Аннотация
Я совершал ошибки. Некоторые из них разрушили жизни, в том числе и мою собственную.
Именно поэтому я хотел сохранить свое прошлое в тайне, и когда встретил женщину, которая тоже хотела оставить прошлое позади, мне показалось, что сама Вселенная свела нас.
Как оказалось, Вселенная к этому никакого отношения не имеет.
Если человек не знает своего прошлого, ему трудно найти свой путь в настоящем.
Мне пришлось пройти через многое, когда выяснил, что моя жена — совсем не тот человек, за которого я ее принимал... Что она — человек с прошлым, о котором я должен был знать.
Она в буквальном смысле уничтожает себя, и, наблюдая за этим, я понимаю, что у нее явно есть план — и я не являюсь его частью. Я пытаюсь спасти ее, но она все только усложняет.
И вот уже наше прошлое оказывается в центре внимания — и с головокружительной быстротой наше настоящее разлетается вдребезги.
Я осознал очевидное: наше прошлое — это часть нас самих, что, несомненно, является основой для настоящего и будущего.
И теперь я задаюсь вопросом: сможем ли мы пройти весь путь осознания ошибок, оставаясь целыми и невредимыми?
ВНИМАНИЕ!
Копирование и размещение перевода без разрешения администрации группы, ссылки на группу и переводчиков запрещено!
Данная книга предназначена только для предварительного ознакомления! Просим вас удалить этот файл с жесткого диска после прочтения. Спасибо.
Посвящается моей маме.
Твоя любовь ко мне безоговорочна. Ты борешься за меня, когда мне нужна защита, Ты охраняешь меня от всего плохого и делаешь меня добрее — и это самое важное в жизни. Я наблюдала и училась у тебя на протяжении всей моей жизни. И только благодаря тебе и твоему опыту, я смогла стать такой же прекрасной матерью, как ты.
|
|
Благодарности
Сейчас я понимаю сколько потрясающих людей в моей команде, и я очень им благодарна.
Лиза, мы были рядом на протяжении нескольких лет, и я не могу себе представить, как бы справилась без тебя. Спасибо за то, что ты всегда знаешь, как закончить мои предложения.
Кэти, я очень рада, что ты уже довольно давно присоединилась к моей команде. Твое внимание к деталям удивительно, и я рада, что ты работаешь со мной.
Стефани и Рене — мои леди, спасибо, что вы всегда были рядом со мной, всегда подбадривали меня и заставляли идти вперед. Я не знаю, что бы делала без вас двоих.
Линда, если бы мы пили каждый раз, когда я что-нибудь забывала или говорила глупости, у нас была бы вечеринка целый день, каждый день. Спасибо, что ты постоянно рядом со мной и управляешь моими книгами, словно кораблем.
Барб, я так благодарна за нашу дружбу, наши ежедневные беседы и за то, что ты всегда делилась своими идеями. Наша дружба для меня как целый мир.
Мои бета-читатели, вы все буквально приняли участие в написании этой книги. Ваши отзывы и критика были более чем конструктивными, и надеюсь, с вашей помощью, я сделала эту книгу лучше. Спасибо за ваше время и поддержку, Аннелль, Хизер, Джоселин, Алисса, Эрин К., Тамми, Микеле, Белинда, Барб, Рене, Эрин Д., Келли и Таня. ЛЮБЛЮ ВАС, ДАМЫ!
На протяжении многих лет я работала со многими блогерами, и лично познакомилась с некоторыми владельцами/совладельцами, и теперь называю вас моими друзьями. Спасибо за вашу постоянную поддержку и любовь к моим книгам. Хотела бы я обнять вас всех лично! Вот только несколько имен: Мила из Kubbies, Кристалл из Bookalicious, Эмили из Южных Vixens, и Tatiana из TB Cooper.
|
|
Особая благодарность Альберту Марано, младшему офицеру полицейского отдела Уорвика за ответы на мои вопросы и помощь в нескольких сценах.
Моя семья и друзья, благодарю вас за то, что принимаете меня такой, какая я есть, и вашу невероятную поддержку в моем деле. Вы мотивируете меня настолько, что я никогда не смогу выразить это словами, но я благодарна за огромное количество любви, которое есть в моей жизни.
Мама, папа, Марк и Эв, я не могу найти способ сказать вам спасибо, но каждый день я испытываю вечную благодарность за то, что вы все верите в меня.
Лори, моя читательница номер один, сестра и лучший друг, благодарю тебя за то, что ты всегда собираешь меня по кусочкам, и твою поддержку, когда я теряюсь в этом мире.
Мальчики, спасибо, что вы всегда гордитесь мной и рассказываете миру, что я писатель. Вы оба слишком молоды, чтобы понять, насколько я люблю то, что делаю, но когда вы говорите мне, что хотите когда-нибудь стать писателями, я чувствую бесконечную гордость от того, что смогла показать вам, как это быть чем-то увлеченным.
