— Полностью. А Джоан узнала еще чей‑нибудь голос?
— Нет. Ты только послушай, сколько совпадений! Эстербридж в основном проводит время в Сент‑Остеле. Мать Джоан шьет для миссис Лемарт, соседки Эстербриджей, и часто брала дочку с собой, так что девочка наверняка видела и слышала Дэвида. — Рафаэль на минуту задумался, затем добавил:
— Не исключено, что именно Дэвид наметил Джоан в качестве очередной жертвы.
— Поэтому тебе так необходим бал?
— В общем, да, — ответил Рафаэль, в очередной раз подивившись ее проницательности, — это поможет мне увидеть всю здешнюю золотую молодежь одновременно, возможно, кто‑нибудь окажется болтливым… А если нет, тогда я просто намечу план дальнейших действий.
— Ты говорил о бале значительно раньше, чем произошел этот ужасный случай с Джоан, — спокойно сказала Виктория, — а это значит, что кто‑то в Лондоне поручил тебе заняться этим делом. Я права?
Рафаэль выругался про себя и в изумлении уставился на жену. Тщетно пытаясь сохранить невозмутимость, он поправил галстук и, так и не придумав достойного ответа, промычал нечто неразборчивое. А Виктория тем временем продолжала демонстрировать свои блестящие способности к аналитическому мышлению.
— И все дело скорее всего в пострадавшей дочери пэра. Я не думаю, что из‑за простой крестьянской девушки поднялось бы столько шума. Не знаю почему, но ты согласился разобраться с этим вопросом.
Рафаэль с улыбкой посмотрел на свою чрезвычайно серьезную жену, и внезапно для нее все на свете перестало существовать, кроме этого красивого смеющегося мужчины. Она представила, как медленно раздевает его, и даже вздрогнула, столь неуместной показалась ей подобная мысль.
— Что с тобой? — поинтересовался Рафаэль, чутко уловивший перемену в ее настроении, но не разобравшийся, чем она вызвана. К его немалому удивлению, Виктория густо покраснела.
— Эй, дорогуша, — окончательно развеселился Рафаэль, — ты обязана мне сказать, в чем дело. По‑моему, ты думаешь о том, что я буду с тобой делать уже завтра вечером.
— Нет! — по привычке возразила Виктория, но, поразмыслив, решила не отрицать. — Да, к твоему сведению, я думала о том, что буду делать с тобой.
На лице Рафаэля было написано такое откровенное удивление, что Виктория не смогла удержаться от смеха.
— Я представила себе, — неуверенно продолжила она, — как сама, своими руками раздеваю тебя и что при этом чувствую Прошло несколько минут, прежде чем Рафаэль снова обрел дар речи.
— Пойдем ужинать, дорогая, иначе я не смогу отвечать за последствия, — сдавленным голосом пробормотал он и предложил жене руку.
— Пообещай мне, что будешь осторожным, — взяв мужа под руку, ласково прошептала Виктория. — Конечно, мне хочется знать о твоем.., задании побольше, но я достаточно терпелива.
— Я всегда осторожен, — ответил Рафаэль. Виктории очень хотелось верить, что это действительно так.
По дороге в столовую они зашли к Дамарис.
— Тори!
— Да, милая… Как ты приятно пахнешь! Ты купалась?
— Да… Это опять ты, Рафил?
— Называй меня лучше просто дядей, малышка.
— Дядя, — послушно повторила девочка. Она позволила Рафаэлю взять себя на руки и высоко подбросить вверх. Взлетев почти к потолку, девочка радостно завопила. Ее крик привлек внимание бдительной Нэнни Блэк, которая немедленно появилась в детской.
— А, это вы, мистер Рафаэль, миссис Виктория. С этим ребенком сегодня нет никакого сладу. Вам пора в постель, маленькая мисс. Пошли скорее.
Дамарис, которой очень нравилось находиться в центре внимания, не имела ни малейшего желания отправляться спать. Она закатила такую истерику, что через несколько секунд в детской должны были собраться все без исключения обитатели Драго‑Холла, чтобы посмотреть, кого убивают.
