— Прекрати, Виктория! Немедленно!
Грубый окрик неожиданно оказал весьма благотворное действие. Трясущимися руками она сумела наконец достать носовой платок и судорожно прижала его к залитому слезами лицу.
— Прости, пожалуйста, — уже относительно спокойно выговорила она, — но ты, дорогой, изумительный рассказчик. Я так увлеклась, что забыла обо всем. У тебя в запасе есть еще истории, желательно, столь же захватывающие? Мне не терпится послушать.
— Если хочешь, пока суд да дело, ты можешь услышать окончание этой, столь тебе понравившейся… Оскорбленный муж отослал жену в одно Богом забытое поместье в Нортумберленде, где она шестью месяцами позже произвела на свет своего ублюдка. Муж отказался видеть и жену, и чужого ребенка.
— Мне не понравилась история, — высморкавшись, сообщила Виктория, — у нее плохой копен — Развей ты считаешь, что лучше бы он сломал ей шею? Или развелся с ней?
— Нет, но он обязан был выяснить, почему она так поступила, ведь, наверное, он любил ее, раз решил жениться — Она солгала ему, — с великолепным высокомерием заявил Рафаэль, — и этого вполне достаточно.
— А что случилось с ребенком?
— Понятия не имею.
— Итак, — миролюбиво полюбопытствовала Виктория, — ты думаешь, что я тебя обманываю? Боишься, что я ношу ребенка? Или, как ты изволишь выражаться, ублюдка?
— Надеюсь, что нет.
— Ублюдок‑то будет от твоего брата‑близнеца. Согласись, что получится просто замечательно. Дитя будет похоже на отца, а значит, и на тебя Что ты тогда будешь делать?
— Виктория, — скрипнул зубами Рафаэль, — заткнись, а то я за себя не ручаюсь.
— О, теперь я все понимаю. Если ребенок твой, он родится через девять месяцев после.., совершения тобой полового акта. Если же ему вздумается появиться на свет раньше, да поможет мне Бог, тогда одним ублюдком на земле станет больше.
|
|
— Виктория, замолчи!
— Разве твое мирное предложение уже потеряло силу?
— Я как‑то не привык, чтобы дамы обсуждали со мной вопросы сохранения своей невинности. Это не самая удачная тема для беседы с мужчиной — Ты прав, — вздохнула Виктория, — но жизнь что‑то пока не подсказывает нам приятных и взаимно интересных тем.
Она выбрала персик и начала аккуратно очищать.
— Его, слава Богу, еще не коснулись домовитые руки миссис Рипл, — прокомментировала она.
Несколько минут прошло в напряженном молчании. Возбужденный и раздраженный Рафаэль залпом осушил стакан вина и тут же налил еще.
— Я давно собираюсь поговорить с тобой, — нерешительно начала Виктория. — Мне кажется, нам будет сложно вернуться в Драго‑Холл. Думаю, Дамьен не захочет нас там видеть. Все же ты отобрал у него пятьдесят тысяч, которые он наверняка считал своими.
— Насколько я знаю Дамьена, он будет всеми силами избегать любого скандала и уж тем более сделает все, чтобы не оказаться в нем замешанным. А ты представляешь, какой разразится грандиозный скандал, если он откажется принять в родном доме собственного брата? И будь уверена, я уж сумею придать этому факту должную огласку — Рафаэль злорадно усмехнулся и налил себе еще стакан вина — Не понимаю, почему ты так стремишься в Драго‑Холл. Вокруг полно отличных гостиниц — Я уже объяснял тебе Поживем там, осмотримся. И я найду место для моего собственного дома. Кроме того, Виктория, ты забываешь, что я родился и вырос в Драго‑Холле. И не был там много лет.
|
|
— Ничего не имею против Драго‑Холла, — буркнула Виктория, — чего не скажешь о его обитателях.
— А что случилось? — возмутился Рафаэль. — По‑моему, у тебя не было никаких возражений, когда я впервые заговорил об этом.
