Было видно, что ему до сих пор больно вспоминать эту историю.
— Та медсестра, которая ее принимала, завезла каталку с бабулей в смотровую и ушла домой, потому что ее смена уже закончилась. Предупредить сменщицу о том, что в смотровой дожидается врачебного осмотра больная, медсестра забыла. Летний день, воскресенье, все на дачах, в городе — тишина и покой, госпитализаций нет. Дежурная врач и дежурные сестры занимались своими текущими делами, пациентка терпеливо ждала осмотра, но так его и не дождалась…
— А что показало вскрытие? — спросил Данилов.
— Вскрытие, Владимир Александрович, показало свежайший трансмуральный инфаркт миокарда. Надо ли объяснять, что виноватым в смерти больной оказался доктор со «скорой», то есть я.
— Почему?
— Причин тому, Фаина, было несколько. Во-первых, я по халатности не диагностировал инфаркта и оттого не госпитализировал больную в реанимационное отделение, куда ей была прямая дорога. Мои возражения о том, что инфаркт мог развиться уже в приемном отделении, отметались в сторону без обсуждения. Во-вторых, я провел госпитализацию с вопиющим нарушением правил, не сдав больную с рук на руки дежурному врачу. Возражения на тему, что больная все же была не брошена и не «скинута», как изволил выразиться главный врач, а поручена заботам медсестры приемного отделения, и что ждать чуть ли не час, пока где-то по больнице отыщут дежурного врача, «скорая помощь» вряд ли должна, тоже отметались в сторону.
— И тоже без обсуждения? — уточнил Данилов.
— Да, — кивнул Клюквин. — А тут еще и сын умершей, вернувшись на другой день с дачи, узнал, как его мать провалялась в приемном, и написал жалобу прямо в Главное управление здравоохранения Московской области. Жаловаться, так с помпой, на самый верх. Удивительно, что не в министерство.
— И чем же все закончилось, Анатолий Николаевич? — Ахметгалиевой не терпелось узнать развязку.
Дело закончилось строгими выговорами по Управлению для меня и заведующего станцией. Захар Геннадьевич вдобавок получил предупреждение о неполном служебном соответствии.
— А врач, дежурившая в тот день в больнице, разве вышла сухой из воды? — не поверил Данилов. — И медсестра, забывшая передать больную, ничего не огребла?
— Представьте себе, — тряхнул седой шевелюрой Клюквин. — Ничего им не было. Совсем ничего.
— Так не бывает. — Ахметгалиева покачала головой. — Получать — так всем скопом. Что-то вы недоговариваете, Анатолий Николаевич…
— Дежурная врач «по совместительству» была тещей главного врача, а «забывчивая» медсестра — женой его то ли двоюродного, то ли троюродного брата, — ответил Клюквин. — Вот такие пирожки.
— И вы не оспаривали…
— Нет, Фаина, не оспаривал. Противно мне было влезать в эти дрязги. Поработал еще несколько месяцев и ушел в анестезиологи, благо подвернулась такая возможность…
— Можно к вам? — спросила ординатор Полосухина, открывая дверь.
— Нужно, — ответил Данилов. — Жду с нетерпением.
— Вот, пожалуйста.
На стол перед Даниловым легла история родов несчастной женщины.
— Можете поговорить с ней, — сказал Данилов в ответ на вопрошающий Нинин взгляд. — Пришла в себя, показатели стабильные, душевное состояние — сами понимаете… Так что не акцентируйте внимания на ненужном и ведите разговор осторожно.
— Я понимаю, — заверила Нина и вышла из ординаторской.
— Эх, молодежь! — Клюквин поднялся на ноги. — С вами хорошо, а дома лучше. Да и кот мой заждался уже.
