуюся с двухсотметровой высоты, видел удесятеренную Ниагару, взбесившуюся, неистовую…
— Вот уж Ниагара, так Ниагара! — послышался знакомый голос у двери.
— Я видел ужасающие наводнения, — гремел Лев Янович, — затопление новых портов, полей, сел… Видел извержения вновь проснувшихся из-за этого вулканов. Так же будет и с пресловутым Арктическим мостом. При первом же накале международных отношений туннель будет взорван бомбой или миной, затоплен, безвозвратно уничтожен, и все пятнадцать миллионов тонн металла, миллион тонн стальных канатов, все поезда, пассажиры и обслуживающий персонал, все двадцать миллиардов рублей будут похоронены на дне! Все нелепо, все! Наивно до смешного! Давайте посмеемся. И не будем создавать “орден рыцарей затонувшего туннеля”.
Никто не смеялся.
Лев Янович кончил и, печальный, торжественный, сошел с кафедры Большой аудитории. Слушатели молча переглядывались. Кое-кто улыбался, некоторые осторожно поворачивались к Андрею, который сидел с краю в одном из задних рядов.
И вдруг, как это иногда бывает, Лев Янович вспомнил, чей это был хрипловатый голос. Мурашки пробежали у него по спине. Он посмотрел в угол, откуда слышался голос, но не увидел знакомой фигуры низенького человека с седой головой. Директор Веков, очевидно, ушел.
Веков действительно явился на доклад Андрея. Не дослушав Милевского, возмущенный, он вышел из аудитории. В коридоре столкнулся с профессором Гвоздевым.
— Ба! Кого я вижу! Какая честь нашему институту, Николай Сергеевич! — поспешил профессор навстречу Векову.
— Привет, профессор, привет! Зачем вы пускаете к себе в институт всяких Милевских?
— Вход свободный, Николай Сергеевич! Свободный обмен мнениями. Кстати, товарищ Милевский работает не у меня.
— Да, у меня, — зло ответил Веков. Сколько мы таких Милевских слышали, когда первую пятилетку задумали! Только они тогда на иностранных языках заливались, абсурдность наших затей доказывали.
— Совершенно верно, Николай Сергеевич! Индустриализация победила. Но почему же вы уходите? Останьтесь.
— Нет, профессор. С души воротит.
Гвоздев проводил Векова до машины.
…На кафедру поднялся Лев Рубинштейн.
Аня, сидевшая рядом с Андреем, сжала ему руку:
— Он заступится… Вот увидишь… Говорят, он трибун! Он ведь наш, в правлении кружка…
Лев Рубинштейн провел рукой по волосам, и они, словно наэлектризованные, встали дыбом. Так поднимается шерсть на загривке у овчарки.
— Как есть лев, — сказал кто-то.
— Товарищи! — воскликнул оратор могучим, неожиданным для его щуплой фигуры голосом. — Мы здесь слышали авторитетную оценку технического существа идеи, доложенной сегодня студенческому научно-техническому обществу. Думаю, что руководители этого общества сделают надлежащий вывод из всего случившегося и впредь будут лучше готовить свои мероприятия. Я не хочу касаться технической стороны проекта, блестяще здесь разгромленного, коснусь только выступления студента Корнева с политической стороны. Куда он хочет строить мост? В какую организацию зовет он студентов и других молодых людей? Где созывает он не согласованные ни с кем собрания? Я со всей комсомольской прямотой отвечу на эти вопросы. Свой мост Корнев хочет строить к буржуям в Америку! Нет, нет, вы не кричите, послушайте!.. — старался он унять шум.
Аудитория бушевала. Пришлось вмешаться долговязому четверокурснику, занимавшему председательское место. Он поднялся во весь рост, простирая руки. Аудитория, наконец, стихла.
— Он зовет студентов дружить с врагами коммунизма! — продолжал Лев Рубинштейн обличающим голосом. — Создает для этой цели слегка загримированную под технический кружок организацию.
— Надо уметь мечтать! — крикнули из аудитории.
— Он собирает ее, эту организацию, в лесу! — гремел в ответ Рубинштейн. — У студента Корнева, у комсомольца Корнева хранится, как мне известно, — он не откажется — кольцо с бесценным брильянтом, которое подарил ему один американский капиталист. Миллионеры не делают зря дорогих подарков. Не в виде ли аванса за будущую проамериканскую деятельность Корнева отвалил ему американский финансист свой алмаз? Нам следует подумать…
— Стыдно! — крикнули от окна.
