6 сентября, после первого снега, в холодную осеннюю погоду мы втроем с Березкиным и Говязиным выезжаем вниз по реке. Первый наш привал в 14 километрах ниже города, у уте сов Половинного Камня. Эти утесы в геологическом отношении одно из интереснейших мест Колымы: здесь много окаменело стей. Я провел возле Половинного Камня целые сутки и по возвращении в Средне‑Колымск в конце сентября еще раз проехал сюда на моторной лодке, чтобы собрать полтонны окаме нелостей – кораллов и раковин плеченогих. Эти сборы позволили определить возраст отложений у Половинного Камня.
На левом берегу, ниже Половинного Камня, начинаются заимки; они расположены на высокой террасе реки; перед ни ми обычно лежит пологий илистый пляж, на котором стоят невода и карбасы, а над низкими избами с плоскими крышами почти всегда на длинном шесте возвышается крест. В эти заимки на лето съезжается городское население для ловли рыбы. Когда‑то почти по всей Колыме были расположены поселения русских, которые явились сюда раньше якутов. Но в 1929 году большая часть реки была населена якутами. Русские жили лишь вблизи Средне‑Колымска и Нижне‑Колымска и почти все возвращались на зиму в город.
Колымское население кормится главным образом рыбой. Часть ее ловится в озерах, а часть в самой Колыме. Колыма обладает превосходными сортами рыбы. Главные промысловые р Ыбы – это сиговые (семейство лососевых): ряпушка (сельдят ка), чир, муксун, омуль, пелядка и сиг. Еще вкуснее громадные нельмы. В реке довольно много и налимов, и щук, и чукучанов, но эта рыба идет главным образом на корм собакам. Точно так же собаки поглощают большую часть сельдятки и все рыбьи внутренности, вплоть до икры, которую люди едят мало. Соба ки в общем потребляют не меньше половины всего улова, и задача прокормить собак является для колымчан едва ли не более важной, чем прокорм семьи. Недаром, когда спрашивают про колымчанина, большое ли у него семейство, говорят: "Большое, у него шестнадцать душ", а потом выясняется, что четырнадцать из этих душ – собаки. Рыба для колымчан – это "святая еда", но значительная часть ее используется очень неумело. Та рыба, которая идет на корм собакам, хранится в скверно построенных погребах, просто в ямах, начинает сквашиваться и издает неприятный запах. Большею частью скверно пахнет и рыба, идущая в пищу людям. Засол рыбы производится очень редко, ее обычно замораживают; много заготовляется юколы – вяленой и копченой рыбы.
Юкола бывает двух сортов: белая, только вяленая на солнце, и коричневая, которую после вяления коптят в специальных шалашах. Последняя очень вкусна. Для изготовления юколы мясо вместе с кожей снимают с костей и потом мелко надрезают с внутренней стороны. После того как снято мясо, остаются кости: если на них почти нет мяса, то их называют "собачьи кости", или, как здесь говорят, "кошти". Если на них осталось немного мяса, то они идут в пищу людям и называются "едомные кошти".
Население Колымы говорит на очень странном наречии, шепелявящем и картавящем, свойственном некоторым север ным областям Сибири. Кроме того, в языке колымчан сохранилось много древних слов и выражений, занесенных сюда казаками и еще не вытесненных, несмотря на постоянный приезд новых людей. На таком же языке говорят русские, живущие в низовьях Индигирки.
Осенью население заимок начинает возвращаться в город, или, как здесь говорят, "кочует". Но сейчас эти кочевки совершаются частью на моторном катере, и в Кульдине одна старуха говорила мне: "Ныне кочующим долго пришлось дожидать катера". Все уезжают; с высоких жердей, поставленных для вяления рыбы (быгальниц), снимают последнюю юколу, и в заимке остается только несколько человек для зимнего подледного промысла.
Самая большая заимка на Колыме – Кульдино, ниже По ловинного Камня. Дальше, на расстоянии 10–30 километров одна от другой, нам попадались другие заимки. Между заимками Петровой и Жирковой впадает справа, среди островов, значительный приток Колымы – река Березовка. На ней, километрах в ста тридцати от устья, был найден в 1900 году труп мамонта. Академия наук послала специальную экспедицию, и мамонт был благополучно извлечен из оползня, в котором он лежал; шкура, скелет и часть мяса были доставлены в Ленин град, где чучело мамонта стоит и сейчас в Зоологическом музее.