Джош, спасибо тебе за то, что терпишь мой постоянный стресс, разочарование, приступы паники и всплески эмоций, которые я ежедневно испытываю. Люблю тебя больше, чем когда-либо за то, что ты все еще улыбаешься мне, пока я веду себя как капризный ребенок. Ты, наверное, думаешь, что я сумасшедшая, но ты держишь это в себе и... Я почти уверена, что это и есть настоящая любовь.
|
|
Пролог
Тринадцать лет назад
— Это по дороге, — говорю я Кэмми и крепче сжимаю руль, маневрируя между грудами камней, накопившимися здесь за много лет.
Она придвигается ближе на сиденье и кладет голову мне на плечо.
— Нам наверняка не стоит ехать сюда. Кажется, это частная территория? — спрашивает она.
— Да, но я не думаю, что здесь кто-то живет, — отвечаю я.
Краем глаза я вижу, что она смотрит на меня с улыбкой.
— Ты всегда ищешь неприятности, ЭйДжей, — говорит она, нервно усмехаясь.
— Только когда я с тобой, — отвечаю я, пристально глядя на нее.
Мы подъезжаем к большому загородному дому, старому и обветшавшему, маслянисто-желтого цвета с выцветшим белым широким крыльцом.
— Ты привез меня в этот дом? — спрашивает Кэмми с недоумением.
— Сам по себе дом не важен, ценно то, что находится за домом, — говорю я ей. — Я был здесь раньше.
Мы с Хантером ездили на велосипедах здесь, когда были младше, и насколько помню, я никогда не видел, чтобы кто-нибудь входил или выходил из этого дома. Если кто и живет здесь, его не сильно заботит присутствие посторонних на заднем дворе.
— Что-то я нервничаю, — говорит Кэмми, крепко сжимая мою руку.
— Верь мне, хорошо? — говорю я, чтобы успокоить, и сжимаю ее маленькую ладонь в ответ.
— Поживем-увидим, ЭйДжей Коул.
Мы обходим дом и попадаем на задний двор.
— Ого, это место огромно, как большая ферма. Я даже не подозревала, что в нашем маленьком городке есть такие участки земли.
Кэмми оглядывает все это величие — ярко-голубое небо в пушистых облачках, а под ним широкий ковер разнообразной зелени, усыпанный небольшими яркими цветами, которые обрамляют все это совершенство. Возможно, я еще не знаю истинного определения красоты, но я не могу налюбоваться этим местом, поэтому оно должно быть чем-то особенным.
— Здесь так спокойно и красиво.
— Да, так и есть. Мне нравится луговая трава, и эти дубы — им, должно быть, сотни лет. Они, наверное, видели больше, чем мы можем себе представить. На самом деле, я думаю, дом был построен в 1840 году. С ума сойти, да?
— Ух ты! — удивляется она, явно понимая, что я чувствую каждый раз, когда прихожу сюда.
— Интересно, сколько семей жили здесь?
— Я не знаю, но я хочу быть в их числе, — говорю я и тащу ее к старому ветвистому дереву с деревянным качелями, свисающими с самой большой ветки.
— Видела когда-нибудь такое?
— Только в кино! — хихикает она.
— В наши дни у каждого есть эти модные сборные качели. Ты никогда раньше не видела деревянных, но они гораздо лучше, — говорю я.
Кэмми смотрит в сторону дома, вероятно, заметив заколоченные окна и разросшийся плющ, каскадом спускающийся с гниющей крыши. Да, она по-прежнему нервничает.
— Здесь красиво.
— Запрыгивай, — говорю я, помогая ей усесться на длинную деревянную доску. Я подталкиваю Кэмми сзади, наблюдая, как она закрывает глаза и откидывает голову назад. Ветер дует сквозь ее светлые волосы, и, может быть, потому, что мне всего шестнадцать и все это глупо, но я уверен: ничто и никто в этом мире не разубедит меня в том, что я влюблен в нее.
— Как ты думаешь, мы сможем закончить школу, а потом и колледж? Я имею в виду вместе, — спрашивает она.
Мне не нужно обдумывать ответ. Я знаю это. Я уверен в этом.
— Конечно. Я не вижу, что может помешать нам быть вместе. — Я хватаюсь за веревки, останавливаю качели и поворачиваю Кэмми к себе, чтобы поцеловать ее. — Я никогда не чувствовал такого, ни с кем. Я точно знаю, что люблю тебя, Кэмми.
Ее карамельного цвета глаза сияют на солнце.
— И я точно знаю, что люблю тебя, ЭйДжей.
Я отпускаю качели, глядя, как она нежится на солнце, паря вместе с ветром. Немного погодя, она касается ногами земли и останавливает качели.
— И мне здесь очень нравится.
— Я буду жить здесь когда-нибудь, — говорю я. — Я хотел жить здесь с тех пор, как впервые увидел это место.