— Верно, стыдно, — подхватил Рубинштейн, — стыдно комсомольцу Корневу…
— Нет, комсомольцу Рубинштейну!
— Товарищи, я призываю к дисциплине! Я не поддамся на провокации! Нам следует подумать и о поступке Корнева и о выкриках в его пользу. Нам следует быть принципиальными и бдительными. Нам следует призвать к ответу горе-комсомольца Корнева и разъяснить заблуждающимся, кто он такой, заслуживает ли он их симпатий, принявший “подарок” американского денежного воротилы. Корневский кружок предлагаю считать распущенным, его идею вздорной и не заслуживающей серьезного внимания. Одновременно я ставлю вопрос о пребывании Корнева в комсомоле.
— Это дело комсомольского собрания!
— Я соберу сейчас экстренное заседание комитета комсомола. Корпев, при тебе ли комсомольский билет? Поскольку дело отклонилось в политическую сторону, собрание технического общества предлагаю закрыть!
Ошеломленные студенты не расходились…
Через час на экстренном заседании комсомольского комитета Андрей признал, что получил перстень от американца. Большинством в один голос студент Корнев был исключен из комсомола.
У Андрея сильно разболелась спина. Все заседание он простоял, вытянувшись и запрокинув голову.
Комсомольский билет он отказался отдать, сказав, что знает устав.
— Заносишься? — глядя на его чуть запрокинутую назад голову, сказал Лева Рубинштейн. — Что ж ты думаешь, собрание и райком комсомола по-другому поступят? Не жди!
— Посмотрим, — сказал Андрей. Его побледневшее лицо было покрыто красными пятнами, губы плотно сжаты, даже закушены. Ему трудно было переносить боль в позвоночнике, но сейчас она помогала ему сдерживаться.
Аня и Денис ни о чем не спросили его, когда он вышел из комнаты комитета комсомола, и повели домой.
Степану Григорьевичу через Терезу Сергеевну все стало известно уже через час. Он потребовал машину и поехал в райком партии. Там он встретился с профессором Гвоздевым.
— Ну как, индустриальный вождь? — встретил его благообразный директор института, безукоризненно одетый, в огромных квадратных очках, чисто бритый, с красивой подкрашенной сединой. — Опять “сам” вызывает? Мало ему вашего металла, давай теперь капусту? — и он хихикнул.
— Вызывает, ибо капусту всем есть нужно, и нашим рабочим и вашим студентам, — осторожно ответил Степан. — Вы как, курсами будете посылать?
— Да вот, сейчас договоримся.
Закурили. Потолковали об охоте и рыбной ловле. И больше ни о чем…
— Ага, пришли! — мрачно встретил Степана и Гвоздева высокий, седеющий секретарь райкома. У него были воспаленные от бессонницы глаза и угрюмые морщины у рта.
Степан Григорьевич понял, что встреча не предвещает ничего хорошего.
Секретарь райкома только что разнес директора лесокомбината за то, что тот не послал людей “на капусту”.
Очередь дошла до Степана. Он встал.
— Расскажи-ка, расскажи, товарищ Корнев, что у тебя на душе, — сказал секретарь райкома.
— Прошу прощения, товарищи. Прежде всего как коммунист я должен довести до сведения райкома партии… — Степан вытер пот со лба и остановился задохнувшись.
— Ближе, ближе к делу и покороче, — нетерпеливо стучал карандашом по столу секретарь райкома.
— Я не могу снять с себя ответственности за непартийное… то есть некомсомольское поведение брата моего Андрея, студента Светлорецкого индустриального института.
Секретарь райкома вскинул на Степана усталые глаза.
— Меры, которые я принимал, — продолжал Степан, — оказались малоэффективными… Я полностью признаю свою вину и заверяю партию, что готов положить все силы, чтобы…
Секретарь райкома поморщился:
— Слушай, товарищ главный инженер. За студентов у нас коммунист Гвоздев полностью отвечает. А ты ближе к делу и не виляй. По скольку человек ты от каждого цеха выделишь?
Степан Григорьевич немного замялся, вынул бумажку и зачитал график, по которому завод должен был направить рабочих в деревню.
Секретарь райкома внимательно слушал, что-то записывал и кивал головой.
Кончив, Степан Григорьевич наклонился к нему и тихо попросил разрешения остаться после совещайия.
