I
Если человек, путешествующий по северным районам центральногоМассачусетса, на развилке дорог в Эйлсбери близ Динз-Корнерс повернет не вту сторону, то он окажется в пустынном и любопытном месте. Местностьстановится более возвышенной, а окаймленные зарослями вереска стены камнявсе ближе и ближе подходят к колее пыльной извилистой дороги. Деревья вмного численных полосках леса кажутся чересчур большими, а дикие травы,сорняки и заросли куманики чувствуют себя здесь куда вольготнее, чем вобжитых районах. В то же время засеянные поля становятся более скудными ивстречаются все реже; а немногочисленные разбросанные здесь дома несут насебе удивительно сходный отпечаток старости, разрушения и запущенности. Самне зная почему, путешественник не решается спросить дорогу у кого-либо изодиноких людей грубоватой наружности, сидящих на полуразвалившихся крылечкахили работающих на наклонных лугах среди разбросанных там и сям камней. Этифигуры выглядят столь тихими и вороватыми, что сразу чувствуешь присутствиечего-то угрожающего, от чего лучше держаться подальше. Когда дорогаподнимается так высоко, что видишь' горы над темными лесами, ощущениенеясной тревоги усиливается. Вершины кажутся слишком закругленными и симметричными, чтобы датьчувство комфорта и естественности, а порой на фоне неба с особой четкостьювырисовываются странные кольца высоких каменных колонн, которыми увенчанабольшая часть этих вершин. Узкие ущелья и овраги неясной глубины пересекают дорогу, апереброшенные через них грубо сколоченные мосты всегда кажутся довольноопасными. Когда дорога вновь начинает идти под уклон, появляются участкиболотистой местности, вызывающие инстинктивную неприязнь, а по вечерам --настоящий страх из- за стрекота невидимых козодоев; светлячков, танцующих внеобыкновенном изобилии; хриплою и резкого, неприятно настойчивого свистажаб. Узкая сверкающая лента Мискатоника в его верховьях очень напоминаетзмею, когда он, изгибаясь, подходит к подножию куполообразных холмов. По мере приближения к холмам, путешественник начинает опасаться ихлесистых склонов больше, чем увенчанных камнями вершин. Эти склоныподнимаются вверх, такие темные и крутые, что возникает желание оставить ихв стороне, но дорога не позволяет их миновать. По другую сторону скрытогодеревьями мостика видна маленькая деревушка, укрывшаяся между рекой ивертикальным склоном Круглой Горы, и тут путешественника удивляет зрелищеполусгнивших двускатных крыш, напоминающих скорее о старых архитектурныхтрадициях, чем о типичных строениях этой местности. Большинство домовброшены и вот- вот рухнут, а церковь с разрушенной колокольней служитскладом для хозяйственного скарба обитателей деревни. Жутким кажется доверяться темному тоннелю мостика, но иного пути нет.Когда же перебираешься на другую сторону, сразу ощущаешь слабый, но какой-тоскверный запах деревенской улицы, запах плесени и многолетнего гниения.Миновав это место, путешественник всегда испытывает чувство облегчения, азатем следует по узкой дорожке, огибает подножия холмов и пересекает гладкуюравнину, пока, наконец, вновь нее попадает на развилку в Эйлсбери. И лишьтут он иногда узнает, что, оказывается, проехал через Данвич. Посторонние стараются как можно реже заглядывать в Данвич, а послеодного ужасного периода все указатели, где он было отмечен, убрали.Окружающий ландшафт, если рассматривать его с обычной эстетической точкизрения, даже более чем прекрасен; тем не менее никакого притока художниковили просто любителей летних путешествий Данвич не знает. Пару веков назад,когда никто не посмеивался над рассказами о служителях Сатаны, ведьминойкрови и странных лесных обитателях, было принято всячески избегать этойместности. В наш рациональный век – с тех пор, как данвичский ужас 1928года был замят усилиями людей, которые искреннее беспокоились о благополучиигородка, да и всего нашего мира – люди, сами не зная почему, продолжаютостерегаться этого места. По всей видимости, одной из причин является то,что местный жители ныне заметно опустились, далеко пройдя по пути регресса иупадка, столь характерному для многих захолустных уголков Новой Англии. Вконечном итоге они, как бы образовали свою собственную расу, имеющую явныепризнаки умственного и физического вырождения и узкородственных кровныхсвязей. Уровень их интеллектуального развития удручающе низок, и при этомлетопись их деяний буквально пропитана порочностью, убийствами,кровосмешениями и актами неописуемой жестокости и извращенности.Представители старейших семей, двух или трех, приехавших из Салема в 1692году, смогли каким-то образом удержаться над уровнем общей деградации; хотямногие ветви этих семей столь сильно смешались с прочей массой, что толькоимена напоминали об их происхождении. Некоторые из Уотлисов и Бишопов всееще посылали своих старших сыновей в Гарвард и Мискатоник, хотя сыновья этиредко возвращались под старый заплесневелый кров, где родились они сами и ихпредки. Никто, даже те, кому были известны все обстоятельства недавнихкошмарных событий, не смог бы объяснить, что же все – таки с Данвичем не впорядке; между тем старые легенды рассказывали о греховных обрядах и тайныхсобраниях индейцев, во время которых они вызывали призраков с большихкруглых холмов и выкрикивали исступленные моления, откликами на которые былигромкий треск и грохот, доносившиеся из-под земли. В 1747 году преподобныйЭбиджа Ходли, недавно прибывший в приходскую церковь Данвич-Вилледж,произнес памятную проповедь по поводу близкого соседства Сатаны и егомерзких слуг; в частности, он сказал: "Нужно признать, что Богохульства Демонов Ада слишком хорошо известны,чтобы их можно было отрицать: проклятые голоса Азазеля и Базраэля,Веельзевула и Велиала слышатся сейчас из-под земли, о чем сообщализаслуживающие доверия очевидцы, ныне живущие. Я лично не далее чем двенедели назад очень явственно уловил разговор между Дьявольскими Силами,когда находился у холма за моим домом; он сопровождался треском и грохотом,стонами, скрежетом, шипением и свистом, издавать которые не способно ни односущество на земле, Звуки эти несомненно исходят из тех пещер, обнаружитькоторые дано только черной Магии, а отпереть – одному Дьяволу". Мистер Ходли исчез вскоре после тою, как прочел эту проповедь, однакотекст ее, отпечатанный в Спрингфилде, сохранился до наших дней. Сообщения остранных звуках и шумах близ холмов продолжают ежегодно поступать и все ещеостаются загадкой для геологов и физиографов. Другие предания рассказывают о неприятных запахах, ощутимых поблизостиот венчающих холмы колец из каменных колонн, о воздушных потоках, шумкоторых доносится из определенных точек на дне больших оврагов; были илегенды, относящиеся к так называемому Двору Танцев Дьявола – открытомувсем ветрам, лишенному растительности склону холма. И еще местные жителисмертельно боялись многочисленных козодоев, которые заводили свои песнитеплыми ночами. Уверяли, что эти птицы – призраки, поджидающие душиумирающих, и что они издают свои крики в унисон с их последними труднымивздохами. Если они могут поймать летящую душу, когда та покидает тело, тоони мгновенно улетают с ней, издавая дьявольский смех; если им не удаетсяэтого сделать, то они постепенно погружаются в молчание. Эти сказки, разумеется, уже устарели и сейчас звучат курьезно, ибо онипришли к нам с очень древних времен. Данвич в самом деле был очень стар --древнее, чем любое из поселений, находящихся в пределах тридцати миль отнего. К югу от деревни еще до сих пор можно видеть стены погреба и дымоходстаринного дома Бишопов, который был построен до 1700 года; а руины мельницыу водопада, построенной в 1806 году, были самым современным образцомархитектуры. Промышленность не прижилась в этих местах, и развернувшееся вдевятнадцатом веке фабричное движение оказалось тут недолговечным, Старейшимсооружением были огромные кольца грубо вытесанных каменных колонн навершинах холмов, но они относились к продуктам деятельности индейцев, а нежителей Данвича. Россыпи черепов и человеческих костей, обнаруженные внутриэтих колец, а также вокруг огромною, в форме стола, камня на СторожевомХолме, подтверждали распространенное представление о том, что здесьрасполагались места захоронений Покумтуков, хотя многие антропологи,отвергая невероятность подобного объяснения, настаивали на том, что этиостанки людей европеоидной расы. II В окрестностях Данвича, в большом и частично необитаемом фермерскомдоме у склона холма, в четырех милях от деревни и в полутора милях отближайшего жилья, в воскресение, 2 февраля 1913 года, в 5 часов утра родилсяУилбур Уотли. Дату запомнили, потому что это было Сретение, которое жителиДанвича отмечали под другим названием, а еще и потому, что этой ночьювсе-собаки в округе беспрерывно заливались лаем, а с холмов доносился шум.Менее значительным представлялось то обстоятельство, что мать была из семьиУотли, внешне непривлекательная, даже уродливая альбиноска, 35 лет,проживавшая с престарелым полусумасшедшим отцом, о котором в молодые годыходили самые устрашающие истории по поводу его причастности к колдовству.Мужа у Лавинии Уотли не было, но она, в соответствии с местными традициями,не пыталась каким- либо образом отречься от ребенка. Более того, Лавиниядаже по – своему гордилась темноволосым, похожим на козленка младенцем,внешность которого ничем не напоминала ее несколько болезненное лицоальбиноски с красными глазами, и не раз многие слышали, как она бормочетстранные пророчества относительно необыкновенных возможностей и потрясающегобудущего своего сына. Такие пророчества не были чем-то неожиданным в поведении Лавинии, ибоона была одиноким созданием, часто во время грозы бродила по холмам ипыталась читать огромные тома, которые были собраны семейством Уотли за двавека и перешли к ее отцу, изъеденные червями и разваливающиеся на части.Лавиния никогда не ходила в школу, но была переполнена обрывками древнихзнаний, которые передал ей Старый Уотли. Одинокий фермерский дом всегда былдля местных жителей несколько страшноватым из-за предполагаемой склонностиСтарого Уотли к черной магии; не способствовала популярности этого дома итаинственная насильственная смерть миссис Уотли, случившаяся, когда Лавиниибыло двенадцать лет. Оказавшись в одиночестве посреди странных воздействий,Лавиния любила предаваться грандиозным и безудержным грезам наяву инеобычным занятиям; ее досуг не был посвящен и домашним обязанностям,вследствие чего из дома давно исчезли чистота и порядок. В ночь, когда появился на свет Уилбур, из дома донесся ужасный крик,перекрывавший даже шум с холмов и собачий лай, однако ни врач, ниповивальная бабка при этом рождении не присутствовали. Целую неделю сосединичего не знали о новорожденном, пока Старик Уотли не приехал однажды насвоих санях по снегу и стал говорить что-то бессвязное группе зевак,собравшихся у лавки Осборна. С престарелым Уотли что-то случилось --появился какой-то дополнительный оттенок скрытности в его поведении изатуманенном сознании, превративший старика из объекта страха в его субъект.Помимо этого можно было заметить некоторые признаки гордости, позднеепроявившиеся и у его дочери, а то, что им было сказано по поводу возможногоотца ребенка, многие запомнили надолго: "Мне наплевать на то, что подумают люди – если сынок Лавинии похож насвоего папочку, то он и не может выглядеть так, как остальные, к кому выпривыкли. Не нужно думать, что се люди такие, как и те, что здесь живут.Лавиния много читала и видела такое, о чем вы только болтаете. Я такпонимаю, что ее мужик ничуть не худший муж, чем любой по эту сторонуОлсбери; а если бы вы знали про наши холмы то, что известно мне, то вы непожелали бы ей венчания в церкви. Вот что я вам скажу – настанет день и вы,ребята, еще услышите, как ребенок Лавинии прокричит имя своего отца свершины Сторожевого Холма" Единственными, кто видел Уилбура в первый месяц его жизни, были старыйЗахария Уотли, еще из тех, прежних Уотли, и невенчанная жена Эрла СойераМэми Бишоп. Визит Мэми был вызван простым любопытством и ее последующиерассказы делают честь ее наблюдательности; Захария же пришел, чтобы привестипару олдернских коров, которых Старик Уотли купил у его сына Куртиса. Этособытие положило начало серии закупок скота семейством маленькою Уилбура,прекратившихся лишь в 1928 году, когда начался и закончился данвичский ужас;и несмотря на эти покупки, полусгнивший двор Уотли никогда не был переполненскотиной, Настал момент, когда люди не могли усмирить свое любопытство исосчитали все стадо, которое паслось на склоне холма за старым фермерскимдомом, но им ни разу не удалось обнаружить там более десяти-двенадцатианемичных вялых животных. По всей видимости, какая-то хворь или зараза,вероятнее всего, вызванная плохим пастбищем или вредными грибками, которыеразвелись на грязном скотном дворе, привела к падежу скота. Странного видараны и болячки, похожие на следы порезов, виднелись на телах животных; апару раз еще в ранние периоды жизни ребенка некоторые любопытные замечалитакие же ранки на горле у седого небритого старика и его кудрявойдочери-альбиноски. Весной того года, когда родился Уилбур, Лавиния вновь стала совершатьпрогулки по холмам, держа в своих миниатюрных руках смуглолицего младенца.Всеобщий интерес к делам Уотли постепенно сошел на нет, по мере того какбольшинство жителей смогли посмотреть на мальчика, причем никто не задумалсяо быстром развитии ребенка, взрослевшего буквально не по дням, а по часам. Арост его был действительно феноменальным, ибо спустя три месяца послерождения он достиг размеров и физической силы, которые редко наблюдаются и угодовалых детей. Его движения и даже звуки, которые он издавал, отличалисьцеленаправленностью и самоконтролем, весьма необычным для младенца, и, квящему удивлению окружающих, он в семь месяцев начал ходить без постороннейпомощи. Спустя некоторое время – во время праздника Хэллоуин – в полночь, навершине Сторожевого Холма, там, где лежал древний камень, похожий на стол,посреди древних костей можно было видеть яркое пламя. Разговоры об этомначались тогда, когда Сайлес Бишоп – из тех, прежних Бишопов, – сказал,что примерно за час до того, как появилось пламя, видел, как мальчикуверенно бежал вверх по склону холма впереди своей матери. Сайлес, которыйзагонял назад отбившуюся от стада телку, увидев две фигуры в, колеблющемсясвете фонаря, почти позабыл о своих заботах. Они почти бесшумно неслисьчерез подлесок, и пораженный наблюдатель подумал, что они совершеннораздеты. Впоследствии он не был так в этом уверен и говорил, что по крайнеймере на мальчике, по всей видимости, были темные штанишки, перепоясанныеремешком с бахромой. Позже никто и никогда не видел, чтобы, находясь всознании, Уилбур не был полностью и тщательно застегнут на все пуговицы, ималейший беспорядок в одежде и даже угроза подобного беспорядка наполнялиего гневом и тревогой. Это выглядело разительным контрастом с егонеряшливыми матерью и дедом и возбуждало всеобщее недоумение до тех пор,пока ужасные события 1928 года не дали отмеченному факту самое исчерпывающееобъяснение. В январе следующего года предметом бурного обсуждения и всяческихсплетен стало то, что "черный ублюдок Лавинии" начал разговаривать, и это ввозрасте одиннадцати месяцев! Его речь была замечательна не только тем, чтов ней отсутствовал местный акцент, но и тем, что была совершенно лишкапризнаков детского лепета. Мальчик не был особенно разговорчив, но когда емувсе-таки случалось говорить, в его речи слышались элементы, совершенно нехарактерные для Данвича и его обитателей. Необычность эта не относилась ктому, что он говорил, или даже к простым идиомам, которые он использовал;скорее она относилась к интонации или была связана с теми внутреннимиорганами, которые отвечали за формирование звуков. Мимика и выражение лицатакже были замечательны – прежде всего своим зрелым характером; ибо, хотяон и унаследовал от матери и деда отсутствие подбородка, однако ею прямой ивполне сформировавшийся нос, вкупе с выражением больших, темных, латинскоготипа глаз придавал ему облик почти взрослого человека со сверхъестественнымдля такого возраста интеллектом. Тем не менее, это ощущение присущего емуума не устраняло чрезвычайной уродливости; было что-то козлиное или звериноев его толстых губах, желтоватой пористой коже, грубых курчавых волосах ипричудливо удлиненных ушах. Очень скоро он начал вызывать еще большуюнеприязнь, чем его мать и дед, и все суждения о нем были пропитаны ссылкамина прежнюю склонность Старика Уотли к магии, и тем, как он однажды выкрикнулужасное имя "Йог-Сотхотх" посреди кольца камней на холме, держа в рукахраскрытую книгу, и как содрогнулись холмы от этого крика. Собаки ненавиделимальчика, и он всегда должен был защищаться от их яростных нападений,сопровождающихся заливистым лаем.III
IV
В последовавшем десятилетии летопись семьи Уотли вполне вписывалась вжизнь этой нездоровой общины привыкшей к странностям и ожесточавшейся тольково время их оргий в канун мая и на празднике Хеллоуин. Дважды в год ониразжигали костры на вершине Сторожевого Холма, и в это время грохот гормногократно усиливался; в остальные периоды они занимались своими страннымии зловещими делами в одиноком фермерском доме. Со временем посетители сталислышать звуки из закрытою второго этажа даже в те моменты, когда всесемейство Уотли находилось внизу, и задавались вопросом – быстро ибезболезненно или, наоборот, долю и мучительно приносятся в жертву короваили бычок. Ходили разговоры о возможной жалобе в Обществе Защиты Животных,но из этих разговоров ничего не вышло, ибо жители Данвича никогда не хотелипривлекать к себе внимание внешнего мира. Примерно в 1923 году, когда Уилбуру было десять лет, а его разум,голос, рост, фигура, бородатое лицо были такими же, как у зрелого мужчины, встаром доме началась вторая великая эпопея плотницких работ. Все онипроисходили на этот раз внутри закрытой верхней части дома, и по частямразобранных бревен люди заключили, что молодой человек и его дед сломали всеперегородки и даже разобрали пол чердака, в результате чего образовалосьобширное пространство между первым этажом и остроконечной крышей. Они дажеразломали большой старый дымоход, и приделали к ржавой плите непрочнуюжестяную дымовую трубу. После этих событий, весной, Старик Уотли обратил внимание на всерастущее число козодоев, которые прилетали из Холодной Весенней Долины,чтобы посвистать под его окном по ночам. Он склонен был рассматривать этообстоятельство как важный знак, и говорил завсегдатаям Осборна, что, видимо,пришло его время, "Они свистят почти в унисон с моим дыханием, – сказал он, – думаю,что они готовы поймать мою душу. Они знают, что конец уже близок, и нехотели бы его пропустить. Вы, ребята, узнаете, после того, как я умру,поймали они меня или нет. Если поймают, то будут петь и смеяться до самоговечера. Если же нет, то будут вести себя тихо. Я думаю, что между ними идушами, на которых они охотятся, порой происходят жестокие драки". Во время Праздника Урожая, ночью, Уилбур Уотли, проскакав сквозьтемноту на последней оставшейся у него лошади до Осборна, позвонил вЭйлсбери и срочно вызвал доктора Хогтона. Доктор нашем Старика Уотли в оченьтяжелом состоянии: работа сердца и затрудненное дыхание указывали на то, чтоконец близок. Бесформенная белесая дочь и бородатый внук стояли рядом скроватью, в то время как из пространства над их головами доносилисьбеспокойные звуки, похожие на ритмичный шум набегающих на берег волн.Доктора, однако, более всего тревожило щебетание ночных птиц за окнами:казалось, что целый легион козодоев выкрикивал свои нескончаемые послания,дьявольски совпадающие с тяжелым неровным дыханием умирающего человека. Всеэто было так же жутко и неестественно, как и все в этой местности, кудадоктор Хогтон поехал неохотно, только отозвавшись на срочный вызов. Около часа ночи Старик Уотли пришел в сознание, прервал свое хриплоедыхание и сказал, обращаясь к внуку: "Больше пространства, Вилли, большепространства и, поскорее. Ты растешь, а оно растет быстрее. Скоро оно ужесможет тебе служить, мальчик. Открой ворота для Йог-Сотхотха при помощи тогодолгого песнопения, которое ты найдешь на странице 751 полного издания, азатем подожги тюрьму при помощи спичек. Огонь с земли не сможет зажечь ее". Он был явно не в своем уме. После паузы, во время которой стая козодоевза окном приспосабливала свои крики к изменившемуся дыханию старика, аиздалека слышались пока слабо различимые шумы с холмов, он добавил ещенесколько фраз: "Корми его регулярно, Вилли, и следи за количеством, но непозволяй расти слишком быстро, а то места не хватит и оно может сломатьпомещение или выберется наружу прежде, чем ты откроешься передЙог-Сотхотхом, а тогда всему конец, все пойдет прахом. Только те, что по тусторону, могут заставить его плодиться и действовать... Только они, старые,как захотят вернуться..." Но тут речь его вновь сменилась лихорадочными глотками воздуха, иЛавиния закричала, услышав, как козодои сменили свою песню. Так продолжалосьбольше часа, когда наконец раздался финальный горловой хрип. Доктор Хогтонопустил сморщенные веки на остекленевшие серые глаза, и тут шум и крики птицнеожиданно прекратились. Наступила тишина. Лавиния всхлипнула, а Уилбурхмыкнул, услышав отдаленные раскаты грома с холмов. "Им не удалось заполучить его" – пробурчал он густым низким голосом.Уилбур к тому времени стал ученым весьма обширной эрудиции в своей области ибыл известен своей перепиской со многими библиотеками в самых разныхгородах, где хранились редкие и запрещенные древние книги. В Данвиче его всебольше и больше ненавидели и боялись из-за странных исчезновений некоторыхмолодых людей, после которых подозрение как-то само собой падало на егодверь; однако, он всегда был в состоянии приостановить расследование припомощи страха или используя все те же запасы старинного золота, которые, каки при жизни его деда, шли на регулярную и все возраставшую закупку скота.Теперь он уже был во всех отношениях зрелым человеком, и рост его, достигшийсреднего для взрослого мужчины уровня, начал постепенно переходить этотпредел. В 1925 году, когда один из его корреспондентов из УниверситетаМискатоника заглянул к нему, а затем бледный и озадаченный удалился, в нембыло шесть и три четверти фута. Все эти годы Уилбур с растущим презрением относился к своей матери,альбиноске, полукалеке, и в конце концов запретил ей сопровождать его ввосхождении на вершины в канун мая и на праздник Хеллоуин, а в 1926 годунесчастное создание как-то пожаловалось Мэми Бишоп, что боится своего сына:"К сожалению, я не могу сказать тебе, Мэми, всего, что знаю о нем, --говорила Лавиния, – а теперь уж и сама не знаю всего. Уповаю на Господа,потому что не знаю, ни чего хочет мой сын, ни чем он занимается". В тот раз, во время праздника Хеллоуин, грохот с вершин был сильнееобычного, однако внимание людей привлек скорее ритмичный крик множествакозодоев, которые собрались, по-видимому, у неосвещенного дома Уотли. Послеполуночи вопли их достигли дьявольского апофеоза, наполнив собой всеокрестности, и только к рассвету они наконец угомонились. Затем они снялисьи улетели на юг, где пробыли на месяц дольше, чем обычно. Никто из местныхжителей не умер в эту ночь но бедная Лавиния Уотли, искалеченная альбиноска,больше не появлялась. Летом 1927 Уилбур отремонтировал два сарая на хозяйственном дворе ипринялся перетаскивать туда свои книги и прочие пожитки. Вскоре после этогоЭрл Сойер сообщил любопытным у Осборна, что в доме Уотли вновь началисьплотницкие работы. Уилбур закрыл окна и двери нижнего этажа, и, похоже,разбирает все перекрытия, как они с дедом сделали четыре года назад навтором этаже. Теперь он живет в одном из сараев и, по мнению Сойера, сталробким и озабоченным. Люди предполагали, что ему кое-что известно по поводуисчезновения матери, и теперь уже очень немногие решались появлятьсяпоблизости от его дома. Рост Уилбура, кстати, достиг уже семи футов и, повсем признакам, прекращаться не собирался.V
В следующую зиму произошла еще одно странное событытие, а именно --первое путешествие Уилбура за пределы Данвича. Переписка с библиотекойУайденер в Гарварде, Национальной Библиотекой в Париже, Британским Музеем,Университетом Буэнос-Айреса и библиотекой Университета Мискатоник в Эркхаме,видимо, уже не могла обеспечить его всеми книгами, которые были ему нужны;поэтому в конце концов он отправился за книгами лично, в поношенной одежде,неопрятный, заросший бородой, со странным выговором; отправился, чтобысвериться с оригиналом в Мискатонике, ближайшем к нему источнике необходимойлитературы. Купив дешевый чемодан в лавке Осборна, он, к тому временидостигший почти восьми футов роста, похожий на черную, звероподобнуюгоргулью, прибыл в Эркхам. Появился он там, чтобы получить хранившийся в -библиотеке колледжа под замком ужасный том – "Некрономикон" безумного арабаАбдула Альхазреда в латинском переводе Олауса Вормиуса, изданный всемнадцатом столетии в Испании. Он никогда не был в этом городе, но безтруда нашел университетский двор, куда проследовал, миновав огромногосторожевого пса с белыми клыками; тот невероятно громко лаял на Уилбура,яростно пытаясь сорваться с крепкой цепи. Уилбур захватил с собой бесценный, но неважно сохранившийся экземпляранглийской версии интересующей его книги, выполненный доктором Ди, которыйон получил от деда. Когда ему дали возможность ознакомиться с латинскимэкземпляром, он сразу же стал сравнивать два текста с целью найтиопределенный фрагмент, который должен был быть на 751 странице егособственной поврежденной книги. Это он вынужден был объяснить библиотекарю-- тому же эрудиту Генри Эрмитэйджу (члену- корреспонденту АкадемииМискатоника, доктору философии Принстона, доктору Литературы ДжонаХопкинса), который как-то раз был у них на ферме и теперь забросал еговопросами. Уилбур признался, что ищет магическую формулу или заклинание,включающую устрашающее имя "Йог-Сотхотх", причем он озадачен наличиемрасхождений, повторов и неясностей, которые мешают ее точно определить. Покаон переписывал заклинание, которое смог наконец обнаружить, доктор Эрмитэйджневольно заглянул ему через плечо на открытую книгу: левая страницасодержала чудовищные угрозы разуму и спокойствию нашего мира: "Не следуетдумать, (гласил текст, который Эрмитэйдж быстро переводил в уме наанглийский) что человек является древнейшим или последним властителем Земли,или что известная нам форма жизни существует в одиночку. Старейшины были,Старейшины есть и Старейшины будут. Они ходят среди нас, первобытные ибезмолвные, не имеющие измерений и невидимые. Йог-Сотхотх знает ворота.Иог-Сотхотх и есть ворота. Йог-Сотхотх это и страж ворот и ключ к ним.Прошлое, настоящее и будущее слились воедино в нем. Он знает, где Старейшинысовершили прорыв в прошлом, и где Они сделают это вновь. Он знает, где Ониступали по Земле, и где Они все еще ступают, и почему никто не может увидетьИх там. Люди могут иногда догадаться об Их близости по Их запахам, но об Ихвнешности никто из людей не может знать, они могут догадываться о ней лишь,если увидят внешность тех, кого Они оставили среди людей а таких естьмножество видов – от таких, что полностью повторяют образ человека, дотаких, у которых облик не имеет ни формы, ни материальной субстанции – тоесть, таких, как Они сами. Они расхаживают, оставаясь незамеченными впустынных местностях, где поизносятся Слова и исполняются Обряды во время ихСезонов. Ветер невнятно произносит Их речи, земля высказывает Их мысли, Онисгибают леса и сокрушают города, но ни лес, ни город не видит руку, ихразрушающую, Кадат в холодной пустыне знал их, а какой человек знает Кадат?Ледовые пустыни Юга и затонувшие острова Океана хранят камни, на которыхзапечатлен их знак, но кто видел замерзшие горо