— Прекратите, юная леди!
Дамарис моментально замолчала и вопросительно взглянула на Рафаэля.
— Я сказал вам, Дамарис Карстерс, — очень серьезно повторил он, — что представление пора заканчивать. Поцелуйте Викторию и меня, пожелайте нам спокойной ночи и следуйте за вашей няней!
Виктория ожидала взрыва возмущения, потоков слез, моря гнева и негодования. Словом, любой реакции, кроме той, которая последовала. Дамарис беспрекословно послушалась.
— Знаешь, это было очень впечатляюще, — поделилась своими соображениями Виктория, когда они покинули детскую.
— Дети, как и моряки, должны строго знать границы, за которые выходить ни в коем случае нельзя.
— А кто их устанавливает, эти границы? В данном случае ты взял на себя эту функцию? Именно ты, взрослый, решил, что девочка вышла за пределы дозволенного?
— Да.
— И ты уверен, что имеешь на это право?
— Не сомневаюсь. Кстати, это относится и к женщинам.
— Извини, не поняла.
— Я говорю о границах, дорогая. На корабле, в детской, в спальне, словом, везде самое главное — не нарушать границ.
— Мне кажется, — задумчиво сообщила Виктория, — я сейчас перейду границу дозволенного и огрею тебя по голове этой омерзительной статуэткой. По‑моему, эту обнаженную мраморную даму зовут Диана.
— Мне не нравится прозвище, которое дала тебе Дамарис, — проигнорировав нависшую над ним угрозу, неожиданно выпалил Рафаэль.
— Какое прозвище?
— Тори.
— Чем?!
— Не нравится и все. Придется придумать что‑нибудь более оригинальное?
— У тебя уже есть идеи на этот счет?
— Есть одна, — рассмеялся Рафаэль, — но пока я оставлю ее при себе.
За ужином Рафаэль рассказал о случившемся с Джоан Ньюдаунс Дамьену и Элен.
«Он сделал это специально, — подумала Виктория, — чтобы и здесь узнать хоть что‑нибудь».
— К сожалению, девочка не узнала никого из этих ублюдков… Извини за грубость, Элен.
— Все в порядке, Рафаэль, я с тобой полностью согласна. Такое могли сотворить только животные, мерзкие грязные свиньи.
— Ты так считаешь, дорогая? — протянул Дамьен. — Конечно, это было не очень хорошо с их стороны… Но можно сказать, парни просто позабавились.
Виктория ошарашенно уставилась на Дамьена. Несмотря на то, что он угрожал насилием ей самой, она никак не могла поверить, что цивилизованный человек может столь легкомысленно отнестись к такому чудовищному преступлению.
— Девочке было всего четырнадцать, — резко заметил Рафаэль, — не знаю, кем надо быть, чтобы забавляться, насилуя ребенка.
— Человеком с больной психикой, — отрезала Элен. — Попробуй паштет из рябчиков, Рафаэль, это очень вкусно.
— Интересно, а были в этих краях аналогичные случаи? — спросила Виктория, решив таким образом подыграть мужу.
Рафаэль с тревогой ожидал ответа Дамьена. Ему очень не понравилась надменная легкость, с которой его брат рассуждал о совершенном преступлении.
Дамьен медленно осушил свой стакан вина, после чего спокойно ответил:
— Сейчас я припоминаю, кажется, было нечто подобное. Правда, довольно давно.., несколько месяцев назад, не так" ли, дорогая?
— Как ты можешь так спокойно говорить? — возмутилась Элен. — Такие вещи легко не забываются. Думаешь, во всем этом есть связь с клубом поклонников адского огня?
Дамьен, казалось, скучал, что, принимая во внимание остроту обсуждаемого вопроса, было довольно странным.
— Не знаю, Элен. И должен признаться, меня это совершенно не интересует, поскольку не имеет ко мне никакого отношения… Рафаэль, передай мне, пожалуйста, тушеную куропатку.