Своего кота по имени Черчилль Анатолий Николаевич обожал настолько, что постоянно носил при себе его фотографию и с гордостью демонстрировал ее всем желающим. Данилов, хоть и не был страстным кошатником, не смог удержаться от восторга, увидев фотографию Черчилля. Кот был ухоженным, преисполненным чувства собственного достоинства, что бросалось в глаза даже на фотографии, а размерами своими больше напоминал рысь. Котище, настоящий сказочный Котофей!
Глава двенадцатая
ШКОЛА КАК ОНА ЕСТЬ
— Мам, тебя наша классная просила завтра в школу зайти.
Никита не торопясь допивал апельсиновый сок, внимательно следя за тем, какое впечатление произвели его слова.
— Что ты натворил?
— Ничего. — Спокойствие сына показалось Елене притворным. — Почему я обязательно должен что-то натворить?
— Если ты ничего не натворил, то почему меня вызывают в школу?
— А кто сказал, что только тебя?
Подобная манера ведения разговора могла из себя кого угодно, а не только женщину, уставшую на работе от бесконечных вопросов и ответов.
— Никита! — Елена хлопнула ладонью по столу. — Перестань отвечать вопросом на вопрос и объясни нормально, по какому поводу меня вызывают в школу?
Никита поставил опустевший стакан на стол, прижал ладони к вискам и покачал головой. Жест обозначал нечто вроде «ох, как трудно разговаривать со взрослыми». Елена молча ждала ответа, только брови ее сдвигались все ближе. Высказав свое отношение к действительности, сын отнял руки от головы и доложил:
— У нас журнал пропал. Наш классный-распрекрасный журнал исчез.
— Ты к этому причастен?
— Нет, нисколько. Я не брал журнала.
— Честно?
— Ну ма-а-ам… — с укоризной протянул сын. — Я же сказал — не брал.
— Тогда почему вызывают меня?
— Вызывают всех, будет родительское собрание.
— Нет, с тобой говорить — никаких сил не хватит! — возмутилась Елена. — Ну скажи — зачем тебе понадобилось устраивать вечер вопросов и ответов вместо того, чтобы просто сказать: «Завтра у нас родительское собрание по поводу пропавшего журнала»? Разве ты не умеешь связно выражать свои мысли? Как маленький, честное слово!
— Я и есть маленький, — подтвердил Никита. — По ночам гулять нельзя, пиво нельзя, голосовать на выборах нельзя…
— И что же тебя больше всего огорчает?
Елена встала из-за стола и начала складывать в раковину грязную посуду.
— Конечно же то, что нельзя голосовать, — вступил в разговор Данилов. — Какие тут могут быть вопросы.
— Угу, — подтвердил Никита, вылезая из-за стола и занимая стартовую позицию у двери. — Ну, я пойду?
— Подожди! — остановила его мать. — Сначала скажи, во сколько у вас собрание.
— Это у вас, — поправил сын. — Нас не приглашали. В шесть часов.
— Ой, а у нас завтра совещание на Центре, — спохватилась Елена. — Я точно не успею. Еще не факт, что оно вообще к шести закончится…
— Я схожу, — вызвался Данилов. — У меня завтра обычный рабочий день, к шести в школу спокойно успею.
— Вот и хорошо! — обрадовалась Елена.
После того как Никита ушел в свою комнату, она сказала Данилову:
— И стоит ли собирать родительское собрание по поводу пропажи журнала? Заведи новый — да и дело с концом!
— Нет, — возразил Данилов. — Скажу тебе как сын учительницы: пропажа журнала — это чрезвычайное происшествие и геморрой в одном флаконе. Представляешь, какая морока для учителей его восстанавливать? Все оценки переносить из дневников и листов с контрольными работами обратно в журнал; а прогулы?.. Неизбежно возникают конфликты, ученики начинают доказывать, что у них была пятерка, а не тройка, и вообще…
— Значит, надо наставить всем пятерок! — Невозможно заведовать подстанцией «скорой помощи» без умения идти на компромиссы.
— Тогда журналы начнут пропадать постоянно, — рассмеялся Данилов. — Ну и возмутителен сам факт посягательства на школьную святыню. Он просто вопиет о возмездии, каковое и свершится завтра.
