В минуты отдыха разводим большой костёр и устанавливаем небольшой чайник. Это заслуженный чайник, прошедший через годы странствий со своим хозяином В. А. Носиным, большим любителем чая и кофе. В самых неожиданных местах, в самых трудных ситуациях появляется закопчённый сосуд, где‑то находятся веточки, какие‑то палочки, сухой навоз, и вскоре пламя лижет чайник.
Чай по пиалам разливает сам Владимир Александрович; он выясняет, какой чай заваривать: обычный чёрный, как его в Китае называют хунча, красный или зелёный с ароматными лепестками белых, точно восковых, цветов тропического вечнозелёного жасмина. Этот сорт, молихуача (жасминово‑цветочный чай), очень популярен на востоке и не сдабривается сахаром.
Горячий чай – прекрасный напиток в путешествии. Когда холодно, он согревает, когда очень жарко – охлаждает.
Отдохнув, вновь берёмся за работу – вытаскивать машину из грязи.
«Звезды» Тянь‑Шаня – Большой и Малый Юлдус – остались позади. Мы спустились к берегам большого пресного озера Баграшкёль. В него впадает та самая река Хайдык‑Гол, которая собирает воды в горах Юлдусов.
Широкая многоводная река Хайдык‑Гол. Плоские берега, заросшие софорой, чием, тростником. Баграшкёль – единственное большое пресное озеро в Восточном Тянь‑Шане. С его поверхности ежегодно испаряется около полутора кубических километров хорошей воды. А в ней нуждаются земледельцы.
Нужно изолировать Баграшкёль от реки, заставить течь её, минуя озеро. Тогда оно высохнет, и человек сможет полностью использовать запасы Хайдык‑Гола. Но как это сделать? Наша экспедиция должна была дать ответ на этот вопрос. Предстояло изучить озеро и реку. Рыбачья плоскодонная шлюпка на неделю стала домом для небольшого отряда. Плывём медленно. Лодка тяжела. Кроме людей набралось немало груза: тент, спальные мешки, пологи от комаров, продукты.
|
|
Наши гребцы – рыбаки с озера. Они хорошо знают все рукава реки, её дельту и тростниковое мелководье, где бесконечные протоки и открытые плёсы между густыми зарослями создают запутанный водный лабиринт.
Весла у рыбаков длинные, тяжёлые и требуют сноровки. Я пытался грести, но, надо признаться, получалось плохо, да и выдохся быстро с непривычки. Любопытно, как работали гребцы. Левое весло в правой руке, правое – в левой. Весла скрещиваются на груди. Они оканчиваются рукоятками в виде крестовин. Гребцы отталкивают весла от себя, и они мелко погружаются в воду. Так можно грести часто и не уставать.
К вечеру лодка подошла к рыбачьему стану на берегу тихой дельтовой протоки и притулилась рядом с парусными баркасами.
Здесь все построено из тростника: рыбачьи хижины, засолочный сарай, навесы для сушки рыбы, скамейки, лежанки. Пучки тростника, связанные его же стеблями, образуют стены. На них укладывается несколько жердей, а потом опять настилают тростник. И топят тростником. Только столбы для сушки сетей ивовые.
Бесконечные высокие заросли, тьма комаров, море тростника. Сырья здесь достаточно для хорошей бумажной фабрики.
Ночь провели под дырявым навесом. Пахло сыростью и солью, точно мы находились у берега моря или плыли на рыболовном судне.
Рыбаки ловят рыбу не только летом, но и зимой подо льдом. Однако вывезти рыбу не просто. Автомобиль по дельте не пройдёт: много протоков, болот, разве только когда мороз покроет это царство воды ледяной корой. Да и города, где нужна рыба, далеко – в 300–400 километрах. Летом сохранить свежую рыбу трудно. Вот и приходится её засаливать в круглых деревянных чанах. Засолив, потом её долго сушат. Рыба превращается в твёрдую солёную корку, и есть её невозможно. В одном готовом к отправке штабеле такого товара тысячи османов и маринок.
|
|
К осени вода в реках и протоках спадает. На арбах с высокими колёсами высушенную рыбу везут в ближайший городок Карашар. Здесь её перемалывают в порошок и в мешках увозят в Урумчи. Порошок охотно покупают птицеводческие фермы и свиноводческие хозяйства.