— Но это имеет отношение ко всем нам, — не удержалась Виктория. — Никто не имеет права оставаться равнодушным к тому, что сделали с несчастной девочкой. Боже мой, Дамьен, доктор Лудкот сказал, что ее опоили, а потом изнасиловали, причем не один человек, а несколько.
— Не хотел бы я быть последним, — криво усмехнувшись, пробормотал Дамьен, но тут же, как бы опомнившись, виновато улыбнулся и протестующе замахал руками. — Я не имел в виду ничего дурного. Это просто шутка.
— Отвратительная шутка! — в один голос воскликнули Элен и Виктория.
— Возможно, не очень удачная, — не стал спорить Дамьен, — однако мне кажется, вы слишком драматизируете ситуацию. Речь идет о простой крестьянской девчонке, пусть даже не об одной… Что нам за дело до нее?
— Брат, — вмешался Рафаэль, — по‑моему, нам стоит сменить тему. Ты сегодня шутишь несколько странно и расстраиваешь наших дам.
Дамьен улыбнулся и виновато взглянул на свою беременную жену.
— Я совершенно не стремился к этому. Мой наследник должен быть спокоен и здоров.
— Завтра, — довольно резко оборвал его Рафаэль, — мы с Викторией намерены отправиться в Сент‑Агнес. Там продается поместье, в котором, между прочим, сохранились даже остатки средневекового замка с экзотическим названием Вулфтон. Он был построен где‑то в начале семнадцатого века семейством Де Мортонов.
— Очевидно, они были норманнами, — сказала Виктория.
— Да, это очень древняя фамилия. Наверное, все ее представители обладали отменным здоровьем, ведь они ведут свой род с середины пятнадцатого века. Теперь их фамилия Демортон. Очень близко к оригиналу, просто несколько более благозвучно для английского уха.
— А почему они продают свою фамильную собственность? — лениво поинтересовался Дамьен.
— Причина обычная — деньги. Вернее, их отсутствие. В этой семье было несколько бездельников — прожигателей жизни. Последний из них, Алберт, умудрился вконец промотать свое состояние уже к двадцати пяти годам, а затем, терзаемый раскаянием, наложил на себя руки, оставив своих домочадцев в нищете. Так что, если нам с Викторией там понравится, думаю, мы заключим выгодную сделку. Как ты считаешь, дорогая, тебе подойдет роль хозяйки Вулфтона?
— Вулфтон… Как красиво! — воодушевленно заговорила Виктория. — Помнишь, Элен, три года назад мы с тобой сопровождали Дамьена в Сент‑Агнес? Это на самом севере Корнуолла. Там так красиво… Дикая, нетронутая природа. Кажется, там есть уголки, где не ступала нога человека. А какой ужасный ветер нас там встретил! Он гнул огромные вековые деревья почти до земли и поднимал гигантские волны.
Рафаэль улыбнулся наивному энтузиазму жены:
— Значит, тебе эти места нравятся. Что ж, я рад.
— Я отлично помню нашу поездку, — сухо заметила Элен. — Тебе было всего шестнадцать, я думала, ты давно позабыла о том ужасном урагане. Нас тогда едва не сдуло с утеса.
— В те годы, — вмешался Дамьен, — Виктория была скорее горной козочкой, чем юной леди.
— Как долго вы будете отсутствовать? — поинтересовалась Элен.
— Думаю, мы не будем торопиться, — ответил Рафаэль. — Я так давно не видел родного Корнуолла… Хочется спокойно насладиться воспоминаниями. Завтра мы переночуем в Труро, потом, очевидно, проведем ночь в Сент‑Агнесе и затем вернемся.
Виктория с интересом взглянула на мужа, стараясь угадать, что у него на уме, но благоразумно не раскрыла рта.
— Хорошо, что вы не задержитесь дольше, — задумчиво проговорила Элен, — надо же готовиться к балу, а это большая работа.
