Часть четвертая
«Древний муджахид», воин Аллаха Иса Изерханов
Меня столько раз просили продолжить писать истории про шахидов, что даже после того, как я решил, что с трудами «герои Истины и лжи» закончено, вновь кто-то из любимых братьев покидал нас, и мне приходилось вновь садиться и писать. В этом очерке про Ису я хотел затронуть только его личность, поразившей меня своим терпением, но вышло так, что пришлось писать еще про многие темы, так что я думаю, что читать это станет только тот, кому это интересно и кому небезразличен джихад наших братьев…
Я давно хотел написать про того, с кем мы провели немало времени на джихаде, были на операциях и делили последний кусок хлеба – но до сих пор не мог собраться с мыслями. Я знаю, что сколько бы ни исписал бумаги, все равно я не смогу по достоинству описать того брата, который покинул нас, пав шахидом в неравном бою. Для описания его достоинств не хватит этой никчемной статьи, но я все равно попробую рассказать нашим братьям и сестрам про того человека, который был лучше меня во всем…
Наверное, странно слышать про человека, который начал свой джихад с 1999 года, но так никогда и не был амиром до того момента, когда стал шахидом в 2009? Странно было видеть того, кто отхаркивал кровь из легких, пораженных туберкулезом, но даже не помышлял о том, чтобы оставить джихад для лечения. Он страдал от множества хронических болезней, про которые я не стану писать; но поверьте мне на слово, что любой, кто был бы болен только одной из его болезней, бросил бы все, чтобы вылечиться.
…Его били током в застенках грозненской тюрьмы, привязав контакты к конечностям – и каждый раз, когда по телу проходит электрический разряд, казалось, что его разрывает изнутри. Когда ток проходил через его тело, ему хотелось рассказать про схрон его собственного оружия, чтобы избавиться от непереносимой боли – но после того, как разряд покидал его тело, он принимал решение молчать. Так продолжалось много часов, страшная пытка выворачивала наизнанку суставы, поражала кости, но этот человек не собирался сдаваться. Он даже не думал о том, чтобы назвать имена муджахидов, и ценой их жизней спасти собственную.
|
|
На него пытались повесить дело о нападении на село Рошни-чу в 2005 году, когда муджахиды убили личного друга Путина, и тот отдал приказ найти и наказать всех. Да, он хорошо помнил то, как горели кафиры в подбитом УАЗике на въезде в Рошни-чу, как у них забрали трофеи, и многое другое из этой операции, но ни в чем не собирался признаваться. Вы спросите о том, как же удалось убить такого высокопоставленного кафира, как путинский друг? Муджахидам помогла водка – ведь Аллах сказал, что в спиртном есть польза и вред – и эта незначительная польза проявила себя. Слабоумный путинский друг страшно напился и когда к нему пришла информация о том, что муджахиды захватили село, он тут же бросился в Рошни-чу. Водочный хмель настолько придал храбрости этому кафиру, что он решил на своем УАЗике ехать туда, куда боялась заехать целая колонна кафирской техники. Конечно, когда они подъехали к посту муджахидов на въезде в село, их машину попробовали остановить, и когда те проигнорировали это, по ним был открыт огонь на поражение. Вот такова были история уничтожения врага Аллаха, который, скорее всего так и не понял, что произошло, пока не отправился в Огонь Ада. Но вернемся к нашему Исе, и посмотрим на него со всех сторон.
|
|
За этим человеком давно и безрезультатно шла охота – муртады и кафиры пытались понять, кто был этот муджахид, про которого знали все, но никто не знал ни его имени, ни фамилии. Он был известен как Абу Халид, именно так арабы называли древнего и самого опасного льва пустынь. Но в паспорте он был записан как Иса Изерханов, и это имя много лет не давало покоя врагам Аллаха.
В тот год Ису осудили кафирским судом за участие в НВФ и участие в Рошни-чу. Но что могла значить тюрьма для такого воина, каким был Иса? – спустя год он совершает побег из грозненской тюрьмы, и вскоре вновь оказывается в лесу Ачхой-Мартана. Он был выходцем имено оттуда, хотя каждый раз относил себя то к грозненским, то к веденским; но для него это было простительно, ибо он был по Чечне почти везде и знал едва ли не 80 процентов ее жителей.
