– Отец Никодим, расскажите, пожалуйста, немного о себе.
– Я родился в 1970 году. Это был советский период, когда Церковь испытывала на себе не гонения, но все же притеснения. Крестили меня по настоянию бабушки. Мои родители были невоцерковленными людьми, при этом назвать их неверующими нельзя. Основное правило, которое я усвоил от матери и от отца, – «живи по совести». Как мы знаем, совесть – это голос Божий в человеке. Меня приучали слышать этот голос, то есть говорить правду, уважать старших, приучали к труду и ответственности за дела, поступки и слова. Уже в детстве стал искать смысл жизни, думать, зачем я живу на этой земле, что я оставлю после себя, а в школьные годы – как буду воспитывать своих детей. Учась в школе, анализировал свои поступки, поступки своих одноклассников, учителей и делал для себя внутренние «пометки»: «Вот так бы я поступил, а так – нет». В школьные годы стремился развивать себя и физически: занимался классической борьбой, где тоже искал самого себя. Были и интеллектуальные, и духовные поиски, а именно в области различных философских и религиозных учений. Потом учился в Высшем военном зенитно-ракетном командном училище на Кавказе, во Владикавказе. Затем, в 1989 году, в связи с тяжелыми политическими обстоятельствами, нас перевели в Ярославль. В училище заинтересовался психологией. Для этого в часы увольнения посещал городскую библиотеку.
В 1991 году закончил обучение, получил звание лейтенанта; нас, курсантов, распределяли по назначению, а мне и еще нескольким ребятам предложили выбрать для себя место службы, поскольку мы достаточно хорошо закончили училище. Надо сказать, что тогда существовал неписаный закон: если ты в молодости выбираешь себе место службы в Центральной России, то в конце карьеры можешь оказаться где-нибудь на Севере, и наоборот. Я, к тому же, в то время был очень романтично настроен, хотел испытать себя. Все это побудило меня выбрать Сахалин, самую крайнюю точку, рядом с Японией. В начале 1990-х туда, как и во всю Россию, хлынули «мутные» религиозные потоки. И я читал различные книги по индуизму, кришнаизму, буддизму, интересовался и протестантскими учениями. Даже дерзнул написать письмо в Австралию, чтобы мне прислали соответствующую литературу. В общем, в голове был беспорядок.
|
|
В очередной отпуск проезжал через Москву и остановился у дяди, который занимался философией, преподавал в институте. У него была обширная библиотека: Сократ, Платон, Аристотель, другие философы, включая и современных. На этот раз мое внимание привлекла святоотеческая литература. А дядя с необыкновенным энтузиазмом стал рассказывать мне о 1000-летней традиции Православия на Руси. Что-то я, конечно, знал и раньше. Да и в храм с мамой иногда заходил. Но все это было несерьезно, не трогало мою душу. А тогда, читая в отпуске книги «Помощник и Покровитель» протоиерея Григория Дьяченко, авву Дорофея, святителя Феофана Затворника «Что есть духовная жизнь и как на нее настроиться», толкования святителя Иоанна Златоуста и житийную литературу, я понял, что нашел то, что искал.
Мой окончательный приход к Богу произошел через внешние скорби и испытания. На Сахалине мы сами себя обеспечивали теплом и электричеством, ездили на «камазах», «уралах», сами себе пекли хлеб, таскали 200-литровые бочки с соляркой, бензином и маслом. И вдруг я почувствовал такой духовный прорыв: я осознал, к чему я стремился, – Бог меня нашел. В 1993 году, приехав на Сахалин из очередного отпуска, я стал думать о монашеской жизни. Заинтересовался аскетикой, перечитал всю Библию от корки до корки и подумывал о том, чтобы написать рапорт об увольнении, хотя по службе у меня все было хорошо. Был я тогда уже в звании старшего лейтенанта на должности командира батареи, но мне очень захотелось служить при храме, хоть последним дворником, а еще лучше – при монастыре, если примет настоятель. Однако не мог просто бросить воинскую, угодную Богу службу, и понимал, что необходимо действовать рассудительно, без своеволия и с благословения.
|
|
В то время вышел указ о сокращении ракетных войск. Тогда по религиозным убеждениям не увольняли, и мне сказали: «Если согласишься, уволим тебя в связи с несоответствием занимаемой должности». Мой рапорт об увольнении по собственному желанию подписали, и я уехал к себе на Родину – в Донецкую область. Отец мой погиб в шахте, и я должен был поддержать мать. Там устроился в храме пономарем. Через год настоятель отец Георгий мне настойчиво предлагал рукополагаться, но у меня не было богословского образования. И я, испросив благословение у правящего архиерея епископа Алипия, поступил в Одесскую духовную семинарию, закончил ее за три года – в 1998-м. И действительно, можно сказать: «ум нашел сердце, и сердце нашло ум». Сложилась гармония.