— Мы будем вашими рабами, — улыбнулся Рафаэль и повернулся к брату:
— В Труро еще осталась старая гостиница?
— Разумеется. Причем старина Фуг вовсе не бедствует. Он, как и прежде, снабжает постояльцев самым лучшим контрабандным французским бренди. А его жена и сейчас готовит изумительный рыбный пирог. — Дамьен ехидно ухмыльнулся. — Ах, прости, я забыл, ты же не любишь рыбный пирог.
— И я не люблю, — с чувством заявила Виктория, — мне всегда жаль бедных сардинок, они так жалобно смотрят из‑под корочки.
— Моя нелюбовь к рыбному пирогу, — объяснил Рафаэль жене, — вызвана вполне конкретным случаем. Мы были еще маленькими, и однажды мой любимый брат предложил мне разделить с ним кусок его пирога. К сожалению, стоило мне откусить кусочек, сардинка зашевелилась на моей вилке и даже, кажется, подмигнула. Я хотел убить Дамьена, но был остановлен нашим учителем, мистером Макферсоном, и тут же наказан. После этого я старался пореже заглядывать в грустные рыбьи глаза.
Все рассмеялись.
— Эта собственность, о которой ты говорил, кажется, включает в себя оловянные рудники? — спросил Дамьен, когда за столом снова воцарилось молчание.
— Да. Но там необходимо все привести в порядок. Придется вложить немалые деньги. Большинство насосов требует замены, а машинные отделения просто разваливаются. Рудокопы находятся в бедственном положении. Они боятся заходить в шахты.
"Это будет стоить кучу денег, — с грустью подумала Виктория, — причем наверняка моих денег. Интересно, с чего он вдруг так увлекается этими шахтами? Возможно, все же решил окончательно осесть на земле и распрощаться с мечтами о море и «Морской ведьме»?
Позже вечером, оставшись наедине с мужем, Виктория долго и настойчиво приставала к нему с вопросами, но безуспешно.
— Я и так сказал слишком много.
— Я просто хочу знать, насколько глубоко ты увяз в этом деле! — горячилась Виктория. — Это же опасно.
— Мне абсолютно ничего не грозит, я устал тебе это повторять. Лучше иди сюда, я помогу расстегнуть платье.
Виктория повернулась к нему спиной и в ту же секунду почувствовала прикосновение мягких теплых губ. Его поцелуи были легкими, нежными.., и такими желанными.
Рафаэль обнял жену и страстно зашептал:
— Я соскучился и очень тебя хочу. И не могу больше терпеть. Ты ведь тоже хочешь меня, правда?
Виктория в тот момент была готова согласиться с чем угодно. Она чувствовала, как его руки медленно двигаются по ее телу вверх, и вот он уже накрыл ладонями ее упругие груди и принялся ощупывать их, сжимать, поглаживать. Она даже застонала от желания.
— Ты хочешь испытать наслаждение, Виктория? выдохнул он.
В это время его рука начала не спеша опускаться к нежной глади живота и трепетной плоти между ногами. Даже сквозь одежду Рафаэль ощутил ее тепло. Неожиданно она непроизвольно начала ритмично двигаться навстречу его руке, чем привела мужа в полный восторг.
Виктория изнывала от желания, но к нему примешивалась изрядная доля разочарования. Так приятно стоять, тесно прижавшись к мужу, в то время как его рука… Но она пока не может позволить ничего больше.
— Нет, не надо. — Она с трудом заставила себя отстраниться.
— Но почему? Ты же хочешь этого?
— Нет, я не могу. Еще нельзя. Она не могла видеть его зверской улыбки, но почувствовала, что ласкавшие ее руки стали требовательнее.
— Дай мне побыть еще месяц в роли твоего мужа, — заявил он, — и ты позабудешь все свои глупые представления о том, что должна или не должна хотеть, любить и позволять настоящая леди. Тогда, Виктория, я буду дарить тебе наслаждение там и тогда, когда мы оба этого захотим. Договорились?