— Правда? Наверное, я просто думала о чем‑то ином. Хочешь кусочек персика? Нет? Тогда я его доем. Он такой сладкий. Миссис Рипл говорила, что все фрукты из здешнего сада. Он…
— Виктория, пожалуйста, замолчи.
— Признаюсь, мне потребовалось довольно много времени, но в конечном итоге я поняла, почему ты хотел помириться со мной.
Рафаэль встал и рывком отодвинул стул.
— Хочу тебе сказать, дорогая, что мне осточертело с тобой пререкаться. Как ты смотришь на чашечку кофе? Пойдем в гостиную?
— Нет. И к тебе в постель я тоже не собираюсь. Если бы только у тебя были какие‑нибудь физические недостатки, мне было бы гораздо легче тебя понять.
— Это самый странный комплимент из всех, что мне доводилось слышать. Не могу поблагодарить тебя за него. Кстати, я не совсем понимаю, что ты имеешь в виду.
— Теперь это вряд ли имеет значение, — вздохнула Виктория. — Ты играешь в пикет?
— Конечно. В море научишься всему, что помогает скоротать время.
— Тогда давай попросим у миссис Рипл колоду карт. И побыстрее, а то мы опять начнем спорить.
— Я не имею намерения спорить с тобой, — улыбнулся Рафаэль.
— А я не хочу возвращаться в Драго‑Холл.
— Извини, Виктория, но мы должны. — Рафаэль был тверд в своем решении. — Но ты не бойся, я никому не позволю обращаться с тобой…
|
|
—..с меньшим уважением, чем это делаешь ты сам? Рафаэль нахмурился.
— Мне надоели постоянные стычки, Виктория. Ты все время стараешься задеть меня, оскорбить. А я все‑таки мужчина. И к тому же еще твой муж.
— Спасибо за ценную информацию. Ну и что теперь? Я должна пасть перед тобой на колени? Или броситься в объятия? Не дождешься… — Виктория говорила спокойно, но на всякий случай потихоньку отходила назад. Разделяющее их расстояние придавало ей дополнительную уверенность в себе. Остановилась она, только обретя опору в виде оказавшейся неожиданно близко стены.
— Мне странно это слышать, Виктория. Еще не так давно ты не имела ничего против моих объятий, даже наоборот…
— Это правда. — Она заставила себя вымученно улыбнуться в ответ. — К сожалению, я слишком поздно поняла, что девственница обязана вести себя в соответствии со строго определенными правилами, установленными мужчинами многие столетия назад. Дотронься до меня, Рафаэль, увидишь, я содрогнусь и в страхе отпряну в сторону. Ну что, хорошо я усвоила урок?
За гневной тирадой последовала долгая пауза. Наконец Рафаэль сумел произнести сравнительно миролюбиво и спокойно:
— Давай играть в пикет.
— Но я совершенно не понимаю, почему ты так взбесился? Мужчине вроде бы должно быть лестно, если женщина в его объятиях теряет голову от наслаждения. Значит, этот мужчина — превосходный любовник! Но нет же, тебе угодить невозможно. Тебе нужна пугливая холодность, а не любовь и страсть. Вы, сэр, злобное, жестокое и противоречивое создание! Вот что я вам скажу. Так мы будем сегодня играть в пикет?
— Ты ждешь ответа? Или я могу проигнорировать твою страстную обличительную речь?
— Именно так ты обычно и поступаешь!
— Виктория, я и не подозревал, какой у тебя острый язык!
«Значит, ты просто осел!» — со злостью подумала она.
— А если бы ты знал об этом, то женился бы на мне?
— Да, но я бы успел подготовиться к общению с такой мегерой!
— В конечном счете ты, мой дорогой муженек, остался в крупном выигрыше. У тебя есть пятьдесят тысяч фунтов. На небольшую часть этих денег ты можешь купить поместье где‑нибудь на севере и отослать меня туда. И присутствие сварливой мегеры не будет отравлять тебе удовольствие спокойно распоряжаться остальной суммой.