Из недр тюрьмы ему удалось вынести только туберкулез, который еще несколько лет будет мучить его зимами в блиндажах. Долгими ночами он заходился в кашле, отхаркивая из своих больных легких сгустки крови; весной ему становилось легче, и он с нетерпением ждал того момента, когда солнце наконец-то согреет землю по воле Аллаха. Из-за своих болезней он был худым и изможденным; прибавьте к этому невысокий рост и бледность от гнетущих изнутри хворей – вот таким и будет в ваших глазах Иса…
За свои познания местности и людей в Нохчийчоь и Г1алг1айче он получил от братьев прозвище «интернет», ибо его поисковая система работала намного лучше настоящего интернета.
|
|
Как сейчас помню один случай, когда мы с ним шли ночью по улице одного из предгорных сел, шли тихо, чтобы опередить возможную засаду муртадов или кафиров. И в темноте улицы внезапно наткнулись на старика, который услышав наш шум, решил посмотреть, кто это идет. Его лица не было видно – но Исе хватило того, чтобы старик назвал свою фамилию. Дальше Иса включил свою базу данных и стал автоматически выдавать информацию про этого старика, который первый раз в жизни увидел Ису. «Твой сын был со мною в Грозном в начале джихада» – стал рассказывать ему Иса, – «потом, через несколько лет его арестовали на равнине и дали такой-то срок».
Сложно было сказать, кто из нас со стариком был удивлен больше – хотя я уже сталкивался с его базой данных не раз, но чтобы так, в темноте и моментально выдавать информацию о человеке, которого он никогда не видел, для меня было удивительно.
Он никогда не терял присутствие духа в любых ситуациях – будь то перестрелка, окружение или артиллерийский обстрел. Он участвовал в крупнейших операциях в Чечне, лично ставил фугасы, на одном из которых он вывел из строя БТР вместе со всеми кафирами, что ехали на нем. Он знал горные тропы от Дагестана до Ингушетии, не раз попадал в засады кафиров и окружения. Он видел своими глазами легендарных воинов джихада, и бои, вошедшие в историю…
Он в подробностях рассказывал про крупные операции, про амиров, про все, что помнил – а хранила его память очень многое. Однажды, когда мы с ним совершили переход от Янди до Бамута, я поразился тому, насколько много он рассказывал и вспоминал во время этого похода. Мы шли по забытым тропам тех муджахидов, которые давно стали шахидами, по тракторным дорогам, где годами не было никакой техники, и Иса рассказывал мне про то, как они когда-то в 2000 году здесь основали базу. Он показывал мне места, где становились шахидами наши братья на его памяти, где были убиты кафиры, как они нападали на Ачхой-Мартан и обстреливали комендатуру села. Глядя на Ачхой-Мартан, стоя на вершине одной из сопок, Иса рассказал мне о том, как они пытаясь обогнуть это село, произвели случайный выстрел из гранатомета. Снаряд оторвал ногу одному из муджахидов и тот стал шахидом через несколько часов; второй муджахид, который оказался на пути этого снаряда, был Ваха Дженаралиев, Абу Уалид. Ему этот снаряд раздробил таз, бедренную кость и несколько ребер, но он выжил и продолжил джихад позднее, как мы знаем об этом.
Мы прошли с ним по бывшим базам муджахидов, про которые уже никто, кроме Исы, не помнил; мы нашли старую секретку муджахидов возле одного из ручьев – и про все это Иса хорошо знал.
Он со вздохом сказал однажды, что из всех, кто был с ним когда-то в начале джихада, остался в живых только он один; все остальные давно ушли из этой дунья. А сейчас он чувствует себя как последний из обломков прошлого, про которое уже никто не помнит, кроме таких же ветеранов, как и он сам. Сказал он это лишь однажды, но я понимал, что это чувство угнетало его постоянно…
Вообще-то, мне всегда было интересно ходить там, где ты натыкаешься на старые следы воинов Аллаха. Однажды мы с Харуном нашли под Арштами старую базу муджахидов с уничтоженными блиндажами и старой посудой. Часть пригодной посуды мы забрали с собою, но даже Харун не мог вспомнить что-то об этой базе. Этот археологический памятник муджахидов прошлого настолько сильно запал мне в память, что я стал всех расспрашивать о ней. И после долгих поисков Аллах даровал мне возможность найти того, кто вспомнил о ней. Этим человеком оказался наш Профессор, Абдулла Аззам – только он смог вспомнить то, что эту базу они основали много лет назад вместе с Хамзатом Гелаевым. Профессор включил свою поисковую систему, но так и не припомнил того, кто был бы жив кроме него на тот момент, из тех, кто основал эту базу. И если бы не Абдулла Аззам, кто поведал историю этой базы, то она так бы и осталась белым пятном в истории джихада на Кавказе.
