«Я не знаю, что я совершил, но мне кажется, я не сделал ничего настолько ужасного, за что можно бы так наказывать».
Пальцы сильно свело, и даже беспрерывно меняя их положение, Пол не мог утихомирить боль. Он чувствовал, что с каждым накатом холодной соленой волны, с каждым подъемом и падением, пальцы все больше и больше ослабевают.
— Помогите! — крикнул он небу, захлебываясь морской водой. — Я не знаю, что я сделал, но все равно сожалею об этом! Помогите! Я не хочу умирать!
Как только его онемевшие пальцы разжались, море вокруг тотчас успокоилось. Он увидел мерцающую фигуру, бестелесную, но легко узнаваемую: облако, сотканное из переливающегося света, заменяло ей крылья, она вся источала свет, паря над притихшей гладью океана. Пол изумленно смотрел на нее, беспомощный, еще не веря, что не умер и что это видение не последний дар утопающему.
«Пол Джонас, — женщина-птица обратилась к нему спокойно и печально. — Я не должна здесь находиться. Мне… тяжело здесь. Почему ты не идешь к нам?»
— Я не знаю, что все это значит! — пролепетал он, стараясь не заплакать от злости. Хотя волны и утихли, его пальцы не отпускала судорога. — Кто ты? Кто такие «мы»? Как я могу к вам прийти, если я не знаю, кто вы?
Она покачала головой. Луч солнца проходил через ее фигуру, словно сквозь стеклянную вазу.
«Я не знаю ответов на твои вопросы и не знаю, почему я их не знаю. Я только знаю, что чувствую тебя в темноте. Я только знаю, что ты мне нужен, что душа моя взывает к тебе. Это только мысли, слова, какие-то видения».
— Я здесь умру, — с грустью и горечью ответил Пол. Он погрузился в воду, хлебнул морской воды, затем заставил себя подниматься, пока подбородок снова не оказался над обломком. — Поэтому не возлагай слишком больших надежд на меня.
|
|
«Пол, где перо? — Она обращалась к нему как к ребенку, потерявшему свои ботинки или пальто. — Я дважды давала его тебе. Оно должно было указать тебе путь, спасти тебя, может, даже провести через тени Того, кто является Иным».
— Перо? — Он остолбенел от изумления; как будто ему сказали, что карандаш, полученный им в первый день занятий в начальной школе, обеспечит ему ученую степень в университете. Он плохо помнил первое перо — нечто нереальное, как сон. Вроде бы оно исчезло где-то на Марсе, а может, и раньше. Второе, вложенное в его ладонь мальчиком-неандертальцем, он, наверное, оставил в пещере Народа. — Но я же не знал… откуда мне было знать?
«Ты обязан был знать. Я могу дать его тебе только три раза, — торжественно объявила она. — Ты обязан это знать».
— Знать как? Я ничего не понимаю! Ты говоришь так, будто мы в сказке…
Она не ответила, но достала что-то из облака, из которого состояло ее обличье. Морской бриз выхватил это из рук женщины-призрака, но Полу удаюсь поймать его на лету. Это была вуаль или шарфик, легкий как паутинка, от него исходило слабое свечение. На шарфе было выткано стилизованное перо, ярко-синего и зеленого цвета, другие цвета были настолько бледными, что казалось, будто они появляются и исчезают в зависимости от освещения. Пол тупо уставился на прозрачное полотно.
«Это может помочь тебе, — сказала она. — Но ты должен побыстрее к нам прийти, Пол. Я не могу долго здесь оставаться — мне больно. Приходи побыстрее. Тебя плохо видно из-за набегающих теней, и мне страшно».
|
|
Услышав безнадежность в ее голосе, Пол поднял голову и встретился с темными глазами, только они казались реальными в воздушном облике той, которая с ним говорила. Небо снова потемнело. Через миг на месте призрака была уже другая женщина — похожая, но моложе, на ней были одежды, которые хотя и казались старомодными, но принадлежали эпохе, по крайней мере, на тысячу лет более поздней, чем Греция Гомера. Она смотрела на него, волосы струились по темной юбке и жакету, простая блузка подчеркивала печаль в ее глазах. Пол испытал такое потрясение, что чуть опять не соскользнул со своей деревяшки. Ее вид был настолько другим, настолько нереальным и в то же время куда более реальным, чем все прежние образы, что на минуту он разучился дышать. Его сердце забилось в груди под ее взглядом, горящим желанием, — до боли знакомая незнакомка! Потом она исчезла, снова оставив Пола одного среди пустынного океана.