Дела у рыбаков идут хорошо, в течение года они продают 200 тонн этого ценного продукта и собираются оборудовать свой промысел электродвигателем и механической мельницей.
В августе обычно бывает жарко и сухо. Но в дни нашего лодочного путешествия что‑то странное происходило с погодой. То закапает дождик, то ударит волна холодного ветра, а вскоре разгулялась непогода. Об этом лучше расскажут записи в полевом дневнике за 1958 г.
11 августа. Карашар. Весь день сплошная облачность, тепло и душно, но ночью дул сильный порывистый ветер, в доме хлопали двери, накрапывал дождь.
12 августа. Карашар. День облачный, тучи закрывают весь горизонт. В 14 часов по сухой земле ударили дождевые капли. Жара заметно спадает. Днём на лодках спустились по реке Хайдык к её устью у озера Баграшкёль. Вечер дождливый, прохладный.
13 августа. Озеро Баграшкёль. Ночью и утром шёл сильный дождь. Сплошная облачность. Холодновато, сыро. И это в южном Синьцзяне в середине августа! Полная неожиданность. К 16 часам поднялся ветер, озеро покрылось барашками. Лодка плыла по бурливой воде, дождь мелкой сеткой рябил по её поверхности. Вечером пристали к берегу. В 22 часа далеко на западе засверкали зарницы. Наступила предгрозовая тишина. Прохладно. Поглубже забрались в спальные мешки. Зарницы приближались, и вскоре мы услышали первые глухие раскаты грома. Они становились все громче.
|
|
Ветер перешёл в ураган. Его удары обрушились на лагерь, сорвали тент, унесли клеёнку, под которую мы спрятали на ночь экспедиционное имущество. Стремительный ливень бросал потоки воды. Чёрную темноту разрезали молнии. Раскаты грома не прекращались ни на минуту и слышались то слева, то справа, то прямо над головой. В спальных мешках, несмотря на брезентовый верх, стало мокро. По земле сплошной скатертью сбегала вода.
Минут через 40 дождь прекратился. Гроза прошла на восток и ещё долго сердилась, грохотала за ближайшими бурыми горами, где полыхали зарницы.
К часу ночи над ними чернело ясное звёздное небо, резко снизилась температура. Мы дрожали в сырых спальных мешках, боялись пошевельнуться, холодные ручейки ползли по телу. Когда рассвело, увидели на горах тонкую порошу свежевыпавшего снега.
14 августа. Баграшкёль. Шесть часов утра. Опять облачность, мелкий дождичек. Сыро. Серое небо, серое озеро. К 9 часам утра на западе разорвался мрак и в просвете показалось голубое небо. Посветлело. Тучи лохмотьями уходили в сторону, растворяясь в воздухе, таяли. И вот наконец желанное солнце. Холодное утро мало радовало нас. Дул влажный ветерок, озеро бурлило белыми барашками. Вид у лагеря и его обитателей был печальный. Мы чинили разорванный тент, сушили одежду, мешки, пологи. Время от времени бегали к костру обогреваться.
Вот тебе и Центральная Азия с её крайней сухостью и избытком обжигающего солнца! На этот раз всё оказалось наоборот: холодно, сыро, мало солнца и тепла.
Скоро мы услышали гул моторов, а затем увидели в небе самолёт. Через час показался и исчез другой самолёт, а за ним и третий. Все они летели в одном направлении. Частые полёты в этих местах показались нам необычными. Рейсовый самолёт пролетает здесь только два раза в неделю. Лишь спустя несколько дней мы узнали, чем вызваны эти полёты. Об этом я и расскажу.
