Для сбора и анализа материала об эффектах SD мы использовали классификацию
последствий SD, предложенную М. Цукерманом. Автор включил в нее следующие
типы феноменов: 1) расстройство ориентации во времени;
2) нарушения направленности мышления и способности сосредоточения;
3) "захват" мышления фантазиями и мечтаниями; 4) беспокойство и потребность в
активности; 5) неприятные соматические ощущения, головные боли, боли в спине,
затылке, глазах; 6) бредовые идеи, подобные параноидным;
7) иллюзии и обманы восприятия; 8) галлюцинации; 9) тревога и страх;
10) сосредоточение внимания на резидуальных стимулах; 11) целый ряд других
реакций, включая жалобы на клаустрофобию, скуку, особые физические потребности
[см. 19, с. 237].
Однако для некоторых типов феноменов из классификации М. Цукермана мы не
смогли подобрать эмпирические факты и разработали несколько иной способ
группировки данных. Мы осознаем предварительный характер предлагаемой
классификации, но при существующем положении в области теории ИСС это пока
неизбежно.
1. Изменение восприятия времени. Одним из феноменов искажения восприятия
времени в условиях SD является субъективное переживание "ускорения течения
времени". М. Сифр сообщал о появлении такого ощущения у французских
спелеологов в ходе длительного одиночного пребывания в подземной пещере, без
каких-либо временных ориентиров — "вне времени" [30, с. 56, 64]. Аналогичные
ощущения описывали революционер П.С. Поливанов, перенесший длительное
одиночное заключение [26, с. 389], и один из космонавтов, проведший вместе с
товарищем 45 дней в гермокамере: "Время летит быстро, как бы проваливается в
пропасть, не помню, что было, — оно просто исчезает" [5, с. 101]., Следует отметить,
что, в отличие от спелеологов, проводивших эксперименты "вне времени",
заключенные имели определенные временные ориентиры (моменты приема пищи,
появление света в окне камеры утром и т.п.), а отечественные эксперименты по SD
вообще предполагали четкий распорядок дня и наличие плана предписанных
испытуемым работ. Следовательно, можно констатировать относительную
независимость чувства "ускорения времени" от наличия/отсутствия внешних
временных ориентиров.
Другой (метрический) аспект изучения восприятия времени в условиях SD связан
с исследованием того, как человек оценивает различные отрезки времени — большие
(месяцы, недели, дни, часы) и малые (минуты, секунды). Во всех исследованиях
больших интервалов обнаружена их недооценка. В ходе первого эксперимента "вне
времени" М. Сифр в общей оценке прошедшего времени "отстал" на 25 суток за
период в 59 дней, а в ходе второго — на 25 из 180 (он уже знал о возможных
искажениях восприятия времени и корректировал свои оценки). Ж.-П. Марете "отстал"
на 88 суток за период в 181 день, Ж. Шабер — на 25 из 130 дней (он читал о
возможных нарушениях оценки времени в данных условиях и в эксперименте
осуществлял необходимые коррекции) [см. 30]. В похожих опытах (правда, под землей
пребывал не
один, а 8 человек) венгерских ученых (1967 г.) участники экспедиции за один месяц
"отстали" на 4 суток [5, с. 180]. Дж. Мендельсон и его коллеги описали случай
недооценки на 1 час 8-часового интервала, проведенного испытуемым в респираторе
(жесткая депривация) [45, с. 101].
В исследованиях восприятия малых интервалов времени получены проти-
воречивые данные. Недооценка реального интервала была обнаружена после 0.5—11-
суточной иммобилизации в специальном кресле и в водной среде:
воспроизводимые интервалы были в основном больше заданных [6]. Аналогичное
увеличение длительности "индивидуальной минуты" наблюдалось у А. Сенни в 125-
дневном эксперименте "вне времени": отсчет вслух до 120 для оценки интервала в 2
минуты занимал 3—4 минуты реального времени [30, с. 111].
