Пикник на обочине
Среди звёздных обочин
Есть таинственный Шар.
Ты стоишь, озабочен.
До него полушаг.
Пустота перед Шаром.
Но не бойся, давай:
Счастья всем! Счастья даром!
И свободный вайфай!
Io Pan Paniscus!
(Гимн обезьянке бонобо)
Сестре Иштар
Я мечтаю — нету мечты иной
(Пусть слюной захлебнутся снобы):
Не царём Земли, не звездой кино —
Быть хочу обезьянкой бонобо.
Выходи под звёзды до одного
Там, где Солнце сонное ночевало,
Чтобы до рассвета make love not war
В Христиании и Чефалу;
Чтобы город Странной Женщины Л.
Расцветал и небом ширился; чтобы
Был бы фрукт Эдемский пригож и спел
Для тебя, обезьянка бонобо;
Чтобы там, где горы ложатся ниц,
Где вулкан сочится горячей плазмой,
Ни решёток не было, ни границ
Нам, доверившимся соблазну.
И пускай бабуиньи блестят клыки
Над твоей душою от серой злобы,
Будут дни и ночи твои легки,
Обезьянка моя бонобо!
Я запретной рощи плоды изгрыз,
В возбуждённо-невинный груминг
Погружаясь во имя святой игры
Капуциньей твоей, игруньей.
Мы сладчайшие в списке фруктовых блюд
Друг для друга отныне оба.
Перед всеми теми, кого люблю —
Мы с тобой — обезьянки бонобо.
Окно Овертона
Глаза пластмассовы и картонны.
На кыблу Жизни творю намаз.
Смотрите в форточки Овертона
На точку сборки народных масс!
Пускай крыла мои махаоньи
Сдвигают Вечность на волосок, —
Я безземельник; я беззаконник;
Сансаре шваброю в Колесо.
Колобок
Ребята, дышите спокойно:
Мы все на пороге могилы.
Меня не заводят биткойны,
Меня не пугают ИГИЛы.
В парадных и затхло, и сыро,
А дальние дали — лесисты.
Мы все станем ломтиком сыра
Для толстой полярной лисицы.
Я тоже когда-то угроблюсь:
Бильярдного шара обритей,
Несётся мой маленький глобус
По улицам, как по орбите.
И если однажды воскреснем,
Одно только ангелы сверят:
Была ли нежна твоя песня
На пухленькой мордочке зверя.
To Aliens
Нападите, инопланетяне!
Притяните и ружья, и ругань!
Если ноги от вас не протянем,
Может, руки протянем друг другу.
Я-то знаю: вы сами — не так ли? —
Позабыв про трофеи и скальпы,
Протянули друг другу тентакли,
Псевдоподии и педипальпы.
Ось земная под нами кренится,
Но планетку усталую крутит.
Протянулись меж нами границы,
Ощетинились лесом орудий.
Долгожданных бойцов наплодите,
Будь вы даже из плазмы и слизи.
Нападите на нас, нападите!
Может, это сумеет нас сблизить.
Элегия
Не молю любимой
Счастья у икон:
Подарю любимой
Некрономикон.
У моей любимой —
Жёлтые глаза.
Пусть хранит любимую
Чёрная Коза.
Не пою любимой
Песен, но зато
Говорю любимой:
«Славься, Азатот!»
У моей любимой —
Белый сарафан.
Спи, моя любимая!
Пхнглуи Ктулху фхтагн!
Ктулху
Был бы полдень сегодня тухлым
И лишённым заветных тайн,
Но приснился мне ночью Ктулху.
Я сказал ему: «Ктулху, фхтагн!»
Высотою Кремлёвских башен,
С бородою зелёных змей,
Он был даже не так уж страшен,
Хоть был бога и чёрта злей.
Глаз, прищуренный из орбиты,
Погружался в меня, как в сны.
Он меня лобызал сердито,
Как родителя — блудный сын.
Неевклидова града пленник,
Он в волнах шерудил хвостом.
Был он мудр и лукав, как Ленин,
Терпелив, как Исус Христос.
Был крылами его протоптан
Торный путь от чужих планет...
Я проснулся — и на работу.
Милый Ктулху, вернись ко мне!