От самого Средне‑Колымска и до устья Омолона характер Колымы сохраняется один и тот же. Это широкая, мощная река в низких берегах, покрытых лесом и болотами. Время от времени река подходит к западной окраине Юкагирского плоскогорья и подмывает длинные утесы, сложенные покровами молодых лав. Ниже начинают появляться большие яры рых лых четвертичных отложений – как их тут называют, "талы",– среди которых иногда выглядывают глыбы льда, образовавшиеся из надувов снега.
У подножия тал обычно в большом количестве попадаются кости крупных четвертичных млекопитающих: мамонта, носорога, бизона, северного оленя, лошади, лося. Если вы прой детесь по берегу вдоль какой‑нибудь большой талы, то, наверное, на протяжении километра насбираете целый мешок костей. Но трупы мамонта попадаются очень редко и обыкновенно уносятся водой или съедаются песцами и собаками, прежде чем их найдут люди, поэтому пока только два мамонтовых трупа – и притом один из них неполный – попали в музеи.
Ниже Средне‑Колымска исчезают галечники, и берег покрыт вязким серым илом, так называемой няшей. В некоторых местах, в низовьях, эта няша настолько жидка, что может за сосать человека, и местные жители ставят тут сигналы в виде двойного конуса из прутьев.
Одна из заимок правого берега называется Помазкино. Сейчас тут стоит только одна жалкая избушка, но когда‑то, очевидно, было большое поселение. В стороне от берега видно много могил; некоторые кресты относятся еще к XVIII веку. Колымчане рассказывают, что будто бы сюда приехали первые русские и хотели основать город. В соседней протоке, в которую впадает река Осетровка, они поймали большого осетра, сварили его и съели. Осетр оказался ядовитым, и они все умерли. Остался в живых только один, который уходил в это время на охоту. После этого решили здесь города не ставить, и он был основан на месте Средне‑Колымска. Предание это исторически неверно, но местные жители рассказывали его как достоверное.
Последний утес правого берега – скала Конзобой, длинная низкая грива, которая высовывается на север в виде туши кита. Колыма поворачивает вокруг него на восток и вскоре сливается с своим самым большим притоком – Омолоном.
С утесом Конзобоя связана следующая легенда: когда‑то возле этого утеса "лесной" и его жена бегали по льду реки Колымы. "Лесовиха", обгоняя мужа, провалилась сквозь лед, и "водяной" поймал ее за ноги. Муж стал тянуть за голову, а "водяной" за ноги, и они оторвали ей голову. Муж обиделся и забросил голову на утес, где она лежит и сейчас в виде боль шого камня.
Еще в конце XIX века, как сообщает этнограф В. Богораз, колымчане верили, что и реки, и леса, и горы населены различ ными мифическими существами. В реке есть водяницы, водяные, бабы, в лесах – лесной хозяин, в горах – горный хозяин. Потом есть еще упырь, железнозубый еретик, пужанка, чудинка и суседко.
Мы останавливаемся под скалой Конзобой у амбаров, куда привозят иногда продовольствие для окружающих заимок. Да лее нам ехать в этом году не стоит: ниже Конзобоя утесов нет до самого Нижне‑Колымска. Мы решили дождаться здесь кате ров, которые должны итти из Нижне‑Колымска в Средне‑ Колымск с грузом, привезенным морским пароходом. Возле Кульдина мы уже встретили два таких каравана, состоящих каждый из катера с несколькими маленькими баржонками – кунгасами. Скоро должен пройти вверх еще один.
Пора возвращаться – на берегах выпал снег, начали появляться маленькие забереги. Горностаи уже сменили свою темную шубку на белую, зимнюю, и ныне ночью один из них пришел в нашу лодку, чтобы поживиться лежащей там рыбой. Я пробовал сфотографировать его, но горностай сердито огрызался и так вертелся, что все снимки оказались неудачными.
С вершины Конзобоя открывается далекий вид. На западе и севере видна громадная низина левого берега Колымы, вся испещренная множеством озер – стариц. Они уже замерзли, а на Колыме по обоим берегам белеют полосы снега. Пока мы стоим у Конзобоя, начинается перелет птиц на юг, и за два дня над нами пролетают буквально десятки тысяч уток и гусей. Иногда с почти человеческими криками летят небольшие стаи лебедей. Но чаще лебеди летят только втроем или вчетвером, каждое семейство отдельно.