— Виктория, прекрати издеваться надо мной! И хватит молоть чушь относительно пятидесяти тысяч фунтов. Надоело.
Теперь Рафаэль не улыбался. Его лицо казалось суровым, почти угрюмым. И неприятным. Виктория опустила голову и, ссутулившись, направилась к двери.
— Я попрошу миссис Рипл найти нам карты. — Немного помедлив, она добавила:
— Рафаэль, а девственнице позволительно хорошо играть в карты? Или она должна заикаться, трепетать и всячески показывать полную беспомощность? Или, быть может, ей следует плохо тасовать карты? Какие еще глупости она должна продемонстрировать?
«А она молодец, — с неожиданным удовольствием решил он, — не теряется, демонстрирует силу воли и несомненное мужество».
— Точно не знаю, — легко ответил он. — Я еще ни разу не играл в карты с девственницей. Могу предположить, что, поскольку цель жизни любой женщины — лелеять и ублажать своего законного супруга, она должна играть плохо, с ошибками, чтобы дать ему возможность выиграть и ощутить свое превосходство.
— А она обязана при этом взирать на него с немым обожанием?
— Совершенно верно. А ты хорошо ласкаешь мужчину? Знаешь, как ублажить его? Доставить удовольствие?
— В жизни этим не занималась!
— Да, я забыл, ты же девственница. Или по крайней мере была ею некоторую часть своей взрослой жизни!
Виктория поняла, что чаша ее терпения переполнилась. Больше выносить насмешки и издевательства она не сможет.
— Все, Рафаэль, — спокойно сообщила она. — Перемирие закончено. И пошел ты к черту.
Расправив плечи и гордо выпрямившись, она направилась к выходу. Но, решив, что ее уход со сцены происходит слишком медленно, вдруг подхватила свои юбки и выбежала из комнаты.
Рафаэль понял, что снова все испортил. Проклятый язык! Выругавшись, он схватил бутылку бренди и решительно направился к себе.
На следующее утро он чувствовал себя отвратительно. Голова болела так, что, казалось, вот‑вот разорвется. Он не мог ни о чем думать. И не хотел.
Жизнь ему спас Том.
— Что‑то вы плохо выглядите, сэр, — поделился он своими наблюдениями с нетвердо стоящим на ногах Рафаэлем. — Моя мать научила меня готовить одно пойло, которое здорово помогает утром, с похмелья. Мертвых на ноги поднимает. Хотите попробовать?
Рафаэль молча кивнул. Сил открыть рот у него не было. Напиток был коричневый, тягучий, с неприятным вкусом и еще более отвратительным запахом. Но действие он оказал просто волшебное. Через полчаса Рафаэль почувствовал себя заново родившимся.
— Боже мой, Том! Я твой вечный должник! — воскликнул Рафаэль и с чувством пожал руку ухмыляющемуся кучеру.
— Бренди может оказаться вероломным другом, сэр, — изрек Том, — это уж точно. А миссис Виктория тоже составила вам компанию?
— Нет, — вздохнул Рафаэль, отчетливо припомнив события вчерашнего вечера, — я был наедине с моей бутылкой. Знаешь, дружище, пожалуй, я даже осмелюсь отправиться в столовую и проверить, чем миссис Рипл собирается травить нас за завтраком.
— Много яиц, сэр. Это пойдет вам на пользу. Еще один из советов моей мамаши.
Рафаэль был удивлен неожиданной словоохотливостью Тома. С тех пор как его наняли на службу. Том едва ли произнес больше двух десятков слов.
— Миссис Карстерс и я поедем на прогулку примерно через час, — сообщил Рафаэль, мысленно надеясь, что ему удастся уговорить Викторию составить ему компанию. Ведь по его вине было нарушено перемирие. Хотя, конечно, Виктория спровоцировала его.