Мы увидели, что натворил ливень. Он вызвал катастрофическое наводнение, которое разрушило дороги, линии связи, селения, погубило урожай, затопило обработанные поля. В ущелье Кончедарьи ливень размыл автомобильный тракт. Потоки вынесли с гор много земли и камня, которые покрыли дорогу толстым слоем. Телеграфные столбы упали, провода оборвались, связь нарушилась. Но начну этот невесёлый разговор по порядку.
Река Хайдык, по которой мы плыли к озеру, грозила выйти из берегов и залить город Карашар, где находилась база нашей экспедиции. Под ударам потока деревянные мосты подрагивали, и движение по ним пришлось закрыть. Длинная очередь машин установилась на обоих берегах.
Население вышло на борьбу с рекой. Мужчины и женщины наращивали дамбы вдоль реки. Вода прибывала, но одновременно росли и земляные валы, сдерживающие её напор.
Два дня не было связи между городом Курля и таримскими госхозами. Из городов, лежащих ниже и выше ущелья, – из Карашара и Курли выехали молодёжные бригады добровольцев. Они работали круглые сутки. Через 48 часов автомобильное и телеграфное сообщение было восстановлено. Мы обрадовались: наши отряды находились в разных местах, и нам необходима была постоянная связь.
Мне пришлось выехать в государственное хозяйство «Тарим ». Я видел, как в городе Курля восстанавливали набережные Кончедарьи. Непрерывно подвозили ветви и стволы деревьев, кирпичи. Вдоль реки сотни людей укрепляли дамбы.
Через 50 километров путь преградил сломанный мост. Разбушевавшаяся река подмыла правый берег, мост лишился опоры и рухнул. Наскоро соорудили временный. Он качался от каждого шага, но по нему уже переправлялись на противоположную сторону реки лошади, повозки и даже легковые автомобили. Из грузовых автомашин товары выгружали и переносили на руках. Время не терпит, нужно спешить. Летняя пора для земледельцев самая ответственная.
Дорога из Карашара в город Куча пересекает несколько горных речек. На одной из них основательно засела наша машина. Залило мотор, в кузове плещется вода. Самим на выбраться. А речка‑то в обычное время пустяковая, собственно говоря, ей и моста не полагается. Автомобили здесь всегда переправлялись на другой берег с ходу, и водителей не заботило ни дно – твёрдое, каменистое, ни уровень воды. А вот после дождей разлилась речушка, стала опасным, сильным потоком.
Легковую машину нетрудно выручить из беды. Подошёл тяжёлый четырехтонный грузовик. Натянул трос. ГАЗ‑69 «поплыл» по реке и остановился на галечном островке.
Рядом ещё одна попавшая в беду автомашина. Её занесло илом по самое «горло». Чуть видна была крышка кабины. Как указатель, высится деревянная жердь, к которой шофёры привязывают старые камеры, наполненные запасной водой. Мало ли что случится в дороге. В жаркий день на крутом подъёме быстро закипает вода в радиаторе, и ему нужно помочь.
Нам рассказали, как всё это произошло. Ночной порой машина подошла к реке. Место шофёру знакомое, обжитое; на противоположном берегу кишлак. Сколько раз уже приходилось здесь проходить бродом и всегда без приключений. Спокойно направил водитель грузовик в воду, в темноте не заметил, что река стала глубже, а течение ускорилось. Мотор подозрительно чихнул раз‑другой и замолк. Завести его не удалось: вода залила свечи. Бушевал поток.
Шофёр оставил машину и ушёл в кишлак переждать ночь. «Утро вечера мудрёнее». Придёт день, и можно будет с помощью подоспевших машин вытащить и свою – такой был расчёт. Однако ливень в горах опрокинул этот план. Вода всё прибывала. Бурлящий поток вымыл из‑под колёс грунт, и машина осела. А поток бурлил и все новые наносы откладывались у грузовика. Наутро шофёр с трудом нашёл свой автомобиль.