— Не знаю. Лучше бы ты так не говорил. Это…
— Это правда, моя дорогая. А теперь давай заберемся в наше гнездышко, задернем полог и предадимся.., мечтам.
* * *
Среди виноградных гроздьев, украшавших каминный фриз, одна маленькая деревянная панель бесшумно отодвигалась. В открывшееся отверстие можно было видеть все, что творится в комнате. Ему просто необходимо было увидеть ее обнаженной в объятиях Рафаэля. Это желание изводило его, не давало покоя, превратилось в навязчивую идею. Закрыв глаза, он представил себе ее, стонущую, мечущуюся и изгибающуюся в умелых руках его брата‑близнеца. Картина была настолько реальной, что он судорожно со всхлипом вздохнул и почувствовал ноющую боль и тяжесть внизу живота. Он немного помедлил, чтобы расслабиться, и тихо двинулся по узкому холодному коридору дальше. Проскользнув незамеченным в небольшую темную комнатку, являющуюся целью его путешествия, он облегченно вздохнул. Сейчас все свершится. Он увидит ее…
— Боже всемогущий! Милорд! Что вы здесь делаете? Я и подумать не мог, что здесь кто‑то есть.
Резко обернувшись, Дамьен увидел белого как полотно Лиггера, схватившегося за сердце.
Сообразив, что старик‑управляющий до смерти напуган, Дамьен ощутил нечто отдаленно напоминающее угрызения совести.
— Я как раз собирался идти к себе, Лиггер. Отправляйся и ты в постель. Я сам проверю все окна и двери.
— Да, милорд.., спасибо, милорд, — пробормотал Лиггер и с великой радостью покинул проклятую комнату, которая, он мог поклясться, пятью минутами раньше была пуста.
Дамьен, невесело усмехнувшись, прижал рукой свою никак не желавшую успокаиваться плоть и отправился в спальню жены.
* * *
Едва карета выехала из Драго‑Холла, Виктория почувствовала, что с ее плеч свалилась неимоверная тяжесть. Стало легче дышать, захотелось петь и смеяться.
Она радостно улыбнулась ехавшему рядом верхом Рафаэлю и поудобнее устроилась на мягком кожаном сиденье. У Дамьена роскошный и очень удобный экипаж, надо отдать ему должное.
В Труро они прибыли только вечером. По дороге они бессчетное число раз останавливались, куда‑то сворачивали, с кем‑то разговаривали. Во время одной из остановок Рафаэль побеседовал с владельцем оловянного рудника в Тревленде, а потом, сделав крюк в две мили, они заехали на рудник.
Гостиница в Труро, судя по всему, процветала, и ее хозяин, старый мистер Фуг, принявший Рафаэля за барона Драго, сам вышел почтительно поприветствовать именитого гостя.
— Господин Рафаэль! — расплылся в улыбке старик, осознав свою ошибку. — Вы так похожи на брата, просто одно лицо. А это ваша очаровательная жена? Очень рад, мадам, очень рад. Прошу вас, проходите.
. — Здесь все по‑прежнему, — сообщил Рафаэль Виктории двумя минутами позже, когда они осматривались в просторной светлой комнате. Улыбнувшись, Виктория подошла к окну, выходящему на большую торговую площадь. Шумная в базарный день, вечером она была тиха и безлюдна. Длинные ряды пустых прилавков создавали впечатление убогости и заброшенности.
— Знаешь, какой сегодня день? — шепнул Рафаэль, приблизившись к жене.
— Твой день рождения?
— Нет. Я родился в январе. Надеюсь, впредь ты будешь об этом помнить. Но сегодня у нас с тобой другой праздник. Давай назовем его церемонией удовлетворения Карстерсов.
— Что? — машинально переспросила Виктория, но тут же все поняла и покраснела до корней волос. И вновь помимо воли ею овладело желание. Она всеми силами старалась это скрыть, но не могла.