Эти настойчивые вопросы о девственности… Черт бы побрал ее восхитительные невинные глаза! А чего стоит истерика по поводу склянки с кровью…
Виктория в одиночестве сидела за столом. Рафаэль сделал попытку дружелюбно улыбнуться, втайне надеясь, что она не заметит помятое лицо и налитые кровью глаза.
В первый момент она почувствовала, что снова поддается неотразимому обаянию его улыбки. Но тут же спохватившись и приготовившись к защите, она сухо произнесла:
— Доброе утро, сэр.
— Доброе утро, моя дорогая, позволь за тобой поухаживать!
— Нет, благодарю, — насторожилась Виктория. — Я сегодня не голодна. И кроме того, вид этого бекона как‑то не вызывает желания его попробовать… Кажется, сегодня будет чудесный день.
— Да, действительно. Кстати, Виктория, как ты смотришь на обещающую быть исключительно приятной прогулку по окрестностям? Здесь недалеко есть норманнская церковь, которую, по‑моему, стоит посмотреть.
— Это религиозный интерес или исторический?
— Ни то ни другое.
— Просто так удобнее?
— Что ты имеешь в виду? — удивился Рафаэль Он долго созерцал не особенно привлекательный омлет, но в конце концов решил все же последовать мудрому совету матери Тома и положил себе в тарелку изрядную порцию.
— Чтобы вручить очередную оливковую ветвь?
— Знаешь, дорогая, если бы тебя в свое время научили держать язык за зубами, мы бы без труда заключили перемирие лет на пятьдесят.
— Мирные переговоры не ведут таким возмутительным тоном, — холодно отметила Виктория, — и между прочим, как ты можешь есть эту яичницу? Она ведь недожарена! Гадость какая!
— Я буду тебе очень признателен, моя милая, если ты будешь смотреть только в свою тарелку. И давай рассмотрим нашу проблему с другой стороны. Может, мы в течение дня будем добрыми друзьями, а все перепалки и баталии оставим на вечер? Тебе не кажется, что это будет вполне справедливо?
Виктория вздохнула и откусила кусочек намазанного маслом тоста. По крайней мере масло здесь всегда было очень вкусное.
— Хочешь, я открою тебе один секрет, многоуважаемый капитан?
— Хочу.
— Я прожила на свете почти девятнадцать лет и никогда не была сварливой и злобной. А ты в такое короткое время сумел пробудить во мне качества, о существовании которых я даже не подозревала.
— Значит, во всем виноват я, — усмехнулся Рафаэль. — Ну и что же ты предлагаешь?
— Это так просто, — вздохнула Виктория. — Ты должен мне поверить. Я твоя жена, если, конечно, ты еще помнишь о столь незначительном факте.
— Ты можешь очень легко доказать, что я могу доверять тебе.
— Нет, ты должен поверить мне полностью и окончательно, прежде чем мы вступим в брачные отношения.
— Хорошо, тогда ответь, в чем ты хотела мне признаться.
Виктория задумчиво перемешивала в блюдечке золотистый мед. Это сладкое чудо природы миссис Рипл не сумела испортить. Конечно, наверное, стоит рассказать Рафаэлю о своей ноге и разом покончить со всеми недоразумениями. Но она не могла заставить себя сделать это. Теперь все так запуталось. А ведь ему придется раскаяться. И еще сожалеть и просить прощения. Возможно, ради этого стоит поступиться своими принципами. Но с каких пор ее больная нога стала принципом? Нет, в этом не было никакого смысла. Во всем, что она делала с момента встречи с этим человеком, отсутствовал смысл!
— Ты съел все яйца, — в итоге сказала она.
— Да, — удивился Рафаэль, — перебранка с тобой заставила меня вообще забыть, что я ем. Ты поедешь со мной на прогулку?
— А почему бы и нет? Ты будешь очаровательным и приветливым? До захода солнца?
— Но не позже.