В другом месте я видел ещё одну машину. Вернее, не машину, а только кромки борта да бортовые крючки, торчавшие из‑под наносов.
На реке Кызылсу мост был сносен. Здесь дежурил трактор. Он на тросе перетягивал тяжёлые грузовики с берега на берег. Делал это легко, ныряя в ямы и выползая из них. Большие машины медленно, но покорно следовали за маленьким бесстрашным лидером. Много он поработал за день, но дел у него достаточно до самого вечера.
Зелёный оживлённый город Куча – один из древнейших в Синьцзяне. С севера его окаймляют горы Тянь‑Шаня, к югу простираются пустынные равнины. Горы здесь тоже пустынные, иссечённые оврагами, похожими на глубокие старческие морщины.
Такие горы безжизненны. Местами белеют выпоты солей, от которых окружающая картина становится ещё более мрачной. «Бедленд», – говорят англичане, – дурная земля, непригодная к использованию. Это слово можно встретить в русской географической литературе. Раз в год или в несколько лет идёт в горах сильный дождь. Тогда по оврагам бегут бурные потоки. Они размывают овраги и делают их рисунок ещё более затейливым.
По главной длинной улице Кучи ходят своеобразные пассажирские «конки». Двухколёсная ярко окрашенная коляска с навесом курсирует из конца в конец одного и того же маршрута. Плата по таксе. Остановки в любом месте, по требованию.
От наводнения Куча пострадал больше всех других городов и посёлков. В окрестных горах ливень достиг катастрофической силы. Глинистые породы быстро разбухли от воды, образовалась насыщенная влагой корка, которая не давала воде просачиваться в землю. Капли дождя стремительно скатывались и собирались в потоки разрушительной силы.
В верховьях ущелья, выходящего к Куче, лежит обширная межгорная котловина. Когда‑то здесь было небольшое озеро. На его дне откладывались тонкие пылеватые осадки, окрашенные в лёгкие зеленоватые, салатные, блекло‑жёлтые тона. Нетрудно, точно оконтурив их, нанести на карту границы древнего водоёма.
Пустынно. Одинокие низкорослые кустики хвойника или солянки, как оспенные пятна, покрыли землю. Ветер и вода уже успели здесь как следует поработать. Некогда гладкое дно озера изрыто руслами дождевых потоков, между которыми высятся гряды и холмы, точно волны застыли на мёртвой неподвижной поверхности былого моря.
В ночь с 13 на 14 августа именно сюда и обрушил всю силу тянь‑шаньский ливень. И сразу ожили все складки в рельефе, будто вновь на озере не на шутку разыгралась непогода.
Из котловины существует один выход – через ущелье, перерезающее Чультаг, что в переводе значит «пустынные горы». Красные, малиновые, желтовато‑зелёные, они действительно сухи, безжизненны, обнажены. Нередко горные породы смяты, пласты их опрокинуты, как говорят, поставлены на голову. Тогда они щетинятся голыми рёбрами. Глубокие тени подчёркивают слоистое строение гор.
Ущелье уйгуры называют Суакынсай, что можно перевести словами «ущелье водного потока»; китайцы – Яншуйгоу, то есть «ущелье солёной воды». Действительно, в породах, слагающих его, всюду соль. Она видна то в виде прослоев, то в виде отдельных кристаллов в породе, то выступает белесыми налётами и выпотами на её поверхности.
По ущелью Яншуйгоу проложена автомобильная дорога, позволяющая без больших подъёмов и спусков пересечь хребет Чультаг: ведь ущелье сквозное. По этому ущелью прошёл мощный поток ливневой воды, сель хлынул на город Кучу. Скорость его увеличивалась с каждым километром. Со страшной силой он обрушился на спящий город, прорвав защитную дамбу. Это случилось на рассвете. Через два‑три часа пришла новая волна, на этот раз по долине реки Кучи.