— Это, должно быть, довольно дорого, так что тебе лучше поступить в колледж и получить хорошую работу, чтобы позволить себе здесь жить.
Это всего лишь мечта. Я наверняка никогда не смогу жить в таком прекрасном месте, но все равно прихожу сюда, чтобы притвориться, что это не так.
— Итак, если мы останемся вместе, это значит, что я смогу жить здесь с тобой, —говорит она с теплой улыбкой.
— Это хороший план, — говорю я, вновь раскачивая Кэмми на качелях.
— Мы глупые подростки, не так ли? — спрашивает она сквозь смех.
— Да, никто из шестнадцатилетних подростков не знает, чего хочет от жизни. — Я соглашаюсь с ней, ухмыляясь, чтобы увидеть реакцию. — Кроме нас, конечно.
Глава 1
Двенадцать лет назад
Долгих семь месяцев я пытался найти способ рассказать эти новости людям, подарившим мне жизнь. Часть меня хотела бы думать, что они не будут удивлены; что они ожидают от меня чего-то подобного, так как я далеко не идеальный сын. Я принял это... фактически, я жил с этим... до сих пор. Однако, теперь мне нужно остановиться и начать думать, думать очень быстро.
Кэмми наклоняется в проход между нашими столами и протягивает записку, прерывая мои мысли. Я быстро беру ее, разворачиваю и читаю:
Я немного боюсь. Вообще-то, я в ужасе.
Кэмми нельзя волноваться, ей необходимо расслабиться. Хочу сказать ей, что все будет хорошо, но мы сидим на уроке истории. Миссис Галифакс ненавидит меня в буквальном смысле, и если я заговорю, она снова отправит меня к директору. Я шепчу Кэмми одними губами:
— Все будет хорошо. — Надеюсь это успокоит ее до конца урока.
Кэмми закрывает глаза и откидывается назад. Ее каштановые волосы падают на спинку железного стула, и она достаточно громко сглатывает.
— Я не могу этого сделать, — говорит она резко и громко.
Все в классе смотрят на нее с любопытством — все, включая миссис Галифакс.
Кэмми встает со своего места, оттолкнувшись руками от стола.
— Кэм, что ты делаешь? — бормочу я.
— Я не могу этого сделать, ЭйДжей, — говорит она снова.
Кэмми идет по длинному проходу между столами и выходит из кабинета, прежде чем миссис Галифакс успевает отреагировать. Через минуту все вновь поворачиваются к доске, как будто ничего не произошло.
Если я побегу за ней, то все узнают о нас. Она не хочет этого, и о нас не знают, потому что мы скрываем наши вот уже почти двухлетние отношения.
Фокусируюсь на часах, ожидая, когда минутная стрелка доплетется до двенадцати. Изо всех сил пытаюсь понять, что же изменилось и что могло прийти в голову Кэмми. Мы все обсудили. Мы приняли решение, и у нас был план. У нас не осталось нерешенных вопросов.
Звенит звонок. Я хватаю свои книги и вылетаю из класса, прежде чем кто-либо успевает пошевелиться.
Обегаю каждый коридор от начала и до конца в поисках Кэмми, но ее нигде не видно.
Нуждаясь в передышке, прислоняюсь к одному из шкафчиков и достаю свой телефон из заднего кармана. На экране вижу сообщение от Кэмми.
Кэмми: Нам нужно поговорить. Я на парковке С.
Я не хочу терять время, отвечая ей, поэтому мчусь по коридору, выбегая на улицу через одну из тех дверей, которые запрещено использовать в часы занятий. Нахожу Кэмми перед ее потрепанным темно-красным «БМВ». Она бросает школьную сумку к ногам и закрывает лицо руками, рыдая так громко, что боюсь, кто-то решит, что я делаю ей больно. Пофиг. Обнимаю ее за шею и позволяю выплакаться.
— Скажи мне, — шепчу ей на ухо.
— Я должна отказаться от ребенка. Я заполнила документы на прошлой неделе и... — говорит она, тяжело дыша в мое плечо. — Я не думала, что это произойдет так быстро, но они нашли семью.
— Подожди. Стоп! О чем, черт возьми, ты говоришь? — выдавливаю я.
Я могу не задавать этот вопрос, я достаточно умен, чтобы понять, о чем она говорит. Просто теряюсь, поскольку мы никогда не обсуждали эту тему. У нас были планы. Глупые планы, но все же. И мы собирались осуществить их. Альтернативы не было — мы никогда не обсуждали другие варианты.
Мы так безумно влюблены, что убедили себя, будто готовы быть родителями в семнадцать лет. А мы не готовы. Но отказаться от ребенка — это не вариант.
— Я должна отдать ребенка на усыновление, ЭйДжей.
— Нет, не надо, мы даже не говорили об этом, Кэмми. Почему ты должна взять и?..
У меня кружится голова, я пытаюсь понять. Это несправедливо. Ребенок и мой тоже. Как она может просто отдать нашего ребенка, не посоветовавшись сначала со мной? Это вообще разрешено?