Глава 12
Когда Рафаэль мягко обнял ее за плечи, привлек к себе и нежно поцеловал, Виктория слишком удивилась, чтобы немедленно начать сопротивляться. Не дождавшись обычной бурной реакции, Рафаэль улыбнулся и начал легонько гладить ее щеки, подбородок, шею…
— Солнце еще не село, — усмехнулся он, — у нас еще есть несколько минут до вечера и наших традиционных ссор.
— Зачем ты это делаешь?
— Ты красива, — пожал плечами Рафаэль, — твой рот свеж, как спелая малина, и так же сладок, и, кроме того, ты — моя жена.
— Понятно, — ответила Виктория.
Ей отчаянно хотелось, чтобы он снова поцеловал ее, прижал к себе так крепко, чтобы два тела слились воедино. Она была готова все за это отдать… Но не сказала ни слова и не сдвинулась с места. Если она проявит хотя бы малейший интерес к его ласкам, он, надо полагать, будет опять шокирован ее распутством.
Но как же трудно скрыть это потрясающее всепоглощающее желание!
— Ты не собираешься что‑нибудь сказать, Виктория? — осведомился Рафаэль. — Я как‑то не привык к твоему молчанию.
Не в силах бороться с нахлынувшими чувствами, Виктория молча покачала головой и, забыв обо всем на свете и пьянея от желания, обвила его шею руками.
Призыв был достаточно очевиден, и Рафаэль не замедлил им воспользоваться. Он снова поцеловал ее и начал водить кончиком языка по крепко сжатым губам, стараясь заставить их расслабиться, раскрыться… Достигнув цели, он опять прильнул к ним в поцелуе, на этот раз крепком, требовательном, даже чуть грубоватом.
Виктория была ошеломлена и подавлена силой извечных женских чувств, которые, едва пробудившись в ней, сразу же во весь голос заявили о своем существовании. Ее тело сотрясала конвульсивная дрожь, по жилам волнами перекатывался огонь. Виктория не имела ни малейшего представления, как со всем этим справиться. Сквозь пелену чувственного дурмана она поняла, что хочет Рафаэля. Ее самым большим желанием было принадлежать ему. Теряя голову, Виктория ощутила его руки, медленно опускавшиеся вдоль спины все ниже и ниже. Он крепко сжал ее бедра и, немного приподняв, сильно прижал к себе. Она почувствовала, как что‑то твердое больно уперлось ей в живот. Не выдержав, она закричала, и в этом крике звучало все — страх, желание, мольба…
Рафаэль не спеша опустил ее на землю, но не выпустил из рук.
— Сказать Лиззи, чтобы она приготовила тебе ванну?
— Ванну? — чуть слышно переспросила Виктория, глядя на мужа затуманенными глазами.
— Да. Ты хочешь перед ужином искупаться? Рафаэль отлично понимал, что ее тело горит. Поскольку сам испытывал тот же жар в груди. Он знал, что самый верный способ успокоить и плоть, и душу — прохладная ванна. Похоже, Виктория об этом даже не догадывалась. Рафаэль видел, что она еще плохо соображает, но изо всех сил пытается обрести контроль над собой, унять предательскую дрожь. Он молча ждал, недоумевая, что она будет делать. И в очередной раз убедился, что ее поведение предсказать невозможно.
Как только глаза Виктории обрели былую ясность, она размахнулась и с силой ударила его по лицу.
— Я тебя ненавижу, — хрипло выкрикнула она. Рафаэль потер ладонью моментально покрасневшую щеку и полюбопытствовал:
— Я же только спросил о ванне! Чего ты вдруг как с цепи сорвалась?
— Ты подлец! Ты использовал меня! Ты специально заставил меня потерять голову, чтобы вновь появился повод для издевательств и презрения. Я больше никогда не позволю тебе дотронуться до меня! Слышишь? Никогда в жизни!
В замешательстве Рафаэль наблюдал, как она взбегает вверх по лестнице и исчезает за дверью своей спальни. Потом он услышал звук повернувшегося в замке ключа, и наступила тишина.