— Я сейчас поговорю с Никитой! — Елена домыла последнюю чашку и стала тщательно, «по-врачебному», вытирать руки полотенцем.
— Не надо, — возразил Данилов. — Он же тебе сказал, что не брал журнала.
— Нет, я чувствую, что он чего-то недоговаривает. — Елена швырнула полотенце на стол и вышла из кухни.
Данилов сварил себе кофе, после недолгого колебания, щедро плеснул в чашку коньяку, сходил в прихожую за свежим номером «Вестника анестезиологии и реаниматологии» и углубился в чтение. Он знакомился с таким интересным вопросом, как сравнительная характеристика анальгетического действия метамизола натрия и парацетамола, когда в кухню вернулась Елена.
— Кажется, он действительно не брал этот проклятый журнал, — доложила она.
— Я это понял еще полчаса тому назад, — хмыкнул Данилов. — Допрос с пристрастием мне не понадобился.
— Вова, ты там, на собрании, держи себя в рамках, — предупредила Елена, усаживаясь напротив, — наша классная руководительница полная дура, но Никите с ней еще не один год дело иметь. Так что, пожалуйста, будь посдержаннее…
— …не ошпаривай ее кипятком и не бей по лицу. — Данилов закрыл журнал. — Какие еще будут указания?
— Иметь при себе блокнот и ручку, чтобы записать важную информацию.
— Я в мобилу вобью, — пообещал Данилов.
— Собрание в кабинете истории на втором этаже. Я пойду, не буду мешать. — Елена покосилась на журнал, встала и ушла.
Данилов снова раскрыл «Вестник». Научные журналы он прочитывал полностью, от корки до корки. Даже в самой никчемной на первый взгляд статье могло быть что-то полезное.
Явившись утром на работу, Данилов первым делом заручился обещанием Ахметгалиевой «прикрыть» его в случае каких-либо непредвиденных ситуаций.
— Не волнуйся, Вова, — обнадежила Ахметгалиева. — К нам в гости вчера свекровь из Нижнего приехала, так что я не прочь две недели просто пожить на работе.
— Понимаю и сочувствую, — улыбнулся Данилов.
— Что ты понимаешь, — пренебрежительно махнула рукой Ахметгалиева. — Во-первых, у тебя никогда не было и не будет свекрови, а во-вторых, ты, невинная душа, и представить себе не можешь, что творится у меня дома. Для этого надо хотя бы представлять, какой ужасной моральной травмой для нижегородской татарки из приличной семьи является женитьба ее сына на безродной казанской оторве! Если бы я хотя бы была из Нижнего Новгорода… — выражение лица Ахметгалиевой на несколько секунд стало таким елейным, что Данилов не выдержал и рассмеялся, — то другое дело. Это сплошной Фолкнер — шум и ярость!
Ахметгалиева еще долго бы бушевала, изливая горечь, скопившуюся на душе, если бы ей не надо было идти на операцию.
Данилов давно заметил, что с подстраховкой рабочий день выдается самым обычным, без срывов, потрясений, срочных операций, затянувшихся родов и прочих поводов для задержки на работе. Если же страховать некому — все получается наоборот. Как ни старайся — раньше восьми вечера с работы уйти не получится.
На утренней конференции, после обсуждения всех внутренних дел взяла слово главный врач.
— Очередной скандал, доктора! — оповестила она собравшихся. — На этот раз отличился родильный дом при сто шестьдесят седьмой больнице!
Сидящие в зале заинтересованно умолкли. Сто шестьдесят седьмая больница когда-то считалась образцово-показательной и до сих пор гордилась былой славой.
Правда, Данилов в отношении этой больницы не обольщался после того, как около пяти лет тому назад одному из сослуживцев его матери, учителю физкультуры, там перелили кровь другой группы. Отличившийся врач-реаниматолог не только допустил вопиющую халатность, но и далеко не сразу обратил внимание на ухудшение состояния пациента.