В последний момент перед тем, как усталость, невзгоды и смятение взяли свое, Пол успел привязать себя шарфом к доске, пропустив его под мышками и завязав неуклюжим узлом. Чем бы этот шарф ни был, что бы ни представлял собой, он был достаточно крепок, чтобы спасти жизнь своего нового владельца. Теперь Пол наконец мог расслабить измученные руки. Покачиваясь на волнах, он то засыпал, то просыпался, а сны, которые приходили, были более четкими и до боли знакомыми. Сначала он видел лес, поросший пыльными растениями, яростный скрежет разгневанного механического великана, бесконечную, рвущую сердце песню запертой в клетке птицы. Потом в канву сна вплелись зловещие тона, нечто, чего он раньше не видел или не помнил, что видел. Пол начал вздрагивать во сне. Замок великана вокруг казался живым существом, и с каждой стены на него смотрел немигающий глаз. Вокруг мелькали трепещущие крылья, как будто сам воздух ожил. Последним звуком, заставившим его пробудиться, стал громкий звон бьющегося стекла.
|
|
Пол открыл глаза: он все так же висел в соленой морской воде по подбородок, вдали слышались удаляющиеся раскаты грома. Закатное солнце светило прямо ему в лицо, окрашивая золотом широкую полосу на поверхности воды. Он по-прежнему был во власти океана. Но его разочарование длилось недолго: когда глаза привыкли к бликам, Пол увидел остров. Это был другой остров, не тот гористый, просторный, от которого его унес шторм. Этот остров был маленький, каменистый, поросший лесом и одинокий среди просторов темнеющего моря. Пол начат грести в сторону острова, сначала у него плохо получаюсь из-за шарфа, но потом он приспособился. Когда он увидел неровный берег, его охватила паника; из воды выступали камни, как погубленные Горгоной [9]корабли, но удача или что-то еще помогла ему попасть в приливную волну, которая благополучно пронесла Пола мимо всех препятствий. Вскоре он почувствовал жесткий песок под ногами и выбрался на берег. Пол дрожал, пальцы рук, сведенные судорогой и замерзшие, напоминали лапы зверя, но он сумел развязать узел на шарфе с изображением пера и повязал его вокруг шеи, затем дополз до места, где песок был сухой и белый, и погрузился в глубокий сон без сновидений.
Пола разбудила нимфа Калипсо. [10]Сначала, когда он увидел ее на фоне утренней зари, с черными волосами, развевающимися так медленно, будто она находилась под водой, Пол подумал, что вернулась женщина-птица. Но, разглядев поразительную, холодную, совершенную красоту ее лица, понял, что это не женщина из его снов. Он почувствовал одновременно и разочарование, и облегчение.
Пол поднялся на ноги, весь покрытый с ног до головы хрупкой корочкой светлого берегового песка, и пошел в направлении, указанном нимфой.
Ее пещера находилась в роще, где росли ольха и кипарисы, вход скрывали виноградные лозы. Ее песня сливалась с журчанием воды, и обе мелодии дополняли друг друга, хрустальная музыка ручья и мягкий, чистый голос Калипсо убаюкивали, Пол начал грезить наяву. Он долго не мог отделаться от мысли, что утонул и в последний миг жизни ему даровано увидеть рай.