Но когда я вернулся, мне снова предложили рукополагаться, и я опять отказался, думая, что все-таки не готов. Испросив благословение у владыки, а также схиархимандрита Зосимы и протоиерея Николая с острова Залит, уехал учиться в духовную академию. Уже ранее упомянутый мой дядя-философ Иоанн отвез меня в Свято-Троицкую Сергиеву лавру, куда он меня активно призывал поступать все эти три года. Меня впечатлило буквально все: Троицкий собор, молитва у раки преподобного Сергия, пение, колокольный звон…
|
|
В 2002 году я закончил академию. Уже на первом курсе, в 1999 году, меня благословили посещать заключенных. Учась в военном училище, я узнал на практике о жизни заключенных: иногда нас, курсантов, отправляли их охранять. Помню, как они гуталином весь плац чистили, а за неподчинение и грубое нарушение дисциплины им в камеру выливали хлорки с водой. Мне казалось это хоть и жестокими действиями, но вынужденными и оправданными. Так что подобная обстановка меня не страшила. Страшило другое, а именно: что я буду им рассказывать и как. Для того чтобы вникнуть в суть проблем заключенных, я начал отвечать на их письма, помогал комплектовать посылки. Через год, в 2000-м, меня назначили руководителем группы.
Параллельно с тюремным служением мне пришлось заниматься миссией и среди интеллигенции; по благословению иеромонаха Пантелеимона (Бердникова), за что я ему очень благодарен, и общему благословению архиепископа Евгения вместе с другими студентами, мы стали проводить миссионерскую и катехизаторскую деятельность среди населения при Хотьковском монастыре, где были организованы богословские курсы. Подобные курсы были созданы и в храме апостолов Петра и Павла, что рядом с лаврой. И я стал преподавать сначала катехизис, затем библейскую историю, догматику.
Меня всегда удивляло, почему катехизис преподается так сухо? Очень хотел эту дисциплину, как самую важную, оживить, поэтому начинал ее преподавать с объяснения нравственных положений – заповедей Божиих – на примере простых, доступных рассказов из житий святых отцов, а завершал толкованием более сложных догматических истин, опираясь на положения символа веры. Поэтому стал формировать методическое пособие, разработал свои педагогические приемы. Впоследствии все это пригодилось: в 2006 году меня попросили преподавать на Высших богословских курсах, где с 2008 года, по благословению, несу послушание проректора по учебной части. На курсы два раза в год, зимой и летом, со всей России, ближнего и даже дальнего зарубежья с 2000 года приезжают учителя по основам православной культуры (около 500 слушателей) и в течение десяти дней прослушивают лекции.
Вернусь к тюремному служению. Важной вехой в этом роде служения нужно считать сотрудничество с общественной организацией «Вера, надежда и любовь», возглавляемой замечательной женщиной Натальей Леонидовной Высоцкой, дедушка которой был священником и сидел в тюрьме за веру. Московская духовная академия заключила с этой организацией в 2000 году договор. И у нас начались регулярная работа, постоянные поездки. Первая по благословению владыки Евгения была организована в 2000 году – в Новотроицкую подростковую колонию, где находились более 400 ребят. Мы жили и спали в бараках с подростками – нужно отдать должное мужественному поступку начальника колонии, который пошел на риск и поселил нас с ребятами. Мы проповедовали две недели. Перед этим мы полтора месяца готовились, посетили СИЗО № 1 Москвы (5–8 тысяч заключенных), Бутырскую тюрьму (2–3 тысячи), женское СИЗО № 6 (1–2 тысячи), подростковое СИЗО (500 человек).
Разумеется, были переживания: все-таки в тюрьму ехали, собирались жить вместе с воспитанниками колонии; но все наши сомнения и страхи быстро развеялись. Мы увидели нормальных ребят, которым не было дано в детстве родительской любви. Мы чувствовали их отзывчивость. У нас, четверых миссионеров, за первые три дня голос пропал: так много пришлось отвечать на вопросы (непрестанно говорили с 6:30 утра до 22:30 вечера). Ребята были заинтересованы, проявили небывалую активность, открывали свои проблемы, души. И мы вкусили радость миссионерского делания, после которой невозможно было от него отказаться. С 2000 по 2006 год посетили около десяти колоний: в Новотроицке, Рязани, Вологде, Чувашии и других местах. Помню, однажды на Пасху в течение 20 часов непрерывно раздавали 5 тонн сырков. Конечно, усталость была, но была и духовная радость, причем такая необъяснимая: мы действительно исполнили свою миссию, передавая страждущим пасхальную радость.