сентября мимо нас вниз по реке проходят катера с кунга сами. Внезапно от одного из них отделяется моторная лодка, и в ней мы узнаем нашего радиста Бизяева. Оказалось, что наш мотор как раз в это время пришел в Средне‑Колымск и Бизяе ву удалось получить для него лодку и горючее.сентября мы двинулись обратно. Первая наша ночевка немного выше Конзобоя, на правом берегу, в уединенной заим ке – Горнице. В этой заимке провел свою последнюю ночь, 24 июня 1892 года, Черский...
Первые два дня мы наслаждаемся быстрым ходом моторной лодки, но на третий температура воздуха сильно падает и мотор начинает пошаливать.
На следующий день мы проходим всего несколько километров: по реке уже плывет тонкое сало, мотор замерзает и совсем перестает работать. Бизяев разбирает его до последнего винтика на берегу, на замерзшей няше. При этом общими усилиями мы выломали часть цилиндра, но Бизяев нас утешает, что это даже к лучшему, потому что как‑то особенно удачно будут выходить газы. День этот кончается печально – ночевкой на берегу в одном‑двух километрах выше места ремонта мотора.
25 сентября надежды на быстрое достижение Средне‑ Колымска становятся еще более слабыми: местами забереги до стигают уже 100 метров ширины. Мы решаем забыть про мотор и итти бечевой. Но возле заимки Быстрой, в самом опасном месте, где нельзя итти бечевой и надо подниматься по быстрой протоке, мотор вдруг начал работать и помог нам на протяжении нескольких километров. Но потом он снова забастовал, и нам пришлось итти бечевой еще два дня до заимки Жирковой.
Утром неожиданно снизу подошел караван судов, и мы, не дожидаясь, пока заведется мотор, подъехали к катеру на вес лах. Караван, состоявший из вереницы маленьких кунгасов, тянули два моторных катера.
По Колыме можно плавать не только на катерах, но и на больших судах, и вскоре здесь появились пароходы.
29 сентября с караваном судов мы подошли к Средне‑ Колымску. Через несколько дней река стала, и город был отрезан от всего мира.
Снова олени
6 сентября, после первого снега, в холодную осеннюю погоду мы втроем с Березкиным и Говязиным выезжаем вниз по реке. Первый наш привал в 14 километрах ниже города, у уте сов Половинного Камня. Эти утесы в геологическом отношении одно из интереснейших мест Колымы: здесь много окаменело стей. Я провел возле Половинного Камня целые сутки и по возвращении в Средне‑Колымск в конце сентября еще раз проехал сюда на моторной лодке, чтобы собрать полтонны окаме нелостей – кораллов и раковин плеченогих. Эти сборы позволили определить возраст отложений у Половинного Камня.
На левом берегу, ниже Половинного Камня, начинаются заимки; они расположены на высокой террасе реки; перед ни ми обычно лежит пологий илистый пляж, на котором стоят невода и карбасы, а над низкими избами с плоскими крышами почти всегда на длинном шесте возвышается крест. В эти заимки на лето съезжается городское население для ловли рыбы. Когда‑то почти по всей Колыме были расположены поселения русских, которые явились сюда раньше якутов. Но в 1929 году большая часть реки была населена якутами. Русские жили лишь вблизи Средне‑Колымска и Нижне‑Колымска и почти все возвращались на зиму в город.
Колымское население кормится главным образом рыбой. Часть ее ловится в озерах, а часть в самой Колыме. Колыма обладает превосходными сортами рыбы. Главные промысловые р Ыбы – это сиговые (семейство лососевых): ряпушка (сельдят ка), чир, муксун, омуль, пелядка и сиг. Еще вкуснее громадные нельмы. В реке довольно много и налимов, и щук, и чукучанов, но эта рыба идет главным образом на корм собакам. Точно так же собаки поглощают большую часть сельдятки и все рыбьи внутренности, вплоть до икры, которую люди едят мало. Соба ки в общем потребляют не меньше половины всего улова, и задача прокормить собак является для колымчан едва ли не более важной, чем прокорм семьи. Недаром, когда спрашивают про колымчанина, большое ли у него семейство, говорят: "Большое, у него шестнадцать душ", а потом выясняется, что четырнадцать из этих душ – собаки. Рыба для колымчан – это "святая еда", но значительная часть ее используется очень неумело. Та рыба, которая идет на корм собакам, хранится в скверно построенных погребах, просто в ямах, начинает сквашиваться и издает неприятный запах. Большею частью скверно пахнет и рыба, идущая в пищу людям. Засол рыбы производится очень редко, ее обычно замораживают; много заготовляется юколы – вяленой и копченой рыбы.