Это еще археологические памятники современной истории, про которые и то мало кто помнит – а как же быть с теми памятниками муджахидов прошлого, которые уже поросли травой? Я помню про древние пещеры абреков прошлого, которые мы нашли на вершине Нух-корта возле Бамута. Меня поразило то, как они были выбиты в песчанике – там было свыше 40 небольших пещер, расположенных в несколько уровней полукругом. Они были связаны между собою тесными коридорами, по которым приходилось пробираться только ползком, в темноте. Снаружи эти пещеры закрыты от посторонних глаз густым кустарником, но из каждого выхода открывается вид вплоть до Алхан-Калы, пригорода Грозного.
Я видел и древние пещеры абреков на Фартанге, где в скалах были высечены пещеры с треугольным входом для коней; но сейчас уже не осталось никого, кто мог бы рассказать историю о том, кто высек эти пещеры и кто использовал их для джихада.
То здесь, то там наши братья находили старые винтовочные гильзы с неизвестными нам цифрами и обозначениями. Во многих пещерах еще можно найти артефакты, которые остались от муджахидов прошлого – гильзы, обрывки ткани и многое другое, но все эти предметы немы. Они никогда не расскажут о тех муджахидах, которые населяли этот район, про тех, кто стали шахидами в те нелегкие годы и многое другое.
Это если говорить только про наследие муджахидов прошлого – а те руины сел и древних поселений, которые остались в Мялхисте, Ялхор-мохке с его глубочайшими пещерами, и в высокогорье Урус-мартановского района….
И сейчас я продолжаю думать про то, что пройдет еще немало лет джихада на Кавказе, и поколения будут сменят друг друга; и каждый новый поток муджахидов, когда будут натыкаться на археологические памятники воинов прошлого, уже не смогут вспомнить, кому принадлежали эти блиндажи и летники.
А тогда, в ноябре мы шли по пустынному лесу с Исой, и он продолжал рассказывать о событиях, вроде недавних, но и в то же время древних, как и последний из муджахидов Ачхой-Мартана. Где бы мы ни были с ним – везде он находил что вспомнить, и история этого джихада вновь возрождалась из тьмы забвения.
Каждый раз я просил его вспомнить что-то новое, и постоянно он вспоминал то, что казалось, даже он сам не помнил. Он рассказывал мне о том, как их окружили кафиры на открытом поле, и только ночью, ползком они смогли выйти из окружения.
Он вспоминал про тяжелые бои в веденском районе, про бомбардировки и многое другое. Иса хорошо помнил ночь назрановской операции, когда он возвращаясь из Ингушетии, ехал по дорогам, заваленными трупами убитых кафиров и муртадов. В ту самую ночь враги Аллаха были настолько деморализованы, что на дорогах не было ни одного поста – всем казалось, что муджахиды окончательно и бесповоротно пришли к власти. Даже скудоумный «министр МВД Ингушетии» Костоев лежал в луже крови, вздумав по глупости показать муджахидам свое удостоверение…
Но эта операция – отдельная тема для разговора, и так как мне удалось собрать данные о ней от ее непосредственных участников, то я напишу о ней позднее, если будет на то воля Аллаха.
Я помню, как впервые увидел Ису – мы встретились летом прошлого года, на одной из зимних баз муджахидов, и сидели возле костра под проливным дождем, который и не думал заканчиваться. Всегда в приподнятом настроении, Иса рассказывал мне о том, как Ахдан несколькими днями ранее потерял свою голову при помощи ножа одного из муджахидов, про то, как на обратном пути они выпили отравленный тем самым Ахданом сок и попадали замертво, думая, что умирают. Но оказалось, что там было только снотворное, и, пролежав в беспамятстве почти сутки, они пришли в себя.
Я спросил Ису, какого он года рождения? – и он ответил что 83-его. И каково же было мое удивление оттого, что он сказал мне о том, что на джихад он вышел в далеком 1999 году, когда участвовал даже в событиях в Дагестане.
Совсем молодой муджахид, которому едва исполнилось 17 лет, видел бомбардировки Грозного, когда от пыли, поднятой в воздух, мог помочь только противогаз; когда кафиры использовали все вооружение против осажденной столицы, которое до этого нигде не применялось. В воздух устремлялись шнуры пластита, весом почти в тонну – и при взрыве они превращали в пыль 5-ти этажные здания, а детонационная волна была такой силы, что на муджахидах, оказавшихся поблизости, взрывались ручные гранаты.
Докку рассказал о том, что они впервые увидели пластит, С-4 или ПВВ (пластичное взрывчатое вещество) только в 1999 году. Конечно, у кафиров он был давно, так как эти шнуры применяли для разминирования полей, но стрелять ими по городам и селам они придумали только в этой войне.