— Некогда сейчас. Видишь, капуста от холода горит.
Профессор Гвоздев сделал из реплики секретаря райкома свои выводы. Если за студентов полностью отвечает коммунист Гвоздев, то… И он не утвердил зачисления Андрея Корнева в студенты, как получившего на экзамене тройку по математике.
Глава девятая
СТРАНА СЛЕПЫХ
Запущенный и сумрачный лес был всюду одинаков. Он покрывал хребты и склоны старейших в мире гор, делал их мохнатыми и округлыми, похожими на спящих зверей-увальней. И всюду стояли, казалось, одни и те же сосны, внизу голые, мокрые и холодные, растущие вертикально из наклонной земли. Через ветви вверху просвечивало сочащееся дождем небо с низкими тучами, почти задевавшими тревожно шумящие вершины деревьев. У корней было темно и сыро. Время от времени встречались мертвые, давно поваленные стволы, замшелые, трухлявые. Пружинящий ковер из прелых прошлогодних игл сменялся камнями, скользкими, темными…
В лиловой дымке через просветы сосен виднелись синие горы, точно такие же далекие, как и два дня назад… Сколько до них идти? Сто километров? Двести?..
По-осеннему мутные ручьи пересекали лес, и через них все труднее было перебираться по камням или по одному из поваленных деревьев.
Временами лес неожиданно кончался у скалистых обрывов или упирался в отвесные скалы. Приходилось делать крюк, который никуда не вел…
Путник отчаялся найти дорогу или увидеть вдали паровозный дымок узкоколейки… За три дня блужданий по горам он окончательно заблудился. Он попал в места, куда не забирался человек, где не было ни дорог, ни троп. Ничего здесь не было: ни пенька, ни золы от костра, ни зарубки на дереве… Даже лесные знаки не встречались. Видимо, и лесничие никогда не заглядывали сюда…
Человек продолжал брести без цели, неестественно прямой, несгибающийся. Губы его были плотно сжаты, но иногда он шептал: “Будь отчаянья сильнее… будь отчаянья сильнее, и победишь ты, верь, всегда!”
Но на “победу” у Андрея оставалось все меньше надежды. За три дня он съел только несколько бутербродов, оказавшихся в кулечке, захваченном для Ани на аэродром. Он так и забыл ей его передать. Последние сутки он уже ничего не ел, промок, продрог, спина отчаянно болела… Он иногда останавливался и со всей силой приваливался позвоночником к сосне, чтобы хоть как-нибудь заглушить боль.
Неужели все так глупо кончится? Конечно, он потерял направление. Мысли его были заняты другим…
Он не хотел возвращаться в Светлорецк, к Степану, к Терезе Сергеевне, к двум Львам, к профессору Гвоздеву… Он хотел попасть в Москву, вскочив в вагон узкоколейки на крутом подъеме… Но он не нашел этого подъема, отклонился куда-то в сторону и теперь ему даже не найти обратной дороги…
Решение уехать в Москву, где его поймут, где он сможет учиться, пришло сразу, мгновенно, он даже не успел сказать об этом Ане, потому что видел ее в этот момент в окошечке самолета, который отрывался от взлетной дорожки.
Аня улетела. Телеграмма о том, что Иван Семенович лежит в тяжелом состоянии в далекой гостинице на Севере, ждала Аню, когда они с Андреем и Денисом вернулись вечером после заседания комитета комсомола. Во время командировки у Ивана Семеновича случился инфаркт. Трудно было надеяться, что старик выживет, его даже боялись везти в больницу. Требовался уход. И Аня немедленно отправилась на аэродром.
А когда самолет поднялся в воздух, Андрей решил в Светлорецк не возвращаться. Он считал, что знает окрестности Светлорецка, но не учел, что аэродром был в тридцати с лишним километрах от завода. А о горах за аэродромом он и представления не имел. Теперь он очутился в неведомых местах…
Отчаяние овладевало Андреем. Силы оставляли его. Неужели здесь в лесу и погибнуть ни проекту моста через Ледовитый океан? Нет, проект не погибнет… Есть Аня, Сурен… и Денис… И все те студенты, которые слушали его доклад… Проект уже нельзя забыть! Это сейчас кажется, что он не нужен, а будет время и даже Степан… Ведь он живет в стране, где возможны чудеса! И все будет сделано без Андрея? Нет, этого не может быть! Андрею нужно выжить, чтобы бороться. В Москве он восстановится в комсомоле через ЦК, министерство переведет его в московский институт, он обнародует свой проект в столице.