Когда Калипсо предложила ему амброзию и сладкий нектар, пищу богов, он их отведал, хотя одного пения нимфы было достаточно, чтобы насытиться. Пол не сопротивлялся, когда она, коснувшись спутника своими прохладными пальцами, повела его к ручью, чтобы смыть с кожи соль, а потом отвела в дальний конец пещеры и положила на свою мягкую постель. Какая-то часть его говорила Полу, что он нарушает верность, но кому или чему он уже не помнил. Пол так долго был одинок, так одинок, как никто в мире, и теперь его дух истощился. И в те долгие минуты, когда они перешептывались в прохладной темноте и смешивали свой пот в объятиях, а океан аккомпанировал им, Пол решил, чувствуя себя при этом отступником, что не провалится больше в пустоту, где был до того, не поддастся иллюзии.
Но он не мог отказаться от удобств, что бы за ними ни стояло.
— Ты печален, мудрый Одиссей, что тревожит тебя?
Он посмотрел на нее, легко идущую по песку, с развевающимися на ветру волосами, и снова стал всматриваться в бесконечное движение волн.
— Ничего. У меня все хорошо.
— И все-таки у тебя на сердце тяжесть. Давай вернемся в пещеру, и ты подаришь мне любовь, о мой милый смертный! А если хочешь, мы останемся здесь, и постелью нам будет мягкий песок.
Она провела прохладной рукой по его нагретым солнцем плечам, а потом рука Калипсо стала спускаться вниз по спине. Пол сдержал желание скинуть ее руку. Конечно, ничего плохого не было в том, что он стоит на райском острове с прекрасной богиней, готовой выполнить любое его желание и предаваться любви по десять раз на дню. Хотя отдых и удобства были так желанны, сердце его разрывалось, да и все тело начинало страдать. Кто бы ни был разработчиком этой части виртуальной Одиссеи, — а она охватывала лет шесть жизни литературного персонажа, если Пол все правильно помнил, — он либо был обычным неутомимым распутником или не стал усердствовать с идеями.
— Пожалуй, я хочу побыть один, — сказал Пол вслух. Надутые губки нимфы вызвали бы сердечный приступ у любого менее опытного в любовных делах человека.
— Конечно, любимый. Но возвращайся поскорее. Я так хочу тебя.
Калипсо повернулась и почти полетела от берега, она двигалась так плавно, будто под ногами у нее было стекло, смазанное маслом. Кто бы ни создал эту модель, он дал ей длинные ноги манекенщицы из сетевого шоу, а голос и манеры шекспировской актрисы — фантастическое сочетание, способное покорить любого гетеросексуального мужчину в любую эпоху.
Но Пол скучал, ему было тоскливо.
Такое состояние было вызвано тем, что он вдруг понял, что находится… нигде. Он был не дома, по крайней мере, в его понимании этого слова: более-менее пристойная работа, приличные друзья, иногда тихие пятничные вечера в одиночестве, когда бы он просто пялился в настенный экран и ему не надо было бы притворяться умным. Полу так и не удалось найти дом, не удалось ему отгадать загадку собственного сегодняшнего существования.
Он вспомнил последнее появление женщины-птицы, этого видения из другого мира. Пол почти вспомнил имя, промелькнувшее в голове, но не смог сделать этого до конца, оно путалось с другими именами, слышанными им: Ваала, Виола. Почему-то несколько раз всплыло имя Авила, но это не могло быть ее имя, кажется, это было имя святой — святая Тереза из Авилы. Насколько помнил Пол, она была средневековой истеричкой, вдохновившей немало скульпторов и художников. Но Пол знал, что его видение — девушка в старомодном платье — было не менее важным для него, чем явление Господа для святой Терезы, хотя он не знал, что означало то видение. Пропитанный запахом сандала ветерок доносил издалека грустное пение Калипсо. Пол почувствовал одновременно страстное желание и отвращение. Неудивительно, что провидцы наподобие Терезы запирали себя в монастырях, ведь секс… так отвлекает. Полу стало ясно, что надо уезжать. Он уже насладился всеми удовольствиями отдыха и приятного общения. Если бы ему пришлось прожить на острове годы, как настоящему Одиссею, он бы износился, как детский цветной мелок, задолго до окончания срока и, скорее всего, отупел бы. Но весь вопрос состоял в том, как отсюда убраться. Его обломок унесло в море. На острове не было ни лодки, ни какого-нибудь поваленного дерева изумительной красоты. Он бы мог соорудить плот, но понятия не имел, как это делается, не говоря уже о том, что нимфа Калипсо следила за своим пленником с тем же старанием, с каким кошка стережет мышку.