Юкола бывает двух сортов: белая, только вяленая на солнце, и коричневая, которую после вяления коптят в специальных шалашах. Последняя очень вкусна. Для изготовления юколы мясо вместе с кожей снимают с костей и потом мелко надрезают с внутренней стороны. После того как снято мясо, остаются кости: если на них почти нет мяса, то их называют "собачьи кости", или, как здесь говорят, "кошти". Если на них осталось немного мяса, то они идут в пищу людям и называются "едомные кошти".
Население Колымы говорит на очень странном наречии, шепелявящем и картавящем, свойственном некоторым север ным областям Сибири. Кроме того, в языке колымчан сохранилось много древних слов и выражений, занесенных сюда казаками и еще не вытесненных, несмотря на постоянный приезд новых людей. На таком же языке говорят русские, живущие в низовьях Индигирки.
Осенью население заимок начинает возвращаться в город, или, как здесь говорят, "кочует". Но сейчас эти кочевки совершаются частью на моторном катере, и в Кульдине одна старуха говорила мне: "Ныне кочующим долго пришлось дожидать катера". Все уезжают; с высоких жердей, поставленных для вяления рыбы (быгальниц), снимают последнюю юколу, и в заимке остается только несколько человек для зимнего подледного промысла.
Самая большая заимка на Колыме – Кульдино, ниже По ловинного Камня. Дальше, на расстоянии 10–30 километров одна от другой, нам попадались другие заимки. Между заимками Петровой и Жирковой впадает справа, среди островов, значительный приток Колымы – река Березовка. На ней, километрах в ста тридцати от устья, был найден в 1900 году труп мамонта. Академия наук послала специальную экспедицию, и мамонт был благополучно извлечен из оползня, в котором он лежал; шкура, скелет и часть мяса были доставлены в Ленин град, где чучело мамонта стоит и сейчас в Зоологическом музее.
От самого Средне‑Колымска и до устья Омолона характер Колымы сохраняется один и тот же. Это широкая, мощная река в низких берегах, покрытых лесом и болотами. Время от времени река подходит к западной окраине Юкагирского плоскогорья и подмывает длинные утесы, сложенные покровами молодых лав. Ниже начинают появляться большие яры рых лых четвертичных отложений – как их тут называют, "талы",– среди которых иногда выглядывают глыбы льда, образовавшиеся из надувов снега.
У подножия тал обычно в большом количестве попадаются кости крупных четвертичных млекопитающих: мамонта, носорога, бизона, северного оленя, лошади, лося. Если вы прой детесь по берегу вдоль какой‑нибудь большой талы, то, наверное, на протяжении километра насбираете целый мешок костей. Но трупы мамонта попадаются очень редко и обыкновенно уносятся водой или съедаются песцами и собаками, прежде чем их найдут люди, поэтому пока только два мамонтовых трупа – и притом один из них неполный – попали в музеи.
Ниже Средне‑Колымска исчезают галечники, и берег покрыт вязким серым илом, так называемой няшей. В некоторых местах, в низовьях, эта няша настолько жидка, что может за сосать человека, и местные жители ставят тут сигналы в виде двойного конуса из прутьев.
Одна из заимок правого берега называется Помазкино. Сейчас тут стоит только одна жалкая избушка, но когда‑то, очевидно, было большое поселение. В стороне от берега видно много могил; некоторые кресты относятся еще к XVIII веку. Колымчане рассказывают, что будто бы сюда приехали первые русские и хотели основать город. В соседней протоке, в которую впадает река Осетровка, они поймали большого осетра, сварили его и съели. Осетр оказался ядовитым, и они все умерли. Остался в живых только один, который уходил в это время на охоту. После этого решили здесь города не ставить, и он был основан на месте Средне‑Колымска. Предание это исторически неверно, но местные жители рассказывали его как достоверное.
Последний утес правого берега – скала Конзобой, длинная низкая грива, которая высовывается на север в виде туши кита. Колыма поворачивает вокруг него на восток и вскоре сливается с своим самым большим притоком – Омолоном.
С утесом Конзобоя связана следующая легенда: когда‑то возле этого утеса "лесной" и его жена бегали по льду реки Колымы. "Лесовиха", обгоняя мужа, провалилась сквозь лед, и "водяной" поймал ее за ноги. Муж стал тянуть за голову, а "водяной" за ноги, и они оторвали ей голову. Муж обиделся и забросил голову на утес, где она лежит и сейчас в виде боль шого камня.