Он намеревался только поцеловать ее. Легким и нежным поцелуем.., почти братским. Она снова спровоцировала его, ее бурная реакция на ласку заставила его пойти дальше, чем он хотел. Он вовсе не собирался оскорблять ее или унижать. Он отступил, потому что… Интересно… До сих пор он был достаточно честен с собой и не имел привычки тешить свое самолюбие выдумками. Он должен все как следует обдумать. Все‑таки женитьба — чертовски сложная штука.
«В чем же она хотела признаться в ту злополучную ночь?»
У Виктории не было желания снова встречаться с Рафаэлем. Пусть ужинает в одиночестве. Он воспользовался ее слабостью, но только потому, что застал ее врасплох. Если бы она знала, что он собирается поцеловать ее, то наверняка сумела бы подготовиться к этому и не проявила бы никаких эмоций, кроме абсолютного безразличия. Даже когда он так крепко прижимал ее к себе… Стараясь избавиться от нахлынувших воспоминаний, Виктория больно прикусила губу. Ее воля была парализована. Она ощущала полную беспомощность перед эмоциями, о существовании которых и не подозревала. Может, она действительно распутная девка? Неужели шлюха испытывает такие же ощущения?
Все ее беды только из‑за Рафаэля! Черт бы его побрал! Ведь и раньше в ее жизни были мужчины. Дамьен, к примеру… Но с Дамьеном она не испытывала ничего, кроме отвращения, а с Дэвидом Эстербриджем и вовсе ничего не чувствовала. А вот Рафаэль Карстерс взмахнул волшебной палочкой и заставил ее сходить с ума от желания и страсти.
Наедине с собой можно не кривить душой. Она испытывала неодолимое желание отдать ему и тело, и душу, что бы за этим ни последовало.
Виктория неторопливо вымылась и завернулась в большое полотенце. Вечер обещал быть долгим.
Рафаэль сидел за столом в гордом одиночестве. Не придумав более интересного занятия, он заставил себя съесть приличную порцию приготовленного миссис Рипл жаркого из кролика. Интересно, как можно умудриться испортить жаркое? Ведь готовится все в одной сковороде. Почему же получается, что картофель сырой, а морковь пережарена?
Миссис Рипл уже давно убрала остатки трапезы, а Рафаэль все еще сидел за столом в компании с бутылкой портвейна. Причем он вовсе не имел намерения снова напиться до бесчувствия. Он думал. О Драго‑Холле, о Дамьене и о Виктории, своей жене.
И еще он напряженно размышлял о задании, полученном от лорда Уолтона. Лучше бы оно касалось Епископа и контрабандистов. С этим народом он был знаком приблизительно с трехлетнего возраста. С ними не предвиделось никаких сложностей. А тут какой‑то нелепый клуб поклонников адского огня… Это было бы просто глупой чепухой, бредом, если бы не зверское изнасилование дочери виконта Бейнбриджа. Этих людей необходимо остановить. И узнать, кто является их главарем. Рафаэль знал, что Рам, он же Овен, — животное мужского пола с сильными рогами. Но больше ему не удалось припомнить абсолютно ничего. Убедившись в своем полном невежестве в этом вопросе, Рафаэль решил при первом удобном случае поискать литературу по черной магии, сатанизму и ведовству.
Промучившись до девяти часов, Рафаэль решительно встал из‑за стола и отправился на прогулку. Ночь была темной. Из‑за затянувших небо серо‑черных облаков временами проглядывала половинка луны.
«Что же делать с Викторией? Как правильно поступить?»
Он понятия не имел, как их встретят в Драго‑Холле, но был преисполнен решимости защитить жену от возможных оскорблений. Кроме того, он отлично понимал, что если она действительно любовница Дамьена, то он сам толкает ее в постель к своему братцу. Не получится! Рафаэль сам будет с ней спать. И тогда исчезнут его сомнения, где и с кем она проводит ночи.
«Я хочу, чтобы ты поверил мне раньше, чем мы осуществим брачные отношения».
— Виктория, как же мне поступить? — громко спросил он.