Наводнение захватило большую часть улиц и площадей. Были залиты продовольственные склады, магазины, некоторые учреждения; телеграф не работал, и только рация аэропорта известила о стихийном бедствии. Её сигналы были приняты в Урумчи. И вскоре из Урумчи один за другим стали подниматься самолёты. Они везли врачей, медикаменты, продовольствие. И советский пассажирский самолёт, пришедший накануне вечером из Алма‑Аты, также полетел в Кучу на помощь пострадавшим.
Легко представить отчаяние горожан, когда поток сносил дом за домом. Рушились целые кварталы, гибли люди.
Мы видели следы кучинской катастрофы, видели и планы нового города, который будет построен на возвышенном месте подгорной равнины, куда не дойдут воды селевых потоков.
На следующий год маршруты экспедиции вновь привели меня в Кучу. Уже мало что напоминало о наводнении. Старый город восстановили, а к востоку от него строился новый. Обрастали домами прямые улицы, возникали площади.
Чем же был вызван такой необычайной силы ливень в пустынном Восточном Тянь‑Шане? В те августовские дни циклон из Казахстана двигался на восток. Он перевалил хребет и прошёл вдоль южного его склона к Лобнорской равнине. В тыл циклона внедрились массы холодного воздуха с севера. Местный тёплый воздух поднялся в верхние горизонты. Образовалась большая облачность, начались сильные дожди, ливни и грозы. Стало холодно. Такой глубокий циклон в этом крае, особенно в южной его части – Таримской впадине, окружённой высокими горами, – явление исключительное.
Казалось бы, дождям должны радоваться. Ведь здесь очень сухо, а дожди орошают пашни и пастбища: хорошо растут хлеба, тучнеет скот. Но земледелие в пустынной зоне оазисное. Поля пшеницы, плантации хлопчатника, сады, виноградники, огороды, баштаны получают воду из ирригационных каналов, которые питают горные реки. Все культуры здесь поливные. Горячим, сухим летом дожди не могут утолить их жажды. Зато они смачивают верхний слой пылеватой почвы. Он высыхает, и образуется твёрдая корка. Воздух не проходит через эту корку, растения задыхаются, плохо растут. Снижается урожай. После каждого дождя нужно вновь и вновь разрушать корку мотыгами. Кроме того, одна из основных местных культур – хлопчатник нуждается в солнце, а дожди сопровождаются тучами. Наконец, дожди вызывают подъем воды в реках. Стремительные потоки разрушают водозаборные сооружения на оросительных каналах, заносят их илом, выводят из строя всю систему орошения. В Байском районе, на восток от Кучи, за одно лишь лето 1958 года пришлось трижды восстанавливать головы каналов.
Земли Центральной Азии страдают от жажды, и растения? кажется, молят небеса о дожде. А когда наконец засверкают молнии, грянет гром и первые капли ударят по растрескавшейся от зноя и сухости почве, житель с Тревогой смотрит на низкие тёмные тучи.
Такой парадокс объясняется просто. В течение тысячелетий человек приспосабливал своё хозяйство к климату пустынь. Это был громадный труд. Строил цветущие города, каналы, водохранилища, промывал и удалял соли из почвы. Многовековой опыт породил определённые навыки в сельском хозяйстве, ритм в работе. Большие дожди в пустыне нарушают этот ритм. Много сил нужно, чтобы ликвидировать последствия ливня. Становятся понятными тревоги крестьян, когда надвигается гроза и заволакивается горизонт. Гром и молнии не предвещают ничего хорошего.
После грозы мы продолжали свой маршрут. Оставили наш «мокрый» лагерь и опять медленно поплыли по успокоившемуся озеру. Маленькие облачка скатывались к горизонту. Ночь обещала быть ясной, звёздной.
Раздвинулись тростники, и в их просвете мы увидели широкий проток. Через него сливаются избыточные воды Баграшкёля. Так из озера начинается река Кончедарья, которая ниже по течению ущельем прорывает окружающие горы и уходит в пустыни Таримской впадины, где заканчивает свой длинный путь в кочующем озере Лобнор. Но здесь это ещё не река, а проток. Протоков много впереди, тихих, без заметного течения. Бесконечные озерки. Они сменяют друг друга. И ниже пока не видно голубой ленты Кончедарьи.