Еще в конце XIX века, как сообщает этнограф В. Богораз, колымчане верили, что и реки, и леса, и горы населены различ ными мифическими существами. В реке есть водяницы, водяные, бабы, в лесах – лесной хозяин, в горах – горный хозяин. Потом есть еще упырь, железнозубый еретик, пужанка, чудинка и суседко.
Мы останавливаемся под скалой Конзобой у амбаров, куда привозят иногда продовольствие для окружающих заимок. Да лее нам ехать в этом году не стоит: ниже Конзобоя утесов нет до самого Нижне‑Колымска. Мы решили дождаться здесь кате ров, которые должны итти из Нижне‑Колымска в Средне‑ Колымск с грузом, привезенным морским пароходом. Возле Кульдина мы уже встретили два таких каравана, состоящих каждый из катера с несколькими маленькими баржонками – кунгасами. Скоро должен пройти вверх еще один.
Пора возвращаться – на берегах выпал снег, начали появляться маленькие забереги. Горностаи уже сменили свою темную шубку на белую, зимнюю, и ныне ночью один из них пришел в нашу лодку, чтобы поживиться лежащей там рыбой. Я пробовал сфотографировать его, но горностай сердито огрызался и так вертелся, что все снимки оказались неудачными.
С вершины Конзобоя открывается далекий вид. На западе и севере видна громадная низина левого берега Колымы, вся испещренная множеством озер – стариц. Они уже замерзли, а на Колыме по обоим берегам белеют полосы снега. Пока мы стоим у Конзобоя, начинается перелет птиц на юг, и за два дня над нами пролетают буквально десятки тысяч уток и гусей. Иногда с почти человеческими криками летят небольшие стаи лебедей. Но чаще лебеди летят только втроем или вчетвером, каждое семейство отдельно.
сентября мимо нас вниз по реке проходят катера с кунга сами. Внезапно от одного из них отделяется моторная лодка, и в ней мы узнаем нашего радиста Бизяева. Оказалось, что наш мотор как раз в это время пришел в Средне‑Колымск и Бизяе ву удалось получить для него лодку и горючее.сентября мы двинулись обратно. Первая наша ночевка немного выше Конзобоя, на правом берегу, в уединенной заим ке – Горнице. В этой заимке провел свою последнюю ночь, 24 июня 1892 года, Черский...
Первые два дня мы наслаждаемся быстрым ходом моторной лодки, но на третий температура воздуха сильно падает и мотор начинает пошаливать.
На следующий день мы проходим всего несколько километров: по реке уже плывет тонкое сало, мотор замерзает и совсем перестает работать. Бизяев разбирает его до последнего винтика на берегу, на замерзшей няше. При этом общими усилиями мы выломали часть цилиндра, но Бизяев нас утешает, что это даже к лучшему, потому что как‑то особенно удачно будут выходить газы. День этот кончается печально – ночевкой на берегу в одном‑двух километрах выше места ремонта мотора.
25 сентября надежды на быстрое достижение Средне‑ Колымска становятся еще более слабыми: местами забереги до стигают уже 100 метров ширины. Мы решаем забыть про мотор и итти бечевой. Но возле заимки Быстрой, в самом опасном месте, где нельзя итти бечевой и надо подниматься по быстрой протоке, мотор вдруг начал работать и помог нам на протяжении нескольких километров. Но потом он снова забастовал, и нам пришлось итти бечевой еще два дня до заимки Жир ковой.
Утром неожиданно снизу подошел караван судов, и мы, не дожидаясь, пока заведется мотор, подъехали к катеру на вес лах. Караван, состоявший из вереницы маленьких кунгасов, тянули два моторных катера.
По Колыме можно плавать не только на катерах, но и на больших судах, и вскоре здесь появились пароходы.
29 сентября с караваном судов мы подошли к Средне‑ Колымску. Через несколько дней река стала, и город был отрезан от всего мира.
В стране юкагиров
4 марта подают новых оленей. После наших жалких и исто щенных эти кажутся необычайно сильными и жирными.
От Верхне‑Колымска нам предстоит сначала пройти немного вверх до Ясашной и от нее наискось пересечь водораздел к Колыме. В низовьях Ясашной расположено небольшое селение юкагиров – Нелемное. Тут живет большая часть верхне колымских юкагиров.