Но ответ ему мог дать только ветер, вольно гуляющий в растущих вокруг вековых дубах. Рафаэлю отчаянно не хватало моря с его бесконечной чередой дней и ночей, палящим солнцем, страшными штормами. Его душа рвалась к морю, ежедневно проверяющему человека на прочность. Он не знал, сумеет ли обосноваться на твердой земле, привыкнуть, что под ногами мягкая зеленая трава, а не качающаяся на волнах палуба «Морской ведьмы». Если они с Викторией будут продолжать в том же духе', она наверняка не расстроится, проводив его в шестимесячное опасное плавание.
Рафаэль не знал, любит ли она море и вообще умеет ли плавать. А она смогла бы стать хорошим моряком. В мужестве и выносливости этой девушке не откажешь. Он решил, что когда они обоснуются в Корнуолле, то обязательно купят хотя бы лодку.
Оглушительный раскат грома заставил Рафаэля повернуть обратно к дому. В котором его.., не ждала молодая жена. Он хотел ее, это было сильное, страстное желание. Он скажет ей немедленно, прямо в лицо, что обожает ее. И верит. Тогда они займутся любовью. И он наконец узнает правду.
Он зажег свечу и направился наверх в свою спальню. Задержавшись на минуту у ее двери, он подумал, что от него не потребуется много усилий, чтобы возбудить ее. Странно, стоит только разок поцеловать ее, немножко приласкать, как она моментально загоралась и вела себя так, будто они занимались любовными играми на протяжении долгих часов. И снова в его мозгу зазвучали слова Дамьена.
— Забудь о Дамьене и о его нелепых обвинениях, — сказал Рафаэль в темноту коридора, но облегчения это не принесло.
Рафаэль медленно разделся и по раз и навсегда заведенной привычке аккуратно сложил одежду на стул. Бросив взгляд на дверь, соединяющую их комнаты, Рафаэль решил, что она наверняка закрыта. Нет сомнений, что сегодня Виктория приняла все меры предосторожности. А у него уже созрел новый план. Надо застать ее врасплох, когда она не готова к нападению. И наименее всего она защищена именно во сне. Он должен попасть к ней в комнату и начать ласкать ее спящую. Тогда к моменту, когда она полностью проснется, она уже будет сгорать от страсти и не сможет оказать сопротивления.
Это был недостойный трюк.
Пожалуй, даже жалкий и презренный.
На ее месте он бы пришел в ярость и постарался отомстить.
Лучше подождать. Утро вечера мудренее. Пусть немного смягчится. Иначе можно снова все испортить. Проклятие! Он привык к чисто мужским компаниям, с их весьма специфическими причудами, заблуждениями и грехами. А вовсе не к женским.
Конечно, большинство женщин, которых он знал прежде, были похожи на Линди. Страстные, любящие, уступчивые, они не ждали от него ничего, что он сам не хотел бы им дать.
* * *
Рафаэль вновь встретился с женой на следующее утро за завтраком. Виктория выглядела плохо. Очень бледная, с синяками под глазами, она рассеянно мяла в руках краешек салфетки.
— Ты что‑нибудь слышала о колдовстве и черной магии в Корнуолле?
Неожиданный вопрос отвлек ее от грустных мыслей и заставил задуматься.
— Полагаю, что не больше и не меньше, чем любой другой житель Корнуолла, — в конце концов ответила она. — Я только знаю, что есть люди, занимающиеся черной магией. Кажется, кто‑то организовал какую‑то группу или секту… Они собираются где‑то возле Сент‑Остела. А что?
Рафаэль пожал плечами и решил все же позавтракать. Яичница и жирный бекон выглядели совершенно несъедобными, и он, тяжело вздохнув, отказался от намерения их попробовать. Оладьи с брусничным вареньем казались вполне сносными, и он решительно откусил большой кусок, тут же мысленно упрекнув себя за неосторожность, потому что они оказались сырыми внутри. Рафаэль проявил истинное мужество, проглотив то, что у него было во рту.