Долго мы плыли в этом скрытом от людей мире воды и тростников. Только плеск вёсел, редкий разговор нарушали сонливую тишину. И как‑то вроде не к чему торопиться!
Очередная ночёвка застала нас в таких же тростниках. Поедом ели комары, им не было числа. Мы усердно мазали лицо, шею, руки диметилфталатом и ещё какой‑то маслянистой ароматной жидкостью. Но это мало помогало: всегда находились смельчаки‑комарики, которые, невзирая на опасность, как пикирующие бомбардировщики, атаковали с ходу и жалили самым немилосердным образом. Носки и брюки для них не преграда. Растянешь полог и спешишь забраться внутрь в надежде избавиться от мучителей. Но, увы, только закроешься, как над самым ухом уже приветственно пищит комарик. При утреннем свете можно увидеть в углах полога сотни чёрных запятых – это сидят присмиревшие насекомые.
Чем питаются комары, когда нет людей? Ведь человек в этих местах редок, а насекомых миллиарды. Кусают человека или животных только самки. Кровь им нужна для размножения. Без неё не созревают яички. Понятна поэтому та жадность, с какой набрасывается самка комара на человека. Самец же – добродушное создание, ему достаточно попить сока тростниковых листьев.
Опять протоки и озера. Высокие тростники отражаются на зеркальной поверхности воды. Рябит только след нашей лодки. Течения нет, глубина кажется чёрной от гниющих остатков. Пахнет болотом.
Местами вода разукрашена пёстрым ковром цветов. Купами растёт водяная сосенка. Жёлтые приветливые цветы открывает водяной лютик. Их много‑много – красочный летний луг. Гребцы с трудом преодолевают густую поросль. Желтизна сменяется снежно‑белым налётом – это уже цветут кувшинки, они напоминают белые лилии. На мелководье выделяются стройные рогозы с бархатистыми султанами; рядом с тростниками лиловеют небольшие цветы литрума.
Мерцают крупные стрекозы. Парами, одна над другой, они играют в ласке солнечных лучей. То поднимаются вверх и растворяются в прозрачном воздухе, то недвижно повисают над водой, застывая на месте.
После долгого плавания в безлюдных водах мы впервые встретили человека, старого уйгура. Стоя на маленьком челноке, он ловко управлял одним веслом. Плыл быстро.
Челнок необычный. Чтобы его изготовить, не нужно ни гвоздей, ни смолы. Весь инструмент – топорик в виде небольшой цапки, стамеска и нож. Челнок выдолблен из цельного ствола тополя, древесина его мягка и податлива. На дне лодочки под тряпкой у старика лежала аккуратно сложенная рыба, около пуда, может, немного больше. Среди бесконечных узких протоков рыбак выбирал те, где вода чище и светлее: здесь больше рыбы. Протоки он перегораживал сетями и корзинами. Раз в два‑три дня осматривал снасти, собирал улов.
В отличие от монголов уйгуры любят половить, а ещё больше полакомиться жареной рыбой.
Прошло полчаса, как старый рыбак обогнал нас, и мы увидели посёлок – первый кишлак на пути. Пять дворов обросли ивами и тополями. Живёт здесь 50 человек – потомки одного уйгура по имени Давут. Полвека назад он пришёл сюда молодым, посеял пшеницу, просо, посадил деревья и даже виноградную лозу. Так началась жизнь этого посёлка. Сам основатель ещё жив. Ему около 80 лет. Он бойко объяснялся по‑китайски, но, конечно, не знал ни слова по‑русски. По его приказу расторопная женщина принесла нам корзину винограда. Это было очень кстати: мы давно уже не ели ни свежих фруктов, ни овощей.
Весь кишлак теперь так и именуется – Давут, так он попал и на географические карты. И долго ещё это имя сохранится как географическое название, даже когда забудут того, кто основал посёлок и был его крёстным отцом.
Ниже посёлка из болот и озерков, тростниковых плавней и множества протоков наконец родилась одна река – голубая Кончедарья. Её высокие сухие берега заросли деревьями и кустарниками. Течение уже заметно и все убыстряется. Река спешит в узкое извилистое ущелье, где стремительным потоком прорвётся через горы и уйдёт в пустыни Лобнора..
В реке глубины большие, вода прозрачная, все примеси остались в Баграшкёле и в тростниковых болотах и озерках – этих естественных отстойниках.,
Как‑то необычно растут деревья на берегах Кончедарьи, наклонившись к воде. Кроны их свисают, стволы вот‑вот упадут. Почему? Правый берег у излучины подмывает течение он медленно сползает и увлекает за собой деревья. Пройдёт ещё года два‑три, и они рухнут.
Плавание окончилось. Мы распрощались со славными гребцами. Они хорошо знали сложный лабиринт протоков и уверенно вели лодку в нужном направлении. Без них мы ничего не смогли бы сделать. На память о днях и ночах, проведённых вместе на берегах Баграшкёля, мы оставили им красивые значки: вокруг земного шара вращается спутник.
Баграшкёль – очень интересное озеро. В отличие от других водоёмов Центральной Азии на нём нет следов усыхания. Это озеро образовалось всего несколько тысяч лет назад, тогда река Хайдык текла западнее котловины и, минуя её, уходила в ущелье полноводным потоком. Затем большое количество наносов, отлагаемых речной водой, подняло равнину, по которой протекал Хайдык. Его русло сместилось на восток к котловине, и вода стала заполнять её. Образовалось озеро. Когда же его уровень достиг критической высоты, начался слив. Так возникла река Кончедарья.
Многочисленные русла, протоки, мелкие озерки в западной части озёрной котловины – следы блужданий реки. И теперь, у нас на глазах, продолжается «строительная» деятельность Хайдыка, который выносит много мути и оставляет её в дельте. Река дробится на рукава, одни протоки заиливаются, другие же возникают, когда вода в поисках выхода прорывает новые русла. Эти блуждания Хайдыка объясняют и многие особенности Баграшкёля.
Проточные озера мало меняют свой уровень, он почти не колеблется. А вот в Баграшкёле, к удивлению, вода то поднимается, то опускается на метр‑два. Мы заинтересовались этим и стали спрашивать гидрологов. Они показали нам то место Кончедарьи, где она уходит из озёрной котловины в ущелье. Здесь река быстро течёт прозрачным потоком, перекатываясь через камни на мелководье, о чём говорят белые барашки на её поверхности. Это порог из гальки и щебня. Он и «подпирает» уровень в дельтовых озерках и в Баграшкёле. Очень странным кажется этот неожиданный порог. Ведь Кончедарья вытекает из озёр и болот и несёт чистую воду. Откуда же галька и щебень?
Порог образован не рекой, а временными, но катастрофическими по силе потоками, рождёнными редкими, но всегда бурными ливнями. С правой стороны в долину Кончедарьи открывается широкая падь, заполненная камнями. Отсюда устремляются ливневые потоки и выносят громадное количество камней и мелкозёма.
Мелкозём быстро уносится рекой, а борьба Кончедарьи с крупными камнями продолжается с переменным успехом годами. Когда идут сильные ливни, порог на реке растёт. Повышается уровень в озере Баграшкёль, в дельтовых озерках и протоках. Но случается, сухие годы следуют друг за другом без сильных дождей. Тогда речка частично размывает порог, больше воды проходит в Кончедарье, понижается уровень в Баграшкёле.
Если срыть или взорвать порог, удалить его совсем и предотвратить намывание нового, то много воды будет спущено из озера, а это сократит его испаряющую поверхность.