В результате тридцатисемилетний мужчина выжил, но стал инвалидом второй группы. Что было с врачом, Данилов не знал — мать об этом не рассказывала.
Врачебные ошибки бывают разные — за некоторые осуждать нельзя, а за некоторые надо сразу судить. Переливание несовместимой крови относится как раз к тем случаям, когда виновные непременно должны быть наказаны.
— Роженицу, первородящую, со схватками, доставленную по «скорой» в приемное отделение роддома, отправили домой. Повторяю — со схватками! — Ксения Дмитриевна возвысила голос. — После осмотра врача! Та вернулась домой на такси и через час снова вызвала «скорую». Ее доставили в двадцать шестой роддом, где она через три часа родила! Непонятно — то ли на приеме сидел идиот, то ли просто вредитель. В департамент поступило сразу два сигнала — жалоба от мужа роженицы и докладная от руководства «скорой помощи». Можете представить себе, что теперь будет.
— Ничего не будет! — крикнул с места Клюквин.
— Почему? — удивилась главный врач и потребовала: — Обоснуйте, Анатолий Николаевич!
— Потому что главный врач сто шестьдесят седьмой больницы дружит с руководителем нашего департамента! — пояснил Клюквин. — Дадут выговор тому доктору, который на приеме сидел, — вот и все.
Клюквин привык говорить правду, невзирая на лица и ситуации. Если бы на «пятиминутке» присутствовал сам директор столичного Департамента здравоохранения Целышевский, Клюквин высказался бы куда резче.
Зал оживился и включился в обсуждение; кто-то соглашался с Клюквиным, кто-то — нет.
— Давайте не будем затягивать! — Ксения Дмитриевна постучала по столу, призывая подчиненных к порядку. — Я рассказала вам это не для обсуждения вопроса о том, с кем дружит Целышевский и с кем он не дружит. Я просто хочу еще раз напомнить всем прописную истину, которая гласит, что лучше десять раз необоснованно госпитализировать, чем один раз необоснованно отказать в госпитализации! Разве я когда-то наказывала кого-нибудь за перестраховку? В нашем деле всегда лучше перестраховаться! Вы меня поняли? Спасибо, все свободны.
Две операции, срочный (и совершенно не по делу) вызов в обсервационное отделение — вот и день прошел. В четверть пятого Данилов вышел из ворот роддома и зашагал к остановке. Времени было с избытком — можно даже ненадолго зайти домой.
Дома за уроками скучал Никита.
— Как зовут твою классную руководительницу? — Данилов еще вчера хотел спросить, но потом зачитался своим «Вестником» и забыл.
— Кочерга, — машинально ответил Никита, но тут же поправился: — Валентина Антоновна.
— А фамилия, наверное, Кочергина? — предположил Данилов.
— Кочеринская. И она дура. — Никита снова уткнулся в тетрадку. — Имейте в виду.
— Мне не привыкать общаться с дураками, — заверил его Данилов.
— Так вы же не психиатр.
— Я врач, и этим все сказано. — Данилов ушел в спальню.
Он достал из футляра скрипку, но сразу вернул ее обратно. Не стоит отвлекать ребенка от занятий. Тем более что времени оставалось мало, а обрывать игру Данилов не любил. Лучше было не начинать.
Никита и Елена нисколько не преувеличивали, когда называли дурой классную руководительницу Валентину Антоновну. Явный переизбыток макияжа в сочетании с укороченной «по самое никуда юбкой», блестящими колготками и розовыми туфлями, украшенными кокетливыми бантиками, Данилов еще мог списать на отсутствие вкуса. Однако стоило только Валентине Антоновне открыть рот, как сразу становилось ясно, что умом она не блещет.
— Вы настоящий отец Никиты или гражданский? — уточнила Валентина Антоновна, знакомясь с Даниловым.
Данилов с большим трудом удержался от смеха.