— Если мы когда‑нибудь еще встретимся с маркизом, — с досадой проговорил он, — надо не забыть рассказать ему, какая миссис Рипл превосходная кулинарка. Пусть приедет и попробует ее деликатесов. Это будет наша маленькая месть.
— Но она же старается!
— Вот именно. Поэтому, думаю, в награду за столь тяжкий труд ей необходимо дать короткий отпуск. А кухню я возьму на себя. Как ты на это смотришь?
— Для себя мы могли бы сами готовить омлет и бекон.
— Тогда решено, — усмехнулся он и громко позвал миссис Рипл.
— Миссис Карстерс и я, — объявил Рафаэль перепачканной в муке женщине, — очень признательны вам за неустанные заботы. И в благодарность за это мы хотели бы предложить вам небольшой отпуск. Как вам, несомненно, известно, у нас с женой свадебное путешествие, и мы с удовольствием проведем несколько дней наедине.
— Как же так! — растерянно воскликнула миссис Рипл. — Кто будет ухаживать за вами и миссис Карстерс? И что скажет мой дорогой маркиз?
— Все будет в полном порядке, миссис Рипл. Моя жена прекрасно готовит. Мы справимся. А вы вернетесь в пятницу утром перед нашим отъездом.
Миссис Рипл не заставила себя долго упрашивать. Уже через пятнадцать секунд она сняла передник и скрылась за дверью.
— Я не умею печь хлеб, — заметила Виктория, когда они остались одни, — а она именно этим сейчас занималась.
— Не страшно. Я умею. — Встретив ее недоумевающий взгляд, Рафаэль ухмыльнулся и пояснил:
— Научился в Португалии. Я там был по за.., в путешествии пару лет назад.
— Понятно, Рафаэль, по заданию. Я же не совсем безмозглая дура. И давно уже поняла по твоим рассказам, что ты путешествовал именно в тех местах, где идет война. Тебе еще повезло, что сумел вернуться домой целым и невредимым… Так как насчет хлеба?
— Ты что‑то знаешь, Виктория? Вообще‑то я разговариваю во сне. Во всяком случае, мне так говорили. Так что, когда мы наконец будем спать вместе, ты сумеешь собрать достаточно информации, чтобы шантажировать меня до самой смерти.
— Итак, что у нас с хлебом, Рафаэль?
— Я научился делать его на костре. Мы были вдвоем с напарником, а готовила для нас одна старая цыганка. Но у нее всегда были такие грязные руки, что я предпочел заниматься хлебом сам, а она только командовала. Кстати, неплохой хлебушек получался.
— Тогда приступим, сэр? — Виктория встала из‑за стола. — Вперед, в кухню.
В маленькой кухне, основную часть которой занимал массивный дубовый стол, все свидетельствовало о приготовлении к хлебопечению.
Дождавшись, пока Виктория поосновательнее испачкает руки в муке, Рафаэль подошел к ней сзади, обнял за талию и тихонько привлек к себе. Зарывшись лицом в мягкий щелк ее волос, он некоторое время молча вдыхал их тонкий аромат. Потом слегка наклонился и тихо прошептал ей в самое ухо:
— Прости меня, Виктория.
Его близость, теплое дыхание, нежные слова обжигали и опьяняли. Тем не менее Виктория предпринимала попытки контролировать ситуацию. Неожиданно ей показалось безумно интересным точно узнать, специально ли он дожидался, пока она перемажется в муке, чтобы таким образом уменьшить вероятность сопротивления, или он слишком хорошо знал, что она в любом случае не устоит перед его поцелуями, растает, как льдинка на ярком солнце.
Его руки заскользили по ее бедрам, животу, теплое дыхание согревало шею и затылок. Виктория вновь почувствовала слабость и предательскую дрожь в ногах — Я ничего не могу поделать, — с трудом выговорила она, — у меня очень грязные руки.
— Ну и хорошо. Только скажи, что в твоей душе нет ненависти ко мне.