— Не глупи, Юлька! Во-первых, нет таких слов-кулинарить и кулинарничать. Есть слово-готовить. И поменьше трепись языком. Болтливая уж больно стала. Удержу никакого нет! Так ляпнешь где-нибудь про Генерального нашего Секретаря, тебя из комсомола вмиг и выставят.
— А если серьезно, то я, пока не пошел на службу, буду подыскивать нам квартиру, чтобы снять. Мы здесь вшестером…. В общем надо думать, что делать. Я полагаю, что пока надо нам с Машенькой снять комнатку или однокомнатную квартирку подешевле. Деньги пока у нас есть, а там я на службу выйду, переводами подрабатывать стану.
Мария выходит в другую комнату успокоить плачущего сынишку и вскоре возвращается.
— Нам надо съездить в магазин «Березка». Хочу Вам всем подарки сделать. Купить модную одежку. Кое-что из техники. Телевизор японский. Магнитофон, — Переводит разговор на более приятную тему Владимир.
— Только мне, чур, стерео, — встрепенулась, естественно, Юля.
— Тебе непременно, конечно, в первую очередь, — покачала головой мама.
Но отец Володи тоже оживился:
— А машину будешь брать? На все денег-то хватит?
— Хватит! Хватит! Хватит! — захлопала в ладошки Юля, — Завтра прямо с утречка и поедем в «Березку»! В «Березку»! В «Березку»! В «Березку» Ура-а-ура!!!
Нет, — остудил всех Володя, — Не завтра. Завтра я должен быть в Генштабе, доложится о своем прибытии и так далее. Послезавтра я поеду в магазин оплачивать машину. А когда ее получу, тогда поедем и за другими товарами. Дайте нам хоть несколько денечков в себя прийти. Правда, Маш?
— Си. Ой! Забылась! Чуть было по-испански не заговорила. Да! Устали немного. Правда. Сборы. Проводы. Перелет…
— Обязательно сначала отдых. И никаких разговоров. Все остальное… Шмотки там разные. Это подождет. А какую машину, сын, ты решил брать? Какого цвета?
|
|
— «Копейку». «Жигуль» первой модели так называют. Самый дешевый. Чтобы и нажитье-бытье и на съем квартиры нам кое-что осталось. Мне говорили, что если выбирать редкий цвет, морской волны, или вишневый, или серебристый, то их таких можно месяцами ждать. Нужно будет постоянно ездить и караулить у магазина, чтобы другим не ушла. Да и переплачивать продавцам надо. На лапу давать. И не мало.
— И здесь спекулянты! — всплеснула руками мама.
— А как же?! — Юля невозмутима, — Ты как будто с луны свалились!
— Возьму без очереди белую или желтую. Какая мне разница. Зато сразу за руль и в «Березку»!
— Ура-а-а-а!!! — прыгает Юля, — Урр-а-а-а! — И Юличку нашу приодеть надо. Растет, ведь.
— Завтра, вот, замуж выходит! — шутит Володя, обнимая сестру за плечи.
— Правильно! Юличка, она хорошая, — Юля гладит себя по голове, — Растет, ведь, девочка. Братцу своему, Вовику, на Кубу часто писала. Не забывала. Ее, ой как, приодеть надо!
— Уймись! Как тебе перед Марией не стыдно-то? Что она о тебе подумает?! — взывает к дочери мать.
— Всем купим. Никого не забудем. И родителям Марии посылку соорудим. Да, Маша?
Мария встает, подходит к мужу и целует его.
— Спасибо, Вовик.
— В «Березке» на Сиреневом бульваре продают технику: телевизоры, магнитофоны, а также ковры, хрусталь. На Ленинском проспекте, на Академической и на Таганке продают одежду. Приличные очень пальто, платья, брючные костюмы из Франции, Финляндии, Италии.
Юля добавляет:
— А на Кутузовском проспекте — продукты и спиртное. Но только все на бесполосные чеки.
|
|
— Ты и это знаешь! — удивляется отец, — А какие еще сертификаты бывают?
— Есть чеки с синей полосой, — Юля загибает пальцы на руке, — Их получают те, кто работал в Польше, ГДР, в Монголии. А бесполосные чеки или сертификаты-это для дипломатов, иностранцев и для тех, кто был в капстранах. На них, как на валюту, можно купить все, что захочешь. Но и наши чеки, с желтой полосой, тоже котируются!
— Не наши, а Володины и Марии. На чужой каравай рот не разевай, — отец щелкает назидательно дочь по носу.
Владимир после посещения Генерального штаба СССР идет к троллейбусной остановке и наблюдает картину, как на автостоянке, недалеко от выхода из ресторана «Прага» стоит черная «Волга-ГАЗ-21», правая задняя дверца которой открыта, и из нее высунута нога в генеральской форме с лампасами. На тротуаре лейтенант в военной форме тянет к машине за руку упирающуюся и плачущую девушку лет двадцати пяти. Видно, что девка сильно пьяна.