Тогда, когда кафиры впервые бросили на муджахидов тонну пластита в шнуре, Аллах не допустил того, чтобы он взорвался – и шнур остался лежать посреди улицы огромной мертвой змеей. Муджахиды тут же бросились и стали тянуть его на себя, а кафиры со своей стороны также пытались вернуть себе драгоценный шнур. Это «перетягивание каната» закончилось тем, что один из братьев разрубил этот шнур – и часть вернулась к русским, а часть осталась трофеем муджахидов. Кстати, стоит отметить, что запуск этого шнура осуществляется с помощью специальной машины; у кафиров она получила название «Змей Горыныч». Хотя, позже, разговаривая с Асланбеком, амиром восточного направления, я услышал от него, что про этот пластит хорошо знал великий воин джихада, который стал шахидом в Дагестане, наш арабский брат Абу Бомба. Именно он объяснял тогда, что это самое мощное взрывчатое вещество, которое можно достать на армейских складах большинства стран – и лишь Аллах знает о том, что применял он при подрыве американских посольств в Саудии; может тот же пластит?
Когда же кусок этого шнура принесли в штаб амиров, то Докку рассказал мне, что никто не имел понятия о том, что это такое? И лишь один Абдулла Шамиль Басаев сказал о том, что он убежден в том, что это взрывчатка. Тогда никто не мог понять, что же такое это серое эластичное вещество с характерным запахом гексогена, но все согласились с авторитетом Басаева в этом вопросе. Тогда они с Докку, отрезав кусок этого шнура, весом в полкило, отправились к военкомату Грозного, куда и кинули этот кусок пластита, вставив в него запал от гранаты. Взрыв снес лестничные пролеты и обрушил одну из стен здания – так для воинов Аллаха было открыто новое взрывчатое вещество, тогда широко используемое кафирами во всем мире, серый пластит С-4.
А шнуры этого пластита продолжали падать на осажденный город; но только из десяти взрывался только один, как мне поведал о том Докку Умаров. Они стали собирать эти шнуры, зная о страшной силе этой взрывчатки – и вскоре у муджахидов собралось несколько тонн этого драгоценного трофея.
Вообще, про бои в Грозном, эпизоды которых я с трудом собирал со слов стариков, займут настолько много места, если начать о них писать, что для этого надо будет составить отдельную работу.
Правда, здесь я хотел бы описать один момент, в котором лично участвовал также наш амир Докку. Он рассказал мне, что когда только начались бои в пригородах Грозного после подхода кафирских бандформирований, им удалось уничтожить экипажи двух БМП, на которых кафиры хотели прорваться в город. Сами БМП остались в целости, если не считать пулевых отверстий на никчемной броне – и поэтому Докку принял решение вытащить их на лебедке из-под огня кафиров.
Первый БМП удалось зацепить, но как только его стали оттягивать в сторону муджахидов, какой-то меткий кафир попал в этот БМП из гранатомета, и тот загорелся. Тогда Докку дал приказ вытаскивать второй БМП – и это им удалось сделать только после того, как муджахиды стали прикрывать вывоз БМП плотным огнем, чтобы не дать кафирам опять стрелять из гранатометов.
Этот БМП пригнали в район, где была группа муджахидов Докку Умарова, и там решили проверить, что же находится внутри этой кафирской техники? Грязные одежды, боеприпасы, пустые бутылки из-под водки и многое другое, составлявшее неотъемлемую часть обихода кафиров. Но тут посреди всего этого хлама один из муджахидов заметил грязные ботинки, торчавшие из-под груды тряпья. Каково же было его удивление, когда он попытался потянуть их на себя, но ботинки так легко не сдвигались, как показалось вначале. А когда потянули за них сильнее, то миру явился грязный и пьяный в хлам кафир, который просто лег и уснул в БМП во время боя, когда его боевые товарищи уже отправились в Огонь Ада. Кафира извлекли на свет, привели в чувство, но тот от нереальности происходящего вокруг и от количества выпитого спиртного не смог даже стоять на ногах, не говоря уже о том, чтобы давать какую-то информацию.
Так что последнего члена экипажа подбитого БМП отправили в плен, а саму технику еще предстояло использовать против тех, кто ее создал для войны с Исламом.
