Вскоре такой повод нашелся. В Москве ожидали лидера НДРЙ Али Насера Мухаммеда.
Поначалу Громыко и Андропов нервничали: зачем вообще нужен сейчас этот визит? Ситуация в Бейруте тогда еще была не ясна. Но хуже всего было состояние Брежнева — он был практически невменяем. Однако отменить визит было уже невозможно. Сам Генсек настроился на него: хитрые йеменцы обещали наградить его орденом. И не простым…
Они давно стучались в ворота Кремля со своим визитом. Но их все не принимали. Тогда ушлый А.Н. Мухаммед по доверительным каналам Международного отдела ЦК КПСС передал, что народ Южного Йемена мечтает вручить своему высокому другу Л.И. Брежневу высший орден страны. К этому посланию прилагалась опись ордена, из которой было видно, что на его изготовление ушло чуть ли ни полкило грамма золота и около сотни бриллиантов. И больной Генсек «клюнул» на этот орден. Южнойеменского вождя решено было принять со всеми положенными почестями.
Однако сразу же возник вопрос, что ему сможет сказать Брежнев о ситуации в Ливане, которая меняется каждый час. Решение было простым и гениальным: в памятках, которые он будет зачитывать, упор сделать на разоблачении козней США — эта тема будет беспроигрышной при любом повороте дел в Ливане.
Вот таким образом 15 сентября 1982 года Али Насер Мухаммед оказался в Москве. Но проблемы на этом не кончались. У входа в Екатерининский зал в Кремле, где должны были состояться переговоры мидовских ближневосточников ожидал грозный референт Генерального секретаря Е.М. Самотейкин.
— Какой чудак [76] писал речь Генеральному? — гневно спросил он.
Пришлось указать ему на советника ОБВ П.В. Стегния. Он находился тут же рядом и должен был вести протокольную запись переговоров.
— Я же сто раз говорил, что не надо употреблять шипящих и свистящих словосочетаний! А вы что понаписали? «Дружба, отчеканенная в металле». Я вчера с ним сорок минут репетировал — ничего не получилось. Пришлось заново речь переписывать!
Но обошлось. Тогда же состоялась заключительная встреча двух лидеров, а затем торжественная церемония вручения ордена НДРЙ. Выглядело все это театром абсурда.
Брежнев, понурясь, сидел в центре огромного стола в Екатерининском зале Кремля. Рядом с ним, слева, Громыко, а сзади них — переводчик из ОБВ С.Н. Букин. Перед началом переговоров министр дал ему строгий наказ:
— Говорите в полный голос. Чем громче, тем лучше.
Брежнев зачитал первую страничку памятки, напечатанную огромными «лошадиными» буквами. Сергей Букин перевел, Громыко перевернул страничку памятки и Брежнев принялся читать вторую страничку. Прочитал, Букин перевел, а в это время Громыко отвлекся и страничку не перевернул. Поэтому Генсек снова стал читать ту же страничку.
Все на советской стороне стола напряглись. Громыко обернулся и грозно посмотрел на Букина, но переводчик остановил его жестом руки.
— Товарищи, — произнес он, — в связи с важностью высказанной мной мысли, я повторю ее еще раз, — и зачитал эту страничку снова.
— Молодец! — довольно громко произнес министр, а выражение его лица было таким, как будто он только что подписал Устав ООН.
В общем, все шло хорошо — по плану. Только в конце Мухаммед неожиданно попросил у Брежнева короткую аудиенцию, чтобы поговорить с глазу на глаз. Генсек испуганно посмотрел на Громыко:
— Что я ему скажу? — громко спросил он.
— Скажите ему, я подумаю, — ответил министр.
После краткой аудиенции[77]перешли в зал с малахитовыми колоннами, где должна была происходить церемония награждения. Но с Брежневым явно творилось что-то неладное.
В зал он вошел медленно, с раскачкой, и встал рядом с маленьким вождем из Южного Йемена. Лицо у него было встревоженное. Он озирался по сторонам и было видно, что Генсек не понимает, где он и зачем. Мухаммед тем временем начал читать речь, а Букин громко, почти крича, переводить в микрофон. Звук его голоса буквально разрывал барабанные перепонки в ушах.