Но как же наиболее полно использовать запасы реки Хайдык для орошения? Для этого недостаточно ликвидировать порог. Нужно построить канал из низовьев реки Хайдык до Кончедарьи в обход озера. Канал изолирует озеро, в котором бесполезно испаряется огромная масса воды, оно лишится питания и высохнет.
Случается, что летом река бывает очень многоводной, поэтому канал должен быть достаточно широк и глубок. Вместе со строительством обходного канала нужно будет создать и регулирующие бассейны в верхнем течении Хайдыка, скажем, во впадине Юлдус. Строить водохранилище в горах легче и дешевле, чем на равнинах. В горах холоднее, значит, испаряется меньше воды, можно строить глубокие водохранилища с небольшой площадью поверхности, опять экономя на испарении. Горные водохранилища будут надёжно регулировать сток реки Хайдык.
Такла‑Макан и Тарим
1958–1959
А пустыня та, скажу вам, великая: целый год, говорят, не пройти её вдоль; да и там, где она уже, еле‑еле пройти её в месяц. Всюду горы, пески да долины; и нигде никакой еды.
Марко Поло
Пустыня… «это, по‑моему, самое красивое и самое печальное место на свете».
Антуан де Сент‑Экзюпери
Нет конца и края пескам. Песчаные гряды поднимаются на десятки метров. Ни растительности, ни животных. Величайшая пустыня Азиатского материка – Такла‑Макан. Самая безжизненная, самая труднодоступная, менее других известная науке. Страшно углубляться в пески. Нечем кормить караваны животных. Даже нетребовательный верблюд не найдёт себе пищи. Нечем поить его: колодцы редки.
Все реки иссякают в пустыне, и только летом многоводный Хотан пересекает сё с юга на север и торжествующе сливается с Таримом. По живой долине Хотана и сухой долине Керии проложены караванные дороги, связывающие прикуньлуньские и притяньшаньские оазисы, ко нет ни одной тропы, по которой можно было бы пройти пустыню с запада на восток.
Уйгуры, живущие в оазисах, не любят ходить в пустыню. Суеверные люди боятся злых духов. Это они посылают страшные ветры, которые поднимают в воздух тучи песка и засыпают и человека и верблюда. Летом стоит испепеляющая жара. Гибнет все живое. Недаром о Такла‑Макане говорят: «пойдёшь – не вернёшься».
Китайские паломники‑буддисты, отправляясь в пустыню Западного края, страшились трудной дороги. Многие считали, что это их последний путь. Один из них записал: «Перед нами была пустыня, где много злых демонов и горячих ветров. Путешественники, которым приходится с ними встречаться, гибнут все до единого. Не видишь ни птицы в воздухе, ни зверя на земле. Сколько ни смотри вокруг себя, чтобы понять, где лежит путь перехода через пустыню, не знаешь, куда идти, единственный указатель пути – высохшие кости мертвецов на песке».
Марко Поло проходил через восточную часть пустыни где‑то от Черчена к Лобнорской равнине и Гашунской Гоби. «Когда на эту страну нападает враг, – вспомнил знаменитый венецианский путешественник, – народ, забрав жён и детей и весь скот, уходит в пески за два или три дня пути, туда, где они знают, что есть вода и можно прожить со скотом. Куда ушли, никак не узнать; дорогу, по которой они шли, ветер заметает песком, и не увидеть, где шли люди и скот. Так‑то они спасаются от врагов…
А пустыня та, скажу вам, великая: целый год, говорят, не пройти её вдоль; да и там, где она уже, еле‑еле пройти в месяц. Всюду горы, пески да долины; и нигде никакой еды. Как пройдёшь сутки, так найдёшь довольно пресной воды; человек на пятьдесят или на сто хватит её; так по всей пустыне; пройдёшь сутки и найдёшь воду. В трёх‑четырёх местах вода дурная, горькая, а в других хорошая, всего двадцать восемь источников. Ни птиц, ни зверей тут нет, потому что нечего им там есть.