Но вернувшись к пластиту, сложно переоценить эффективность использования пластита – мы используем его для подрыва автомобилей муртадов, для поясов шахидов, для направленных взрывов, для мин и многого другого. Для того чтобы уничтожить легковой автомобиль, достаточно лишь зацепить под его днищем шашку пластита весом не более 200 грамм; на пояс идет от 2 до 3 килограммов, а для мины достаточно положить 40-50 граммов пластита в металлический корпус, чтобы кафир потерял свою ногу. Помню, как в прошлом году мы с амиром Хамзатом поставили мину на сопке Такбир Иса мину, состоявшую из корпуса от ВОГ-17, начиненного пластитом, которого было всего лишь около 50 грамм. Но ставить мины – это искусство, при котором надо уметь творчески мыслить; как пойдут кафиры, где они должны обязательно пройти, где они могут остановиться на привал, как отвести мину в сторону, чтобы ее не нашли при помощи металлоискателя, если он у них будет, и прочее. Но тогда мы с Хамзатом из Катыр-юрта (никого не восхваляют перед Аллахом, но считаю его самым достойным и лучшим амиром среди амиров джамаатов) сделали небольшой расчет. Мы замерили, что если кафиры захотят сделать засаду против муджахидов, то займут вершину сопки; но территория там довольно большая, и как сделать так, чтобы пугливые кафиры все же попались в ловушку? Ведь враги Аллаха, когда сидят в засаде, даже в туалет ходят почти там, где ложатся спать – настолько боятся мин муджахидов. Но выманить их надо было, и Хамзат, у которого был огромный опыт в установке мин, сразу выделил небольшую приманку. На вершине сопки стоял столбик отметки высот, торчащий из земли на 40-50 сантиметров, на котором когда-то была табличка, но давно уже исчезла в пучине времен. Тогда мы рассчитали то, что любопытство рано или поздно должно взять верх над страхом у кафиров, и кто-то обязательно подойдет, чтобы посмотреть на то, что же это за столбик?
Сделав дуа, Хамзат установил мину, поставив шприц, батарейку и саму мину. После этого прошла осень и зима, но кафиры так и не приходили на вершину сопки. И лишь весною, когда кафирам захотелось провести против нас широкомасштабную операцию, они вновь пришли на высоту Такбир Иса. И утром, когда мы вышли из блиндажа, по ущельям прошел сильнейший взрыв, берущий свое начало от вершины заминированной нами сопки.
Вообще сложно описать те чувства, которые испытываешь, когда стреляешь в кафиров, или когда слышишь взрыв мины, на которую наступило поросячье копыто кафира. Это чувство сильнее наркотического опьянения, это радость оттого, что враги Аллаха вкусили наказание, что им больно и страшно.
Потом, когда мы пошли проверить вершину Такбира, чтобы посмотреть на результат взрыва, нас поразил итог подрыва. Возле того столбика отметки высот красовалась яма, с разбросанными во все стороны комьями глины; рядом лежали красные от крови бинты, ботинок, клочья разорванной одежды и прочее, что без всяких слов показывало размер трагедии кафиров, произошедшей здесь. Брызги крови, разорванная нога, – как все это не могло обрадовать мусульман? Шаг за шагом, исследуя местность, произошедшее здесь становилось ясно – вот кафир сидел в окопе, ему стало любопытно, что это за столбик, и он подошел к нему. Но его нога наступила на шприц, который был спрятан под слоем земли, от давления два контакта проводов соединились, и батарейка на 9 вольт пустила ток по соединившимся проводам. Заряд электричества пошел на спираль детонатора, которая мгновенно вспыхнув от температуры, воспламенила гремучую ртуть в начинке детонатора, и взрыв моментально перешел на пластит. Газы, образовавшиеся под землей в результате взрыва, стали искать путь выхода, и вскоре вышли на поверхность вместе с осколками металлического корпуса от ВОГ-17. Взрывной волной кафиру оторвало не только ступню ноги, но и повредила ему все органы до пояса; он упал, и, обливаясь кровью, стал звать своих товарищей на помощь. Конечно же, те далеко не сразу откликнулись на его призыв, так как страх сковал их – но спустя какое-то время они стали оказывать ему помощь.
Мы проследили за их следами – от вершины Такбира они стали уходить вниз, к реке Фартанга, и весь путь их отхода был усыпан бинтами и использованными шприц-тюбиками из-под болеутоляющего.
Вообще-то вершина Такбира стала своего рода «проклятием» почти для десятка кафиров, которые в разное время здесь потеряли ноги. Летом, перед тем, как мы с Хамзатом установили мину, на той же вершине Такбира взорвались еще две мины. И судя по следам, ни одна из них не ушла впустую, и как немое свидетельство тому, на сопке остались два разорванных в клочья ботинка. Правда, тот враг Аллаха, который сдетонировал своей тушей первую мину в начале лета, получил больше остальных. Он не просто наступил на нее – он встал на гранату РГД всей своей ступней, и взрывом 110 граммов тротила ему оторвало не только ступню, но и часть голени. Кусочки мяса и костей разлетелись в радиусе пяти метров, а сам раненый так громко матерился на весь лес, что его слышали муджахиды, которые тут же сделали засаду на эту группу. Потом, когда мы пошли смотреть на то, что осталось после взрыва, меня удивило то, что от ботинка почти ничего не осталось, хотя обычно находим хотя бы голенище. И как всегда, брошенные части от одежды, использованные шприц-тюбики и прочий мусор, который кафиры так обильно оставляют везде, где взрываются.