— ЭйДжей, я на девятом месяце беременности, — говорит она, перебивая меня. — Больше нет времени.
— У нас есть еще несколько недель. У нас есть время. Мы должны принять это решение вместе, — возражаю я, пытаясь успокоиться.
— Нам по семнадцать лет. Мы едва можем позаботиться о себе, не говоря уже о ребенке. К тому же, я... я почти ничего не решаю тут… вообще ничего. — Она вздыхает, слезы медленно катятся по ее щекам. — Я тоже не хочу так поступать с ней, ты должен мне поверить. — Она ласково кладет руку на свой живот.
— С ней? Подожди, — говорю я, размахивая руками в воздухе, — ты только что сказала «с ней»... ты знала?
Кэмми сказала доктору, что не хочет знать пол ребенка до его рождения. По крайней мере, так она мне и сказала. Ничего не понимаю. Когда было принято это гребаное решение об усыновлении? Она знает, что я берегу каждый заработанный цент, откладывая, чтобы мы могли кормить и одевать ребенка. Я освободил угол в своей спальне, чтобы у ребенка было место для сна. Купил игрушки и хранил их под кроватью. Я не был готов стать отцом, но сделал все, что мог, чтобы подготовиться к этому. Возможно, я не умею заботиться о ребенке, но знаю, как любить его.
— Я не хотела, чтобы ты привязывался... чтобы я привязывалась, но во время последнего ультразвука я просто сорвалась и спросила, девочка это или мальчик, — говорит она, нервно теребя пальцами кольцо обещания, которое я подарил ей несколько месяцев назад. Дал обещание, что у нас будет самая невероятная семья и что дам ей и нашему ребенку все.
— Значит, ты задумалась об этом несколько недель назад, да? — спрашиваю я, яростно запуская руки в свои волосы.
Мать сопровождала Кэмми на каждый чертов визит к врачу, поэтому я даже не мог быть на ультразвуке. Это просто херня.
— Я не принимала этого решения, ЭйДжей.
— Кто тогда? Почему ты не сказала мне, Кэмми? Почему?
— Тебе нравится все исправлять, помогать людям и решать глобальные проблемы. Ты любишь всех и вся, и все любят тебя. ЭйДжей Коул никогда не отдал бы своего ребенка никому. Я знаю тебя достаточно хорошо, чтобы понять, что ты не согласишься на это и... так как это не зависит от меня, и я сама не согласна на это, я не знала, как тебе сказать.
Ее слова становятся все решительнее и слезы на ее лице высыхают, словно их высушило выглянувшее в этот мрачный день солнце. Смирилась ли она с этим решением, которое было принято без меня? Я никогда не видел прежде такого выражения на ее лице.
— Кэмми, которую я знаю, никогда не отдаст своего ребенка, ни за что на свете... это наша дочь. Как это может не зависеть от тебя, Кэмми? — сердито шепчу я, указывая на ее живот. — Она наша, и никто другой не имеет права принимать это ужасное решение.
— Мои родители... они не оставили мне выбора, ясно? — огрызается она. — Мы не женаты. У тебя нет никаких прав, ЭйДжей.
Не могу поверить в то, что слышу. Это даже не похоже на слова Кэмми. Похоже на то, что кто-то заставил ее так сказать. Она всегда сражается за то, во что верит, и за то, чего хочет, а то, что она говорит сейчас, просто не имеет смысла.
— Как ты можешь не бороться за нее, за нас? Как ты собираешься жить после того, как отдашь нашего ребенка? Уверен, что не сможешь.
Я пытаюсь обуздать свой гнев, но нет способа погасить то, что чувствую прямо сейчас.
— Я не хочу отказываться от нее. Я не согласен с этим решением. Я собираюсь приехать в больницу, ведь они захотят, чтобы ее отец тоже подписал бумаги, Кэмми. Знаю, ты думаешь, что у меня нет здесь никаких прав, но они есть. Эта маленькая девочка наполовину моя, нравится это твоим родителям или нет.
В любых других обстоятельствах и по любому другому вопросу то, как мы друг с другом разговариваем, стало бы основанием для разрыва. Это стало бы поводом для неприятного разрыва.
Но я люблю ее почти два года, и за последние месяцы нам пришлось сильно повзрослеть, больше, чем я мог себе представить.
Она смотрит на меня, ее глаза снова начинают блестеть, когда она тихонько всхлипывает.
— Это не обсуждается. Адвокат, которого наняли мои родители, сказал так.
— Адвокат?
Какого черта? Я должен был понять. Мистер и миссис Беверли Хиллз из Коннектикута заставили бы ее нанять адвоката. Ее родители, насколько я знал, казались понимающими людьми. Хотя я никогда с ними не встречался. Я никогда не был в ее доме, так как наши отношения держались в тайне, как и первые месяцы ее беременности. Не знаю, пыталась ли она защитить себя или меня, но теперь осознаю, что не стоило соглашаться так долго скрывать наши отношения только потому, что она может быть права.