Рафаэль неплохо разбирался в женщинах. К тому же он вовсе не был слепым. Правильно оценив ситуацию, он довольно улыбнулся и подумал, что обладает весьма действенным средством держать жену в руках. И хотя он временами чувствовал угрызения совести, все‑таки не мог отказать себе в удовольствии поддразнить ее.
— Мы переоденемся к ужину, дорогая? Если бы в эту минуту Викторию с головы до ног окатили холодной водой, она удивилась бы меньше. Широко открыв глаза, она уставилась на Рафаэля, не в силах вымолвить ни слова.
— Так что ты решила насчет переодевания? — терпеливо повторил Рафаэль, стараясь сохранить невозмутимое выражение лица.
— Но я думала, что мы…
— Что, дорогая?
Виктории легче было умереть, чем признаться, что больше всего на свете ей хочется оказаться с мужем в постели, почувствовать его ласки и снова испытать неземное наслаждение, которое он умел ей дарить. Все ее мысли были заняты только любовью, Рафаэль это отлично понимал и внутренне ликовал.
— Зачем ты меня дразнишь? — выдохнула она, отстранившись.
— Несправедливым упреком ты нанесла мне жестокую рану, дорогая, — скорчив скорбную мину, сообщил он. — Кстати, о переодевании. Тут есть даже ширма, чтобы защитить твою добродетель.
— Я тебя не люблю.
— Не сомневаюсь, скоро ты будешь мне говорить совершенно другие слова.
— Ерунда.
— Поспорим, дорогая?
— Как же я могу с тобой спорить, — вздохнула она, — если ты прикарманил все мои деньги. Лучше помоги мне расстегнуть платье.
— А где же пятнадцать фунтов, оставшиеся от Дамьена? Разве ты их уже истратила? Можем поспорить на них. Я не против добавить даже небольшую сумму к своему состоянию.
— У меня их с собой нет. Я хочу, чтобы ты расстегнул мне это чертово платье.
— Ладно. Если ты не возражаешь, дорогая, я пошлю сюда служанку, и она выполнит все твои желания. Я имею в виду касающиеся платья. А я тем временем на несколько минут тебя оставлю. Мне необходимо до ужина встретиться и побеседовать с мистером Ринзеем, поверенным Демортонов.
— Замечательно. Убирайся. И можешь не возвращаться. Мне все равно.
— Ах, Виктория, — вздохнул Рафаэль, — я не перестаю восхищаться удивительной аристократичностью твоей речи и бесконечной женственностью.
Он погладил жену по щеке, усмехнулся и быстро вышел.
Глава 18
Природа создала его, и тут же уничтожила матрицу.
Лудовико Ариосто
За ужином Рафаэль потчевал жену бесконечным рассказом о мистере Ринзее, худощавом и сутулом очкарике, который всячески старался показать, что продажа поместья Демортонов является совсем не срочным делом. Виктория периодически раскрывала рот, но так и не смогла вставить ни слова.
Мистер Фуг уже подал десерт, когда Рафаэль подошел к концу своего нескончаемого монолога и вопросительно взглянул на ерзающую от нетерпения Викторию:
— Ты что‑то говорила, дорогая?
— Я? Да разве можно что‑то сказать, когда ты произносишь столь блистательную речь? Ты же ничего не видишь и не слышишь!
Высказавшись, Виктория сразу же потеряла бойцовский пыл и растерянно замолчала. Она подумала, что скоро ужин закончится, они пойдут в свою комнату и лягут в постель. А кровать в этой гостинице без спасительного полога. Еще один существенный недостаток их апартаментов — огромное окно, открывающее беспрепятственный доступ в комнату яркому лунному свету. И если они займутся любовью, благодатная темнота не скроет от взыскательных глаз Рафаэля отвратительный рваный шрам…
Виктория отлично понимала, что давно должна была признаться. Но не могла заставить себя пойти на это. Она снова представила себе выражение брезгливой жалости на его лице при виде ее уродства и решила, что не вынесет этого.