У нас есть замечательный архимандрит Трифон, который уже 19 лет посещает заключенных. Он самоотверженно служит, хотя и очень больной. Он пример для подражания всем миссионерам. Несмотря на тяжелые условия и физическую немощь, отец Трифон трижды в неделю ходит к заключенным. Дважды в течение трех часов, в понедельник и вторник, он проводит беседы, на которых довелось присутствовать и мне. Там собирается порядка 40 человек каждый раз. Именно архимандрит Трифон благословил нас на проповедь среди заключенных.
Как я уже говорил, в 2002 году я закончил академию, защитив кандидатскую диссертацию «Опыт построения основ Православия для катехизации лиц в пенитенциарной структуре». Слово «пенитенция» в переводе с латинского означает «покаяние». Убежден, все заключенные должны пройти через покаяние. В наших же тюрьмах, к сожалению, действует лишь система наказания. И только тогда, когда появляется священник, пенитенциарная структура действительно выполняет свою функцию.
С 2002 по 2004 годы учился в аспирантуре при ОВЦС, после окончания которой мне и двум моим сокурсникам, имеющим светское высшее образование, предложили поступить в Академию государственной службы при Президенте РФ. Она давала второе высшее образование, и в течение трех с половиной лет мы обучались на кафедре «Религиоведение», где готовили специалистов госаппарата («Муниципальное управление»), при этом диплом давал право преподавания в светских вузах предмета «Религиоведение».
В 2004 году меня пригласили преподавать в Современном институте управления, на кафедре теологии. В этом же году я принял монашеский постриг и был рукоположен в иеродиаконы, а в 2006 году – в священники и был назначен духовником православной гимназии (230 учащихся и 60 преподавателей). Помимо этого с 2007 года являюсь преподавателем Сретенской духовной семинарии.
– Батюшка, что все же значат для вас годы, проведенные в зенитно-ракетном училище?
– Курсантские годы были периодом самоопределения, приобретения ответственности, дисциплины. Армия дает человеку увидеть самого себя, и в этом ее опыт замечателен. Когда ты в окружении семьи, близких, родных, когда находишься под их опекой, ты не видишь своего эгоизма, своей надменности, а армия все это ярко «высвечивает». Я увидел себя настоящего, и это способствовало формированию нравственных принципов новой жизни. К примеру, в первое время идет формирование коллектива, между курсантами происходят трения, все друг к другу привыкают. И вот мне от мамы приходит посылка. Я делился лишь с теми, кто был мне близок, но, однако, оставался какой-то осадок на душе. И тогда я подумал: «Буду делиться со всеми, даже с теми, кто на меня не так смотрит, не так что-то делает». То есть решил поступить по-христиански. Да, мне пришлось перебороть себя, поначалу я даже и не знал, почему так поступаю. Но я испытывал какую-то духовную радость. Так постепенно у меня складывались дружественные отношения со всеми и совершенно другое мировидение.
Очень многое во мне изменили военные маршброски и походы. Это серьезное испытание, при котором солдаты поддерживают друг друга. Когда тебе тяжело, тебе помогают, другому тяжело – ты помогаешь. Здесь формировалась крепкая дружба. У меня был друг, казах. И он, что я бы ни делал, всегда поддерживал и утешал меня. Армейские годы способствовали формированию любви и к врагам, и к друзьям – ко всем людям, и развивали самоотвержение.
– Расскажите подробнее о том, как вы решили учиться в духовной семинарии.
– Это был вынужденный шаг. Как я уже говорил, я понимал, что знаю слишком мало. А ко мне часто обращались с вопросами (после увольнения из армии я на приходе был не только пономарем, но и библиотекарем), поэтому много читал и передавал свои знания другим, видя, что это приносит пользу. И сам я чувствовал радость. Пройдя через искушения, испытания, я не в форме назидания, а в форме откровенной беседы делился своими знаниями, переживаниями. Но остро чувствовал, что надо приобщиться к традиции, к многовековому опыту христианства, чтобы не наломать дров и не причинить никому вреда.
– Вспоминая свои студенческие годы в духовных школах, вы имеете возможность сравнения с нынешним процессом преподавания и бытом семинаристов.