Любой парень может зайти в больницу в этот день и заявить, что он отец ребенка. У меня нет никаких доказательств, кроме теста ДНК, который сделаю, если они дадут мне время. Не знаю, как эта хрень работает.
— У меня нет слов, Боже, Кэмми, это неправильно. Это несправедливо. Я так зол, и даже не знаю, что сказать, — яростно шиплю я.
Кэмми пристально смотрит на меня твердым взглядом, будто пытается превратить меня в камень, но ее попытка проваливается. Она, должно быть, ожидала подобной реакции от меня. Вот почему она так долго ждала, чтобы сообщить мне эти новости.
Она долго смотрит на меня, и я замечаю, что на ее щеках появляется яркий румянец. Она кладет руку на живот и прислоняется спиной к водительской двери своей машины.
Кажется, будто все происходит в замедленной съемке: Кэмми закрывает глаза, затем зажмуривается, сжимает челюсть, и ее тело сгибается, насколько это возможно на девятом месяце беременности. Стон вырывается из ее горла, в тот же миг ее кожа, до этого красная, становится призрачно бледной. Я в шоке замираю, и тут же понимаю, что происходит.
— Ты в порядке? — наконец спрашиваю я.
Кэмми хватается за мое плечо.
— Отвези меня в больницу.
Эти четыре слова перезагружают мой мозг, и я пытаюсь вспомнить все, что читал об этом в интернете. Я думал, что это будет происходить постепенно, медленно, в течение нескольких часов.
Она берет себя в руки, но я вижу нервозность и страх в ее глазах. Придерживаю ее за руку и помогаю дойти до своей потрепанной машины.
Пока пролетаю по хорошо знакомым улицам до больницы, в моей голове пусто. Кэмми хранит молчание всю дорогу, раза три я слышу стоны.
Припарковавшись в зоне двухчасовой парковки, я оббегаю машину и помогаю Кэмми выйти.
— Я должна позвонить родителям, — произносит она.
— Я буду рядом с тобой, Кэм, — говорю я ей, пытаясь сохранять спокойствие и убедить, что я действительно пройду с ней через все это.
— Ты не должен быть здесь. Я не хочу, чтобы мои родители знали... папа убьет тебя, ЭйДжей. Пожалуйста, верь мне. Я делаю это не для того, чтобы причинить тебе боль. Разве ты не видишь, как это мучает меня?
— Ты не хочешь, чтобы твои родители знали что? Что ты встречаешься с семнадцатилетним парнем из школы? Может, я недостаточно хорош для тебя? Что за чертовщина? Мы любим друг друга. Что еще имеет значение?
Их семнадцатилетняя дочь беременна от меня… и она пытается защитить меня, но сейчас мне нужно защитить свою дочь.
— Это не так! — кричит она.
— Тогда как, Кэмми?
Мы идем по автостоянке, я изо всех сил поддерживаю ее, когда мы входим в больницу.
— Отец сказал, что когда узнает, кто сделал это со мной, он заставит его пожалеть, что тот появился на свет.
Эти слова не становятся для меня неожиданностью. Отец Кэмми — начальник полиции нашего города, и я верю, что он уничтожит меня любым возможным способом. Это была первая моя мысль, когда она сказала мне, что беременна. Тем не менее, я остался с ней, чтобы быть отцом этому ребенку и поступить правильно. Единственное спасение заключалось в том, что он не захотел бы, чтобы его внук рос без отца.
И даже теперь, когда у меня нет шанса стать отцом, это не дает ему повод разрушить мою жизнь. Тем не менее, меня не запугать — я буду рядом с Кэмми и нашей дочкой.
— Мне все равно, — говорю я ей.
Она останавливается в пустом коридоре, обхватывает меня за плечи и смотрит на меня своими огромными глазами.
— Мне не все равно. Я не хочу разрушать твою жизнь. Я люблю тебя, независимо от того, через что нам приходится проходить сейчас. Я этого не хочу и надеюсь, что когда-нибудь ты это поймешь.
В этот момент я бы отдал все, чтобы знать, каковы мои законные права, но у меня не осталось времени. Я будто потерялся в темном лесу, один без света, и не знаю, куда идти.
— Ты не можешь этого сделать, — снова умоляю я, хотя знаю, что это не ее решение.
Я не могу это принять, это невозможно. Я просто должен бороться с этим. Буду бороться, пока не выиграю.
***
У Кэмми схватки уже несколько часов, и мне удалось убедить ее не звонить родителям. В обычной ситуации было бы неправильно просить ее об этом, но если они приедут, то мне придется уйти. Мы о многом говорили за последние несколько часов. Если бы я только мог убедить ее передумать и не отдавать нашего ребенка, все было бы в порядке.
Но она все же не передумала.