Уже пять ночей муж не дотрагивался до нее. И Виктория спокойно спала, облаченная в длинную фланелевую ночную рубашку. Поэтому грядущую ночь Рафаэль ждал с особенным нетерпением. Он хотел любить жену, владеть ею. Но вместе с тем он сгорал от желания узнать, в чем же заключается ее физический недостаток. Его любопытство, казалось, достигло предела. Поэтому, даже если бы они занялись любовью в кромешной тьме, он все равно почувствовал бы мерзкий шрам своими требовательными, жадными руками.
Виктория машинально начала массировать напряженные мышцы больного бедра.
— Я очень устала, Рафаэль, — ни на что не надеясь, произнесла она.
Рафаэль мягко улыбнулся:
— Можешь отдыхать за десертом. Но учти, больше пятнадцати минут я ждать не намерен. У меня имеются вполне конкретные планы на сегодняшний вечер. Через несколько минут мы вернемся в свою комнату, разденемся и ляжем в постель. Я обниму тебя, крепко прижму к себе твое обнаженное тело, буду ласкать и целовать его до тех пор, пока ты не закричишь от удовольствия. А потом я проникну в твою теплую глубину…
— Замолчи немедленно! — закричала Виктория и резко вскочила на ноги. Стул, на котором она сидела, перевернулся и с громким стуком упал на пол.
На шум мгновенно явился встревоженный мистер Фуг.
— Что случилось, мистер Рафаэль? — раздался его громкий голос из‑за двери.
— Все в порядке, мистер Фуг, просто моя жена споткнулась о стул. Но она не ушиблась.
Рафаэль, нахмурившись, смотрел на Викторию. Вне всякого сомнения, она была чем‑то расстроена и подавлена. Словно вспомнила что‑то очень неприятное. Но что это могло быть? Перед ужином она сама едва не начала раздевать его. Он не мог ошибиться!
— Что изменилось, Виктория? — удивленно поинтересовался он. — Совсем недавно ты так меня хотела, а теперь, мне кажется, перспектива заняться со мной любовью приводит тебя в ужас. Я ничего не понимаю.
— Я не хочу тебя, — глядя твердо и прямо в его красивые и немного растерянные глаза, отчетливо проговорила Виктория. — Это правда. Я устала и иду спать.
Несколько секунд Рафаэль молча наблюдал за женой.
— Превосходно, моя милая, — наконец невозмутимо изрек он. — Можешь отправляться спать. Спокойной ночи. Учти, завтра я разбужу тебя рано. Мистер Ринзей будет ждать нас в поместье Демортонов в одиннадцать часов.
Виктория застыла в недоумении. Она ожидала любой реакции на свой грубый выпад, кроме полнейшего равнодушия.
— Ты ждешь поцелуя на ночь? — услышала она насмешливый голос.
Виктория долго ворочалась в огромной холодной кровати. Ей показалось, что прошла вечность, прежде чем она наконец успокоилась в ласковых объятиях сна. Она не слышала, как в комнату на цыпочках вошел Рафаэль.
Приблизившись к кровати, он затаил дыхание, не в силах отвести взгляда от очаровательной картины. Виктория мирно посапывала, лежа на левом боку. Роскошные волосы рассыпались по подушке, правая нога немного согнута и отведена в сторону. Создавалось впечатление, что даже во сне она предлагала ему свое изумительное тело.
Рафаэлю не потребовалось много времени, чтобы раздеться и забраться под одеяло. Придвинувшись к жене, он начал осторожно стягивать с нее ночную рубашку. Стройные ноги, нежный живот.., все это так манило, что Рафаэль не стал больше раздумывать. Раздвинув ей ноги, он нащупал заветное отверстие. Виктория, не просыпаясь, отреагировала на его ласку, подвинувшись так, чтобы ему было удобнее. Он не мог больше ждать. Не теряя времени, он быстро и уверенно вошел в нее. Но теперь ему захотелось разбудить ее.
— Виктория, — зашептал он, — проснись, моя радость, почувствуй меня, обними покрепче, поцелуй.