Когда‑то юкагиры были многочисленным и сильным, народом, населявшим Северо‑Восточную Азию. Юкагирская земля занимала бассейны Яны, Индигирки, Колымы, Анадыря и на восток протягивалась до Анадырского залива. Когда русские пришли сюда, здесь еще не было якутов (кроме самых верховь ев Яны), а эвены кочевали в небольшом количестве в горах. Юкагиры жили главным образом в долинах рек; но постепенно количество юкагиров сократилось, и Иохельсон в начале 1900‑х годов насчитывал их всего лишь 700 человек. Из них более 300 кочевало в Западной тундре, между низовьями рек Индигирки и Колымы. В верховьях Колымы, по Иохельсону, жило около 200 юкагиров, и немного их оставалось в низовьях Омолона. По тем сведениям, которые мне удалось собрать в 1930 году, в верховьях Колымы жило всего 125 юкагиров. Врач Мицкевич, работавший в прошлом веке на Колыме, описывал юкагиров следующим образом: "Юкагиры – это стройные, легкие люди невысокого роста, с продолговатыми лицами, светлыми карими глазами, с черными, прямыми, до плеч волосами, почти без растительности на лице".
Экономическое положение юкагиров до советской власти было чрезвычайно тяжелым. Исконные охотники и рыболовы, они жили главным образом вдоль рек, и жизнь их в значительной степени зависела от улова рыбы. Оленей верхнеколымские юкагиры не держали, но и настоящего колымского скота – собак – они также имели очень немного: в одной семье обычно три‑четыре собаки. Во время весенних перекочевок юкагиры должны были сами впрягаться в нарты, чтобы помогать собакам.
Дорога в лесу
Юкагирки на реке Коркодоне
Верховья Омолона
Стан пешей экскурсии
Уже во время нашего пребывания на Колыме специальные разъездные агенты Госторга доставляли продовольствие в ме ста, где жили юкагиры, а позже на устье Коркодона была построена культбаза, которая теперь ведет большую работу по культурной помощи этому маленькому народу и по изменению его быта.
От Нелемного к нашему каравану присоединился еще один спутник. Бека взял с собою, чтобы довезти до Столбовой, какую‑то дряхлую старушку в меховом чепчике и ровдужных штанах. Во время остановок она разводила костер и потом долго сидела возле него с трубочкой в зубах, грея руки.
От Нелемного и до Коркодона мы могли ехать по санному следу: здесь в начале зимы провезли груз в факторию Гостор га, находящуюся на устье Коркодона; пурга уже замела этот след, но опытный проводник мог найти его – на нем снег гораздо тверже и нарты проваливаются не так сильно.
Мы двигаемся вверх по Колыме сравнительно медленно, от 20 до 30 километров в день. Каждые три дня устраиваем дневку, чтобы дать отдохнуть оленям, которые должны добы вать себе мох из‑под довольно глубокого снега. Поэтому только 17 марта добираемся, наконец, до фактории у устья Коркодона.
В фактории, кроме нашего старого знакомца Дмитрия Винокурова, встречаем Бережнова, члена Колымского окружного исполкома и одновременно агента Госторга. Когда он уезжал из Средне‑Колымска, я просил его, чтобы он постарался достать нам проводника до Коркодона. В феврале сюда приходили эвены с верховьев правых притоков реки Коркодон – Рассохи и Сугоя – для закупки товаров. Бережнов потратил несколько дней на разговоры с эвенами, но ему не удалось убедить их провести нашу экспедицию по Коркодону.
Они говорили, что по Коркодону сейчас невозможно итти, что там были недавно большие пожары, которые выжгли все моховища, поэтому оленей там негде кормить, а Коркодон во многих местах покрыт полыньями и по нему невозможно ехать на нартах.
Дальнейший путь предстояло, очевидно, совершать так же, как и плавание по Колыме в прошлом году, то есть без про водников. Первый участок Коркодона – около 90 километров, до устья Рассохи – пройти нетрудно. Здесь часто ездил Бека и хорошо знал дорогу, а на устье Рассохи мы должны найти зимнее поселение юкагиров.
В Столбовой мы несколько реформировали наш караван: Бека оставил здесь часть плохих оленей и маток и взял взамен своих оленей, пасшихся вблизи под надзором эвена. С нами теперь шло восемьдесят четыре оленя, запряженных в тридцать пять нарт. Вверх по Коркодону вместе с нами поехал Бережнов. Он хотел отвезти юкагирам, на устье Рассохи, муки, так как на своих немногочисленных собаках они сами не могли доехать до фактории.