— Единственный, — стараясь быть вежливым, ответил он.
По старой школярской привычке он сел за самую заднюю парту, рядом с приветливо улыбнувшейся ему брюнеткой бальзаковского возраста и бальзаковской же комплекции.
— Вы чей папа? — поинтересовалась соседка.
— Никиты Новицкого, — ответил Данилов.
— А я — мама Кристины Галкиной.
— Я тут никого не знаю, — признался Данилов. — Но если уж знакомиться, то лучше по именам. Меня Владимиром зовут.
— А меня Юлией, — снова улыбнулась соседка.
Некоторое время они сидели молча.
— Начинаем! — оповестила классная руководительница. — Уважаемые родители, наше сегодняшнее собрание посвящено пропаже классного журнала. У кого-нибудь есть что сказать?
Около двадцати человек родителей — преимущественно женщины — молчали.
— А что мы должны говорить? — поинтересовалась высокая крашеная блондинка, сидевшая за первой партой в одном ряду с Даниловым. — Мой сын этого журнала в глаза не видел…
— И мой!
— И моя!
— И моя не видела! — зашумели родители.
— Ну, может быть, вы что-то слышали? — предположила классная руководительница.
— А почему вы решили, что журнал взял кто-то из детей? — пробасил плотный мужчина в форме МЧС с майорскими погонами. — Ведь мы даже не знаем, как исчез журнал. Может быть, это вы его куда-то задевали…
— Я не могу никуда «задевать» журнал! — возмутилась классная руководительница.
— Почему? — удивился майор.
— Потому что я педагог!
— Хорошее объяснение, — хмыкнул майор. — Тогда я заявляю, что моя Маша не могла взять журнал, потому что она — дочь офицера. Вопросы будут?
Собравшиеся дружно засмеялись.
— Прошу тишины! — взвизгнула классная руководительница. — Если журнал не будет найден, то отвечать за его пропажу будут те, кто дежурил в тот день — Боброва и Маляр.
— Что?! — Матери названных учеников вскочили на ноги, словно подкинутые невидимой пружиной.
— Что вы себе позволяете?! — воскликнула одна из них. — Почему моя дочь должна отвечать за ваш журнал?!
— Потому что дежурный отвечает за порядок в классе…
— Педагоги отвечают за порядок в классе! — В беседу на повышенных тонах вступила вторая родительница. — Интересно, что по этому поводу думает директор!
— Да что может думать директор?! — фыркнула первая. — Мы найдем правду выше!
— И верно! Развели тут тридцать седьмой год!
— В общем-то они правы, — сказал соседке Данилов.
— Да уж, — согласилась та. — Валентине Антоновне стоило бы думать, прежде чем говорить. Ведь журнал должны приносить и уносить педагоги. У детей своих забот хватает.
Через пять минут дискуссия пошла на спад: Кочерга признала свою неправоту.
Данилов решил, что на этом собрание закончится, но ошибся. Классная руководительница завела долгую песнь о дисциплине в классе, перечисляя нарушения, допущенные каждым из учеников. Данилов узнал, что Никита с приятелем пытались взорвать петарду на школьном дворе, но были замечены охранником, ввиду чего взрыв так и не состоялся.
— Валентина Антоновна преподает историю? — спросил Данилов у соседки, разглядывая учебные пособия, развешанные по стенам.
— Нет, английский, — ничуть не удивившись вопросу, ответила та. — Ее кабинет вечерами занят — там факультатив, поэтому мы собираемся — где придется. А с предметом у нее интересно вышло. Вообще-то наша красавица преподавала ритмику, но потом переквалифицировалась в англичанку.
— Разве так можно? — удивился Данилов.
— Почему нет? — Соседка указала взглядом на классную руководительницу. — Доказательство перед вами. Надо сказать, что она поступила весьма разумно, ведь преподавать английский куда прибыльнее, чем ритмику. А вы сами не педагог?
— Разве похож? — Данилов никогда не думал, что его можно принять за учителя. — Нет, я врач.