В ходе той весенней операции врагов Аллаха они три раза взрывались на наших минах, и, скрипя зубами в бессильной злобе, были вынуждены отступить. Три дня подряд мы отдыхали на свежем весеннем воздухе и наслаждались взрывами мин, грохотавшими вдалеке. После сопки Такбира кафиры взорвались на старой базе под Даттыхом – там на воздух взлетел их оператор, который к радости муджахидов, потерял обе ноги на обычной мине ПМН-2 (здесь, правда пластит был ни при чем, так как эта мина начинена тротилом). Осколки камеры и по сей день лежат на склоне хребта, где очередной враг Аллаха стал инвалидом на всю оставшуюся жизнь. Что ждет его дома? Кому он нужен? Станет ли его любимое государство, ради которого он потерял обе ноги, заботиться о нем? Честно сказать, я даже не хочу искать ответа на эти вопросы – пусть их ищут сами враги Аллаха, которые пришли сюда воевать против Ислама.
Третий взрыв прогремел опять под Даттыхом, где возле села сработала мина, состоявшая из пластита с гвоздями и шурупами (на видео в интернете есть этот момент). Там кому-то пробило мозги шурупами, судя по остаткам мозгов в продырявленной шапке; а кому-то оторвало ногу – и сложно сказать, кому из этих двоих повезло больше.
Так что смесь гексогена с пластификатором, иначе говоря, пластит, которым кафиры усеивали горы, пытаясь разбомбить муджахидов, принесла нам немало пользы. Из этого же пластита мы сделали пояс Харуну, когда он принял решение оставить эту проклятую дунья, чтобы встретиться с Аллахом. И хотя многие считают, что это было неправильно – отпускать его на такую операцию, я никогда не соглашусь с ними.
Вообще, в жизни каждого муджахида бывают те события, те бои или операции, которые накладывают на них отпечаток на всю оставшуюся жизнь. Я помню нашего брата Харуна, который тут же прекращал шутить и погружался в раздумья, когда вспоминал один из своих боев…
Тогда, в 2006 году Харун и еще трое муджахидов сделали небольшую базу возле селения Даттых, где намеревались провести какое-то время. Но все планы нарушило предательство, и вскоре муртады, узнав о том, что возле села находится небольшая группа муджахидов, бросились туда со всех ног. В небольшое горное село на реке Фартанга заехало несколько десятков машин и техники под покровом темноты, сбавив обороты двигателей, чтобы их не было слышно. А рано утром, на рассвете передовые группы муртадов, дрожа от страха, гонимые руководством, все же начали углубляться в горный лесной массив на западной стороне хребта Кори-лам. Конечно, Делимханов так и не решился загнать свою упитанную тушу в лес под пули, но остался возле села, радостно потирая руки оттого, что добыча вот-вот должна была попасться.
Этой операцией руководил сам Делимханов, личный шайтан Кафырова, и ему очень хотелось отличиться перед своим господином. Раб Кремля вообразил, что среди этого джамаата находится сам Докку Умаров, и поэтому пинками и подзатыльниками он загонял в лес свое стадо трясущихся муртадов.
Умирать из них никто не хотел, и поэтому стадо продвигалось вглубь леса очень медленно, даже, несмотря на то, что у них была информация о том, где именно находится эта временная летняя база воинов Аллаха. Это дало возможность муджахидам уже проснуться и собрать вещи, как этого требует распорядок жизни на джихаде.
После этого муртады подошли почти вплотную к базе, и Харун был первый, кто успел заметить приближающихся врагов Аллаха. Он снял автомат с предохранителя, направил прицел на одного из них, и как только тот поднял голову, открыл огонь. В ответ на это муртады дали шквал огня; на Харуна сверху посыпался дождь из разорванных пулями листьев. Двое тут же получили ранения – один из них был молодой муджахид по имени Убейда. Этот брат был очень близок Харуну, так как они привыкли ходить вместе и принимать бой, стоя плечом к плечу.