На третий день пути по Коркодону мы в первый раз встретили большие наледи. Вода на значительном протяжении покрывала протоку, по которой мы ехали; были видны и открытые полыньи. Это еще раз подтвердило мрачные предчувствия наиболее пессимистически настроенных участников экспедиции, которые невольно вспоминали предсказания эвенов о непре рывных полыньях.
На четвертый день мы дошли до устья Рассохи, но и тут нас ожидало разочарование: в стойбище юкагиров не было ни души.
Юкагирское поселение на устье Рассохи, называющееся Чинганджа, состояло из нескольких юрт, построенных по якут скому образцу, и нескольких лабазов (амбаров). Здешние лабазы, чтобы предохранить продукты от диких зверей, ставятся на один или два высоких столба, так что попасть к ним можно только по стремянке. Кроме этих сооружений, вблизи юрт был и будки для собак, сделанные из сухой травы.
Вблизи селения на реке мы нашли юкагира – немого старика, который остался здесь ловить рыбу. Он знаками объяснил Бережнову, что остальные юкагиры ушли вверх по реке ловить рыбу, как они делают обычно в марте. У немого было достаточно продовольствия, и он припас шкурки белок, чтобы уплатить за товары, привезенные Бережновым.
У устья Рассохи мы простояли сутки, чтобы дать возможность Салищеву определить астрономический пункт. Я в это время сходил вверх по реке изучить утесы и посмотреть, что за таинственная страна расстилается к востоку. Когда я взобрал ся на лыжах на гору, передо мной открылся далекий вид: между Рассохой и Коркодоном тянулось низкое ровное плоскогорье. Долина Коркодона уходила на восток; вдали блестели снежные вершины гор.
Когда мы проложили на карте направление долины Коркодона, оказалось, что она идет в нужную нам сторону и по ней мы попадем к устью реки Крестик на Омолоне. С горы было видно, что во многих местах Коркодон не замерз: еще темнела открытая вода, а на большом протяжении по правому его бере гу простирались огромные пространства, выжженные лесными пожарами. Значит, когда мы пойдем дальше, нам нужно будет отыскивать не только дорогу, но и кормовища для оленей. Может быть, восточнее пожар перекинулся и на левый, южный берег Коркодона, и нам придется свернуть в сторону от реки и обойти сожженные, голодные места.
Чтобы обеспечить продвижение каравана на Омолон по на меченному маршруту, я обещал Беке большую премию в слу чае, если он выведет нас до вскрытия рек в верховья Омолона к Крестику.
Три дня мы медленно двигаемся вверх по Коркодону по следам узких нарт юкагиров. Видно, что они часто останавлива лись и пробивали ряд прорубей в реке, чтобы ловить рыбу подледной сетью. Наконец у одной из их стоянок Бека заявляет, что теперь юкагиры уже близко, след совсем свежий, и можно стать на ночь, не доходя до них. Мы оставляем наших спутников и вдвоем с ним едем отыскивать юкагиров.
В нескольких километрах далее, во впадине у высокого речного обрыва, у рощи тополей мы увидели стан юкагиров. Вечернее солнце ярко освещало коричневые шкуры недавно по ставленного чума. Мужчины ушли на рыбную ловлю, а не сколько женщин занимаются расстановкой чумов и палаток. На пучках сухой желтой травы сидят по две, по четыре вместе маленькие черные собаки с острыми мордочками: им подложена теплая подстилка, чтобы они не простудились. Тут же рядом в мехах на снегу лежат грудные дети. У одного из юкагиров не чум, а палатка; палатки при перекочевках гораздо удобнее, чем кожаные и берестяные чумы, они уже прочно при вились у якутов и проникают к юкагирам и эвенам.
Вскоре после нашего прихода появляются мужчины. Первыми приходят маленькие мальчики, лет пяти‑шести. Они идут на лыжах, широких и коротких, подражая в походке мужчинам. Затем появляются взрослые в просторных меховых парках. Нас принимают в самом большом чуме и угощают обязательно чаем со строганиной. Все население Коркодо на – двадцать душ – собралось в этом чуме посмотреть на нас.
На другой день юкагиры явились к нам, чтобы получить у Бережнова продукты и сдать ему пушнину. Между нашими нартами была поставлена тренога и подвешены весы. Взвеши вали муку, нюхали и делили табак, щупали мануфактуру. Женщины в расшитых нагрудниках, рисунок которых заимствован от эвенов, стояли степенно. Особенное впечатление на всех наших проводников произвела молодая девушка, лет семнадца ти‑восемнадцати, с ярким цветом лица, – знаменитая охотница Ольга. Она уже ведет самостоятельную охоту и нынешней зимой убила пятьдесят белок. Юкагиры сдали Бережнову не только свою пушнину, но и перекупленную у горных эвенов, которые иногда заходят к ним.