– Господь сказал: «Созижду Церковь Мою, и врата адова не одолеют Ее». Так что ревнители благочестия будут до скончания века. Однако прежде среди студентов было какое-то горение. В настоящее время больше искушений, и семинаристы, конечно, другие. Ведь сейчас в вузах учатся дети перестроечного времени, которые пережили страшные экономические и политические катаклизмы, огульную свободу, когда с экранов телевизоров лилась одна грязь, когда в школах стали учить, к несчастью, не только хорошему. Ребята формировались в период многоверия и безнравственности. Их бывает тяжело побудить, в них нет твердости, они, как говорится у миссионеров, быстро переживают синдром выгорания. Поэтому-то и надо всемерно поддержать все росточки миссионерской деятельности. Горение, рвение и сейчас есть, но его иногда плоховато видно.
В наше время нам еще мало говорили о миссии, никто ни к чему не обязывал, даже ругали, а мы все равно стремились, шли вперед, что-то делали, получали «тумаки» со всех сторон. Но, справедливости ради, следует отметить: и сейчас есть ребята, которые горят, и надо их поддержать, создать необходимые условия.
Разумеется, в наше время не было таких технологических возможностей. Кроме того, мы не обладали полной свободой, хотя и учились в семинарии уже в 1990-е годы. Так, был в Одессе один преподаватель из КГБ, семинаристам нравилось на его уроках, так как он позволял на занятиях заниматься своими делами, лишь бы не шумели. Ходили слухи, что некоторые из студентов прошли курсы в соответствующих органах и специально поступали в семинарию и сообщали в органы доносы. До нас наблюдалось какое-то давление со стороны госструктур. Да и преподаватели боялись что-нибудь лишнее сказать. Все было сконцентрировано только на соблюдении семинарского устава, участии в богослужениях – о миссионерстве сначала речи даже не шло.
В мое время обучения уже было проще. И когда меня однажды попросили провести экскурсию, я сразу откликнулся. В последние два года семинарии активно проводил немало таких экскурсий, в основном с детьми. А еще я начал преподавать в воскресной школе для детей. Мне было интересно с ними, мы даже пытались проводить рождественские выступления. Тогда мне очень помогли мои детские наблюдения о том, как надо делать, а как – не надо. Возможно, сказались и гены, потому что у меня прадедушка был школьным учителем.
Церковь нуждалась в помощи, поэтому стипендию нам не платили, а в один из годов перешли на платное обучение. Мы, семинаристы из простых семей, вынуждены были себе зарабатывать. В житии Димитрия Ростовского описано, как он сам огород копал. И вот нам приходилось огороды копать, садовые деревья пилить, ремонты делать, дрова рубить – в общем, подрабатывать. Бывало, звали ухаживать за больными, и мы тайком от администрации убегали, чтобы ночами дежурить. Помню женщину, у которой был рак груди и водянка, она уже не могла ходить, так на наших глазах в болях и умирала. Надо было за ней ухаживать, делать обезболивающие уколы (наркотики), постоянно ночью сидеть при ней. Так вздремнешь немного и бежишь на занятия.
Часто мы читали Псалтирь о усопшем. Как-то раз нас с напарником позвали читать ночью Псалтирь о усопшем молодом человеке. И как только мы произносили трижды «Аллилуйя» и поминали его имя, то обоняли благоухание. Мы понимали: это посещение Божие, поскольку у нас ладана не было. Потом спросили у его матери: «Как он жил?». Она отвечает: «Был в заключении, куда попал из-за наркотиков, потом он от них отказался, поверил в Бога, отошел от плохой компании, и его убили». Господь чудесным образом показал, что этот человек удостоился милости Божией; для нас это было удивительно.
Так что жизнь у нас была насыщенная, трудная: сами на вахтах дежурили, книги переплетали, облачения, митры шили, в столовых убирались, продукты добывали и готовили. До нас вообще семинаристы спали в зимних шапках (в 1993 году), в аудиторию приходили, а там минусовая температура, преподаватель читает лекцию в шубе и шапке, а ученики замерзшими ручками записывают. А при нас, с 1994 года, уже кочегарка была, и мы сами кочегарку и баню топили. И на стройке работали летом, восстанавливая монастыри, владыка это благословлял.
Помнится, в Одессе мы участвовали в воссоздании обители великомученика Пантелеимона, на территории которой (в храме) долгие годы был абортарий, а трупы хоронили в подземелье под храмом. Конечно, для ребят, которые только закончили школу, все это было тяжеловато. Но мы, люди постарше, находили время и поучиться, и поработать. И жили очень дружно. Господь укреплял! Успевали и свою кафизму по двадцатке (из семинаристов) прочитать.