«Но я должен уехать, — понял Пол. — Я решил, что не буду больше плыть по течению, потому что это означает гибель». Он знал, что не преувеличивает: даже если он не зачахнет, какая-то часть его, и очень важная часть, отомрет и исчезнет. Пение нимфы стало громче, и хотя Пол потерял к ней интерес, охладел, он почувствовал волнение. Лучше уйти сейчас, решил он, хоть раз можно будет проспать всю ночь.
Божественный пленник поморщился и заковылял по песку прочь.
Утреннее солнце только начало пробиваться сквозь ветви кипариса, когда случилось странное происшествие.
Пол сидел на камне у входа в пещеру, он только что впихнул в себя очередной завтрак из амброзии и нектара, который Калипсо, по-видимому, преподносила ему как часть антуража. Он обдумывал, хватит ли у него сил пройтись по острову в поисках каких-нибудь фруктов или чего-нибудь, напоминающего настоящую еду. И тут воздух перед Полом начал мерцать и пульсировать. Он тупо смотрел, как появился и начал расти луч яркого белого света, сначала тот был странно сжатым, потом начал приобретать форму человека, но без деталей, просто силуэт.
Привидение, извиваясь, висело в воздухе. Оно заговорило таким неожиданно тоненьким детским голоском, что Пол не сразу понял, что именно говорится:
— Mira! [11]Вот дела! Просто как в шоу Шумамы «Кораблекрушение»!
Существо повертело головой и наконец увидело Пола, хотя невозможно было понять, куда смотрит белое пятно, заменяющее ему лицо.
— Эй, ты — Пол Джонас?
Оно произнесло фамилию Пола как Чонас.
— А… а ты кто?
— Некогда, приятель. El Viejo [12]замолвил за тебя словечко.. Mierda [13], а это кто?
Привидение смотрело на Калипсо, появившуюся в дверях пещеры, на ее красивом лице застыло странно отсутствующее выражение.
— Ты с ней путаешься? Да, парень, тебе подвезло. — Привидение покачало своей бесформенной головой. — Pues [14], старик хочет знать, почему ты здесь застрял. Ты нашел остальных?
— Остальных? Каких остальных?
Видение заколебалось, наклонив голову, будто собака, прислушивающаяся к отдаленному шуму.
— Он говорил, что ты нашел золотую безделушку, значит, ты знаешь.
Он произнес это скороговоркой так, что Пол не сразу его понял.
— Золотую? Драгоценность?
— Да, именно. Он сказал, что ты должен поспешить, парень. Часы не должны стоять — все большие дела задерживаются.
— Кто сказал это? И как я могу отсюда выбраться?
Светящееся существо то ли его не слышало, то ли не хотело слушать вопросы Пола. Оно помигало, ярко вспыхнуло и испарилось. На острове воцарилась тишина.
— Боги наконец сжалились над тобой, верный Одиссей, — вдруг сказала Калипсо. Пол забыл о ее существовании и сейчас подскочил, услышав голос. — Это печалит меня — они жестокие и завистливые. Почему Зевс всегда вмешивается, когда кто-нибудь из числа бессмертных выбирает себе смертного в любовники? У него, владеющего эгидой [15], были десятки любовниц, все имели от него детей. Но раз он прислал божественного посланника, его воля должна быть исполнена. Я боюсь возражать ему, чтобы не навлечь на себя гнев Громовержца.
— Божественный посланник? — Пол повернулся к ней. — О чем это ты?