Виктория проснулась и в первое мгновение не могла ничего понять. Но тут же ее захлестнула волна восхитительных ощущений. Она застонала, чувствуя себя не в силах произнести что‑нибудь связное.
Рафаэль был в ней, его руки уверенно ласкали ее, заставляя сердце бешено колотиться в груди.
Он начал двигаться быстрее, и в то же время его руки ни на секунду не успокаивались, постоянно находили самые чувствительные точки на ее теле, сводя ее с ума от страсти и мучительного желания.
Наконец Рафаэль понял, что она близка к оргазму. Он внимательно следил за ее реакцией, стремясь увидеть выражение ее лица в момент наивысшего наслаждения. И когда Виктория, изогнувшись в его руках, хрипло, как‑то по‑звериному закричала, он и сам едва не завопил от удовольствия.
Дав Виктории несколько секунд, чтобы немного отдышаться, Рафаэль снова начал осторожно двигаться внутри ее тела, почувствовав, что она помогает ему как может. И опять Рафаэль довел ее до оргазма, только на этот раз удовольствие они испытали вместе.
Как сквозь пелену Виктория услышала голос мужа:
— Ты здорово вспотела.
Виктория хотела ответить, но вовсе не была уверена, сможет ли говорить. Она и думать‑то могла с большим трудом. Ее дыхание все еще было прерывистым, словно ей не хватало воздуха.
— В самом деле? — неуверенно пробормотала она.
— Да. — Рафаэль нежно прикоснулся губами к ее влажной шее, плечу… — Тебе было хорошо, дорогая?
— Возможно.
— Нет, точно, моя милая. Причем два раза. Ты весьма громко выразила свои ощущения. Боюсь, стены нашей комнаты довольно тонкие. Любопытно, если у нас имеются соседи, что они сейчас делают? Или думают?
— Хватит, мне надоело. Я не хочу тебя.
— Серьезно? Я позволю себе усомниться в твоей искренности, дорогая. Между прочим, я все еще являюсь частью тебя, причем весьма значительной. — Рафаэль зевнул и крепко прижал жену к себе. — Я так устал, милая. Кажется, мне все‑таки придется оставить тебя в покое. Я достойно выполнил свои супружеские обязанности.
Виктория заулыбалась в темноте и уже открыла было рот, чтобы ответить колкостью на эту откровенную тираду, но, вспомнив о своей ноге, сразу поскучнела. Она сообразила, что все время лежала на левом боку. Поэтому ее изуродованное бедро было весьма надежно укрыто от его глаз и рук. Она зашевелилась, стараясь устроиться поудобнее, но Рафаэль понял ее проявление активности довольно своеобразно.
— Может, хочешь еще, Виктория?
Она громко фыркнула, желая таким образом выразить свое презрение к предложению, которое, по правде говоря, вовсе не казалось ей таким уж нелепым.
— Рафаэль рассмеялся, еще раз чмокнул ее в ухо, придвинулся поближе и уснул.
А Виктория еще долго лежала без сна, уставившись невидящим взглядом в темноту.
— Но я же не могу всю свою жизнь провести, лежа на левом боку, — тяжело вздохнув, прошептала она. В ночной тишине спальни ее шепот прозвучал неожиданно громко.
Рафаэль вздрогнул и открыл глаза.
— М‑м‑м, — пробормотал он, — спи, дорогая, еще совсем темно, нам не нужно вставать так рано.
Виктория усмехнулась. Ей польстило, что даже во сне он не забывал о ее присутствии.
— Хорошо, — безропотно согласилась она и уснула.
* * *
На следующее утро путешественники благополучно прибыли в Сент‑Агнес. Они не спеша ехали по тихим безлюдным улочкам, и Виктория, высунувшись из окна, с интересом разглядывала окрестности. Рафаэль удерживал Гэдфли рядом с каретой.
— Смотри, Виктория, — воскликнул он, — это место называется Стиппи‑Степпи. Здесь находятся домики рудокопов. Отсюда люди отправляются в Западную Китти, Богатую Китти, Голубые холмы. Так называются здешние шахты.