— Что же мне делать? Ты хочешь, чтобы я смеялась?
Мария пытается улыбнуться сквозь слезы, но теперь уже и по щекам Владимира текут слезы…
— Вот, Володя, твой паспорт, — Анатолий вкладывает в руку Владимира его паспорт.
— А что с тобой за это сделают?
— Я билет на тебя оформлял и я же должен тебе отдать твой паспорт перед отлетом. Вот и отдал. Поругают, конечно, за халатность. Что раньше времени. Но до крайностей, я думаю, не дойдет. Объявят выговор…. Одним больше, одним меньше. Но у меня и благодарности есть.
— Ты хитрец! — Ершов берет паспорт как ненужную вещь. К ним подходит официант расставляет газировку
— Мы хотели пожениться, ну, расписаться в ЗАГСе, но у меня не было паспорта, а теперь есть паспорт, но нет времени. И я не знаю, будет ли оно теперь у нас…
Владимир вытирает слезы у Марии.
— Нет повести печальнее на свете чем повесть о Ромео и Джульетте. Жуткое дело, старик. Да, а меня эта пьеса страшно веселила, когда ее читал, а теперь вот видишь, как оно бывает…
Анатолий вдруг сосредоточивается, смотрит на Владимира.
— Что-то я не пойму, а почему у вас нет времени, а?
— Потому что я завтра улетаю.
Так это ж в 15:30. А ЗАГС открывается в 10:00. У вас куча времени. Вы успеете расписаться!
Мария поднимает заплаканные глаза на Владимира.
— Правда! А Лаура будет моей свидетельницей! А со стороны Володи кто будет?
— У меня завтра отлет нескольких человек. Я вообще не смогу прийти. Извините уж. Меня рвут на части, а эти части еще мельче рвут. Мария, скажи своим подругам, чтоб не забыли паспорта, а то все прахом полетит.
— Обязательно. Я еще приглашу свою подружку с работы. Элену. Она не откажется. Вот и решили все вопросы, друзья! И так, до завтра. Встречаемся у ЗАГСА прямо в 10.00. Договорились?
|
|
Все радостно обнимаются, целуются и выходят из кафе. Анатолий обнимает Марию. Мария сквозь слезы улыбается.
Полоса препятствий. Капитан Прохоров с переводчиком стоят перед шеренгой кубинских солдат рядом с кубинским офицером. Переводчик тихо переводит кубинскому офицеру. Тот кивает и дает команду на выполнение. Шеренга солдат делает поворот налево, начинает бег на месте и перестроение «по два», затем по команде офицера солдаты начинают преодоление полосы препятствий. Топот, шум, подбадривающие крики, грязь, пот, стоны… Прохоров и переводчик медленно идут сбоку от полосы препятствий. Прохоров показывает на ошибки, переводчик переводит. Подходит кубинский военнослужащий.
— Товарищ капитан, Вас просят срочно к городскому телефону.
Прохоров разговаривает по телефону с Клочковым.
— Ты знаешь, Володька сегодня в десять часов расписывается со своей возлюбленной, Марией.
— Где? Ждите. Без меня не начинайте!
— А меня там не будет. Я не могу отлучиться из аэропорта. Много дел.
— Понятно. Рвут тебя, как всегда, на части, а эти части еще мельче рвут, а вот эти части уж совсем мелко так рвут!
Клочков хохочет:
— Вот именно! Вдребезги рвут!
— Лечу. Как быстрый бригантин!
— На всех полных парусах не плывет, а летит мой отважный бригантин. Ты уже всю испанскую классику освоил?
— А ты как думал? Мол, если пехота… Что с нее взять?! Некогда мне. Пока! Десятый час. Я сейчас же еду. Буду свидетелем.
— Там свидетелей хватает. Тебе не стоило бы там появляться. Могут быть неприятности Но, если ты так решил, записывай адрес ЗАГСа.
|
|
— Беру такси и еду. Спасибо, что сообщил. А Володька мне ничего не сказал.
— Он и сам не знал, что так получится. И не хотел тебя подводить.