Но для этого нужно выбраться…
Глухой лес шумел. Наверное, в нем жили звери, птицы… Но Андрей никого не видел, как будто все вымерло вокруг. И ни один самолет не пролетал над головой… Куда же он попал?
Цепляясь руками за мокрые сосны, скользя ногами по влажной почве, Андрей спускался в долину какой-то речки.
Может быть, это Светлая?
Нет! Совсем не похоже! Очень странная речка, заросшая водорослями… Никогда этого не бывает в горах, где вода быстрая и прозрачная.
Андрей остановился на берегу, с изумлением глядя на зеленую воду. От редких дождевых капель по ней разбегались круги. Но не это привлекало Андрея. На поверхности плавали широкие листья и… кувшинки. Андрей был поражен. Сентябрь на исходе! Как же могли распускаться цветы? Вода же ледяная!..
Он нагнулся, чтобы попробовать воду и… отдернул руку.
Вода была теплая, почти горячая.
“Горячие ключи”, — решил Андрей.
И вдруг он подумал о рыбе. Голод и инстинкт рыболова подсказали ему, что она должна здесь быть.
Как раз перед своим докладом он с Денисом собирался пойти на рыбалку вверх по Светлой. Мечтали наловить форели. В кармане у Андрея, к счастью, остались леска и крючки.
Теперь можно бороться за жизнь! Андрей знал, где добыть наживку. В трухлявых стволах он нашел личинок, отломил ветку и сделал из нее корявое удилище.
И вот приманка на крючке закинута между листьями кувшинок.
Пузырьки воздуха, всплывавшие на поверхность, говорили о том, что рыба здесь есть, есть! Только в чем же ее сварить? Да можно закоптить на костре — спички в кармане!
И Андрей уже чувствовал вкус нежного копченого мяса. Рот наполнялся слюной, чувство голода подступало к груди, трудно было дышать… А может быть, Андрей задерживал дыхание, глядя на самодельный поплавок?..
Но рыба не клевала…
Андрей перешел на другое место. Здесь вода была прозрачнее, он видел у дна и свой крючок с наживкой и проплывающих мимо нее равнодушных рыб.
“Что они, слепые, что ли?” — подумал он с раздражением. С рыбной ловлей ничего не получилось.
А рыбы плавали у самого берега, к ним можно было протянуть с камня руку.
Андрей забрался на камень, посмеиваясь над собой, — но ведь ловит же медведь рыбу и опустил руку в воду.
Рыбы не увидели его руки, не ринулись стайкой в сторону. Более того! Неведомо почему, но они не почувствовали руку человека своей “боковой линией”, этой естественной радиолокацией, которой снабдила рыб природа. Они не ощутили опасности, и Андрей схватил одну из них и торжествующе поднял над головой.
— Будь отчаянья сильнее!
Он стал рассматривать рыбу. “Действительно, странные глаза. Может быть, она и впрямь не видит?” Но Андрей не знал, как определить — зрячая рыба или нет?
Он стал разводить костер, предварительно поймав еще трех “слепых” рыб, слепых, потому что чем иным, кроме атрофии зрительных нервов и нервов боковой линии, можно- было объяснить странное поведение рыб?
Не успел он как следует закоптить своих рыб, как услышал над головой характерный свистящий звук, какой издают в полете утки.
Изумлению его не было границ. Уткам давно пора улетать на юг!
Он запрокинул голову. Снова звук… Над берегом снижалась в заросли утка. Андрей не смог бы объяснить почему, но ему показалось, что утка летит как-то странно…
Съев недокопченых рыб, Андрей направился к зарослям неестественно высокой травы у берега. Он никогда не встречал в окрестностях Светлорецка ничего подобного.
Надо было забираться в речку. Андрей разделся, снял корсет и сложил одежду на камне, потом с наслаждением опустился в теплую воду. Хотелось отогреться за все три дня скитаний!
Потом Андрей вооружился палкой, которой собирался убить утку, и стал подкрадываться к зарослям.
Над его головой снова просвистели крылья птицы, и утка опустилась на воду прямо перед ним.
Андрей замер… Это было уж совсем невероятно.
“Птицы всегда так осторожны, все видят! Неужели и утки здесь слепые, как же они летают?.. Но ведь она не видит меня! Не видит!.. Хоть бей ее палкой!”.