— Громче, — прохрипел Брежнев, — я ничего не слышу.
Но в это время Мухаммед стал вешать ему орден на грудь. Генсек потрогал его рукой, произнес что-то невнятное и заковылял прочь.
— Наш-то совсем плох, — произнес кто-то из сотрудников «девятки».[78]
И верно — жить Брежневу оставалось меньше двух месяцев.
Но вечером, как ни в чем не бывало, Генсек появился на обеде в Кремле и без особых проблем зачитал речь со ставшей знаменитою программой ближневосточного урегулирования — шестью пунктами Филева. Поистине чудеса могла творить советская медицина во главе с академиком Е. И. Чазовым.
Кэмп-Дэвид наизнанку
Всю эту осень вокруг Ближнего Востока шла скрытая подковерная борьба за влияние. США повели ее по двум главным направлениям, ливанскому и палестинскому.
На ливанском направлении они намеревались закрепить победу заключением соглашения о нормализации отношений между Израилем и Ливаном на основе вывода всех иностранных войск из этой страны — палестинских, сирийских и израильских. Этого так же активно добивался Израиль. Однако против была Сирия. А ливанское руководство, хотя и было «за», но осторожничало с оглядкой на арабов, выторговывая для себя различные уступки.
На палестинском направлени американцы добивались начала переговоров по автономии на основе плана Рейгана, но так, чтобы за палестинцев их вела Иордания, имея конечной целью образование единой палестино-иорданской федерации. Израиль был категорически против такой конечной цели. Однако сами по себе переговоры с представителями Иордании по палестинской проблеме его вполне устраивали. Негативное отношение к таким переговорам публично высказывали как палестинцы, так и иорданцы. Но в кулуарах флиртовали с этой идеей.
А в Москве, тоже в кулуарах, жестко спорили, что противопоставить растущему американскому влиянию на Ближнем Востоке и как перехватить у них инициативу.
«Мидовские мудрецы» предлагали весьма смелый и неортодоксальный план, который они называли «Кэмп-Дэвид наизнанку — в пользу Советского Союза». Суть этого комплексного плана сводилась к следующему:
Уход Сирии и ООП из Ливана и встречный уход Израиля из Ливана, а также с Голанских высот;
заключение на этой основе мирных договоров Израиля с Сирией и Ливаном;
договоренность о ведении переговоров по палестинской проблеме с участием представителей палестинского народа, а также СССР;
восстановление дипломатических отношений между СССР и Израилем.
Для израильтян, доказывали мидовские специалисты, такой подход может оказаться привлекательным. Они получают мирный договор не только с Ливаном, но также с Сирией, и плюс к этому — дипломатические отношения с Советским Союзом.
Поэтому для начала следовало бы прощупать их отношение к этому плану, например через Примакова. Тем более что тайный канал для контактов с Израилем существует и ведется КГБ через канцелярию премьер-министра Бегина. По нему уже происходили встречи с Рабином, Пересом, Бегином и Даяном. Последняя такая встреча была в 1978 году. Если Израиль проявит интерес, мы могли бы начать доверительные контакты с сирийцами.
Асаду этот план также может подойти. Он позволит ему не только получить Голанские высоты, но и без потери лица выпутаться из ливанской истории, повысить политический престиж Сирии. Кроме того, мы могли бы обещать ему дополнительную военную помощь.
Американцы не смогут прокрутить такой план из-за противодействия Сирии. Нам же сирийцев убедить проще. Советский Союз смог бы тогда активно влиять на ход ближневосточных дел.
Однако против мидовского плана решительно выступили в международном отделе ЦК и Министерстве обороны. Там называли его отходом от принципиальных позиций и переходом к «соглашательству с агрессором», после чего уже не будет принципиальной разницы в позициях СССР и США. А это-де дезориентирует арабский мир и национально-освободительные движения.