В условиях гипокинезии [12] обнаружена зависимость характера нарушения
оценивания интервала от вида параллельно выполняемой испытуемым работы, Если он
воспроизводил заданные углы в коленных и локтевых суставах, то наблюдалась
значительная переоценка отрезка времени (за 10-секунд-ные принимались интервалы в
9, 8 и 7 с), то же самое происходило и во время выполнения проб на определение
мышечно-суставной чувствительности обеих рук, слухового, вестибулярного,
вкусового и обонятельного анализаторов. Однако при выполнении некоторых
психологических заданий (корректурной пробы, решения простых и сложных задач,
чтения вслух, запоминания десяти слов, отыскивания чисел в таблице Шульте), а также
заданий для зрительного анализатора наблюдался обратный эффект — недооценка
реального интервала.
В опытах Б.А. Душкова и др. у испытуемых, пребывающих в сурдокамере,
отмечалась недооценка 10-секундных интервалов, но сразу же после выхода из
сурдокамеры — переоценка. В серии с гермокамерой наблюдалась сложная динамика:
в положении сидя испытуемые в первые сутки переоценивали заданный интервал, к 28-
м суткам их показатели постепенно достигали фоновых значений, после чего
продолжали расти, и к 30-му дню отмечалась незначительная недооценка; в положении
лежа недооценка реального интервала в первые дни увеличивалась, затем начинала
уменьшаться, и на 21-е сутки испытуемые отмеривали время почти правильно, в
последующие дни фиксировалась незначительная переоценка [II].
Вопрос о согласованности разных аспектов восприятия времени специально не
исследовался. В некоторых из рассмотренных экспериментов эта связь очевидна: в
первом опыте Сифра ощущение "ускорения времени" соответствует недооценке
больших временных интервалов; в опыте Сенни недооценка касается как больших, так
и малых интервалов. Однако в других опытах недооценка больших интервалов
сочетается и с недооценкой и с переоценкой малых. Между тем вопрос о
согласованности разных аспектов восприятия времени имеет прямое отношение к
проблеме механизмов оценки времени и коррекции этой оценки в измененных
условиях существования (для достижения адаптации к ним). Например, прямое и
непосредственное влияние ощущения "замедления времени" может привести к
переоценке временного интервала, а учет возможности переоценки — к недооценке.
Возможно, динамика изменения оценок времени, выявленная в гермокамерных
экспериментах Б.А. Душкова и его коллег [II], отражает развитие адаптационного
процесса за счет все более успешной работой корригирующих механизмов.
Один из механизмов оценки интервалов времени — обращение к собственным
физиологическим процессам, подчиняющимся, в частности, циркадным ритмам.
Однако факты нарушения данных ритмов в условиях SD отмечены во многих работах,
среди которых: наблюдения американских медиков и психологов за зимовщиками в
Антарктиде [35, с. 413]; опыты "вне времени" французских спелеологов [30],
отечественных медиков и спелеологов [2, с. 48—50]; опыты психологов, медиков,
физиологов России, Японии, Канады, Германии, Франции и других стран в совместном
проекте 5РГМС55-99 — эксперименте с длительной изоляцией, моделирующем
условия полета на Международной космической станции [46]. Исследователи
обнаружили, что при исключении всех внешних временных ориентиров
физиологические процессы сначала продолжают следовать обычному суточному
ритму. Затем 24-часовой цикл сна и бодрствования, свойственный здоровым,
неастенизированным людям, становится нерегулярным. Физиологические процессы
рассогласовываются (например, период сна перестает сопровождаться падением темпе-
ратуры тела, снижением общей активности, уменьшением частоты сердечных
сокращений и т.д.) и перестают подчиняться естественному циркадному ритму. Иногда
человек переходит к 48-часовому ("спелеологические сутки") или 28-часовому ритму,
однако эти "спонтанные сутки" также отличаются нерегулярностью [2; 30; 35]. У
людей появляется потребность в дневном сне; у тех, кто спал днем и до опыта,
продолжительность сна значимо возрастает [46].
Если внешние ориентиры задают не 24-часовой, а какой-либо иной цикл,
физиологические процессы приспосабливаются к нему с трудом, а при значительном
отклонении от естественного суточного цикла не приспосабливаются вообще [2, с.