ВелиководНее
В этом тусклом, бесприютном городе
Мне проснуться было суждено.
Не скажу, что я уж слишком голоден —
Просто я немного одинок.
Я взываю к морю: «Забери меня!
И к Дагону — все их Ордена!»
Посреди проспектов — площадь Римана:
Их строитель — Август Фердинанд.
Я ни жив ни мёртв — спасибо, Шрёдингер.
Мой призыв разносится вдали.
Возле правых щупалец — две родинки,
Возле левых — Сальвадор Дали.
Дикие крыла трепещут бешено:
Что ни угол — заплетенье тайн.
Выпьем за паденье дома Эшера!
Где твоя бутылка, Феликс Кляйн?
Последнее искушение X
Меня эмпиреи не торкают,
Искания смысла достали.
Я был и работаю токарем,
Сурово тачаю детали.
Мы с батей обедаем плотненько,
За всю мастерскую и офис.
Мой батя работает плотником
По имени Плотник Иосиф.
Мы с батею оба два Мастера —
Не то что заезжие гуру.
Мы гуру отправили к Матери
И точим свою фурнитуру.
Чудны нам их сказки о вечности,
Но ужин у Матери сочен.
Вернёмся мы к ужину вечером —
И точим, и точим, и точим.
Голова Идриса
На меня, дурного, не сердися,
Мною, обновлённым, возгордись!
Мне подарят голову Идриса,
Чтобы был я мудрым, как Идрис.
Стану я и чище, и добрее,
Словно в песне про миелофон.
Бороду седую не обрею
Под его седою головой.
Проживу я дольше лет на триста
Или на три тысячи, ой-йе!
Мне поставят голову Идриса
Вместо недоделанной моей.
Я гонца отправил за вещами:
Самое святое прихватив,
Я оставлю миру в завещанье
Бритву, щётку и презерватив.
Я почистил зубы и побрился
(Прочему — и вовсе нет числа).
«Помяни в Писании Идриса»,
Как нам заповедовал ислам!
Не горюй, не радуйся — и всяко
Свечи поминальные не жги.
Вот уже подходит мой кайсяку.
Вот уже слышны его шаги.
Сплетни потонули в белом шуме.
Над Потопом высится Кайлас.
Я уже раз девяносто умер.
Что мне девяносто первый раз!
Я не параноик и не шибзик.
Жизнь моя, добавки не проси:
Я готов!..
Но, видимо, ошибся,
Что тебя проститься пригласил.
Ты мне тихо шепчешь: «Ну же! ну же!» —
И меня целуешь горячо.
«Что мне эта, с бородою! Нужен
Мне ты со своею, дурачок!»
Легче устоять на биссектрисах,
Мне же — танцевать на острие.
Мне не нужно головы Идриса:
Обойдусь лысеющей своей.
COOPER.COOPER. (Чёрный Вигвам)
Не волнуйтесь, почил не в бозе я
В этой сумрачной душноте.
Кушай, деточка, гармонбозию:
Совы, кажется, уж не те.
Порастают следы поганками:
Ночи с совами заодно.
Наши нянечки — доппельгангеры.
Следуй, деточка, за огнём!
Здесь не Хогвартс, приносят вовремя
Совы весточки с письмецом.
Круг с двенадцатью сикоморами
Намалякает Васнецов.
Наши ели и сны разлаписты:
Красным бархатом — на засов.
Кушай, деточка! Не обляпайся!
Скушай ложечку и за сов!
Testament
«Будешь ли татью, коли вокруг — твоё? —
Учит меня летать Франсуа Вийон. —
Сердце и чресла не остуди виной:
Тискай пастушек — да не пролей вино».
Истины наизнанку — война войной:
«Вепрю порою проще не быть свиньёй.
В юные мехи семя своё вольём!» —
Так заповедал мне Франсуа Вийон.
«Видишь — вокруг собралось пожелать зверьё
Лёгкой дороги с Сены на Авиньон?
Нету причин принимать этот мир всерьёз».
Так попрощался мэтр Франсуа Вийон.
...............................
До горизонта скрыла зима жнивьё.
Он усмехнулся мне и нырнул в неё.
Я не в обиде: каждому, знать, своё.
Не береги себя, Франсуа Вийон!
#MPRRaccoon
Превосходи!