Но Андрей, сам не зная почему, не ударил утку. Она доверчиво плыла прямо на него, стоявшего по пояс в теплой воде.
Андрей не шевелился. Утка подплыла и ткнулась носом ему прямо в грудь… и тотчас затрепыхалась, забила крыльями и лапами, но Андрей уже крепко держал ее в руках.
Он смотрел на ее стеклянные, мутные глаза. Зрачки птицы не меняли своего положения, в них не отражалось ничего…
Птица была слепа.
И вдруг Андрею стало не по себе, оттого что он находится в подозрительно теплой воде, в которой живут слепые рыбы и в которую ныряют слепые утки.
Держа в руках добычу, он выбрался на пологий берег и одним духом добежал до камня с одеждой.
Невольно он закрывал и открывал глаза, проверяя, не слабеет ли его зрение? Нет, кажется, все в порядке…
Но то, что он увидел в следующий миг, заставило его замереть с уткой в руке, мокрого, не успевшего одеться. Впору было снова броситься в страшную, лишающую зрения воду…
Между сосен, проламываясь сквозь кусты, неуклюже переваливался медведь, бурый, с подпалиной. Он понюхал дерево, повернулся в сторону Андрея и тревожно потянул носом воздух.
Андрей вошел в воду.
Медведь двинулся к нему.
Андрею стало страшно… Вдруг он вспомнил, как иногда отпугивают косолапого и, собрав всю силу легких, крикнул громко и звонко.
Медведь остановился, прижав уши. Еще раз втянул носом воздух и вдруг, повернувшись, в панике помчался в лес. Андрей видел, как с размаху налетел он на дерево, отскочил в сторону, бросился вперед и снова наткнулся на сосну.
Он тоже был слеп!
Дрожащими руками Андрей натягивал на себя одежду. Ему было еще страшнее, чем в тот миг, когда он увидел медведя.
Страна слепых!
Когда-то он читал рассказ Уэллса о стране слепых. Там все были слепы из-за какой-то особенности местности… Это была фантастика, а то, что окружало его, было действительностью, страна слепых существовала в глухом Месте Урала в век… современной техники, в дни, когда Андрей Корнев предложил свой проект Арктического моста. И его идея показалась ему куда менее фантастической, чем то, что окружало его сейчас наяву.
Вода, которая поражает зрительные, а может быть, и другие нервы!
Радиоактивность! Необыкновенная природная радиоактивность, породившая “страну слепых”! Признак залегания поблизости радиоактивных руд невиданной мощи!.. Мечта геологов, ищущих уран… Так вот в чем разгадка! Еще один подарок человеку от уральской Хозяйки медной горы!..
Андрей уже не думал о себе — он думал только о своем открытии.
И вдруг далеко раздался выстрел. Звук отчетливо донесся по реке.
От неожиданности Андрей опустился на землю. Потом вскочил и, держа в руках утку, побежал вдоль реки. Теперь речь шла не только о спасении Андрея, — надо было сейчас же дать знать геологам! Сейчас же!
Выстрел повторился.
Это не так уж далеко! Но ноги отказывали, усталость последних дней… Пришлось сесть…
“А если человек уйдет?”
И Андрей снова вскочил, побежал, задыхаясь, горбясь на ходу, неуклюже размахивая руками.
Наконец, обессиленный, он опустился на землю. И вдруг услышал топот. Подняв голову, он увидел ехавшего по берегу всадника.
Андрей вскочил и крикнул звонко, радостно, призывно.
Но всадник и так видел его — он скакал к нему.
Судя по посадке, это был старый кавалерист.
На голове его была кубанка, на плечах — старая кавалерийская шинель без погон, за спиной — двустволка.
В нескольких шагах от Андрея незнакомец осадил коня и, улыбаясь, соскочил на землю.
— Вон где… нашелся! — сказал он, идя к Андрею с протянутой рукой. — А я крик твой услышал. Стрелять стал.
Андрей бросил утку и обеими руками вцепился в большую жесткую руку:
— Да медведя я пугнул… слепого…
— Слепого, говоришь?
— Да я тут сам, как слепой, заблудился. Неужели вы меня искали?
— Не я один. Много нас прочесывают лес в поисках пропавшего комсомольца.
Андрей опустил голову.
— Бывшего комсомольца, — поправил он.
— Почему же бывшего, товарищ Корнев? А говорят, ты на устав ссылался. Ведь на комсомольский учет в институте ты еще не вставал. Исключать тебя комитет не имел права. Да и собрание, друг мой, тебя бы никогда не исключило.