Медсестра зашла, чтобы задать Кэмми какие-то вопросы, и теперь она спрашивает, я ли отец. Только открываю рот, чтобы ответить, как Кэмми перебивает меня:
— Нет, я не знаю кто отец.
Внезапно я становлюсь хорошим и верным другом Кэмми, который хочет быть здесь в трудную минуту. Я хочу перебить ее, устроить сцену, но тогда меня вышвырнут, поэтому изо всех сил прикусываю свой язык и проглатываю гордость.
Врачи сделали ей обезболивание, и хотя она кажется расслабленной, хрустит ледяной крошкой, но вее глазах напряжение, словно она пытается удержать их открытыми. Кожа белее мела, спутанные пряди волос мокрые от пота и прилипли ко лбу. (Примеч.: в США в роддомах женщинам в период схваток вместо воды иногда дают мелкую ледяную крошку, чтобы восполнить водный баланс в организме — это облегчает состояние и снимает стресс). Она кажется олицетворением несчастья и, наблюдая, как она проходит через эту боль и муки, я еще больше задаюсь вопросом, как она может после этих испытаний отдать нашего ребенка кому-то другому.
— Мы окончим школу через месяц. Я думал, мы найдем квартиру, и я украшу одну из спален для малышки, — говорю я, нежно поглаживая живот Кэмми. — Она наша дочь. Мы должны дать ей все, что можем.
Я знаю, это звучит безумно. Чувствую себя безрассудным, но не могу перестать надеяться, даже если ее слова — правда, и она уже не может ничего изменить.
— ЭйДжей, — тихо говорит Кэмми, — слишком поздно.
— Нет, это не так, — бессмысленно бормочу я. Не знаю, так это или нет, но хочу твердо стоять на своем и доказать ей, что это не так. Не может быть слишком поздно. Она наш ребенок.
Пожилой врач входит в палату, пока я упрашиваю Кэмми, и говорит нам, что Кэмми уже готова тужится. Медсестра надевает чистые перчатки на руки врача, и тот садится на круглый табурет в конце кровати, у ног Кэмми.
Не знаю, что сказать. Я должен успокоить ее и попытаться забрать часть ее боли и страхов, но не могу из-за гнева. Я так зол, и знаю, что никогда не переживу этого. Я должен уйти. Должен сделать все возможное, чтобы избежать боли, которую почувствую, когда увижу свою дочь, зная, что придется отказаться от нее. Это слишком.
Я смирился с мыслью о том, что стану отцом, и это заняло у меня месяцы. Каждую минуту каждого дня после того, как Кэмми сказала мне, я убеждал себя, что так и должно быть. Я справлюсь с этим. Мы все справимся. Теперь, когда я, наконец, смирился с этим, не уверен, что смогу внезапно смириться с тем, что этой маленькой девочки не будет в моей жизни.
Мои мысли стихают. Эта комната в пастельных тонах наполнена запахом, который я буду помнить всегда, тоже становится тихой, пока Кэмми тужится. Я стою на месте, словно статуя, держа ее за руку, пот струится по ее алым щекам. Я ничего не слышу. Как будто вокруг меня все замерло, за исключением Кэмми, доктора, медсестер и... этого крика.
Доктор держит ее, словно приз, который мы только что выиграли, и для меня это действительно так. Люди не отказываются от наград.
Медсестра обтирает ее и осторожно протягивает Кэмми. Я смотрю на нее и жду, когда на ее лице боль сменится любовью, но... этого не происходит.
— Я не могу взять ее, — произносит она и закрывает глаза, не глядя на самое восхитительное создание в мире, которое она когда-нибудь сможет увидеть.
Почему Кэмми не хочет прикоснуться к нашей дочери?
— Я хотел бы подержать ее, — говорю я громче, чем хотел бы.
— Нет, она не наша, — рыдает Кэмми.
Она страдает эмоционально и физически, и я не знаю, чем ей помочь, потому что понятия не имею, как справиться со своей собственной душевной болью.
— Будет только хуже, поверь мне, ЭйДжей.
— Это мой единственный шанс. Я не откажусь от него ни за что на свете.
Кэмми зажмуривает глаза и мучительно вдыхает, испуская стон. Медсестра приближается, и кладет доченьку мне на руки.
У нее идеальная розовая кожа. Она смотрит на меня так, словно пытается понять, что происходит и как она оказалась здесь. Короткие темные волосы сбиваются в маленькие кудри, а губы имеют форму идеального бантика. Она — самое прекрасное существо на свете. Я люблю ее больше, чем кого бы то ни было в этой жизни.
— Вы дадите ей имя или приемные родители? — спрашивает Кэмми медсестра.
— Они назовут ее, — говорит она, слегка вздохнув.
Эти слова словно плывут по воздуху. Я осознаю, что все имена, придуманные нами раньше, уже не важны. Я не мог и подумать, что она откажется назвать ее.
Моя дочь все еще смотрит на меня. Возможно, она пытается запомнить мое лицо, пока ее не забрали. Хотел бы я, чтобы она запомнила меня.
— Не забывай меня, — тихонько шепчу я, — пожалуйста.
— Приемным родителям сообщили около часа назад, как вы просили. Они находятся в комнате ожидания. Хотите, чтобы я позвала их, когда вы отдохнете?
Медсестра обращается только к Кэмми, потому что она сказала, что не знает, кто отец ребенка. Я — отец этой маленькой девочки. Я всегда буду ее отцом, узнает она это или нет.
— Да, пожалуйста, — говорит Кэмми слабым голосом.
Как она может быть такой решительной? Как она может это сделать? Что она чувствует внутри? Раздавлена ли она так же, как я? Или она уже сломлена? Это не та девушка, которую я знал и любил почти два года. Моя Кэмми так никогда не поступила бы.
Медсестра, наконец, смотрит на меня и слегка склоняет голову набок. Ее глаза широко распахиваются, плечи опускаются. Она пододвигает ко мне стул, взбивает больничную подушку, а затем почти заставляет меня сесть.
Она мягко кладет руку на мое плечо, и я осторожно опускаюсь на стул, крепко прижимая девочку к своему сердцу, молясь, чтобы она услышала стук и поняла, что она связана со мной на всю жизнь.
Я тут же теряюсь в глазах моей маленькой девочки, запоминая их. Теперь я знаю, как маленькие девочки держат своих пап за пальцы. Я хочу сделать все для нее. Секунды превращаются в минуты, пока я, не отрываясь, пристально смотрю на нее. Затем раздается стук в дверь, который пугает нас.
Молодая пара, словно сошедшая с обложки жуткого журнала «Дом и сад», что читает моя мать, входит в палату. Эти люди пришли сюда, чтобы забрать моего ребенка прямо у меня из рук. У меня есть ребенок. У меня есть дочь. Она моя.
Женщина подходит ко мне с широкой улыбкой на лице, со слезами на глазах, покрасневшими щеками — все это говорит о том, что она испытывает то же количество эмоций, что и я, за исключением того, что ее эмоции полностью противоположны.
Так я думаю.
— О, Боже, она так прекрасна! Вы должны гордиться тем, что решились на такой храбрый поступок, — говорит женщина.
— Это было не мое решение, — тихо говорю я.
Не хочу, чтобы моя дочь думала, что я принял это решение, если она когда-нибудь спросит меня об этом.
— О, — шокировано произносит она, — понимаю.
Женщина, старше меня лет на десять, если не больше, прижимает руки к груди. Мужчина, ее муж, полагаю, подходит к ней и обнимает за плечи.
— Я уверен, что это, должно быть, очень сложно для вас, — говорит он, — но, пожалуйста, знайте, вы отвечаете на наши молитвы таким подарком.
Кто, черт возьми, говорит это? Я отвечаю на его молитвы? Этот ребенок — моя дочь, моя кровь. Я создал ее, и теперь должен отдать этим придуркам… в качестве подарка?
Женщина стоит передо мной, глядя на мою маленькую девочку так, будто хочет взять ее на руки. Но я знаю, как только это произойдет, я безвозвратно потеряю контроль.
— Мы должны отдать ее им, — просит Кэмми сквозь рыдания, — пожалуйста, ЭйДжей.
Это убивает меня. Буквально сводит с ума. У меня все пусто внутри, и я не могу переносить боль ни минутой дольше.
— Документы подписаны, и я больше ничего не могу сделать... пожалуйста, ЭйДжей.
Я не отвожу глаз от моей дочери. Провожу мизинцем по крошечной родинке рядом с ее правым ухом, восхищаясь тем, что она выглядит, как скопление маленьких звездочек.
Не хочу упустить ни секунды, пока могу смотреть на нее, неважно насколько сейчас хочу увидеть лицо Кэмми. Часть меня хочет знать, что она чувствует ту же боль, что и я. Как она может не чувствовать?
Я никогда не испытывал раньше такой боли. Такое чувство, что кто-то бьет меня боксерскими перчатками изнутри, заставляя каждый мой орган болеть и пульсировать. Как кто-то может отказаться от своего ребенка? Это все моя вина. Я должен был быть более осторожным. Я не должен был этого допустить. Я разрушил наши жизни, мою и Кэмми. Даже если она не осознает этого сейчас, мы разрушаем самих себя, отвечая на молитвы этих неизвестных людей.
— ЭйДжей, — решительно говорит Кэмми.
Ее тон достаточно тверд, чтобы на короткое время отвлечь мое внимание от моей девочки, достаточно для того, чтобы увидеть пару рук, тянущихся к моей дочери. Я хочу ударить по ним, подняться и защитить ее от них, но бежать мне некуда. Руки этой женщины касаются моей крошки, обнимают ее, и забирают малышку из моих крепких объятий.
Когда чувствую кожей холодный воздух в том месте, где только что лежала моя дочь, осознаю, что произошло. Я больше никогда в своей жизни не почувствую того, что ощутил сейчас. Частичку меня только что украли.
Мой взгляд устремлен на женщину, которая что-то напевает моей дочери. У нее на глазах слезы, как и у ее мужа. Кажется, что мы с Кэмми исчезли, и в комнате остались только эти двое и их новорожденная дочь. Но она не их дочь. Она моя! Я не соглашался на это. У меня не было выбора. Это несправедливо.
— Что это за усыновление? — спрашиваю я. Я совсем ничего не знаю об этом, ведь мне всего семнадцать. Эта мысль никогда не приходила мне в голову. Почему? Я думал, мы заодно. Хотя, и сейчас я это понимаю, Кэмми никогда не говорила, что у нее в голове. Мне казалось, что мы в одной команде, но это совсем не так. Папа говорил мне, что самонадеянность делает с мужчиной, но я не буду ослом в этой ситуации. Ни за что. Не в этот раз.
Мужчина и женщина смотрят на меня с недоумением, будто мой вопрос странный или неуместный. Как будто... удивляются, почему никто не объяснил мне этого раньше.
— Это открытое усыновление, но это наша первая и последняя встреча, — говорит Кэмми шепотом.
— Спасибо, что позволили нам быть здесь, — говорит женщина.
— Пожалуйста, позаботьтесь о ней... пожалуйста, — отвечает Кэмми едва слышно. В ее голосе слышу ту же боль, что испытываю я, и сейчас мне ясно: она тоже этого не хочет.
— Я не готов, — говорю я.
— Пожалуйста, — обращается Кэмми к медсестре, — я больше не могу это выносить. Сделайте так, чтобы он ушел!
Что? Я? Нет!
— Это моя дочь! — кричу я. — Никто не спросил меня, хочу ли я этого... их! — Я указываю на пару. — Я не хочу этого! Я не давал своего согласия!
— Охрана, — спокойно говорит медсестра по телефону.
— Я думала, ты не знаешь, кто отец? — спрашивает приемная мать. — Так было заявлено в документах. Не было никаких тестов ДНК или форм согласия. Это отец?
— Да! Это несправедливо! Это неправильно! Она моя. Она принадлежит мне. Она все для меня. Я сам позабочусь о ней, если потребуется. Я не хочу отдавать ее, не хочу. Она — мое всё, Кэмми...
Мой голос превращается в стон, такого никогда прежде не было.
— Пожалуйста, не забирайте мою дочь, — умоляю я. — Она моя плоть и кровь! Вам не отнять ее у меня! Вы не можете!
Я выгляжу безумным. Я кажусь диким и сумасшедшим, и Кэмми в панике смотрит на меня.
— Извините, но боюсь, что уже слишком поздно, — говорит женщина. — Вам нужно было подписать бумаги, что вы не согласны с усыновлением, но нам сказали, что отец неизвестен.
Смотрю на Кэмми. Я не способен понять, как она могла решиться на такое, и не сказать мне.
— Кэмми, скажи им, что я отец! Я не подписывал документы, потому что узнал об усыновлении четыре часа назад, — кричу я.
— Он — отец, — говорит она тихо сквозь слезы, достаточно тихо, чтобы я мог слышать, но мы оба знаем, что теперь это не имеет значения.
Женщина сказала, что документы подписаны. Кэмми уже ничего не может изменить. Она просто плачет. Глаза ее опухли, слезы текут по красным щекам. Пара крепко держит мою дочь, как будто я собираюсь напасть на собственного ребенка. Они защищают ее от меня.
— ЭйДжей, ты должен знать, что и у меня нет ничего дороже нее на свете, но...
— Они забирают нашу дочь, Кэмми! Так не должно быть!
У меня нет возможности договорить, меня хватают и волокут прочь, спиной вперед — еще одно наказание, последний взгляд на сцену, которая навсегда останется в моей памяти.
Мой мир замедляется, я не отрываю взгляда от нашей дочери. На ее темных волосах уже крошечная розовая шапочка, а затем вижу ее глаза: они большие, они изучают мир, который появился для нее десять минут назад.
Последнее, что я слышу, перед тем как очутиться в коридоре больницы — ее плач — самый прекрасный звук, который я больше никогда не услышу.
Глава 2
Сегодня ее день рождения — день рождения моей дочери. Ей двенадцать лет. Я не знаю, где она живет. Не знаю, хорошо ли относятся к ней ее родители. Не знаю, получила ли она то, что хотела на свой день рождения, но я хотел бы послать ей в подарок открытку и сказать, что сегодня 4380-ый день, когда я просыпаюсь, молясь, чтобы она была счастлива, и мечтая увидеть ее снова.
***
— ЭйДжей, Гэвин снова плачет, — ворчит Тори, стаскивая с меня толстое теплое одеяло. — Сейчас твоя очередь кормить его.