Liber AL Legis
Победа твоя разнесётся, как вирус.
Ты целому миру докажешь, что вырос,
не сладкой осокой
не сладкой осокой
не сладкой осокой
а башней высокой
Под ветром не станет теплей от улыбок,
А выступ карниза предательски хлипок.
за крошкой енотом
за крошкой енотом
за крошкой енотом
следит миннесота
Пугай желторотых Сидящим-во-Пруде!
Я знаю, как Путь Восхождения труден:
встаю над домами
встаю над домами
встаю над домами
рассказывай маме
Без палки, и рожи не корчу, смотри же:
Я вырос над скопищем жалких мартышек,
кто башню отгрохал
кто башню отгрохал
кто башню отгрохал
ты вырос мой кроха
Liber 777
Хмельной угар называя «трип»,
И юных дев называя «Деви»,
Я начинал в 93,
Кончая в 69.
Да, я не ангел. Но, чёрт возьми,
Какого хрена ещё ты корчишь?
Ты неказисто начнёшь с восьми
И неказисто кончишь.
Всё лучшее
Я сяду и выйду на третьей.
Кондуктор меня обилетит.
Я помню о солнце и лете,
А не про мобильные сети.
Я слушаю рок на кассете,
Не знаю, кто этот Россетти,
Я верю, что нужно планете
Немного тефтелек к спагетти.
Всё лучшее — бабам и детям!
Пускай толерасты заметят,
Какая я древняя йети,
Но счастье — в вине и в минете.
Под крышкою черепа — ветер.
Скрываются в пряниках плети.
А солнышко светит и светит.
Я сяду и выйду на третьей.
千羽鶴
...а на шиле в заднице не сидится.
С журавлями сладится ли синица?
Платьице на девице — не из ситца,
После грома крестятся — не с руки.
Растекаюсь мысью на Оба Древа:
Белый Кролик / Чёрная Королева.
Как расскажешь сказку — уйду налево,
Если справа песен на полстроки.
Помнится, метался косматым Зверем,
Веря, что часы до секунды сверим.
А секунды бесятся, и теперь им
Свято место тесно в моей груди.
Подымать ли руку — и «ну их нахер!» —
Или без оглядки — башка на плахе,
Или вовсе — толку мне в этом страхе,
А ныряй поглубже — и поглядим.
Выжигаю руны вблизи аорты.
Выжидаю луны послаться к чёрту.
Ведать бы, из сора какого сорта
Вырастает новый бесстыдник-стих!
Теплится в ладони огонь касаний.
Что нам норны вещие приказали?
Заплети косу — и коса на камень,
А на нём начертано «уж прости».
American Gods
Если курить синтетических жаб в особо крупных масштабах,
То в кратчайшие сроки и сам становишься жабой.
Мальчик, мой мальчик, как бы ты ни был приколен,
Где уж тебе тягаться с брутальностью лепрекона!
Мир возбуждает, пока он ликующе многогранен:
Он не уместится в плоскости телеэкраньей.
По одному рождённые — встань в колонны!
Поле Вигрида давно накрылось звездой голодной.
В усекновенной главе Мимира — клубок извилин.
Молнии расплескали твоих безликих.
Булькай своими жабами, сраный вейпер!
Чую! Сегодня к ужину жарят Вепря!
པདྨ་འབྱུང་གནས།
(Сокровищница, полная драгоценностей, устраняющих препятствия)
Полон каждый лист священным духом:
всё едино в танце бесконечном,
нет в нём различения ни в чём.
Я амёба. Я Падмасамбхава.
Втягиваю робко ложноножки,
если горячо; а если вкусно —
к пище простираю их беспечно
иль тяну в любви и состраданье —
их тяну к искомому добру;
тренирую разум между прочим,
чтобы различить, где жар, где пища,
и одно не спутать со вторым.
Тянет пламя жаркие ладони
(ибо для него я свет и пища),
избегая влажного объятья
прелых листьев, гасящих огонь.
Та же, поглотить кого желаю,
Пожирая солнечное пламя,
От меня бежит как от огня.
.........................
Я амёба. Я Падмасамбхава.
Малое с великим неразлично.
Всё едино в танце бесконечном,
нет в нём разделения ни в чём.