— Откуда вы все знаете?
— Да уж знаю, такая у меня должность.
Андрей посмотрел на высокого незнакомца. Решительное лицо с энергичными складками между бровями и у губ, седеющая, коротко остриженная голова, внимательные серые глаза. И вдруг он сразу узнал секретаря райкома.
— Товарищ Волков! Почему же вы тут, Николай Николаевич?
— Видишь ли, дружок. В Светлорецке потерялся комсомолец, да не простой комсомолец, а с выдумкой… Коммунисты и комсомольцы взялись искать его… Поделили на карте участки…
— И вы тоже? Ведь вы…
— Хочешь сказать, что я руководитель? Конечно, руководителю не следует делать что-либо вместо других… но за одним исключением.
— Каким?
— Когда дело связано с риском, опасностью…
— Разве здесь опасно?
Волков поднял с земли утку:
— Слепая…
— Да. Я тут ничего не понимаю. Здесь все слепые: рыбы, утки и даже медведь.
— Даже медведь? Надо будет сообщить академику.
— Обязательно. Геологу!
— Почему геологу? — удивился Волков.
— Потому что… здесь радиоактивная вода… Теплая… В ней особенно много корма для рыб, для уток… Но все они из-за радиоактивной воды слепые… И ведь приспособились к необыкновенным условиям, живут… А это значит, что где-то есть источник радиоактивности. Может быть, здесь бесценные руды!
Секретарь райкома, присевший под деревом и с интересом слушавший Андрея, присвистнул. Он отломил от кустика прут и стал бить им себя по ноге.
— Насчет корма, приспособленности слепых животных; насчет радиоактивности ты, брат, прав… Но насчет руд ошибаешься.
— Что эта за место? И почему вы говорили об опасности?
— Хорошо, что дальше не зашел. Здесь запретная зона, дорогой мой. А радиоактивность тут искусственная. Отходы производства… в хозяйстве академика Овесяна.
— Академика Овесяна? — изумленно переспросил Андрей.
— Знаешь, чем он занимается?
— У него мой друг Сурен Авакян, он мечтает строить атомные электростанции.
— Атомные электростанции… — повторил Волков. — Чуть выше по этой реке ученые открывают тайны атома, а здесь — мир слепых. Тем, кто не слышал никогда о нем, покажется, что его не существует. Его и не должно быть! Люди, покоряющие атом, шли ощупью, не сразу решили все вопросы. Например, с отходами производства… Оттого и появилась страна слепых. Она, если хочешь знать, — предупреждение человечеству. Люди, не желающие мира слепых, не должны быть слепы уже сейчас, слепы к атомной опасности. Иначе атом станет причиной уродства и гибели всего живого. Но на земле живут не только слепые рыбы и утки, живут и зрячие, дальновидные люди, смотрящие вперед. Для них атом станет силой, делающей человека более могучим, богатым, счастливым. Верю, будет так. Впрочем, для этого нам с тобой не следует здесь слишком долго задерживаться, а то и мы начнем приспосабливаться к условиям слепой природы. Садись-ка, брат, позади меня, как мы в гражданку когда-то с теперешним директором Вековым ездили.
— Так вот почему вы выбрали этот участок!
Волков помог Андрею забраться на лошадь и вставил ногу в стремя.
— Куда мы поедем? — спросил Андрей. — Мне так не хочется в Светлорецк. Я потому и заблудился, хотел к поезду выбраться.
— Знаю, все знаю. К брату не хочешь. Я с ним уже говорил. Каяться из-за тебя он в райкоме вздумал. Но лес он не прочесывает. На заводе вместо Векова остался. А старик Веков, как и я, искать тебя взялся. Полюбился ты ему из-за Арктического моста.
— Как? И Веков знает?
— Был на собрании в институте и мне рассказал.
Вскочив в седло, Волков медленно поехал вверх по реке.
— К академику поедем, ближе…
— Значит, Веков слышал, как меня разгромили… Так разгромили, что Гвоздев о тройке по математике вспомнил.
— С тройкой дело неприятное. Гвоздев формально прав.
— Поделом мне. Не надо было телефонными звонками пользоваться. Ведь не хотел!.. Поделом. Я работать пойду, учиться заочно стану.