Разрывные пули калибра 7,62 раздробили ему позвоночник в районе поясницы – и ноги тут же отказали. Под шквальным огнем Харун смог взвалить его себе на плечи и стал вытаскивать Убейду из-под свинцового ливня муртадов. Тот прекрасно понимал, что это ранение не просто тяжелое, а смертельное – и когда они отошли на небольшое расстояние, где пули не достигали их, Харун положил его на землю, и сел рядом.
Позже Харун, который мог перетаскивать по два мешка с мукой весом по 50 килограммов, рассказал мне, что он едва поднимал молодого и худого муджахида. Его ноги безвольно болтались, а кровь хлестала струей из раны в спине.
В этот момент один из братьев пустил в муртадов снаряд гранатомета, и боевой дух у них упал моментально – стрельба тут же прекратилась, каждый из них старался найти себе подходящее место, куда можно было заползти.
Харун с горечью рассказывал мне, что тогда он не мог тащить раненного Убейду, да и тот прекрасно понимал это – из четверых двое ранены, и он причем смертельно. Нужно было торопиться, чтобы вырваться из окружения, так как более многочисленные группы пытались в этот момент перекрыть хребет, через который лежал путь отхода.
Убейда обратился к Харуну и попросил его оставить его здесь, так как он понимал, что отход вместе с ним невозможен для такой малочисленной группы. И Харун, скрепя сердцем, оставил его на болотистой возвышенности возле селения Даттых, в предгорьях Кори-лам. Он дал ему гранату, и Убейда, зажав в каждой руке по гранате, остался лежать там, дожидаясь того момента, когда враги Аллаха подойдут поближе; наверняка он старался добиться того, чтобы они оказались в радиусе разлета осколков при взрыве гранат Ф-1.
Не успели они подняться на вершину хребта, как позади них прогремел взрыв – и еще один муджахид отправился на встречу с Аллахом.… С теми делами и намерением, которое у него было при жизни….
Муртады не успели перекрыть хребет; они опоздали только на несколько минут, и то по причине того, что один из местных жителей, кого они схватили и назначили проводником, отказался вести их дальше. За свой отказ помочь убивать мусульман позже он был жестоко избит муртадами и приговорен к тюремному заключению за то, что не стал помогать воинству неверию.
Позже, по прошествии трех лет, мы, проходя через это место, нашли там старую обойму от пистолета ТТ. Харун взял ее в руки, подержал заржавленный металл и сказал мне, что эта обойма от того самого пистолета, который принадлежал Убейде. Этот пистолет остался с ним в то самое утро, когда он не смог выйти из окружения – и он не мог им воспользоваться по причине того, что в обеих его руках находилось по гранате. Этот ТТ достался муртадам, они сняли его с Убейды только после того, как душа покинула тело, но эта обойма с восемью патронами осталась лежать на опавших листьях.
Прошли годы, шли дожди, на ней лежал снег и светило солнце, которое пробивалось сквозь кроны деревьев, и металл медленно, но верно ржавел. Я взял эту обойму у Харуна, который так много воспоминаний связал с этой вещью, и оставил ее себе. Хотя у меня не было большой потребности в том, чтобы носить еще одну обойму к ТТ, так как хватало своих четырех, но я взял ее как память о том брате, который стал шахидом в этом месте.
Ее пришлось долго очищать от слоя ржавчины, но в конце мне удалось снять крышку, и, вытащив пружину, прочистить ее целиком. Даже патроны, которые три года пролежали на открытом воздухе при высокой влажности, неплохо сохранились – порох был сухим, а залакированный капсюль не пропустил влагу внутрь. Патроны оказались не советскими, а китайскими, с повышенной скоростью пули (470 метров в секунду против 420 у советских патронов). И до сих пор, когда при мне находится ТТ, среди всех обойм лишь эта одна занимает почетное место.
Вообще-то от Харуна я слышал очень многое, что тогда так и не успел написать в статье про него в «героях Истины и лжи» – и вот сейчас приходится восполнять пропущенное.
Все время хотел привести пример того, какие дурные плоды дает дружба с кафирами, и это едва не проявилось у нашего брата Харуна, когда был первый его бой.
В тот день Харун пытался подняться на высоту 908, расположенную неподалеку от сопки Такбир Иса. Эта сопка, про что я забыл упомянуть в начале, получила свое название в честь одного из муджахидов, сильнейшего амира Такбира Исы, который попав в засаду кафиров на вершине горы, стал шахидом.