— Ой, как здорово! — привычно восхитилась соседка и сразу же задала традиционный вопрос: — А какой вы врач?
— Хороший, — привычно отшутился Данилов. — Я анестезиолог.
Сообщать, где именно работает, он не стал, да соседка и не поинтересовалась, моментально утратив интерес к профессии Данилова.
Анестезиолог — непопулярная в народе специальность. Лечить не лечит, консультировать не консультирует, только наркоз дает. Какой-то неполноценный врач.
— А я тоже имею некоторое отношение к медицине, — сказала соседка. — Правда, очень далекое — работаю в фонде омээс главным специалистом. Канцелярская крыса. У вас, Владимир, случайно нет знакомого хорошего кардиолога? Мне бы мужа показать.
— Увы, нет, — покачал головой Данилов.
— Жаль, — вздохнула соседка и больше его не расспрашивала.
Данилов зарекся отправлять кого-либо на консультации к знакомым врачам после одного случая. Лет пять назад к нему обратилась соседка. Девушку внезапно начало регулярно тошнить, и ей захотелось провериться у толкового врача. Данилов направил ее к своему бывшему однокурснику Толику Гусеву, работавшему в консультативно-диагностическом центре при сто пятнадцатой больнице. Позвонил, договорился и предупредил, что не постороннего человека отправляет, а хорошую знакомую, чуть ли не родственницу.
— Все понял, — заверил Толик. — Пусть приходит. Сделаю все, что смогу, все будет в лучшем виде.
Толик подробно расспросил и осмотрел соседку, после чего составил ей чудесный план обследования, включавший консультации у восьми врачей разного профиля, кучу анализов, рентгенологическое и ультразвуковое исследования, кардиограмму и энцефалограмму. Все — «неофициально платно», причем по самым заоблачным расценкам. Сам Толик за осмотр, беседу и составление обследования, точнее, плана раскрутки клиента на деньги, взял пятьдесят долларов — работал ведь, старался.
Несколько ошарашенная соседка пришла вечером к Данилову и ударилась в слезы. Бедняжка решила, что Толик заподозрил у нее что-то очень серьезное и оттого собрался столь детально обследовать.
— Не реви, — попросил Данилов. — Нет у тебя ничего страшного. Лично я склонен думать, что или ты беременна, или у тебя небольшой гастрит.
— Странно, — удивилась соседка. — А Анатолий Николаевич про гинеколога ничего не говорил…
«Ясное дело, — подумал Данилов. — Решил сначала пациентку хорошенько растрясти, а потом, в конце, «обнаружить» у нее беременность. Это ведь гораздо выгоднее, чем сразу к гинекологу отправить. Ну Толик, ну жучила!» Данилов был шокирован таким нечистоплотным поведением не просто коллеги, а заранее предупрежденного приятеля.
Чувствуя себя виноватым в произошедшем, Данилов устроил соседке консультацию в центральной клинической больнице гражданской авиации, где у него работал другой однокурсник. Как он и предполагал, соседка оказалась беременной.
Толик нахально позвонил Данилову через несколько дней и поинтересовался, куда делась его соседка. Данилов, не выбирая выражений, высказал Толику все, что о нем думал, и с тех пор взял себе за правило никого ни к кому на консультации не отправлять. Разве что в особых случаях и к достойным, проверенным людям.
— Как собрание? — поинтересовалась Елена, едва Данилов вошел в квартиру.
— Нормально, — ответил Данилов, расстегивая куртку. — Классная и вправду дура, а журнал так и не нашли.
— А меня ругали? — высунулся в коридор Никита.
— Тебя — нет, — соврал Данилов.
— Врешь, наверное, — усомнилась Елена. — Чтобы наша Валентина Антоновна кого-то да не покритиковала!..
— Может быть, я прослушал. — Данилов прошел в ванную и начал мыть руки.
— А меня сегодня хвалили! — сообщила Елена, когда он пришел в кухню. — Есть будешь?