При помощи Бережнова мы долго уговариваем юкагиров дать нам проводника вверх по Коркодону. Юкагиры обычно в конце зимы поднимаются вверх по Коркодону, чтобы ловить рыбу, и в конце апреля возвращаются обратно на устье Рассо хи, а затем летом спускаются вниз по Коркодону до Колымы. Далеко по Коркодону никто из них не заходил, и юкагиры долго не соглашаются дать проводника.
Сидя кружкам на полу палатки, попивая медленно чай, мы ведем очень длительные дипломатические переговоры. Юкаги ры хотят показать, что они делают большое одолжение даже тем, что пришли сюда к нам и разговаривают с нами. Старый юкагир Григорий говорит:
– Из‑за того, что мы сегодня не откочевали вверх по реке и остались на старом месте, мы не могли поймать рыбы и голода ем. Вчера мы хотели просить вас, чтобы вы перекочевали вместе с нами вверх, но мы знаем, что вы собираетесь в дальнюю дорогу, мы не хотели вас беспокоить.
Потом нам сообщают, что если кто‑нибудь из мужчин пойдет с нами проводником, то всем им опять‑таки придется голодать, потому что улов рыбы будет меньше. Наконец после десятой чашки чая, выговорив большую плату, юкагиры соглашаются дать нам в проводники одного из стариков.
Бережнов, кроме торговых дел, должен был в качестве члена, местного исполкома провести муньях. Для обслуживания юкагиров предполагалось создать культбазу в фактории на Столбовой, и надо было уговорить их перейти на оседлое жи тельство в окрестностях базы. Но на все убеждения Бережно ва, что возле базы жить им будет легче и что никогда не будет голодовок, юкагиры отвечали отказом. Они говорили: "Живите сами в культбазе, а нам не выжить; если мы должны будем отказаться от вольного воздуха и перекочевок, мы умрем". Так Бережнов и уехал обратно, не убедив их в этот раз променять вольную кочевую жизнь на более обеспеченное оседлое существование. Но позже, когда была построена культбаза, юкагиры стали постепенно селиться возле нее.
После встречи с юкагирами решено было, по их совету, покинуть Коркодон, потому что на нем слишком часто начали попадаться опасные полыньи, в которые легко могли провалиться нарты (накануне один олень в моей нарте наполовину провалился сквозь лед, пробитый копытами передних оленей), и двинуться прямо через болота и леса вдоль подножия гор левого берега.
Это сильно сокращало наш путь, так как Коркодон выше Рассохи извивается среди широкой долины и образует мелкие протоки и острова.
Юкагиры перешли немного выше по реке и начали здесь ловить рыбу. Поперек реки пробили несколько прорубей, сквозь них пропустили сеть. Этим занимались все мужчины, включая мальчиков.
Покинув Коркодон, мы двинулись наискось через кунтук – так колымчане называют редкий лес, покрывающий террасы между рекой и подножием гор. Вскоре оказалось, что старик юкагир, очень милый и ласковый человек, как проводник никуда не годится. Итти вперед на лыжах и прокладывать путь (лыжницу) для передовых оленей он не в силах, а в выборе дороги для оленьего каравана он ничего не понимает. Поэтому, посмеявшись над ним немного, Бека посадил его на одну из задних нарт.
Следующая надежда была уже на встречу с горными эвенами. Поэтому мы, внимательно смотрим, не попадется ли где‑ нибудь след верхового оленя.
Найдем ли перевал?
Долина Коркодона в низовьях очень широка, километров до семи‑восьми. Мы идем вдоль гор левого берега, которые почти не имеют утесов. Чтобы осмотреть одновременно утесы по пра вому берегу, мне приходится пробегать на лыжах это большое пространство и потом, пройдя вдоль утесов по реке, возвращаться обратно в лес, к условному месту встречи с Березки ным, который вел мои нарты. В Верхне‑Колымске я купил себе для этого местные лыжи, подбитые мехом с оленьих ног (камус). Ширина их показалась бы невероятной лыжнику‑спортсмену: она достигала двадцати восьми сантиметров в средней части. Но ходить на таких лыжах очень хорошо, и они удобны для подъема на горы.
Зимою без лыж человек здесь совершенно беспомощен. У