В этом походе Харуна было большое знамение от Аллаха, так как он с Убейдой, который стал шахидом возле Даттыха, поднимался на гору, а с противоположной стороны склона на эту же вершину поднимался отряд кафирской разведки…
Но Аллах даровал возможность Харуну подняться туда раньше, чем первый кафир ступил на ее вершину – но их разделяли лишь несколько секунд. Харун рассказывал мне так: «Когда я поднялся на вершину сопки 908, я поднял взгляд, и увидел, как буквально в трех метрах от меня снизу появился кафир. Это был здоровый, светлый русский детина, огромный в плечах и телосложении. Я смотрю на него и не могу понять, что он враг, так как всю жизнь прожил в России среди русских и привык к тому, что они были моими друзьями. И лишь спустя пару секунд я понял, что это враг, и что я не в России, а на джихаде, и в этого кафира надо стрелять».
Тогда Харун мгновенно снял автомат с предохранителя, и с нескольких метров выпустил очередь в грудь тому кафиру. Конечно, кафир также был в замешательстве, но по причине того, что на него нагнал страху вид Харуна – огромный, широкоплечий муджахид, заросший бородой от глаз до шеи с автоматом в руках. Остальные кафиры, шедшие следом за своим товарищем, в панике открыли ураганный огонь по вершине высоты 908 – но ни одна пуля не попала в наших братьев, ибо смерть приходит тогда, когда предписал Аллах, а не тогда, когда этого хотят кафиры.
У Исы также был такой случай, который навсегда остался в его памяти, но он не любил о нем рассказывать всем подряд…
Когда он смог сбежать из грозненской тюрьмы, он тут же направился в лес, и под Бамутом его встретила группа муджахидов; все его хорошо знали и много слышали про него. Но внезапно вся радость оттого, что он встретил муджахидов, сменилась другим чувством. Но каким?
Его тут же разоружили, и, приставив автомат к голове, стали пытаться выбить у него показания о том, что он работает на Кафырова – а как же иначе он смог сбежать из-под стражи муртадов?
За этим мерзким поступком стоял некто Арби из Самашек, бывший председатель шариатского суда Ичкерии, который объявил войну Докку Умарову после провозглашения Имарата Кавказ. Бывший судья, не смирившись с потерей власти, до сих бегает по лесам Юго-западного направления и пытается мутить воду в союзе с Закаевым. Этот лживый человек продолжает корчить из себя ВС ЧРИ, и под этим предлогом старается везде выбить деньги, даже не пытаясь признать того, что он ничего не представляет из себя на самом деле. Именно он был вторым человеком, который получил ранение в бою под Даттыхом вместе с Харуном – и я долго думал, стоит ли писать про него, или нет? Но потом, осознав, что этот человек не просто выступил против амира муджахидов, он выступил против провозглашения Имарата, мечтая отстаивать идеи Ичкерии. Так что мы видим, к чему привели идеи национально-патриотической борьбы, в которой нет цели возвышения слова Аллаха, и насколько поражены гнилью сердца ее идеологов.
Ису связали, и так как тот упорно не хотел признаваться в том, что он шпион Кафырова, то его повели в лес под селом Бамут. Там ему торжественно вручили лопату и приказали копать… могилу самому себе. Арби стоял и смотрел на то, как Иса углубляется все глубже в бамутскую глину и молчал. Когда же могила была почти готова, Иса обратился к Арби и попросил его дать ему совершить омовение перед казнью, на что тот ответил: «Скажешь Аллаху, что Арби тебе запретил». Что может быть удивительнее этой фразы? Но не надо удивляться, ведь тот, кто ее произнес, показал свое истинное лицемерное нутро позднее.
Тогда Иса по прозвищу Интернет оставил лопату, произнес шахаду, и, закрыв глаза, приготовился к выстрелу в затылок. Он еще раз отказался «признавать» свое сотрудничество с кафирами и муртадами, и в ответ прогремел выстрел, а в затылок ударил поток пороховых газов.
Конечно, Арби не убил Ису, так как опасался того, что он скажет об этом не Аллаху, а амиру муджахидов, когда его спросят о том, где же Иса? Но «могила Интернета» до сих пор стоит под Бамутом, хотя он сам нашел свою смерть чуть дальше этого села.
Когда мы сидели с ним в лесу под этим селом, он хотел показать мне это место, которое до сих пор напоминало ему про то, как он едва не стал шахидом от рук тех, кому он доверял.
Я не думаю, что эта могила Исы была кем-то засыпана, так как она находится в лесу Бамута, где бывают только муджахиды, кафиры и сборщики черемши. Сам Бамут до сих пор лежит в руинах, и мало кто горит желанием возвратиться туда обратно. Я хорошо помню остатки былого величия этого села – четырехметровые заборы, трехэтажные дома, которые превратились в развалины. Остались лишь сады, ставшие дикими, виноградники и многое другое, что напоминает о том, что когда-то здесь жили люди, любившие обустраивать свой быт.