— Гермес со своим золотым жезлом, — ответила она. — Мы, бессмертные, можем предвидеть будущее, я знала, что однажды он принесет приказ с Олимпа, который положит конец нашим любовным похождениям. Но не ожидала этого так скоро.
Она выглядела такой несчастной, что на миг Пол почувствовал истинную любовь к ней, но он напомнил себе — и уже не в первый раз, — что Калипсо лишь программа, состоящая из кодов, ни больше, ни меньше, и она будет говорить и делать то же самое, кто бы ни появился в образе Одиссея.
— Значит… значит, он так сказал? — спросил Пол. — Что Зевс хочет, чтобы ты меня отпустила?
— Ты слышал светлейшего Гермеса, посланца бога, — ответила Калипсо. — Бессмертные с Олимпа причинили тебе много неприятностей. Будет лучше, если ты не станешь противиться воле Громовержца.
В душе Пол ликовал. Конечно, это был посланец (и, надо признать, довольно странный), но пришел он от человека, который до того прислал ему золотую безделушку, а его принадлежность к олимпийцам вызывала у Пола большие сомнения. Калипсо просто вставила этот эпизод в свой мир, как в свое время Пенелопа пыталась примирить неоправданное присутствие Пола с атмосферой симуляции. Это явно была попытка со стороны кого-то — кого-то за пределами системы? — связаться с Полом, а Калипсо восприняла ее как приказ от Повелителя Богов.
— Мне грустно, что я тебя покидаю, — сказал Пол, считая, что лицемерие в данной ситуации оправдано, — но как же это можно осуществить? У меня нет лодки. До ближайшего места много миль, я не смогу столько проплыть.
— Разве я могу отпустить тебя без подарков? — нимфа улыбнулась в ответ. — Не думаешь ли ты, что бессмертная Калипсо позволит своему возлюбленному утонуть в мрачной пучине и не поможет? Пошли. Я отведу тебя в рощу и дам своему Одиссею прекрасный бронзовый топор. Ты сам построишь плот, который перенесет тебя через владения Посейдона, и боги смогут исполнить твою судьбу.
Пол пожал плечами:
— Ладно. Пожалуй, в этом есть смысл.
Калипсо принесла обещанный подарок — огромный двухсторонний топор, который при этом был легким и удобным, как теннисная ракетка, и другие бронзовые инструменты, потом отвела Пола в рощу, где росли ольха, тополя и высокие ели. Она остановилась, будто хотела что-то сказать, но передумала и заскользила по тропинке к пещере.
Пол постоял, прислушиваясь к шелесту морского бриза в ветвях деревьев. Он понятия не имел, как строится плот, но это не имело большого значения. Он постарается, сначала, наверное, надо срубить несколько деревьев.
Это оказалось на удивление просто. Хоть у Пола и не было никакого опыта, топор глубоко врезался в древесину с каждым ударом, первое дерево начало падать в считанные секунды и так неожиданно, что Пола чуть не задело раскидистой кроной. В следующий раз он был осторожнее, и скоро у его ног лежало более десятка самых ровных и самых стройных деревьев. Когда он остановился полюбоваться на свою работу, довольный, но недоумевающий, что делать дальше, что-то зашуршало в подлеске. Из травы выпрыгнула перепелка и уселась на камень. Птичка смотрела на Пола одним глазом, потом повернула голову с хохолком, чтобы глянуть на него другим глазом.
— Сруби ветки и обтеши стволы, — сказала перепелка голоском озорной девчонки. — Тебя мама и папа учили чему-нибудь?
Пол молча смотрел на нее. Конечно, с ним случались вещи и поудивительнее, но все равно было странно.
— Ты кто?
Перепелка весело защебетала:
— Я — перепелка! Разве непохожа?
Он кивнул, соглашаясь.
— А ты знаешь, как строить плот?