Владимир бежит по улице и сбивает с ног поющего песню продавца арахиса. Кулечки с орешками «мани» разлетаются в разные стороны. Ершов просит у паренька тысячу извинений. Видит автобус и вскакивает в него. Едет несколько остановок. Потом пулей вылетает из автобуса, влезает в ветхое такси и дает задание водителю гнать в ЗАГС в центре города, указывает адрес. Машина, фыркая, несется по городу.
К ЗАГСу на бешеной скорости, обгоняя друг друга, подлетают два такси и чуть не сталкиваются. Из одного выскакивает Владимир, а из другого Прохоров. Ершов очень удивлен.
— Ты что ж мне не позвонил? А?
— Я не хочу тебе неприятностей.
— Ерунда. Пусть только попробуют! Это мы еще посмотрим!
Прохоров многозначительно, по-кубински, оттягивает вниз указательным пальцем нижнее веко глаза.
— Я буду твоим свидетелем.
Прохоров лезет в карман за документом и… достает удостоверение личности. Временное.
— Е-ке-ле-ме-не! У меня же паспорта-то и нет. Я совсем забыл. В спешке. Мне только что Клочков позвонил. Я все бросил на переводчика и прямо сюда.
— Спасибо, дружище. Свидетелей мы набрали. Сейчас главное уговорить, чтобы нас пропустили другие пары без очереди. Я надеюсь, что кубинские друзья нас пропустят. Пошли в ЗАГС.
Брачующиеся и их свидетели радостно обнимаются и вваливаются в ЗАГС. Рука Владимира кладет паспорт на полированную столешницу. Рядом с российским паспортом изящная ручка Марии кладет кубинский паспорт… Смуглая рука сгребает со стола оба паспорта. Клерк кубинского ЗАГСа деловито открывает российский паспорт и, высунув кончик языка, начинает записывать его данные в книгу. Перед столом клерка стоят Владимир и Мария. За ними торжественно стоят свидетели: Лаура и Элена.
|
|
Над столом Рытова настенные часы показывают 12:00. Из-за развернутого журнала «Крокодил» доносится странное хихиканье. Рытов рассматривает карикатуры. На глаза Рытову попадается его же письмо. Письмо уже напечатано и им подписано. Рытов читает вслух.
— Лейтенант Ершов вступил в несанкционированный, аморальный контакт с кубинкой…
Рытов вертит письмо в руках, раздумывая.
— А! Ольга права. Не буду брать на себя обязанности Господа бога. Живи, Ершов. И благодари меня за мою доброту.
С этими словами он с сожалением, но в то же время решительно рвет письмо и, скомкав, метко бросает его в корзину. Звонит телефон. Рытов недовольно шелестит бумагой, снимает трубку.
— Подполковник Рытов слушает. А это Вы, Петр Михайлович! Здравствуйте. Что? Нет. Не знаю. Ершов? Женился на кубинке? Не может быть!
Рытов выслушивает гневную тираду, кивает головой…
— Извините. Конечно, Вам верю. Явился к Вам в посольство и показал штамп в паспорте? Ну, пацан! Есть, Петр Михайлович! Через полчаса буду у Вас. Отменить отлет Ершова в отпуск? Не понял… Ах, объясните на месте. Хорошо. Сейчас отменю и еду в посольство.
— Ну, Ершов! Сколько ты надо мной издеваться ещё будешь? Без ножа режет! Где мой портфель, где портфель?! Ну, Ольга! Ай, да Ершов! Ай, да сукин сын! Ну, учудил, стервец!
В кабинете посольства Рытов и Секретарь парткома.
— Как же вы так товарищ Рытов?! Недосмотрели…
Рытов вытирает платком пот с лица, шеи, отдувается… Секретарь смотрит сквозь Рытова. Подходит к своему столу, листает перекидной блокнот. Рытов вытягивается по стойке «смирно».
— Петр Михайлович! Виноват! Я его вмиг вышлю с Кубы. В 24 часа! И духа его здесь не будет! У меня есть фотокарточки…. Вернее, сказать, были.
Секретарь с усмешкой смотрит на Рытова.
— Пригласить бы Вас на партком, да пропесочить как следует!
— Не надо… парткома… Может, так обойдемся?
— Не надо… Надо бы! А если пораньше головой-то подумать! А этими своими фотокарточками свой красный уголок обклейте. Пусть молодые учатся, как надо вас таких объегоривать.
Рытов снимает очки, протирает их.
— Ну, ладно, ладно! А переводчик-то этот… Сколько ему лет, говорите?
— Где-то двадцать два-двадцать три… Малец еще совсем!
— Что, будем ломать парню жизнь? И этот отец его невесты! Герой войны в Анголе! А, может, не будем? Можем, из него еще что-то толковое получится? А? А… пускай себе женится! Нет правил без исключений! Сами знаете, что от смешения кровей гении родятся. Пусть плодит советско-кубинских гениев! А? Нам, ведь, гении нужны? Согласны со мной?
— Пусть плодят… Согласен. Даже очень-очень согласен! Вы правы.
— Вот именно! Поступим так…. Готовьтесь к свадьбе.
— К какой такой… свадьбе?
— К интернациональной. Вы что совсем ничего не понимаете?
Секретарь показывает Рытову фото из газеты. На фотографии представительный кубинец в военной форме. Это отец Марии при регалиях. Это производит на Рытова впечатление.
— Понимаю… Я… и обязанности свои знаю. И, честное слово, мне кажется, что вины моей здесь нет. Это же любовь по большому счету. Между хорошим нашим парнем и хорошей, порядочной кубинской девушкой. Ромео и Джульетта, так сказать. Вам тоже, наверно…. В общем, наши дружественные нации… Молодые ребята… Спасибо Вам.
— За что спасибо?
— За то, что так все удачно разрешилось. К всеобщему удовлетво… согласию! Будет исполнено. Такую свадьбу отгрохаем! Весь остров закачается!
— И чтобы подарки были достойные. От посольства тоже подарок будет. И от Вашей части тоже должен быть подарок. И этой… как ее… строганинки… из тунца на стол хорошо бы. И от наших бравых комсомольцев будет. Эх, Рытов, Рытов! Все! Я занят. Исправляйтесь!
— Есть исправиться! Обязательно исправим, Петр Михайлович! Качественно и красиво все оформим! И строганинка обязательно…
Рытов, пятясь, выходит вспотевший из кабинета.
Мария и Владимир подходят к костелу, останавливаются перед входом.
— Вообще-то я атеист, хотя бабушка говорила, что крестила меня… подожди, но мы православные, вроде…
— Это не имеет значения. Я же Деву Марию просила… и должна ей тебя показать и поблагодарить ее.
Мария берет Владимира за руку и тянет его к входу. Из костела выходит монахиня. Мария бросается к ней.
— Здравствуйте, матушка, вы, наверное, не помните меня… Я приходила просить Деву Марию. Вы мне помогли. Монахиня улыбается Марии и Владимиру.
— Конечно, помню, Мария, мы же вместе молились Пречистой Богородице.
Монахиня крестит молодых.
— Будьте счастливы, дети мои. А молодой человек… Он… иностранец? Русский?
— Русский, матушка.
— Это хорошо. Русский-это хорошо! Да Вам бог счастья!
В кабинете Военсоветник в кубинской военной форме без знаков отличия и Владимир в такой же форме.
— Вы, Владимир Максимович Ершов, нарушили правила поведения советских загранкомандированных за рубежом, о которых Вам было прекрасно известно. Нарушили?
— Нарушил. Но я люблю…
— Считаете себя виноватым?
— Виноват, товарищ полковник. Но я полюбил…
— Что ты мне заладил: полюбил, полюбил. Послушайте меня внимательно и запомните крепко на будущее. Ты поступил неправильно. Я не говорю нехорошо, а говорю неправильно. Где эта черта стирается, черт ее знает! Неправильно в том смысле, что Вам, военному человеку, офицеру, переводчику нельзя нарушать установленных для беспрекословного выполнения норм, правил, приказов и распоряжений. Иначе из Вас не будет в будущем хорошего офицера. Какой это офицер Советской Армии, который нарушает приказы? А раз Вы переводчик, то и дипломата из Вас хорошего не получится. А ты мне: люблю, люблю. Вижу, что любишь. И любовь свою отстаиваешь и защищаешь. Эх, Ершов, Ершов! Действительно ты ершистый молодец. Оправдываешь ты свою фамилию! Я тоже, признаюсь, тебе, ершистый. Поэтому наказывать Вас не буду. Рука не поднимается. Но внушение Вам сделать — мой долг. Ладно, прощаю тебя. Как отец. Иди и будь счастлив со своей возлюбленной. Как ее хоть зовут?
— Мария.
— Хорошее имя. Наше. Все. Свободны.
— Огромное Вам спасибо, товарищ полковник. Больше подобное никогда не повторится.
— Это как Вас понимать? Что еще на одной кубинке не женишься? Так что ли?
— Нет. Что Вы! Я не это, не так хотел сказать… Я…
— Ладно, идите, товарищ лейтенант. Свободны.
— Есть свободен, товарищ Главвоенсоветник!
Владимир под хитроватым, веселым прищуром глаз полковника поворачивается и браво выходит из кабинета.
— У, мужик, класс!!!!
Звучит марш Мендельсона, стеклянные двери базы отдыха распахиваются, и молодожены ступают на кафельный пол. Присутствующие, расположившиеся вокруг бассейна, встречают их громом аплодисментов. ВИА советских воинов исполняет туш. Владимир и Мария проходят на места, на которые им указывает Рытов, благодарят его и садятся. Рассаживаются за столики, расставленные вокруг бассейна, и гости интернациональной свадьбы. На столах из пластмассовых карандашниц торчат советские и кубинские флажки.
Главный военный советник в штатском костюме, сидящий рядом с родителями Марии, встает и торжественно поднимает бокал. Все гости садятся. Советник произносит поздравительный тост, здравицу в честь молодоженов.
— Дорогие наши Мария и Владимир! Уважаемые мама и папа Марии! Уважаемые наши кубинские друзья! Уважаемые советские дипломаты и офицеры! Все почтенные гости этого торжественного собрания!
Советские и кубинские переводчики переводят поздравление шепотом на ухо высоким посольским чинам и командованию.
— Мы собрались все здесь сегодня, к большому сожалению, без родителей одного из виновников этого торжества, новобрачного Владимира. Они не смогли присоединиться к нам за этим праздничным столом, чтобы вместе с нами поздравить сердечно и от всей души эту очаровательную пару молодоженов с их самым счастливым, самым радостным в жизни днем и самым запоминающимся событием: законным бракосочетанием. Это не простая свадьба, товарищи, не ординарная. Это интернациональная свадьба! Так, видимо, было угодно судьбе, что Володя встретил милую Марию, свою суженую, здесь, в тропиках, в дружественной и близкой нам Кубе, далеко от своего родного дома. Мы пока не можем похвастаться большим числом таких здесь на Кубе свадеб, но теперь можно с уверенностью сказать, что начало этому делу положено. Как говорится, фундамент теперь есть! И я уверен, что наш офицер, военный переводчик Владимир Ершов, сделал свой правильный выбор. И Вы, очаровательная, юная Машенька нашли свое счастье с настоящим русским парнем. Мы уверены, что, вместе с Володей, создадите крепкую, дружную, надежную ячейку общества, семью и у вас будет много детишек. Кто они будут, как их назвать, кубано-совьетикос или совьетико-кубанос? Это неважно! Это ведь одно и то же. Ваша свадьба-это яркое выражение сплочения наших братских, советского и кубинского, народов. И это глубоко символично, друзья! Давайте же и дальше высоко держать знамя крепнущей дружбы между нашими народами и, я уверен, что выражу общие пожелания здесь присутствующих, пожелания нашим молодым большого личного счастья, любви на долгие годы, благополучия и крепкого здоровья. Радости и счастья Вам! А тебе, Володя, позволь тебя сегодня так по– отцовски, неофициально называть, желаю служебного и служебного роста. А для этого у тебя все имеется: образование, знание языков, а теперь, вот, и семья тоже есть. Вот и все, что я хотел для начала сказать. Что ж? Горько товарищи молодожены! Горько!
— Ура-а-а!!! Горь-ко! Горь-ко! Горь-ко!
Молодые крепко и много раз целуются. Долго не умолкает звон бокалов. Встает отец Марии. Одновременно с ним поднимается и наш переводчик для перевода. Кубинец усаживает его рукой на место.
— Не надо меня переводить. Здесь все прекрасно понимают по-кубински. Я, друзья, счастлив. И моя супруга тоже счастлива, потому что наша дочь встретила и полюбила такого хорошего русского парня, советского офицера, как Бладимúр Ерчов. Желаем Вам, наши дети, большого счастья. Будь, дочка, верна и преданна своему мужу. Мы с матерью уверены, что у вас будет все хорошо, всю вашу длинную и радостную жизнь. Теперь наши дети, дети всех простых кубинцев, не только одних богатеев, получили возможность быть счастливыми, уважаемыми людьми, а не людьми второго сорта, как раньше. Теперь наши дети могут пользоваться теми же благами, какими ранее пользовались только богатые. Я счастлив видеть вас, наших детей, Болодю и Майру, счастливыми. Давайте же мы все выпьем за молодых. Счастья вам, детки, на долгие годы. Здоровья и благополучия, Болодья, вашим родителям. Жаль, что их здесь нет, но когда-нибудь мы с ними обязательно познакомимся. Как у вас принято говорить?
— Горько!
— Вот именно. Горико! Горико!
Рытов плотно прикрывает за собой стеклянную дверь входа, машет дежурному, чтобы тот не отдавал ему честь, и идет в кабинет начальника базы. В кабинете Рытов подходит к телефону, набирает номер.
— Оля, это я… ты опять меня без ножа режешь! Все наше руководство здесь. И кубинское тоже. Это уже… беспрецедентно, Оля… Оля…
В кабинет доносится громогласное: «Ура-а!!! Горь-ко! Горь-ко! Горь-ко!». Рытов телефонной трубкой ловит доносящиеся звуки свадьбы.
— Ты слышишь, Оля! Слышишь? Что же ты делаешь со мной? Приходи, пожалуйста, умоляю тебя! Не позорь меня так! Я порвал письмо в Генштаб. Все! Честное слово я ничего молодым плохого не сделаю. Приходи скорее!
— Ну, хорошо. Сейчас приду.
— Спасибо тебе, дорогая! Ненаглядная моя! Бесценная!
Рытов возвращается на торжество. ВИА играет туш. Отец, мать, бабушка и дедушка Марии, а также все гости аплодируют, так как молодые в очередной раз крепко целуются. Рытов подходит к Олегу.
— Ты готов?
— Валентин Михайлович, может не к месту? А?
— К месту! Давай! Я тебя сейчас представлю. Это приказ.
Замполит идет на свое место и стучит вилкой по бокалу.
— Товарищи! Дорогие жених и невеста, вернее, теперь уже муж и жена! Я предоставляю слово сослуживцу нашего жениха Олегу Островскому, который нам прочитает стихи известного советского поэта и переводчика Сергея Гончаренко! Итак, Олег, смелее, смелее.
Звучат аплодисменты. Олег скромно поднимается из-за стола, неловко кланяется и тихо начинает читать стихи:
— А в году
за семь пол сотен дней.
За четыре дюжины недель.
До России
тридевять морей,
а в России
белая метель…
А в России —
Белая пора.
По дворам сугробы
Набекрень.
Для тебя
Уже давно вчера
Мой еще не начавшийся
День.
А в России
Белая земля.
Ты выходишь утром на порог
И не знаешь,
Где я от тебя:
Толь на Запад,
То ли на Восток.
Ну а здесь —
Здесь бьет из-под земли
пальма,
как зеленый водомет.
Ну а здесь,
в немыслимой дали,
даже месяц
задом наперед.
Здесь, на пышном
пиршестве стихий
Сожжено все
Матушкой-зимой.
Бормочу я снова, как стихи,
От тебя последнее письмо.
Здесь как кубки
Звонкие слова:
Сибоней, Ориенте, Мариэль.
Где-то там
В кустах кычит сова.
До России
Тридевять морей!
Гости аплодируют чтецу, а Рытов видит, что его у стеклянных дверей манит на выход дежурный. Пригнув голову, он тихо выходит и прикрывает за собой дверь.
— Вас к телефону, товарищ подполковник.
Рытов быстро идет в кабинет директора. Там он берет телефонную трубку с аппарата на столе.
— Да. А… товарищ лейтенант. Я же четко вам сказал: и кровать и постельное белье разгружайте в его домик, кабанью, что выделило им кубинское начальство по адресу… Что есть адрес?.. Ну, так что же вы возитесь там? И посольский телевизор туда же и комсомольский холодильник! Чтоб все через час было на месте. К приезду этих… молодых. И вообще. Где Вы раньше-то были? От Вас не зависело? Так сейчас от Вас все зависит. Смотрите у меня. Я ведь и наказать могу. Поворачивайтесь там! Живо, так Вас раз этак.
Рытов появляется за стеклянными дверями. Оркестр играет вальс «Амурские волны». Молодожены кружатся в танце. К ним присоединяются и другие пары. Оркестр исполняет песню «Мой адрес Советский Союз».
Анатолий берет гитару, трогает струны. Владимир и Мария поднимаются из-за стола, подходят к нему.
— Толь, а давай нашу любимую!
— Это какую? «Не уезжай?»
Анатолий перебирает струны, запевает. Константин, Владимир, Олег ему подпевают…
— Сердце бьется в такт колесам, вырвется сейчас.
Подожди еще немного, подожди хоть час.
Рытов и Сапрунец беседуют, хмельные, за столом.
— А меня, Валентин Михайлович, переведут из Благовещенска в какой-нибудь другой округ, поближе к столице?
— Непременно. Я ж обещал. У меня есть связи в верхах. Переведем Вас. Заслужили! Обязательно переведем! Только вот что. Ни проявляйте больше своего усердия на поприще папарацци. Больше, пожалуйста, никакой самодеятельности: ни за кем не следите и никого не фотографируйте. Проявляйте лучше свои мастерские способности в съемках чего-нибудь другого. У Вас это хорошо получается. Я видел Ваши фотографии. Вы меня поняли. Колибри, скажем. Жучков, там, паучков. Ясно?
— Беспредельно ясно. Природа и фауна с флорой здесь, ой, какие живописные. Есть что поснимать! Для души и для газеты части.
— Вот-вот! Правильно понимаете! Флора и фауна! Фауна и флора. И меня с супругой тоже!
— Спасибо Вам преогромное. Никогда Вашу доброту не забуду. Благодетель Вы наш! А все остальное я уже давным-давно забыл, кого и когда снимал.
— Еще пока не за что. А вот, что забыли-это хорошо. Все плохое надо решительно вычеркивать из жизни.
К поющим ребятам подходит кубинец с гитарой, другие пары молодых кубинцев и русских. Кубинец подыгрывает Анатолию, остальные подпевают:
— Все смешалось: море, ветер,
Солнце, небо — все на свете,
Ласка и разлука, и любовь.
Без тебя мне очень плохо. Я сейчас глаза закрою.
Так, что из-под век забрызжет кровь.
Счастье вместе с болью ты принес.
Пусть растает боль под стук колес
Не уезжай! Не уезжай!
Не уезжай! Не уезжай!
Сон все это или сказка, кто бы мне сказал!
Хор молодых голосов подпевает:
Ну, скажите!
Отчего не вижу больше милые глаза?
Хочешь небо или звезды? Хочешь зиму или весны?
Хочешь, я приду к тебе сама?
Но, ведь, я приду навечно. Руки положу на плечи.
Будешь пить любовь в моих глазах.
Мчусь неведомо куда — куда. А-а-а-а-а!
Вслед за мной беда, беда, беда, беда.
Не уезжай! Не уезжай!
Не уезжай! Не уезжай!
Пусть судьба неумолима! Пусть! Жестока! К нам!
Я хочу вернуться к синим от ветров глазам.
У меня одна дорога. У меня одна тревога.
Руки, лишь одним верна я вам.
Понимаешь: очень много. Вспоминаешь: так немного!
Никому тебя я не отдам!
Вечность…. Даже вечность пусть умрет!
Пусть ее любовь переживет!
Не уезжай! Не уезжай!
Не уезжай! Не уезжай!!!
— Такие, вот, дела, товарищ лейтенант, — говорит кадровик Владимиру в штабе части, — Продлить Вам пребывание на Кубе нет никакой возможности, так как сейчас идет сокращение штатов и к тому же потребность в переводчиках на Кубе уменьшается. Ну что я могу поделать. Вы у нас на хорошем счету, но в ГУКе виднее. Они нами командуют, а не мы ими. Сами должны понимать. Так что собирайтесь домой.
— Как же так, только что Островскому продлили командировку на второй год. А, ведь, он не семейный, холостяк. А мне женатому не продлевают.
— Ничем не могу помочь.
Ершов выходит из кабинета и медленно в задумчивости закрывает за собой дверь с табличкой «Начальник отдела кадров».
Проводить домой семью Ершовых в аэропорт пришли все приятели Володи, подружки Марии, ее отец с матерью. Мама Марии, одетая в новые желтые брюки, обтягивающие широкие бедра, всплакнула, долго обнимает и напутствует дочку. Высокий, подтянутый мулат, отец Марии, в военной форме, при всех своих боевых регалиях, хлопает Володю по плечу, гладит дочку по головке и успокаивает свою жену:
— Не переживай ты так! — Успокаивает дочь отец, — Ты же в свое время поехала со мной в Африку и ничего, все обошлось. А здесь все же не в Африку ребята едут, а в Москву. И все у них будет хорошо.
Владимир обращается к отцу и матери Марии:
— Я обещаю Вам заботиться о Марии, любить свою жену и нашего сынишку, Энрике.
— Будем переписываться. Обязательно! Со всеми! — Заверяет Островский, не написавший домой ни строчки.
— Конечно! — горячо поддерживает его Владимир.
Владимир обнимается с приятелями. Мария — с родителями и подругами. А Олег Островский, как всегда, не может удержаться, чтобы не сострить:
— Вот декабристка! Тоже за мужем едет. Одна, помню, такая декабристка, поехала за своим мужем в Сибирь и испортила там ему всю каторгу.
— Дурацкая у тебя шутка, Олег. И совсем не к месту.
— Слушаю и повинуюсь. Исправлюсь. Я ж так. Пошутил.
— Я понимаю, а то бы врезал тебе при всем честном народе.
— Я те врежу!
Рассерженный Олег отходит от Толи оскорбленный и непонятый. Последние объятия, пожелания, и чета Ершовых скрывается за барьером паспортного контроля.
В аэропорту «Шереметьево-2» как всегда столпотворение. Около стеклянной перегородки, отделяющей холл от таможенного контроля, там, где надпись на раздвигающейся двери «Выход» толпятся люди с цветами. У некоторых других встречающих в руках бумажки или таблички. Эти ожидают деловых людей или делегации. Наглые таксисты выискивают, кого бы подвезти. И вот родители Володи и Юля различают в толпе пассажиров своего сына и видят, как он подходит к таможенному посту для досмотра. За ним идет Мария с сыном на руках. Они еле управляются с грузовыми тележками. Володя тоже ищет взглядом родных среди встречающих и, наконец, их находит. Он успевает радостно махнуть родным рукой и под напором толпы с вещами скрывается за перегородкой.
Столики для досмотра приставлен друг к другу и вытянуты в одну линию, и за каждым из них стоит таможенник. Строгий мужчина в зеленой форме, ничего не спросив у Ершова, ставит штамп на декларации и дает ему знак рукой проходить на выход. Одновременно с Ершовым досмотр проходят за соседними столиками, справа и слева от Володи, двое по внешнему виду, скорее всего рабочие, то есть специалисты, прилетевшие этим же рейсом с Кубы. У них примерно одинаковая поклажа. И у одного работяги, и у другого на тележках несколько картонных коробок. Обоих досматривают таможенницы. Таможенница спрашивает того рабочего, что стоит справа от Володи:
— Что у Вас в коробках?
— Ракушки, книги, обувь, пластинки. Так, пожитки разные, — отвечает рабочий.
— А в этой?
— Ботинки.
— Откройте.
Рабочий, замявшись, развязывает коробку, и таможенница видит в ней попугая.
— Медицинский сертификат на птицу есть?
— Не успел оформить.
— Птиц без сертификата провозить нельзя. Берем птицу на двухнедельный карантин.
— Я ж улетаю в другой город. Девушка, милая, я ж не смогу его забрать.
— Все. Свободны. Проходите! Не задерживайте очередь! — таможенница берет смело попугая и убирает его в ящик внизу таможенной стойки.
— Эх, девушка, девушка! Черт тебя подери! — зло рычит Генрих, отходя от стойки.
— Проходите. Не задерживайте очередь!
А слева от Владимира другая таможенница, постарше своей коллеги, спрашивает второго рабочего:
— Что в этой коробке?
— Ботинки.
— Идите.
Как только из раздвинувшихся стеклянных дверей появляются Володя и Мария с ребенком, их окружают родные Ершова. Таксисты, получив отказ от своих услуг, отходят в сторону, а отец, мать и Юля помогают Володе и Марии с вещами выбраться из толпы и тут уж дают волю своим чувствам: начинают обнимать, целовать и Владимира, и Марию. А Юля сразу забирает у Марии маленького к себе на руки. Конечно, родня Владимира, хотя и старается это скрыть, во все глаза рассматривает жену сына, но опомнившись, торопятся на выход из аэропорта.
— Пошли, ребятки, на выход, — говорит мать Володи, — Там нас ждет машина. По дороге и дома поговорим. Юля, поосторожнее с деточкой, держи его крепче, не урони.
В это же время к встречающим выходят из таможни и оба рабочих. К одному из них бросается на шею жена.
— Генрих, дорогой, с возвращением! Я так тебя ждала, так по тебе скучала!
— Да ну тебя! У меня тут попугая отобрали, да еще ты здесь! Вон, Пашка! У него не отобрали, а стояли ведь рядом!
Жена Генриха обиженно отстраняется от мужа, не ожидая от него такой неприветливой встречи.
— Генрих! — стыдит приятеля Павел, — Нельзя же так! Лиза тебя встречать прилетела. Два года тебя не видела, а ты так ее грубо…
Генрих нехотя обнимает за плечи супругу, целует ее в щеку и горестно катит свою тележку к выходу. Жена Генриха, вытерев рукавом слезы, снова приникает к мужу. А Павел, развязав и приоткрыв коробку из-под ботинок, с радостью убеждается, что его попка жив и здоров.
Семья Ершовых в сборе за круглым, гостиным столом. Все в хорошем, приподнятом настроении отмечают возвращение сына.
— Мне положен отпуск за два года. Два месяца. Конечно, нам сейчас здесь, в трехкомнатной квартире, тесновато будет.
— В тесноте, да не в обиде. Ничего. Приспособимся, — утешает мама Владимира молодых.
— А я думаю, скоро замуж выйти, — вдруг заявляет безапелляционно Юлька, — и перееду тогда жить к мужу. А пока, Вовка, я на этом твоем диванчике в гостиной посплю. Как ты раньше, до отъезда.
— Обязательно. В твои-то годы…. Уж нам замуж невтерпеж.
— До революции и пораньше дочерей замуж выдавали. Я читала.
— Так-то ж до революции. Не те книжки ты читаешь. Ты бы в кружок какой записалась, если энергии невпроворот.
— Я и так и в драмкружке, и конструкторском, и кулинарить или кулинарничать учусь. Вот! А говорят, скоро опять революция будет. Смена Руководителя! — Юля многозначительно показывает пальцем в потолок.