— Пару бутербродов с сыром. — Данилов взял нож и в два счета соорудил себе ужин. — Так за что тебя хвалили?
— За показатели и отсутствие жалоб.
— Быть тебе директором региональной зоны! — предсказал Данилов, надкусывая первый бутерброд.
— Не зоны, а объединения! — поправила Елена. — Учись говорить правильно.
— Слышала бы моя мама, как ее любимого сына учат русскому языку, — притворно вздохнул Данилов. — Слушай, Лен, а может, Никиту к матери в лицей перевести?
— Тебе так не понравилась школа? — Елена выложила в тарелку салат из морской капусты и выжала на него половинку лимона.
— Не понравилась, — подтвердил Данилов. — Но я действительно вел себя хорошо. Никому не нагрубил. Кстати, Лен, а я Никите знаешь кто? Гражданский отец!
— Логично, — одобрила Елена. — Ты же — гражданин. Это тебя Валентина так обозвала?
— Она спросила, какой я отец Никите — настоящий или гражданский.
На громкий смех Елены прибежал Никита.
— Анекдоты рассказываете?
— Нет, о работе разговариваем, — ответила сквозь смех Елена.
— А вот я, если бы был врачом, не стал бы работать ни на «скорой», ни в роддоме, — ни с того ни с сего заявил Никита.
От удивления Елена перестала смеяться.
— Почему? — спросила она.
— Это очень тяжелые и финансово невыгодные работы, — серьезно и, как показалось Данилову, чуточку снисходительно пояснил Никита. — Далеко не самый лучший выбор для врача…
— А какой он — самый лучший выбор? — заинтересовался Данилов.
— Пластическая хирургия. Вон Тауб пока работал пластическим хирургом, зарабатывал куда больше, чем у Хауса…
— Ты смотришь «Доктора Хауса»? — Глаза Елены сделались круглыми. — Разве я тебе разрешила?..
— Но ты и не запрещала, — пожал плечами Никита. — А потом, там нет ничего такого…
— И тебе это интересно?
— Конечно, мам, мне же хочется побольше узнать о вашей работе.
— По «Хаусу»?
— Ну не по «Интернам» же! — поморщился Никита. — А что вы улыбаетесь? Разве я не прав?
— Прав, — подтвердил Данилов. — Я и сам подумывал о пластической хирургии пока не познакомился с твоей мамой.
— Какая связь между мной и мыслями о пластической хирургии?
— Я понял, что столь совершенную красоту мне создать никогда не удастся, и пошел в анестезиологи.
— Ну, Данилов… — Елена развела руками. — Умеешь ведь порадовать, когда хочешь. Такого комплимента я еще не слышала…
— Так мне можно продолжать смотреть «Доктора Хауса»? — Никита поспешил воспользоваться душевным состоянием матери в корыстных целях.
— Можно. — Елена махнула рукой. — Раз уж смотришь, то лучше делай это с моего ведома.
Обрадованный ребенок поспешил исчезнуть, пока она не передумала.
Данилов подумал о том, что при встрече надо будет обязательно рассказать матери о родительском собрании. Хотя бы потому, что раньше ему никогда не доводилось бывать на подобных мероприятиях. Интересно, что скажет мать? Заодно можно будет и затронуть вопрос с Никитиным переводом…
— Я не хочу никуда переводить Никиту, — словно прочитав его мысли, сказала Елена, возвращаясь к своей морской капусте. — Здесь уже все нам знакомо, а как будет там — это еще бабушка надвое сказала. Да и зачем нам со Светланой Викторовной лишний повод для трений?
— А почему Никита должен стать поводом для трений?
— У моего сына далеко не идеальный характер. Кому, как не мне, это знать. Вдруг он не сумеет оправдать оказанного ему высокого доверия? Нет уж — пусть лучше учится, где учился. Кстати, ты заметил, что ребенок просто счастлив оттого, что ты сходил в школу?