— Что ж… дело верное. Строек сейчас немало намечается. Время для тебя даром не пропадет. А по поводу того, что твой проект разгромили, то знай — новая техническая идея тогда принимается, когда она своевременна. Американцы… Интересные люди, не спорю… Но пока они с нами дружить не научатся, мост к ним не так-то просто построить… Слушай, а о Черном море ты думал?
— Нет.
— Трубу бы твою проложить из Одессы в Батуми… или же из Ялты в Сочи. Пятнадцать минут езды. Крымокавказский курорт. Заманчиво. В истории, брат, так бывало: через сто лет о старых идеях вспоминали, когда человечество дорастало до них.
— Тогда я больше ста лет жить буду, — заявил Андрей, крепко вцепившись в костистое, жесткое плечо Волкова.
Волков обернулся, чтобы посмотреть на него, потом остановил коня.
Они уже отъехали от реки, поднялись в гору. Лес стал реже. Ветер разогнал тучи, в небе остались только высокие облака, освещенные невидимым солнцем.
— Сто лет! А это хорошо, что ты вперед на сто лет жить хочешь.
Часть вторая
МОСТ ДРУЖБЫ
Глава первая
КЛЮЧИ МЕЧТЫ
Знаменитый инженер, автор и строитель Мола Северного, Герой Советского Союза Алексей Сергеевич Карцев был очень раздражен. Это было видно и по выражению его еще молодого, узкого лица с тонкими, почти иконописными чертами и по тому, как нетерпеливо расхаживал он по каюте, служившей ему рабочим кабинетом все годы ледовой стройки.
У него только что побывал его старый друг Денис Денисюк, работавший на стройке “водопроводчиком”, установщиком труб, и рассказал, что машинист передвижной электростанции Андрей Корнев выдумал небывалое сооружение какой-то мост через Северный полюс в Америку.
Алексей Сергеевич видел в этом замысле карикатуру на свою собственную, уже осуществленную идею ледяного мола, который протянулся на четыре тысячи километров вдоль сибирских берегов, отгородив от Ледовитого океана незамерзающие теперь полярные моря. И этот парень, находясь, очевидно, под влиянием великого арктического строительства, мысленно повернул сооружение на 90 градусов, поставил его не вдоль берега, а перпендикулярно ему, оставил те же четыре тысячи километров и получил, видите ли, мост!..
Ох, уж эти изобретатели! Сколько их, выдумывающих вечный двигатель или еще какую-нибудь чепуху, притом непременно грандиозную! Гигантомания какая-то! Впрочем, это можно понять. Живем в эпоху великих работ…
Алексей Сергеевич вышел на палубу и взбежал по трапу на капитанский мостик.
Эпоха великих работ! Вот ее детище — Турганский канал, которым уже вторые сутки идет ледокольный гидромонитор, — искусственное тысячекилометровое ущелье, соединившее через великие сибирские реки Арктику с Каспием.
Карцев смотрел на опасно близкие каменные стены с буграми и морщинами — узором, созданным стихийной силой атомного взрыва. Стены уходили под самое небо и там почти смыкались, оставляя узенькую глазурную полоску синевы. Золотистые края ущелья были освещены солнцем, но на дне, где текли теперь воды Енисея, лежала вечная тень. Вода за бортом корабля казалась тяжелой и маслянистой, впереди, освещенная прожектором, отливала металлом.
На экране бортового телевизора виднелась беспредельная Тургайская степь, видимая с привязного, парящего над ущельем корабельного аэростата. По степи скакали всадники, что-то кричали, приветствуя аэростат и плывущий внизу корабль.
Эпоха великих работ! Повернутые вспять сибирские реки, оросившие пустыни Средней Азии; новый материк плодородия, поднятый энтузиазмом молодости; атомная энергетика, позволяющая оставить каменный уголь для химии потомков; расселение городов — миллионы вырастающих по берегам рек и в лесах чудесных домиков, отлитых в переносные формы из новобетона, миллионы портативных вертолетов, поднявших буквально всю страну на воздух от мала до велика, от десятилетних школьников до восьмидесятилетних академиков, новый транспорт, позволивший людям жить среди природы и только летать на службу в города. Эпоха великих работ! Она не может не гипнотизировать…
Алексей Сергеевич уже меньше сердился на горе-изобретателя, которому надо будет как-нибудь помягче объяснить, что нельзя поставить предполагаемый мост на быки — глубина океана пять километров и льды всегда дрейфуют, нельзя подвесить мост к аэростатам — ветер их сорвет и угонит…