— Уж конечно, лучше тебя. Хорошо, что Калипсо сама привела тебя сюда, ты ведь даже не спросил разрешения у дриад, прежде чем рубить деревья, теперь им всем придется искать себе новые дома. — Перепелка подергала хвостиком. — Когда срубишь ветки, сделай все стволы одной длины.
Решив, что не годится смотреть в рот какой-то перепелке, Пол вернулся к работе. Ручка, выточенная из оливкового дерева, была как специально сделана по руке Пола, и работа пошла так же споро, как и рубка деревьев. Скоро рядом вырос штабель абсолютно одинаковых бревен.
— Неплохо, — заявила его новая подружка, — хотя я бы не позволила тебе строить мое гнездо. Ладно, продолжай, а то не успеем до темноты.
Пол фыркнул, вспомнив, что получает приказы от бело-коричневой пичуги, но, благодаря ее терпеливым советам, плот быстро строился. Он был прочным, с мачтой, палубой и рулем, переплетенные ветки вдоль бортов защищали палубу от волн.
После полудня появилась Калипсо, она принесла огромный рулон тяжелой блестящей материи на парус, но остальное время Пол работал в одиночестве, в компании птички. Благодаря ее мудрым советам и почти волшебным инструментам работа продвигалась удивительно быстро. К вечеру оставалось сделать только снасти, он прикреплял нужные части, а птичка скакала с места на место, чтобы не оказаться у него под ногами, и перемежала свои советы незлыми птичьими оскорблениями. И тут Пола охватило незнакомое ощущение радости завершенного труда.
«Не стоит себя обманывать. Было сделано все, чтобы такой тупица, как я, смог сделать то, что нужно, не нарушая правил симуляции. Уверен, что в оригинале не было никакой перепелки, потому что настоящий Одиссей, наверное, мог бы соорудить греческий аналог самолета с помощью двух перьев и палки».
Подумав о перьях, он убедился, что шарф по-прежнему завязан на талии. Насколько Пол мог судить, ему ни в коем случае нельзя было терять эту последнюю версию подарка женщины-птицы.
«Женщина-птица… Надо бы придумать более подходящее имя. А то это похоже на имя героини комикса».
Перепелка предложила срубить еще несколько невысоких деревьев, чтобы использовать для перетаскивания плота, и это была неплохая мысль: с их помощью Пол смог спустить плот на берег, где снова появилась Калипсо.
— Приди ко мне, Одиссей, — сказала она, — приди, мой смертный возлюбленный. Солнце уже почти касается волн, поздно отправляться в столь опасный путь. Проведи со мной последнюю ночь, а потом уплывай с утренним отливом.
Неожиданно для себя Одиссей захотел услышать, что скажет перепелка, которая пришла с ним к берегу.
— Она добрая, но иногда бывает упрямой, — сказала перепелка, и только Пол мог ее слышать. — Если останешься на ночь, она так тебя зацелует, что к утру забудешь, что собирался уезжать. Тогда боги на тебя еще больше рассердятся.
Пол неожиданно развеселился:
— А что ты знаешь о поцелуях?
Перепелка пристально посмотрела на него, потом сердито тряхнула хвостом и юркнула за камень. Он пожалел, что не поблагодарил птичку как следует, но потом вспомнил, что имеет дело всего лишь с программой, хотя и симпатичной. Он перешел к мыслям о Калипсо, о том, что она предлагает и что она такое на самом деле.
— Нет, госпожа, — ответил он. — Благодарю тебя, я никогда не забуду время, проведенное на твоем прекрасном острове.
Пол был доволен — как бы ни был он неискушен в поэзии, но тут вдруг заговорил цветистым книжным языком.
— Мне все-таки нужно ехать.
Калипсо печально попрощалась с ним, дала с собой бурдюки с вином и водой, приготовила еду. Когда Пол уже был готов столкнуть плот в воду, из-за камня появилась перепелка и прыгнула на бревна.
— Куда ты направляешься?
— В Трою.