— Не заметил, — честно признался Данилов. — Да и что тут такого?
— Не скажи, — покачала головой Елена. — Ему очень приятно, что ты принимаешь участие в его делах. Да и мне тоже… Спасибо, Вовка.
— Если бы у меня в кармане лежал белый накрахмаленный платок, я бы сейчас прослезился, — ответил Данилов. — Больно уж трогательно все это.
— Я прослежу за тем, чтобы ты не испытывал недостатка в белых накрахмаленных платках, — пообещала Елена.
— Не смей! — притворно ужаснулся Данилов. — Тогда я превращусь в слезливого меланхоличного идиота… Давай лучше коньяку выпьем.
Давай, — согласилась Елена. — Под шоколадку. Отметим первое в твоей жизни родительское собрание!
— А что — мне понравилось. — Данилов достал из одного шкафа бутылку, из другого — рюмки, поставил их на стол и открыл дверцу третьего шкафа, в котором должны были лежать плитки с шоколадом. — А шоколад-то тю-тю, испарился.
— Главное, что коньяк не испарился. — Елена взяла из вазы, стоявшей на подоконнике, яблоко и улыбнулась.
— Чему ты улыбаешься?
— Вспомнилось из Довлатова: «Как обычно, не хватило спиртного, и как всегда, я предвидел это заранее. А вот с закуской проблем не было. Да и быть не могло. Какие могут быть проблемы, если Севастьянову удавалось разрезать обыкновенное яблоко на шестьдесят четыре дольки».
— Ну у тебя и память! — восхитился Данилов.
— Учеба в медицинском институте хорошо тренирует. А потом, я мало что помню наизусть. Разве что самое-самое…
— Про выпивку и закуску, — покивал Данилов, разливая коньяк по рюмкам. — Только на шестьдесят четыре части не режь, и четырех хватит. Это все же фрукт, а не сырокопченая колбаса…
Ночью Данилову приснилась классная руководительница Никиты. Валентина Антоновна лежала в родовом зале, а по бокам от нее стояли двое мужчин в белых халатах.
— Знакомьтесь, доктор, — сказала она Данилову. — Вот это — биологический отец моего ребенка, а это — гражданский. Они оба будут присутствовать на родах и следить за тем, чтобы вы не напороли косяков.
— Я косяки не порю, — вежливо ответил Данилов. — Я провожу обезболивание.
— А нам можно? — хором спросили отцы.
— Когда будете рожать — непременно! — ответил Данилов и проснулся.
На часах было семь минут шестого.
«Пока заснешь — уже вставать пора», — решил Данилов..
Он осторожно, чтобы не разбудить чутко спящую Елену, он встал и прошел в ванную. В кои-то веки можно было побриться не в привычной спешке, а с чувством, толком и расстановкой.
Глава тринадцатая
ДИАГНОСТИКА КАРМЫ
Бывают хорошие дни. С утра просыпаешься бодрый, готовый к подвигам. Выходишь из дома и замираешь от наслаждения, вдыхая загазованный воздух мегаполиса. В нем внезапно проявляются нотки лесной свежести и запах луговых трав.
В такие дни автобусы, троллейбусы и трамваи распахивают свои двери не как обычно, а гостеприимно. Их салоны полупусты, а все пассажиры ведут себя деликатно, не толкаясь и не наступая на ноги соседям. И в метро нет привычной толпы перед эскалатором.
Весь «лежачий» состав блока реанимации поутру находится в стабильном состоянии средней тяжести — всех дам пора переводить в отделения. На утренней конференции главный врач больше хвалит своих подчиненных, чем ругает, а под конец сообщает поистине радостную весть о внеочередной премии. Заведующий отделением, составляя график дежурств, особенно интересуется твоим мнением, а роженица, которой по экстренным показаниям назначается кесарево сечение, не имеет в анамнезе ничего грозящего осложнениями. Вдобавок она позитивистка-оптимистка и говорит: