Мэрион Вудман
Страсть к совершенству. Юнгианское понимание зависимостеи
Мэрион Вудман
Страсть к совершенству. Юнгианское понимание зависимости
Addiction to Perfection: The Still Unravished Bride
Серия: Библиотека психологии и психотерапии
Издательство: Независимая фирма "Класс", 2006 г.
Твердый переплет, 272 стр.
ISBN 5-86375-137-1
Тираж: 3000 экз.
Многие из нас - и мужчины, и женщины - страдают от той или иной зависимости, поскольку наша культура поощряет стремление к совершенству. Приученные быть лучше всех и в школе, и на работе, и в межличностных отношениях, мы часто пытаемся стать своего рода произведениями искусства и забываем о том, что мы просто люди. С одной стороны, мы стараемся быть деятельными и дисциплинированными, как богиня Афина, с другой - нас притягивает к себе порочная энергия Медузы Горгоны, которую мы стараемся подавлять. Мы попадаем в плен "божественных крайностей" - архетипических установок, которые бессознательно влияют на наше поведение.
И пока мы не осознаем, какие силы борются внутри нас, и не найдем в себе мужества взглянуть им прямо в лицо, нам не удастся избавиться от своих проблем. Чтобы исцелиться, нужно найти скрытые причины своих зависимостей и прийти к согласию со своими осознанными ценностями и установками.
Об этом и написана книга известного юнгианского аналитика Марион Вудман. Профессионалам - психологам и психотерапевтам будет интересна еще одна точка зрения на проблему зависимостей. А непрофессиональным читателям - полезно узнать о природе пагубных пристрастий и о том, как избежать участи жертвы совершенства.
Перевод с английского Валерия Мершавки
Оглавление
Предисловие. 2
Глава 1 Введение. 5
Глава 2 Ритуал: сакральный и дьявольский. 15
Глава 3 Страсть к совершенству. 32
Глава 4 Сквозь огонь и воду... 42
Глава 5 Вознесение к богине. 56
Глава 6. Миф об одной мисс. 85
Глава 7 Насилие и демонический любовник. 97
Глава 8 Отдавшаяся невеста. 118
Предисловие
О Ты, приемыш медленных веков, Покой - твой целомудренный жених. Твои цветы пленительней стихов. Забыт язык легенд твоих лесных. Кто это? Люди или божества? Что гонит их? Испуг? Восторг? Экстаз? О девы! Прочь бежите вы стремглав. Как разгадать, что на устах у вас? Вопль страха? Дикий возглас торжества? О чем свирель поет в тени дубрав?
Джон Ките. Ода Греческой Вазе (Перевод В. Микушевича. Сильван - бог лесов, полей и стад, покровитель сельских жителей. Темпе - долина в Фессалии, между Олимпом и Оссой.)
Эта книга о том, как отрубить голову злой ведьме. Леди Макбет, крепко-накрепко ухватившаяся за место, на котором она могла пользоваться неограниченной властью, но сумевшая хладнокровно перенести свое банкротство и потому отказавшаяся даже от собственной жизни, - эта героиня служит символом женщины, лишившейся своей фемининности, потому что преследовала цели, присущие мужчинам, которые сами являются пародией на настоящую маскулинность. И хотя в трагедии Шекспира сам Макбет лишается головы, его потерянная голова поражена заклятием злой ведьмы. Генерал Макбет и леди Макбет - это метафорические образы маскулинности и фемининности, существующие у отдельной личности или в целой культуре, и в нарушении связи между ними ясно проявляется динамика зла, когда маскулинность теряет представление о собственной реальности, а фемининность, созданная для любви, подчиняется расчетливой, хладнокровной амбиции. В общем контексте пьесы обезглавливание Шекспиром своего персонажа-злодея становится исцелением для страны.
Эта книга об обезглавливании. Она высечена из твердой скалы страсти к совершенству. Я все время сражалась с черным вороном, который сидел у меня на левом плече и каркал: «Это не очень хорошо. Ты не можешь сказать ничего нового. Ты не можешь изложить это достаточно связно». И тогда мне каждый раз приходилось прекращать улучшение то предложения, а то и целого абзаца, в то время как написана была только часть книги. К счастью, я была связана жесткими сроками, иначе никогда не вырубила бы эту книгу из скалы, в которой она была скрыта. А ворон каркал: «Все нормально». Я сопоставляла ее содержание с интересом слушателей, которым сначала читала ее фрагменты, и с одобрением моих друзей и пациентов, которые так щедро раскрыли передо мной свою душу, дав возможность появиться этой книге. Таким образом, я наметила свой курс между Сциллой и Харибдой жесткого научного подхода и увлекающей в себя бездной материала и «приземлила» свое высеченное из скалы произведение так изящно, как только возможно, избежав зависимости от собственного стремления к совершенству.
Моей натуре близка кропотливая работа с камеями. Мне нравится работать над тонкими деталями, усовершенствовать их, а затем падать от изнеможения, пока не появится следующая камея. Написать книгу - это совсем иная работа. Привнести в мир высеченную из скалы глыбу - нелегкая задача для человека, который стремится к совершенству. Когда я прочитала рукопись еще раз, некоторые ее части показались мне скучными, иные - слабо связанными с темой и существующими сами по себе, а другие -перегруженными подробностями. Я могла что-то сократить, но когда писала, мне это казалось важным - частью целого процесса, требующего беспредельного спокойствия, душераздирающих отступлений и долгого движения вперед, при котором нужно постоянно оборачиваться, чтобы смотреться в зеркало, которое находится сзади.
Мне не свойственно линейное мышление; более того, оно губит мое воображение. Ничего не происходит. Не звонят колокола; ничего не случается ЗДЕСЬ и ТЕПЕРЬ. Не представляется случая сказать ДА. Если таких моментов нет, я не живу. А раз так, то вместо того, чтобы идти к цели напрямую, я предпочитаю получать удовольствие от движения по спирали. И я прошу моего читателя расслабиться и тоже насладиться этим движением. Если вы что-то пропустите на первом витке, не стоит беспокоиться. Вы сможете наверстать это на втором, на третьем или на девятом. Это совершенно неважно. Важно другое: чтобы вы расслабились настолько, что если зазвонит ваш колокол, вы услышали этот звон и позволили ему резонировать на всех витках вашей спирали. Мир фемининности резонирует. Звон слышен везде. Если его не слышно, значит, вы не на той спирали, либо не вовремя, либо колокола нет.
Многие мои пациентки страдали от расстройств, связанных с приемом пищи, поэтому иллюстрации, особенно в первой части книги, основаны на феномене объедания и нервной анорексии. Но эти синдромы - просто особые симптомы болезни, в основном характерной для западного общества, и хотя тоскливый вид непривлекательного женского тела обостряет проблему, психология этой книги относится не только к людям, страдающим объеданием и анорексией. По существу, как только проблема веса оказывается под контролем, в сновидениях начинают появляться образы пустоты, тюремных помещений, стеклянных гробов и т.п., указывающие на сексуальные и духовные проблемы, которые являются общими для всех современных женщин. Эти проблемы обсуждаются во второй половине книги. Можно добавить, что рыдания ведьмы, скрытые за подавляющим большинством материала, могут быть очень хорошо знакомы и мужчинам тоже.
Древнегреческая версия мотива ведьмы связана с Медузой Горгоной, которая была прекраснейшей женщиной, пока не оскорбила богиню Афину (рожденную «в полном боевом снаряжении и с властным голосом» из головы Зевса после того, как он проглотил ее беременную мать — Метиду-мысль)1 (Robert Graves, The Greek Myths, vol. 1, p. 46.)
В ответ Афина превратила волосы Медузы в живых змей и сделала ее лицо столь ужасным, что любой, кто отваживался на нее взглянуть, превращался в камень. На долю героя Персея выпало убить Медузу: для этого Гермес дал ему кривой меч и крылатые сандалии, Афина -зеркальный щит, а Гадес - шлем, который делал героя невидимым. Снаряженный таким образом Персей убил Медузу и не превратился в камень, потому что смотрел не на нее, а на ее отражение в зеркальном щите. Из шеи беременной Медузы родились Пегас и Хрисаор. На обратном пути Персей освободил дочь царя Андромеду, разбив цепи, которыми она была прикована к скале и отдана в жертву морскому чудовищу. Впоследствии Персей и Андромеда стали мужем и женой.
Посмотрев на современных Афин, родившихся из головы отца, мы не обязательно увидим свободных женщин. Для многих из их уже не актуален вопрос, равны ли они с мужчинами или лучше них, когда становятся прекрасными докторами, инженерами, бизнес-консультантами. Но при этом они все равно зачастую остаются несчастными женщинами. «У меня все есть, - говорят они, - прекрасная работа, отличный дом, красивая одежда, ну и что? Что это меняет? Мне нужно гораздо больше. Я родилась, и я умерла: я никогда не жила». Часто, оставаясь наедине с самими собой, они дают волю зависимости, в которую попали: пище, алкоголю, чрезмерному вниманию к своей внешности, стремлению стать верхом совершенства и т.п. Как уже отмечалось, содержание этой книги посвящено в основном расстройствам, связанным с употреблением пищи, но я убеждена в том, что такая же проблема лежит в основе любого пристрастия и любой патологической зависимости. Эти проблемы проявляются по-разному, но у каждой женщины внутри существуют архетипические паттерны и установки, которые бессознательно влияют на ее поведение.
Один из таких паттернов проявляется в жестокой мести Афины некогда прекрасной Медузе, змеиные кудри которой извивались и шипели, испытывая постоянное возбуждение, все сильнее и сильнее желая и стремясь достичь все большего и большего. Вероятно, современные Афины утратили связь со своей Медузой, ибо тогда, на заре патриархальной эры, ее просто заточили в глубине пещеры. Наше поколение едва знает о ее существовании, но она напоминает о своем присутствии через постоянно растущее чувство неутолимой жажды чего-то достичь. Это что-то определяется индивидуальной историей человека.
Пытаться открыто сражаться с ней - значит практически всегда терпеть поражение, ибо она так жестока и в ней столько подавленной энергии, что столкновение с ней лицом к лицу вызывает леденящий страх и оцепенение, как очень жутко, но очень точно написала Маргарет Лоуренс в своей книге «Каменный Ангел». Нам следует отыскать внутри своего Персея и, экипировав его необходимыми средствами: оружием, шлемом или капюшоном, делающим его невидимым, отправить в поход за страшной головой Медузы, которая заставляет нас так мучительно страдать. Он не рискнет посмотреть Медузе в глаза - он посмотрит на ее отражение в зеркале. Как только он отрубит ей голову, освободится Пегас, крылатый конь творчества, и воин Хрисаор, обладатель золотого меча. Тогда одержавший победу герой найдет девственницу, которую должны были принести в жертву морскому чудовищу, освободит ее от цепей и сделает своей невестой.
Я полагаю, что многие из нас - и мужчины, и женщины -страдают от той или иной зависимости, ибо наша патриархальная культура придает особое значение специализации и стремлению к совершенству и поощряет их. Приученные быть лучше всех в школе, на работе, в межличностных отношениях - в каждом фрагменте и каждом эпизоде своей жизни, - мы пытаемся стать произведением искусства. Занимаясь столь тяжким трудом, чтобы достичь совершенства, мы забываем о том, что мы просто люди. С одной стороны, мы стараемся быть деятельными и дисциплинированными, как богиня Афина, с другой - нас притягивает к себе порочная подавленная энергия Медузы. Афина столь же крепко прикована к Медузе, как Медуза к Афине. Мы попадаем в плен божественных крайностей, оказавшись на территории, которая нам не принадлежит. При этом мы забываем о девушке Андромеде, прикованной к скале, которой грозит опасность стать жертвой чудовища, живущего в бессознательном. Она остается забытой в нашей культуре - «по-прежнему целомудренной невестой». Оставаясь прикованной к скале, она по-прежнему будет спокойной и целомудренной. Она останется похожей на изображение на греческой вазе, оду которой написал Ките; при всем ее страстном желании любви, она неподвижно застыла в мраморе:
В аттическую форму заключен Безмолвный многоликий мир страстей, Мужей отвага, прелесть юных жен И свежесть благодатная ветвей2 (John Keats, «Ode on a Grecian Urn», lines 27-30. (Перевод В. Микушевича).
В этой книге раскрывается душа зависимой Афины, тоска страдающей, обиженной Медузы. Книга помогает девушке перейти в столь желанное для нее состояние женщины, пока она не стала жертвой совершенства смерти. Только полюбив свою внутреннюю девушку и позволив ей открыть у себя в глубине истинную страсть, мы можем пойти на риск и открыться яростной богине, живущей в самом сердце нашей зависимости. Только через любовь мы сможем изменить ее и дать ей возможность изменить нас.
Когда моя внутренняя девушка падает духом, я ободряю ее с помощью такого дзенского коана:
Скачи на своем коне по острию меча.
Спрячься в самом пекле пламени.
Цветы фруктового дерева распустятся в огне,
И вечером взойдет солнце3.
(Thomas Merton, Zen and the Birds of Appetite, p. I.)
Глава 1 Введение
DA
Damyata: Судно слушалось
Радостно твердой руки у кормила
Море спокойно, и сердце послушалось бы
Радостно, только позволь ему - забьется,
Как велено кормчим.
Т.С. Элиот. «Что сказал гром»'. Бесплодная земля
(Пер. С. Степанова. (В сб.: Элиот Т.С. Полые люди. - СПб.: Кристалл, 2000. с. 81).
Как-то однажды, несколько лет назад, у нас состоялся незабываемый праздник. Это был праздничный вечер, скорее, даже ночь, посвященная поглощению превосходных продуктов. Все участники были в возбужденном, приподнятом настроении, довольные, что наконец раздался «последний звонок» и все строгие правила поведения сразу перестали действовать. Однако присутствующие по-прежнему продолжали держаться за тот мир, который уже прекратил свое существование. Корабли были сожжены еще до того, как зрелище закончилось.
Итак, мы танцевали, ели и пили на этой необитаемой земле, где мы не полностью расстались со своими ролями и не совсем повернулись к той личности, которую могли бы назвать «Я». Часа в два ночи, в самый разгар нашего дионисийского празднества, один из его вдохновителей прошел через всю комнату и обратился ко мне, чтобы поблагодарить за вечер. Его походка была неторопливой, а лицо серьезным.
- Но праздник еще не кончился, - сказала я, - завтра этого уже не будет.
- Прекрасный вечер, - ответил он, - но мне нужно идти. Я довольно много выпил.
Он сказал это спокойным и решительным тоном. Он говорил так, словно присутствовал на свидании с женщиной, которую любил всю жизнь, но так и не смог на ней жениться. Я помню, как стояла в кругу танцующих, глядя в его гордые глаза. Мне так хотелось сказать ему о том, что на столе было много вкусного. Но я чувствовала, что это будет совершенно неуместно.
Настоящие пьяницы похожи на настоящих обжор или на настоящих голодающих. И все они похожи на настоящих наркоманов. Зависимость овладела ими, как заклятье, ставшее какой-то жуткой и непостижимой тайной, и ее влияние ощущается в любом деле, которым они занимаются. Женщина, страдающая перееданием, слушает других людей, рассказывающих ей о диете, о необходимости постоянного контроля над своим весом и физических упражнений; она их слушает, напряженно сопоставляя потерянные и приобретенные килограммы. Она слушает, как другие, шутя, ободряют и поддерживают друг друга. Она не принадлежит к их кругу. Она гораздо лучше их знает, что такое диета. Она знает, что не сможет постоянно контролировать свой вес; что ее жизнь находится в какой-то иной Размерности Всемогущего и поэтому не может сделать ни шага самостоятельно. Она вступила в некое соглашение с едой, которое, наверное, не осознает, но в этом соглашении несомненно присутствует какая-то волшебная сила, магически воздействующая на нее. Она ненавидит есть; она любит есть; и об этом соглашении она никогда не говорит ни слова.
Эта книга о тех, кто злоупотребляет едой и алкоголем, кто слишком занят наведением и доме порядка и чистоты, и о других людях, которые чем-то злоупотребляют. Со мной как с аналитиком делились секретами мужчины и женщины, оказавшиеся в плену невроза какой-нибудь навязчивой одержимости. Большинство из этих людей - прекрасные профессионалы, у которых нет проблем с работой; однако они знают, что их внутренняя катастрофа повторяется регулярно - каждый день, каждую неделю, каждый месяц. Они знают, что их правая рука не имеет понятия о том, что делает левая, и что их левая рука очень мешает тому, что называется успешной жизнью. Эта книга и о тех, кто очень занят работой, то есть о трудоголиках, которые говорят: «Я знаю, что сделаю карьеру на работе. Я прекрасно с ней справляюсь. Но если все заключается именно в этом, то мне это неинтересно. Я не занимаюсь ничем, кроме работы. Моя личная жизнь - это ловушка».
За масками успешности у этих людей скрывается ужас и крушение иллюзий. При этом проявляется одинаковый, общий для всех фактор. Сознательно люди хотели делать или становиться все лучше и лучше, ограничивая себя жесткими рамками, которые сами для себя и определили; они не имели возможности бессознательно управлять своим поведением. Едва прекращается ежедневная рутина, появляется очень много индивидуальных и социальных причин наступления хаоса. Дальше может действовать только сила воли. Если любой ценой поддерживать эту силу воли за счет оставшейся у человека энергии, перед ним раскроется страшная и очень глубокая пасть безразличия. Когда вечером наступит время снова стать самим собой, маска человека и его внутреннее «Я» не смогут вступить в контакт между собой.
Навязчивая одержимость сужает жизнь до предела, и тогда жизнь, по существу, уже прекращается и становится существованием.
Эрнст Беккер в книге «Отрицание смерти» прекрасно проясняет эту дихотомию:
«С одной стороны, перед нами животное в человеческом облике, которое отчасти умерло для внешнего мира, сохраняет больше всего «достоинства», если в каком-то смысле забывает о своей судьбе и позволяет в жизни собой управлять; ощущает максимальную свободу, если живет в безопасной зависимости от окружающих его сил и меньше всего подвластно себе. С другой стороны, у нас появляется животное в человеческом облике, которое сверхчувствительно к воздействию внешнего мира, не может обособиться от него, снова и снова должно тратить свои скудные силы, практически не может свободно двигаться и действовать, владеть собой и лишено чувства собственного достоинства. Какой из этих двух образов мы выберем для идентификации, в существенной мере зависит от нас самих»4 (Ernest Becker, The Denial of Life, p. 24.)
Будь мы животными в человеческом облике, которые «отчасти умерли для внешнего мира», или животными в человеческом облике, «сверхчувствительными к внешнему миру», многие из нас все равно находились бы под воздействием некой силы, которая ощущалась бы как внешняя, или же не менее мощной внутренней силы или ощущали бы на себе воздействие их обеих, пока их «Я» не утратило бы контроля над своей жизнью. У этого «Я» нет своей системы ценностей. У него нет собственного жилища. Все время его безупречно скрывает маска или Персона, но как только дело сделано, эти безумные, чуждые ритмы продолжают владеть телом и Бытием. Нет такого «Я», к которому можно обратиться, чтобы его остановить, нет сильного Эго, способного дифференцировать эмоции, чтобы уловить глубинные природные ритмы.
Если эти природные ритмы утонули в общем бессознательном, так и не выйдя на поверхность, тело, подобное избитому, невротичному, измученному животному, упорно пытается войти в эти ритмы, чуждые его природе. Волчье отношение к жизни выражается в том, чтобы каждый день требовать от нее все больше, а всю ночь выть: я хочу, я хочу, я хочу. Социальные ценности основываются на профессиональной этике и стандартах достижения совершенства, амбициях и целях, поощрении волчьих отношений в профессиональных джунглях, но общество ничего не может сделать, чтобы ночью накормить одинокого волка. Некоторых толпа увлекает к употреблению алкоголя и наркотиков, неуемному сексу и обжорству. При этом, пытаясь как-то себя оправдать, они говорят: «Лучше напиться, чем сойти с ума, лучше пусть меня рвет желчью, чем я сойду с ума, лучше быть толстой, чем сумасшедшей». Но никто не напивается, не пресыщается сексом, не наедается и не испытывает тошноты, потому что никто ничего не осознает и нет никакого осознания своего тела. Инстинкты, которым сама природа дала уровень насыщения, больше не работают. Пустоту никогда нельзя наполнить.
Некоторые встречавшиеся мне люди отказывались сливаться с толпой, но все равно становились жертвами волчьего синдрома. Они поглощали алкоголь, не чувствуя его вкуса, пожирали еду, не пережевывая ее, драили по ночам свои аккуратные и чистые коттеджи и выдавливали из себя последний кусок плоти, который еще каким-то чудом держался на их несчастных костях. Они приходили на терапию, ибо понимали: это сумасшествие. Их «Я» находилось во власти какого-то демона, который делал с ними что хотел. Этот демон целый день скрывался под маской респектабельности, а ночью раскрывал свою настоящую сущность. Он требовал совершенства - совершенной деятельности, совершенства мира, совершенной чистоты, совершенного тела, совершенной осанки, но они, будучи обыкновенными людьми, а не телезвездами и не топ-моделями, испытывали ощущение полного хаоса и абсолютной смерти. Демон уничтожал их, как мог, и потом, изничтоженные, они, наконец, засыпали.
При этом отсутствовало равновесие, которое восстановило бы качество бытия. Рациональная, ориентированная на достижение цели перфекционистская маскулинная установка, должна быть уравновешена фемининностью. Эти два слова: маскулинность и фемининность — имеют сейчас столь важное значение, что мне бы хотелось прояснить их психологический смысл на примере очень простого случая.
Прошлым летом мой друг Тони и я, босоногая, с развевающимися на ветру волосами, переплывали на маленькой парусной шлюпке неспокойные воды залива Джоржиан Бэй, скользя по поверхности волн, постоянно накреняясь и меняя курс из-за воздействия переменчивых течений и капризов ветра. Я не умею управлять яхтой, но мне нравилось быть в составе экипажа, когда Тони был капитаном. Он очень легко справлялся с управлением этой маленькой шлюпкой, и когда я видела его, возбужденного и вместе с тем уравновешенного, напрягавшего каждый мускул, чтобы правильно держать парус и идти верным курсом, я вдруг представила его образ как метафору равновесия между маскулинностью и фемининностью. Его правая рука твердо управляла парусом, его пальцы были очень чувствительны к малейшему изменению силы ветра. Его левая рука держала руль с напряжением, которое вообще-то даже нельзя назвать напряжением, а скорее умеренным подчинением энергии водной стихии. Мы знали, что зависим от ветра и волн, которые движут нами, но в той же мере мы зависели от умения управлять лодкой. Одно неточное движение или малейшая нерешительность привели бы к тому, что мы оба оказались на дне залива. Паруса были наполнены ветром, и наша маленькая шлюпка продолжала свой путь, словно по лезвию бритвы. Мы изо всех цеплялись за дно шлюпки большими пальцами ног, и наши тела выгибались и напрягались, находясь над водой, насколько могли, чтобы сохранять равновесие. Но при этом его руки всегда реагировали на малейшие изменения направления ветра и воды, управляя рулем и снастями.
Причалив к берегу и оказавшись в безопасности, я вылезла из лодки с окровавленным пальцем ноги от слишком сильного напряжения и горящими бедрами, натертыми жесткими шортами. Тони спокойно свернул паруса, связал веревки и понимающе улыбнулся. Это понимание сопровождало его на протяжении всей прогулки, как будто он уверенно, возбужденно и легко поднимался на скалу. Он знал свою силу; он доверял своему животному телу; он мог подчинить свою силу другой силе, более слабой, чем его. Через него я ощутила дыхание вечности, ибо Тони был настроен именно так, чтобы его уловить.
Сейчас я даже на мгновение не могу себе представить, что я, слабая женщина, ни с того ни с сего окажусь в такой ситуации, когда буду зависеть от большого и сильного мужчины. По существу, я просто счастлива быть в составе экипажа моей подруги Мэри, которая является таким же умелым шкипером, как Тони. И в этом все дело. Маскулинность и фемининность не обязательно относятся только к мужскому или только к женскому телу. Если мы биологически относимся к женскому полу, то наше Эго является фемининным, а у нас внутри существует маскулинность, которую Юнг назвал Анимусом. Если мы биологически относимся к мужскому полу, то обладаем мужским Эго и внутренней фемининностью, Анимой. Маскулинность и фемининность не связаны с социально-половой ролью, хотя исторически в западной культуре их длительная идентификация с этой ролью отчасти мешает нам смотреть на них так свободно. Но именно так свободно я буду рассматривать маскулинность и фемининность на протяжении всей книги. В ней идет речь о психических, а не о биологических различиях.
В «И Цзин», китайской «Книге перемен», говорится о постоянных изменениях, которые происходят внутри человека. Энергия Ян, энергия творческой маскулинности, постоянно и упорно устремляет человека вперед, к цели, пока не становится слишком сильной, чтобы вызвать срыв, - и тогда из глубины появляется восприимчивая женственность Инь и постепенно движет человеком, помогая ему дойти до вершины. Жизнь - это постоянное стремление обрести баланс этих двух сил. Чем более зрелым становится человек, тем больше он способен избегать крайностей, связанных с каждым полюсом. Поэтому маятник не набирает слишком большую амплитуду, отклоняясь далеко вправо только для того, чтобы затем с не менее разрушительной силой отклониться влево, порождая бессмысленный цикл действий и соответствующих реакций, инфляции и депрессии. Идентификация с тем или другим полюсом может привести к резкому отторжению к его противоположности. Это отношение абсолютно точное. Чем больше я становлюсь белой и пушистой на одном полюсе, тем более длинным и черным становится шлейф энергии, которая бессознательно констеллируется у меня за спиной: чем больше я заставляю себя соответствовать своему совершенному образу, тем больше мне приснится переполненных унитазов.
Человек, отождествляющий себя со своим идеалом, становится похожим на влюбленного обожателя в стихотворении Свифта, который кричит:
Нечего удивляться тому, что я потерял Разум;
Ох! Каэлиа, Каэлиа, Каэлия какает!5 (Jonathan Swift, «A Beautiful Young Nymph Going to Bed». («Каэлия» (Caelia) -это каламбур, производное от слова caecum, означающего слепую кишку, точнее, первую секцию толстой кишки, продолжением которой служит слепая кишка.)
Он не может примириться с тем, что его возлюбленная, такая белая и пушистая, способна запятнать себя проявлением своей человеческой природы - дефекацией и выделением экскрементов.
Будучи людьми, а не богами, мы должны стремиться идти по серой сплошной линии, совершающей свои волнообразные колебания влево и вправо относительно центра, находящегося между двумя противоположностями.
И только хорошо развитое (способное различать эмоции) Эго, как мужское, так и женское, может следовать курсу между водой и ветром. Позитивная маскулинная энергия ориентирована на цель и обладает целенаправленной силой, заставляющей двигаться по направлению к ней. Она себя организует, чтобы иметь большую часть своих выдающихся качеств — физических, интеллектуальных, духовных — и привести их в гармонию. Она приходит к признанию собственной индивидуальности, и парадоксально, что при возрастании ее силы становится менее ригидной и более гибкой. Эта энергия не должна зависеть от прежних паттернов поведения, прежних привычек, прежних традиций. С возрастающим доверием она испытывает возбуждение от новых способов поведения и постоянного появления новых энергий. Она знает, как поддерживать необходимое напряжение между твердой точкой зрения и подчинением внутренним творческим силам. Ее проникающая сила оплодотворяет и высвобождает творческие возможности фемининности.
Фемининность - это бескрайний океан вечного Бытия. Она была, есть и будет. В ней обитают первобытные звери «с окровавленными клыками и когтями»; она содержит в себе будущие ростки жизни; она знает законы природы и неумолимо им следует; она живет в вечном Настоящем. У нее есть собственные ритмы, они медленнее и реже ритмов маскулинности, их движение происходит как бы по спирали, словно с некоторым возвращением назад, но их неизбежно влечет к свету. Она находит то, что для нее важно, и играет с ним. Это у нее может плохо получаться, но она всегда настроена играть, потому что любит жизнь. Она любит, и если ее любовь проникнута позитивной маскулинностью, ее энергии высвобождаются, направляются прямо в жизнь вместе с постоянным потоком новой надежды, новой веры, новой размерности любви. Но эта духовная фемининность так укоренилась в природных инстинктах, что независимо от степени своей одухотворенности всегда принимает сторону жизни. Этим она отличается от сверходухотворенной маскулинности (и в мужчинах, и в женщинах), которая стремится нас соблазнить и увлечь в мечту, что «обрывает цепь сердечных мук... которые достаются телу»6. (Shakespeare, Hamlet, act. 3, scene 1, lines 62-63. (Перевод Б. Пастернака).
Хорошие моряки во время жизненного «шторма» пользуются своим «Я», чтобы узнать, в каких случаях полезно использовать свою маскулинность, а в каких - свою фемининность. Они закаляют свое Эго, и оно становится вполне сильным, чтобы справляться с порывами ветра и волн. Такое Эго может быть достаточно сильным, если его поддерживает мудрость тела, послания которого имеют прямую связь с инстинктами. В отсутствие такого взаимодействия между телом и духом дух всегда остается закрепощенным. В любой момент, когда у него появляется возможность воспарить, возникает страх и пропадает доверие, ибо оно не может найти опоры в своей инстинктивной основе даже для того, чтобы выжить. В отсутствие основы тело ощущается как враг. Как лодку, лишенную руля, которую постепенно, кругами, затягивает водоворот, моряка может поглотить воронка оцепенения и ужаса. С другой стороны, если дух и тело находятся в гармонии между собой, тогда одно дополняет другое своей особой, специфичной мудростью.
Мы живем в эпоху технократии, которая «убеждена» в полном совершенстве компьютера. Люди стремятся быть похожими на богов, которым они поклоняются, но, к счастью, наша агония не позволяет нам стать совершенными роботами. Как бы упорно мы ни пытались искоренить природу, она все равно на нас воздействует через свою систему ценностей и болезненную цену своего разрушения. Столкнувшись с ядерными силами, с угрозой саморазрушения, мы пытаемся воссоединиться со своими глубинными истоками, с которыми уже давным-давно утратили контакт, в надежде получить подпитку из этих глубин, способную как-то уравновесить стерильность совершенной машины. У большинства из нас нет никакой модели жизни. Хотя мы могли любить свой дом и свою семью, нам следует быть безжалостно честными при оценке своего наследства.
В большинстве случаев матери нас любили и делали все, что могли, пытаясь заложить в нас прочную основу для хорошей жизни. Из поколения в поколение матери делали одно и то же, но существует непреложный факт: большинство современных людей -и мужчин, и женщин - не имеют прочного ядра, которое позволяло бы им продвигаться в жизни. Многие из наших матерей и бабушек были дочерьми сторонниц равноправия, которые уже прокладывали путь к новой социальной роли женщины. Одни из них страстно желали быть мужчинами. Другие вступали в такой тесный контакт со своей внутренней маскулинностью, что создавали у себя дома иерархию маскулинных ценностей, отдавая предпочтение порядку, идеалам, ориентированным на достижение цели и успеха - того самого успеха, которого, по их ощущениям, не удалось достичь им самим. Их дети с молоком матери впитали желчь их разочарования.
Не имея связи со своей фемининностью, их матери не могли передать им свое наслаждение жизнью, свою веру в бытие, свое доверие к такой жизни, которой жили они сами. Приученные к тому, что в жизни нужно всего добиваться и действовать максимально эффективно, они не могли позволить себе просто жить. Они не могли позволить себе спонтанных реакций на неожиданные события. А так как их дети тоже иногда получались «случайно», то малышам приходилось трижды выражать протест, прежде чем их удавалось уложить в колыбель. Этих детей не ждали не только как новых личностей, но и как обладателей иных темпераментов, ибо их мысли и чувства не соответствовали родительским проекциям и ожиданиям того, какие у них должны были быть мысли и чувства. При таком отношении к жизни нет места для установки, что жизнь следует прожить такой, какая она есть, и нет такого места, где каждый из родителей и сам ребенок мог бы расслабиться и по-настоящему ощутить: «Я существую». А это значит, что ребенок живет с развивающимся чувством вины, так как воплощает разочарование матери больше в самой себе, чем в нем. Ребенок растет, пытаясь оправдать собственное существование, которое в психической реальности никогда не получало одобрения.
Там, где мать не получает ощущения комфорта от своего тела, она не может ни наслаждаться отношениями со своим еще не родившимся ребенком, ни ощущать торжество при его появлении на свет, ни проявлять заботу, нежность и ласку в долгие часы кормления грудью. В своей книге «Загадочный ребенок» Хилтон Пирс приводит серьезный аргумент в пользу этой основы, которая на определенной стадии развития существует у каждого из нас. О первооснове, материнском чреве, он говорит так:
«Если материнское тело во время беременности выделяет огромное количество адреналина из-за хронической тревоги, страха или плохого обращения, находящийся в чреве ребенок автоматически впитывает эти продукты стресса; они проникают через плаценту. Этот ребенок подвергается постоянному воздействию тревожности, похожей на постоянное телесное напряжение... Оказавшись в плену у этого напряжения еще в материнской утробе, ребенок не может развиваться интеллектуально или сформировать связь с матерью при подготовке к родам»7 (Joseph Chilton Pearce, Magical Child, p. 22).
Автор продолжает развивать свою мысль:
«Если начальная стадия (первооснова) сформирована не полностью или недостаточно, то сформировать следующую стадию становится вдвойне трудно. Только-только зарождающаяся жизнь все больше и больше подвергается опасности, ибо изменения стадий развития должны проходить автоматически»8 (Ibid).
Пирс критически оценивает технологию акушерской помощи в родильных домах. Согласно его описанию, можно лишь удивляться тому, что дети вообще выживают. Кроме того, следует задуматься, сколько младенцев постоянно получают серьезные травмы, которые скрывает современная медицина. Самый первый переход из одного мира в другой несомненно оставляет неизгладимый след в детской психике. Пирс говорит:
«...Это как бомба с часовым механизмом, за которую ни одна из криминальных группировок не хочет брать на себя ответственность, ибо взрыв происходит при медленном расплавлении взрывателя спустя несколько лет. И этот взрыв создает такой повсеместный и разнообразный хаос, что лишь очень немногие люди обеспокоены тем, чтобы разобраться в причине и узнать, кто поджег фитиль»9 (Ibid., p. 46).
Младенец медленно появляется из материнского тела, но он
«...может выйти полностью и без осложнений лишь в той мере, в которой мать является для него безусловно безопасным местом, к которому он может всегда вернуться и получить поддержку. Только если младенец знает, что заложенная в нем материнская первооснова сохранится, лишь тогда этот младенец станет развиваться в энергичного и здорового ребенка, сохранившего доверие... Родная мать остается пе