48—49; 30]. Значение внешних ориентиров для поддержания физиологических
циркадных ритмов было продемонстрировано в экспериментах с длительной
гермокамерной изоляцией. В группе, где испытуемые сами распределяли время работы
и отдыха, наблюдалась очень высокая нестабильность фаз сна/бодрствования по
сравнению с группой испытуемых, которые должны были соблюдать строгий
распорядок дня [46]. Значимость внешних временных ориентиров для поддержания
циркадного ритма была также показана в опытах по "спрессовыванию" и
"растягиванию" времени: испытуемые лишались всех внешних временных ориентиров,
кроме специально отрегулированных часов, которые спешили или отставали (но об
этом испытуемые не знали). Оказалось, что если сутки сокращались или растягивались
не больше чем на три часа, люди этого изменения не замечали [5, с. 181]. Можно
сказать, что "внутренние биологические часы" идеально синхронизированы с
правильно идущими "внешними часами". Если "внешних часов" нет, "внутренние
часы" разлаживаются, и по ним уже нельзя правильно "определить время".
Таким образом, восприятие и оценка времени — это сложная функциональная
система, правильная работа которой возможна при успешной и слаженной работе всех
ее подсистем и функциональных блоков, таких как оценка на основе внешних
ориентиров, оценка по внутренним ориентирам (например, физиологическим
показателям), оценка по событийной насыщенности временного интервала и т.д. В
опытах по SD внешние показатели времени нередко отсутствуют, а такие внутренние
ориентиры, как физиологические процессы, рассогласовываются и перестают
соответствовать естествен-
ному циркадному ритму. Однако здесь могут вступить в действие корригирующие
механизмы, значительный вклад в работу которых вносят знания об искажениях
оценки времени, происходящих в ситуации SD. Чтобы определить влияние данных
знаний на результирующую оценку и проследить работу механизмов восприятия
времени без подключения корригирующего звена, необходимо строго контролировать
степень психологической подготовленности испытуемого к предстоящим
экспериментам (его знания о действии условий депривации на психику вообще и на
восприятие времени в частности).
С. Фишкин и Б. Джонс [38] считают нарушение восприятия времени показателем
глубоких изменений в состоянии сознания. Р. Могар [47] также рассматривает
происходящее при SD расстройство ориентации во времени как показатель ИСС.
А. Людвиг [44] в качестве одной из характеристик ИСС выделяет нарушение чувства
времени (т.е. отмечает лишь один аспект изменений в восприятии времени) —
появление ощущений безвременья, остановки, ускорения или замедления времени.
В. Фазинг признает одной из характерных особенностей ИСС изменение переживания
протяженности времени — оно становится нелинейным (по выражению
Р. Орнштейна). Он же отмечает и нарушение процессов оценки временной
протяженности при ИСС [37, с. 210—211]. Все подобные феномены наблюдаются и
при SD.
2. Расстройства произвольного внимания и целенаправленного мышления. В
отечественной психологии труда давно известно, что такой вид SD, как монотония,
приводит к значительным трудностям концентрации и переключения внимания,
снижению бдительности [9; 20, с. II], напримерс, у экипажа самолета, управляемого с
помощью автопилота.
В сурдокамерных экспериментах [11; 20, с. 170] и в опытах с длительной
гипокинезией [1; 6; 14; 21; 25; 33] было обнаружено ослабление внимания и
целенаправленности мышления. Почти все испытуемые в той или иной степени
отмечали быструю утомляемость при смысловом восприятии, жаловались на
неспособность к последовательному обдумыванию разных несложных и ранее
приятных ситуаций, в самоотчетах указывали, что "невозможно на чем-либо
сосредоточиться", "мысли путаются", становятся "короткими, перебивают друг друга,
часто разбегаются" [6; 11; 20, с. 170]. О трудностях удержания хода рассуждения,
доведения мысли до конца, о наличии периодов "умственной пустоты" сообщали
испытуемые в опытах Г. Ханта и К. Чефурки с кратковременной (10-минутной) SD [42,
с. 871]. Нарушения произвольного внимания (по результатам выполнения разных
вариантов корректурной пробы и таблиц Шульте, которые соответствовали данным
самоотчетов) наблюдались и в гермокамерных экспериментах [11; 23].
После сурдокамерных экспериментов также наблюдались нарушения це-
ленаправленности мышления и "перескакивающее" внимание: каждое новое
впечатление вызывало забывание предшествующего и переключало внимание на
новый объект, в разговоре человек постоянно перескакивал с одной мысли на другую,
увлекаясь поверхностными ассоциациями, отмечалось снижение логичности и
систематичности отчетов. О.Н. Кузнецов и В.И. Лебедев рассматривали это снижение
как следствие эмоциональных нарушений (гипоманиакального синдрома),
наступающих при выходе человека из экстремальных условий и начале его адаптации к
обычным условиям [20, с. 267—270].
Подобные нарушения внимания и мышления были показаны уже в ранних
экспериментах по SD, проведенных Дж. Мендельсоном и Фоули [см. 19,
с. 237], П. Сьюдфельдом и Р. Борри [49], В. Героном (40, с. 16—17], С. Фридманом, Г.
Грюнебаумом и М. Гринблаттом [39, с. 66], Дж. Мендельсоном, Ф. Кубзанским, Г.
Лейдерманом и др. [45, с. 111]. Испытуемые отмечали, что им было трудно
сосредоточиться на чем-либо, их разум "блуждал", мысли вливались в
неконтролируемый поток сознания, затруднялось их выражение логически
непротиворечивым образом. Содержание самоотчетов соответствовало объективным
показателям: так, Герон обнаружил значительное снижение продуктивности в заданиях
на перемножение в уме двух- и трехзначных чисел, продолжение серий чисел,
"схватывание" арифметической проблемы, создание новых слов из букв заданного
слова, анаграммы, росло количество ошибок, испытуемые не удерживали инструкцию
[40].
В самоотчетах испытуемые часто упоминали о "вторжении непрошеных мыслей"
[21, с. 89], пугающих своей силой и неинтенциональным характером [49]. Этот
феномен "непрошеных" (т.е. не контролируемых самим субъектом) мыслей часто
встречается в дневниках людей, переживших длительное одиночное заключение [26, с.
342].
Причина наблюдаемого снижения продуктивности мышления — разрушение
организованной и целенаправленной познавательной деятельности. Сьюдфельд,
проанализировав данные более 80 исследований, обнаружил зависимость между
снижением результатов когнитивной деятельности при SD и степенью сложности
предъявляемой задачи: при относительно сложных задачах (с "открытым концом" —
например, придумывание историй и решение творческих проблем) ухудшение
выполнения было более вероятным, чем при более простых (запоминание вращений
или арифметические операции в уме) [37, с. 192).
С нашей точки зрения, в основе дезорганизации мыслительной деятельности при
SD лежат мотивационно-смысловьге трансформации (что не исключает, разумеется,
изменений в операционально-технической стороне деятельности). Это подтверждается
фактами, обнаруженными М.А. Гердом и Н.Е. Панферовой в исследовании влияния
иммобилизации на когнитивные функции:
а) испытуемый с трудом мог заставить себя выполнить работу, требующую
интеллектуального напряжения; б) ухудшению интеллектуальной деятельности
соответствовало понижение настроения; в) изменениям познавательных функций
предшествовало появление эмоциональных сдвигов; г) обнаруженные защитные
реакции были направлены на поддержание положительного эмоционального
состояния, а их исчезновение приводило к глубоким нарушениям мышления,
внимания, восприятия, памяти [6].
Итак, при SD нарушается организация познавательной деятельности, и
соответственно могут разрушиться стабильные формы такой организации — ВПФ
(словесно-логическое мышление, опосредованное запоминание, произвольное
внимание, осмысленная речь). Например, Мерриен представил сведения о снижении
уровня абстрагирования (наряду со снижениями речевой функции, сужением
интересов, ослаблением памяти) у моряков, находившихся на необитаемых островах в
одиночестве несколько лет [21, с. 39—40]. П.С. Поливанов вспоминает о
заключенных, которые после нескольких лет полного одиночества разучились
говорить или говорили с большим затруднением и забывали многие слова [26, с. 384].
Герд и Панферова обнаружили, что при иммобилизации речевые реакции становятся
примитивнее [6].
Характеризуя ИСС, В. Фазинг [37] подчеркивал изменения внимания, внутренней
речи, "мыслительных процессов высшего уровня". Он отмечал, что возможна смена
направленности внимания (на внешний мир или на себя самого) и усиление его
концентрации на каком-либо одном объекте, что, разумеется, ухудшает
переключаемость внимания и затрудняет его фиксацию на чем-либо еще. (Нарушения
произвольного внимания, обнаруживаемые в опытах по SD, Фазингом не
упоминаются.) Удельный вес внутренней речи уменьшается, ухудшается ее связность,
соответствие действиям человека и текущей ситуации, в содержании внутренней речи
увеличивается доля фантазий. (Для ситуаций SD, а особенно длительной изоляции, мы
располагаем лишь отрывочными сведениями о нарушении связности внешней речи.)
Что касается "мыслительных процессов высшего уровня" — процессов творческого
мышления и принятия решений, — то, с одной стороны, их осуществление затруднено
из-за нарушений кратковременной памяти и критики, с другой — известны случаи
появления действительно творческих решений именно в ИСС [37, с. 209]. (В ситуации
SD действительно обнаруживаются трудности решения сложных мыслительных задач,
но связь с нарушениями памяти не установлена из-за почти полного отсутствия
исследований мнестической деятельности при SD.)
А. Людвиг полагает, что в ИСС начинают доминировать архаические модусы
мышления, связанные с ослаблением так называемой проверки реальности,
нечеткостью различий между причиной и следствием, амбивалентностью мышления,
сосуществованием противоположностей (без переживания какого-либо конфликта),
снижением чувствительности к логическим противоречиям [44]. Этот феномен
практически отсутствует в материалах отечественных исследователей SD, что может
быть обусловлено как иными категориальными установками советских ученых, так и
трудностями его выявления из-за не очень высокого уровня депривации. Тем не менее
следует вспомнить идеи Л.С. Выготского, что генетически более ранние типы сознания
(по сравнению с сознанием, единицей которого является понятие) сохраняются у
человека в качестве подстройки, в "снятом" виде в ведущих формах [3, с. 18] и могут
выходить на первый план как при распаде ведущих форм мышления (например, при
шизофрении), так и в состоянии бодрствования (в периферическом восприятии) [3, с.
168; 4, с. 188].
3. Особенности эмоционального реагирования. Многие исследования убедительно
показывают, что депривация различных видов (сенсорная, когнитивная,
эмоциональная, социальная) ведет к развитию депрессии, тревоги, страхов. Такая
картина наблюдалась в условиях Крайнего Севера (по данным Л.Е. Панина, у 43%
обследованных полярников) [20, с. 11,24, с. 117; 35, с. 412; 46]; у людей, работающих в
затемненных помещениях на кинофабриках, в крупных фотоателье и в
полиграфической промышленности (данные К.К. Яхтина [см. 20, с. 11]); у
путешественников, переплывавших в одиночку океан (Д. Слокам, У. Уиллис, А.
Бомбар, Дж. Риджуэй) [21, с. 40; 32, с. 347]; у работников гидрометеорологических
станций [35, с. 412]; у лиц, длительно находящихся в одиночном тюремном
заключении [21, с. 40; 26], в изоляции на отдаленной антарктической базе в течение
шести месяцев в условиях полярной ночи, подобно Ричарду Бирду [21, с. 42] или М.
Сифру при длительном одиночном пребывании в подземной пещере [30]; у испытуе-
мых в экспериментах с гипокинезией в условиях длительного постельного
режима [6; 20, с. 249—250; 22; 33, с. 94] и в исследованиях действия фактора
"заключения" [10, с. 404]. Кроме того, своеобразные расстройства (так называемая
"болезнь каяка") с симптомами тревоги и страха описывались у рыбаков Гренландии во
время путины при хорошей погоде (неподвижное море и чистое небо без облаков),
особенно когда они длительно сохраняли одну и ту же позу, стараясь фиксировать взор
на поплавке [21, с. 40].
В опытах с ограничением двигательной активности, гермокамерных и
сурдокамерных экспериментах, а также в условиях космических полетов, арктических
и антарктических станций, полярных экспедиций у человека также очень часто
появляется повышенная раздражительность, плаксивость, несдержанность с
элементами неадекватного поведения; легко возникают бурные эмоциональные
реакции, межличностные конфликты; усиливаются проявления враждебности;
увеличивается "амплитуда эмоций"; в течение дня наблюдаются резкие колебания
настроения; окружающие события воспринимаются крайне обостренно в связи с
резким снижением толерантности к стрессогенньм воздействиям [см.: 1; 6; 14; 16, с.
192; 18; 20; 21; 22; 23, с. 141-143; 24, с. 117; 25; 27, с. 179; 29; 31; 33, с. 94, 101-103; 34;
35, с. 410—413; 36, с. 143—144; 40, с. 17]. Это свидетельствует об усилении в
депривационных условиях эмоциональной лабильности при общем понижении
эмоционального фона и наличии определенной тенденции к усилению агрессии, о
повышении эмоциональной чувствительности и возрастании интенсивности
аффективных переживаний, что сочетается с трудностями их контроля.
Однако влияние депривации на эмоциональную сферу человека не ведет
однозначно к появлению отрицательных эмоций. Так, непосредственно перед
окончанием эксперимента [6] или сразу после выхода из ситуации депривации [20] у
большинства испытуемых отмечалась эйфория [6], ослабление контроля над речью и
поведением; испытуемые становились несдержанными, говорливыми, дурашливыми:
навязчиво стремились вступить в разговор с окружающими, часто шутили (не всегда в
подходящей обстановке) и сами смеялись над своими остротами [6; 20]. Как уже было
отмечено, подобное состояние, продолжающееся обычно от нескольких часов до 2—3
суток, было оценено В.И. Лебедевым как гипоманиакальный синдром [20]. Его
наличие подтверждалось также сдвигом ЭЭГ в сторону возбуждения (тогда как для
периода изоляции было характерно преобладание медленных волн), в том числе и у
тех, у кого не было внешних признаков гипоманиакального состояния [20, с. 267—
269]. Аналогичная картина наблюдается при завершении космических полетов.
Позитивные переживания в самом ходе SD также достаточно распространены:
испытуемые сообщают о переживании удовольствия, об отдыхе и о приобретении
необычного опыта [49]. Настроение может повышаться вплоть до появления эйфории
на ранних этапах эксперимента [20; 22; 23, с. 141], что В.И. Мясников связывает с
началом развития астенизации [23, с. 141]. Может развиться экстатическое состояние с
преобладанием крайних эмоций и эйфории [42]. Кроме того, человек, побывавший в
подобном состоянии, подчеркивает "глобальность" испытанных переживаний. Так, Р.
Бирд после первых трех месяцев одиночества на леднике Росса (Антарктида) отмечал
появление чувства всеобщей гармонии, особого смысла окружающего мира. К. Риттер,
которая провела 60 суток, в одиночестве в условиях полярной ночи на Шпицбергене,
рассказывала, что переживала ощущение слияния воедино с Вселенной. У нее
развилось сопровождавшееся галлюцинациями состояние "любви"
к этой ситуации, которое она сравнила с наркотическим состоянием и религиозным
трансом [см. 20, с. 31].
При анализе изменений эмоционального реагирования как показателя наличия
ИСС А. Людвиг [44], делая акцент не на собственно эмоциях, а на особенностях их
выражения, выделил два противоположных паттерна изменений эмоциональной
экспрессии. Один из них связан с появлением крайнего выражения более интенсивных
и примитивных эмоций, чем в обычном состоянии сознания, для него характерна
частая смена эмоциональных крайностей от экстаза до глубочайших страхов и
депрессии. Этот паттерн явно прослеживается в рассмотренных нами данных. При
другом паттерне человек становится бесстрастным, невовлеченным или рассказывает о
своих сильных переживаниях без какого-либо эмоционального выражения (сходный
феномен будет описан в п. 4.3).
В. Фазинг [37, с. 211] указывает на изменения в переживании и выражении эмоций
как на одну из характеристик ИСС, а также выделяет два паттерна изменений. Первый
— повышение эмоциональной реактивности (люди начинают эмоционально
реагировать на события, на которые в обычном состоянии сознания не реагировали).
Данный феномен описан нами выше. Второй (обратный) — люди перестают
реагировать на события, прежде эмоционально значимые (см. п. 4.3). Кроме того,
Фазинг отмечает возможность утраты в ИСС контроля над внешним выражением
эмоций, что также наблюдается в ситуациях SD.
В качестве отдельной характеристики ИСС Фазинг выделяет изменения уровня
активации, который может и сильно понизиться (мы рассмотрим подобные феномены
при анализе континуума сна/бодрствования в условиях SD), и сильно возрасти (случаи
переживания экстаза при SD).
Ф. Соломон и др. [см. 49] одним из показателей ИСС считали "уменьшение
рациональности эмоций", за которое, вероятно, можно принять видимую
беспричинность: появления эмоций (из-за повышения эмоциональной
чувствительности) и неадекватную интенсивность их выраженности (связанную со
снижением контроля над непосредственным выражением эмоций). 4. Трансформация
смысловых систем (феномены изменения значимости) 4.1. Паранойяльные идеи.
Случаи возникновения у ряда людей паранойяльных страхов, идей отношения вплоть
до развития галлюцинаторно-параноидных психозов наблюдались во время зимовок на
арктических и антарктических станциях [20, с. 165—166; 35], в условиях одиночного
тюремного заключения [20, с. 165—166; 26, с. 399], а также во многих экспериментах с
разным уровнем депривации (в ранних опытах по SD [39, с. 64; 45, с. 105—106], в
отечественных исследованиях длительной гипокинезии [22, с. 39]). В тех случаях,
когда контролировался фактор личностных особенностей испытуемых, установлена
выраженная закономерность появления данных нарушений у испытуемых с
соответствующими преморбидными особенностями [22, с. 39; 45, с. 105—106]; кроме
того, общая тенденция к "заострению", акцентированию у испытуемых присущих им
личностных особенностей была выявлена в недавних экспериментах с длительной
гермокамерной изоляцией [36; 43, с. 221].
4.2. Чувство "гениального открытия". Зачастую в ситуациях SD люди должны
были проводить соответствующие психологические и физиологические пробы,
эксперименты, а иногда и осуществлять свою обычную работу
6 ВМУ, психология, № 1 81
(при исследовании деятельности пилотов, космонавтов, метеорологов, полярников). В
группу данных феноменов мы отнесли случаи появления в этих условиях у людей
ощущений особой ценности определенных идей, результатов или направлений
исследования. Так, В.И. Лебедев описывает пример появления у испытуемого
сверхценной идеи: за время пребывания в сурдокамере в ущерб своим основным
обязанностям тот создал огромный "научный" труд, посвященный вопросу пыли
(поводом для проведенной работы послужил ворс, выпадавший из ковровой дорожки,
находившейся в камере, испытуемый исследовал количество, пути распространения,
циркуляцию, кругооборот пыли, зависимость ее наличия от времени суток, работы
вентилятора и других факторов). Хотя этот "труд" представлял собой лишь набор
наивных обобщений и нелогичных выводов, его создатель был убежден в высокой
ценности, объективности и нужности проделанной им работы [20, с. 150]. У ряда
других испытуемых в их отчетах после длительного одиночества также встречалось
неадекватное преувеличение значения того или иного обстоятельства, близкое к
чувству "гениального открытия" [там же]. Появление подобных идей Лебедев
объясняет обусловленным изоляцией ограничением круга интересов и отсутствием
социальных коррекций. Очевидно, что в основе появления ощущения "гениального
открытия" и "паранойяльной идеи" лежат "изменения значимости" (по терминологии
А. Людвига), характерные для всех ИСС. Согласно Людвигу, человек испытывает
нечто аналогичное переживанию "Эврики", в течение которого возникают ощущения
глубокого инсайта, озарения, истины, слабо связанные при этом с объективной
истиной [44].
4.3. Феномены ослабления значимости. Сюда следует отнести явления снижения
интереса к прежде важным для человека вещам. Так, в опытах с длительной
гипокинезией испытуемые постепенно прекращали заниматься своими любимыми
делами (например, чтением художественной литературы, рисованием), слушать радио,
смотреть телевизор, слушать чтение вслух заинтересовавших их ранее книг, читать
книги по своей специальности, реализовывать намеченные на время опыта планы
(подготовку к экзамену, изучение иностранного языка, продолжение учебы), что
сопровождалось переживаниями апатии, потери интереса ко всему происходящему;
испытуемые говорили, что не могут побороть чувство лени. Это наблюдалось и во
многих других исследованиях гипокинезии [14; 20; 21, с. 88; 23, с. 144]. В
экспериментах с еще большим ограничением двигательной активности было, кроме
того, обнаружено появление отрицательного отношения к любым видам умственного
напряжения, например к экспериментальным заданиям, вплоть до отказа от
выполнения (до опыта они вызвали интерес и чувство соревнования) [6].
Во время пребывания в подземной пещере М. Сифр также переживал утрату
интереса к внешнему миру, апатию, нежелание что-либо делать, двигаться, думать (о
чем свидетельствовали и его поведение, и его дневники) [30, с. 158]. Это состояние
побеждало не только смыслообразующие мотивы, но и элементарные навыки бытовой
опрятности и личной гигиены, о чем свидетельствуют отзывы его товарищей,
спустившихся за ним к его лагерю после окончания эксперимента. Там они
обнаружили "с трудом поддающееся описанию зрелище": повсюду валялись
недоеденные и испорченные продукты, мусор, пищевые отходы, испорченные
сыростью книги, внутри палатки все это валялось вперемешку с вещами самого Сифра,
поэтому они предпочли мерзнуть от холода снаружи, но не заходить внутрь [30, с. 72),
Такая же
апатия и утрата интереса к прежним увлечениям овладела, по свидетельству Р.
Пристли, участниками его экспедиции во время зимовки в Антарктиде. Они, люди
обычно очень активные и энергичные, проводили время абсолютно бездеятельно: лежа
в мешках, не читая и даже не разговаривая, они целыми днями дремали или
предавались своим мыслям [28, с. 261]. Пристли отмечает интересный феномен —
положительную эмоциональную окрашенность этого состояния апатии [28, с. 261—
263]. Участники арктических и антарктических экспедиций отмечают появление,
несмотря на большую занятость, чувства скуки, падение интереса к работе, к
самообразованию, даже к развлечениям [16, с. 192]. О возникновении безразличия и
вялости под влиянием индивидуальной изоляции сообщали мореплаватели-одиночки,
спелеологи, полярники [35, с. 141]. Утрату интереса к жизни и апатию во время
одиночного заключения переживал и революционер П.С. Поливанов [26, с. 393].
Исследования состояний, развивающихся в условиях монотонии, показывают, что
для них характерны переживания скуки, апатии [9; 17, с. 308], безразличия к работе
[17, с. 308], что, по мнению ряда авторов [там же], предполагает изменения, прежде
всего, в аффективно-мотивационной сфере.
Таким образом, при SD может происходить обессмысливание прежде значимых
объектов (занятий, людей, вещей) — утрата ими своего прежнего значения.
4.4. Появление новых смыслов. Новые интересы, пристрастия, увлечения
(кажущиеся порой довольно странными и необычными) в ситуации SD возникают
достаточно часто. Например, во время так называемых "гонок столетия" 1968 г.
(безостановочного одиночного кругосветного рейса) Б. Муатесье имел огромные
шансы получить награду за самый скорый проход трассы, но прямо перед самым
финишем вдруг повернул обратно, решив продолжить плавание. Оказалось, что под
впечатлением книги об учении йогов, взятой Муатесье перед стартом у одного из
друзей, он стал во время рейса размышлять о смысле жизни, в письме к жене он
утверждал, что обрел внутренний покой и чувствует себя в море, как дома [32, с.
349—350].
Во время своего второго эксперимента М. Сифр на фоне общей апатии пережил
глубокое психологическое потрясение, что чуть не сорвало эксперимент. Поводом к
нему стала одна фраза из книги коллеги-спелеолога, заставившая Сифра задуматься о
быстротечности времени и о том, что, продолжая свои психологические эксперименты
"вне времени", он доживет до 45 лет, так и не отдав максимума сил изучению
подземной геологии (Сифр по основному роду своей деятельности был спелеологом).
Это потрясение было столь велико, что он в течение нескольких дней не вел научных
записей. Вернуться к прежней деятельности он смог лишь тогда, когда у него
появилась идея организовать после данного эксперимента комплексную
спелеологическую экспедицию в район известняков [30, с. 161—162]. Еще одним
примером смены интересов в ситуации SD может послужить неожиданно возникшее в
условиях сурдокамеры у одного из испытуемых В.И. Лебедева желание изучать
проблему пыли (см. п. 4.2.).
Одним из вариантов смысловых трансформаций является "обращение"
значимости: то, что раньше вызывало положительное отношение, теперь начинает
вызывать обратное, вплоть до отвращения. Е.П. Ильин обнаружил данное явление
при изучении монотонии [17]. В экспериментах по иммобилизации также
наблюдалась смена прежде позитивного отношения к опреде-
ленным объектам на противоположное: людей начинала раздражать любимая музыка,
цветы, они отказывались от встреч с друзьями, причем данный феномен обладал
определенной инерционностью [б].
Итак, эти многообразные и не всегда поддающиеся строгой классификации
феномены демонстрируют, каким образом может меняться значение объектов
(явлен<