– Выходит, трудности, с которыми вы сталкивались, давали благие плоды?
– Безусловно. Знаете, когда я учился уже в академии, некоторые студенты жаловались за трапезой: «Опять каша!», а я этих слов и такого отношения напрочь не понимал, ведь главное – те знания, тот багаж, та благодатная пища, что мы все получали в духовной школе. За это надо Бога благодарить!
– Отец Никодим, как получилось, что вы стали сотрудничать со Сретенской духовной школой?
– В период моего обучения в Академии госслужбы при Президенте РФ отец Пантелеимон (Бердников), преподаватель миссиологии в академии, мне предложил преподавание миссиологии в Сретенской семинарии. А мне ведь самому надо учиться, сдавать много зачетов и экзаменов, писать дипломную работу. Но я поехал на собеседование – по послушанию. Тогда я привез нашему проректору – иеромонаху Иоанну (Лудищеву) – папку с материалами по миссионерскому служения, сказав, что я больше практик, чем теоретик. Конечно, я раньше преподавал, но только на богословских курсах, учил детей и взрослых в воскресной школе, готовил отдельные тематические лекции, проводил в церковно–археологическом кабинете экскурсии. Я очень хорошо понимал, что со студентами – аудиторией в основном интеллектуальной – работать непросто, но все же начал преподавать в Сретенской семинарии.
– В каком году это было?
– В 2007 году. Я тогда постарался сразу составить программу и начал систематизировать обширный материал по миссиологии (текстовой и мультимедийный).
– Скажите, что, на ваш взгляд, отличает Сретенскую духовную семинарию от остальных духовных школ?
– Здесь, прежде всего, специфика Москвы сказывается. Налицо также более интеллектуальный подход и миссионерский уклон. Ректор, архимандрит Тихон (Шевкунов), хорошо понимает: его воспитанники должны встречать людей. Надо встречать ветхозаветных людей, а провожать уже новозаветными. И духовная школа чрезвычайно эффективно реализует эту функцию. Можно сказать без преувеличения: Сретенская семинария сегодня является миссионерским и интеллектуальным центром. Студенты и администрация прилагают все усилия для того, чтобы донести слово Божие до современных людей на доступном для них языке. Отсюда и многочисленные миссионерские поездки, обширная издательская деятельность, прекрасный Интернет-сайт и т.д. А самое главное: у большинства семинаристов-сретенцев видна заинтересованность в миссионерско-катехизаторской деятельности.
– Батюшка, но ведь, наверняка, не все студенты сразу активно реагируют на преподаваемый вами предмет. Что вы делаете, чтобы взрастить в них интерес к миссиологии?
– На самой первой лекции я спрашиваю у студентов, что они сделали в летний период как миссионеры: навещали ли больных, заключенных, участвовали ли в детских лагерях и других миссионерских видах служения. Могу даже сразу поставить отличную оценку. Уверен, миссионерство живо только практикой, хотя какие-то теоретические знания просто необходимы.
Еще на своих занятиях я стараюсь использовать современные технические средства, которые очень помогают и в миссионерских поездках. Так, когда мы посещали детские дома, колонии, то привозили с собой диапроектор и ноутбук. Нам нужно было пробить греховный панцирь у детей и взрослых, насмотревшихся боевиков, мы должны были показать фильмы-антиподы. И после их просмотра завязывается серьезный разговор о смерти, о вреде наркотиков и прочем. И такие фильмы в учебных целях я показываю студентам для того, чтобы они научились анализировать их, сумели почерпнуть из них нужный для конкретной практики материал. Надо сказать, что демонстрация мультимедийных видеорядов, документальных и художественных лент сейчас широко используется в миссионерской деятельности: например, в армии, где несет свое служение отец Савва (Молчанов), в Плескове, в миссионерском отделе академии, в молодежно-миссионерском отделе при нашей гимназии и т.д.
Очень важным в преподавании миссиологии я считаю беседы, на которые приглашал в Сретенскую духовную семинарию священников миссионеров-практиков, таких как, например, иеромонах Мелитон, окормляющий интернат для слепоглухонемых; также волонтеров из бывших заключенных и других.
За организацию таких встреч я благодарен отцу Иоанну (Лудищеву). Безусловно, целью любых занятий является накопление знаний, но нужно, чтобы через них было затронуто сердце, чтобы человек загорелся. Если семинарист по-настоящему заинтересуется миссионерской деятельностью, если он, несмотря на страдания, боль, скорби, увидит радость общения со страждущими, если он поймет, что его дела и слова нужны, значит, моя преподавательская задача выполнена….
(Из записи беседы в 2009 г.)