Птичка наклонила голову набок:
— Ты все делаешь шиворот-навыворот, благородный Одиссей, наверное, ты ударился головой. Я уверена, что твоя жена ждет тебя дома и надеется, что ты поможешь ей в воспитании ребенка, а не отправишься снова биться с троянцами. Но если ты настаиваешь, помни, что запад должен быть у тебя справа. Пол поблагодарил птичку за ее участие, столкнул плот в воду, забрался на него и стал отталкиваться от берега длинным шестом, который заготовил.
— Прощай, смертный! — закричала Калипсо, слезинка заблестела в ее прекрасных глазах, волосы развевались, как черная туча, обрамляя безупречно совершенное лицо. — Я тебя никогда не забуду!
— Берегись Сциллы и Харибды! [16]— пропищала перепелка, ее слова пробудили у Пола смутное воспоминание — вроде бы это название опасных скал. — Иначе они проглотят тебя, как змея яйцо!
Пол помахал птахе рукой и вышел в открытое море, окрашенное закатным солнцем в цвет меди.
Ночь в море, проведенная на корабле, очень отличалась от той, что Пол провел в воде, цепляясь за деревянный обломок. Небо почернело как смола, серп луны был совсем тонким, зато звезды светили в десять раз ярче, чем в действительности. И тогда Пол понял, как древним пришло в голову, что с неба на их деяния взирают боги.
В самые темные и бесконечные часы ночи его снова посетило сомнение. Вспоминая Гэлли и его ужасную смерть, Пол не мог не почувствовать, как незначительно в сравнении с ней все остальное: даже его собственные надежды и страхи. Но и в моменты слабости он понимал, что бессмысленно об этом думать, а сейчас тем более. Корабль прекрасно подчинялся его неумелым рукам: и парус, и снасти казались волшебными, как топор, которым он строил лодку. Воздух пропитался запахом соли, волны поблескивали в свете звезд, уже трижды его окружали и некоторое время сопровождали дельфины, божественно красивые и быстрые. Пол не мог отделаться от чувства вины и сожаления, но ему удавалось отгонять эти мысли. Он отдохнул, он снова в пути в поисках далекой Трои, и пусть свершится его судьба.
«Судьба? — Пол громко рассмеялся. — О боже! Ты только послушай, что говоришь. Это же игра. Все равно, что пейнтбол: вон идет Пол Джонас — бах, вон он пошел туда — бах!»
Стало немного легче, по крайней мере, пока.
* * *
Первые подозрения, что он опрометчиво доверился своим поверхностным знаниям классической литературы, появились на рассвете, и вызваны они были появлением медленного, но постоянно усиливающегося течения, которое Пол заметил только сейчас. Течение уводило его в сторону, несмотря на надувшийся парус, установленный в другом направлении.
Последнее время он был очень занят: обходил многочисленные мелкие островки, обдумывал непонятные вещи, сказанные женщиной-птицей — ангелом, как стал теперь называть ее Пол, — поэтому он забыл предупреждение перепелки. Но течение окрепло, и его рев нельзя было не услышать. У Пола что-то оборвалось внутри.
«Погоди, — подумал он. — Сцилла и Харибда — это просто скалы? Не была ли одна из них водоворотом, затягивающим корабли и перемалывающим их, как приспособление для уничтожения отходов в кухонной мойке?»
Тут он понял, что рев усилился и походил как раз на шум водоворота.
Пол отпустил румпель, судно поплыло дальше, а Пол уцепился рукой за мачту, пытаясь разглядеть, что впереди. Когда он отпустил руль, его суденышко поплыло по воле волн, накренилось к западу и чуть не скинуло Пола с палубы. В утреннем тумане показались два каменистых острова на расстоянии всего нескольких сот метров друг от друга. Тот, что слева, представлял собой высокую зазубренную гору, выступающую из моря, вершина ее скрывалась в черных тучах. Там, где волны разбивались об основание острова, скала настолько изобиловала неровностями, что пропорола бы обшивку даже современного линкора, а в распоряжении Пола был вовсе не линкор. Но это было не все: рядом находился другой остров, пониже, к которому относило плот. Та часть второго острова, что была повернута в сторону пролива, имела форму неровного полукруга, наподобие низкого амфитеатра, а в центре залива воды образовывали мощный водоворот, образующий широкую дыру в океане с вращающимися стенами, достаточно большую, чтобы поглотить крупный офисный центр.
Ветер усиливался. Пол вдруг вспотел, несмотря на утреннюю прохладу, капли пота остывали на ветру и покалывали кожу, как булавки. Пол бросился по наклонной палубе к рулю. Он тянул его, пока суденышко не взяло курс ближе к острой скале слева: здесь был хотя бы шанс избежать столкновения, но если он попадет в водоворот, его уже ничто не спасет. Деревянный руль скрипел, сопротивляясь течению, которое тащило Пола в сторону. Держась за руль, он молился, чтобы познания перепелки в кораблестроении оказались достаточно глубокими. Когда корабль входил в залив, одно из креплений лопнуло, издав унылый звук, незакрепленная рея начала раскачиваться из стороны в сторону, и парус захлопал. Теперь ветер не помогал, и судно начало поворачиваться в сторону водоворота. В самый отчаянный момент Пол вспомнил о шарфе с пером, привязанном у него на талии. Он быстро привязал шарфом руль и бросился к мачте. Рея поворачивалась по ветру и ударила его несколько раз по рукам и ребрам, но Полу удалось вернуть ее на место и привязать к мачте таким крепким узлом, на какой он только был способен. Пол был уверен, что любому моряку его узел бы не понравился, но его это не волновало. Крутящиеся черные воды Харибды приближались с каждым мгновением.
Он прополз на корму. Узел на шарфе ослаб из-за течения, и Полу пришлось налечь на руль, чтобы вернуть плоту направление на скалу, потом он держал его изо всех сил, когда суденышко коснулось внешнего круга водоворота, что было жестоким испытанием для измученного тела Пола. Он закрыл глаза, стиснул зубы и громко закричал, но грохот воды поглотил звук голоса. Румпель дернулся и стал поворачиваться против его воли, будто могучая рука управляла суденышком. Пол снова закричал от страха и ярости и вцепился в руль.
Неясно, сколько прошло времени, прежде чем ослабло течение водоворота. Измученный, ослабевший, Пол еле держался на ногах. Он открыл глаза и увидел нависающие над его головой выступы скалы, он почти мог коснуться их с плота. Пол только успел убедиться, что проскочит, не задев скалы, когда сверху что-то сорвалось и ринулось вниз — что-то невероятно длинное, с одной стороны сверкнули клыки. Пол не успел даже вскрикнуть, когда змея обрушилась на него, ноги подогнулись, и Пол свалился на палубу, что спасло его, но тварь — подобие щупальца с твердой, потрескавшейся кожей — ударила по мачте и срубила ее, будто это сырая макаронина, а не толстый ствол. Пасть на конце щупальца сорвала парус с обломка мачты и стала яростно трясти его. Вскоре кусочки ткани поплыли в воде, подгоняемые ветром. Пол, засыпанный ошметками, пытался встать.
Он успел схватить топор, прежде чем тварь снова бросилась на него. Если это было щупальце, то само существо пряталось где-нибудь в темной пещере в скале, откуда тянулась конечность или, может, шея: на морде не было ни глаз, ни носа. Чем бы ни была эта тварь, на конце громадной веревки из мышц и чешуи щелкали большие челюсти, полные острых, как у белой акулы, зубов. Пол отошел назад и замахнулся топором. Не успел он порадоваться, когда топор глубоко вонзился в плоть, как оказался в трех метрах над палубой: тварь начала уползать наверх, а топор застрял в ее шкуре. Розоватая слизь потекла из глубокой раны и залила Полу лицо. Он заколебался: то ли выпустить из рук свое единственное оружие, то ли держаться, но тут топор выскользнул из тела твари, и Пол свалился на бревна плота, которые так старательно рубил и обрабатывал.