— Пошли! Пошли! Хватит ломаться! Мы ж договорились!
— Пустите меня! Я с вами не поеду!
Лейтенант отпускает девку, подбегает к машине и что-то говорит генералу. Потом снова бросается к девушке, пытаясь шепотом ее уговорить и силой затащить в машину, Девушка не убегает, но и не идет к машине, пытаясь вырваться из рук лейтенанта, упираясь ногами, извиваясь всем телом и пьяно от него отмахиваясь.
— Да отпусти ты меня! Не хочу я его! Не хочу!
Нога генерала скрывается в машине. Лейтенант надавливает на плечи девушки, прижимая, заталкивая ее в машину. Прохожие заинтересованно останавливаются.
|
|
— Стоять здесь! — приказывает лейтенант девке, снимая фуражку и вытирая рукой пот на лбу. Он снова лепечет генералу, что девка не хочет с ними ехать и что уже собирается толпа прохожих. Лейтенант садится на переднее сиденье. Дверцы машины захлопываются, и машина уезжает. Владимир достает блокнот и ручку и записывает номер машины. Прохожие расходятся. Девка стоит, пошатываясь, соображая, куда ей идти.
На перемене Юля в окружении одноклассников с восторгом рассказывает им о Марии:
— Она такая хорошенькая! Мулатка. Значит, коричненькая. Как шоколадка. Темненькая. А глаза зеленые. А волосы прямые и черные. Мой брат и Маша, как он ее иногда зовет, так любят друг друга. И ребенок у них, мальчик, такой же смугленький, как и его мама, озорной, точнее, резвый.
— А давайте пойдем ее все посмотрим, — предлагает подружка Юли Лена.
— Да вы что! — возмущается Юля, — Она, что экспонат в музее, чтобы ее рассматривать! И не думайте. Не красиво это.
Звенит звонок на урок. Юля направляется в класс. А ее подружки не спешат на урок, продолжают перешептываться и решают все же пойти посмотреть на Марию. Одна школьница, Светка, догоняет Юлю в классе и невинно так ее спрашивает:
— А ребеночку Марии не холодно у нас? Она с ним гуляет на улице?
— Два раза в день. По два-три часа. Утром и днем после сна.
Света отходит от Юли.
— Значит, часика в четыре, в пять…
Из магазина «Березка» выходит Мария со свертками и пакетами в фирменной упаковке в руках и идет к желтому «Жигуленку». У машины Марию догоняют два модно одетых субъекта и обращаются к ней, оглядываясь по сторонам:
— Женщина! Чеки продаешь?
Мария в недоумении и не знает, что ответить.
— Один к двум.
— Я не понимаю.
— У Вас какие чеки? Желтые? Хорошо. Один к трем, если желтые.
Мария пожимает плечами и ищет глазами Владимира, его отца и Юлю. Они как раз выходят из магазина. И несут телевизор. У входа в магазин хорошо одетая женщина, проститутка, спрашивает Владимира:
— Закурить, молодой человек, не найдется?
— Не курим и не гуляем.
Спекулянты не отстают от Марии и наперебой ей втолковывают:
— Чего тут непонятного-то? Первый раз замужем? Вы нам чеки, а мы Вам рубли. За один чек три рубля. В три раза больше.
Подходят Владимир, его отец и Юля.
— В чем дело? — спрашивает парней Владимир.
— Чеки купим. Хорошо поменяем. Один к трем.
Владимир открывает ключом машину:
— Парни! Видите, мы только что отоварились. Больше с собой чеков нет.
Владимир и его отец ставят телевизор в багажник, остальные покупки Мария и Юля кладут в кабину. Затем они садятся в машину и сами. Владимир заводит машину, и Ершовы уезжают. Один из парней плюет вслед машине, и оба субъекта направляются обратно к магазину.
Дома все заняты делами. Владимир и его отец устанавливают телевизор. Мария возится с малышкой. Мать Володи готовит ужин. Юля распаковала стереомагнитофон и ставит в него кассету.
— Твоя, Вов, любимая бардовская песня «Родник».
Мария садится с ребенком на руках около Володи.
— Кто это к нам подходил около магазина и чего они хотели?
— Маша, это спекулянты валютой. Чеки считаются у нас как бы валютой. Эти спекулянты скупают чеки. Потом покупают на них магазинах «Березка» дефицитные товары, а потом продают их за рубли один к десяти где-нибудь в другом городе и получают большой навар. С ними лучше не связываться, а то можно попасть в переплет. Или сесть за спекуляцию валютой. А можно и на обэхеэсников нарваться. Они, рассказывают, тоже иногда представляются валютчиками, а кто клюнет, того заметают в милицию как валютчика или спекулянта. Потом не расхлебаешь! Понятно?
— Понятно. Только не совсем понятно, кто такие спекулянты, что такое «навар», что такое «нарваться», «замести в милицию», кто такие обэхеэсники и что означает «потом не расхлебаешь»?
Все от души смеются. Отец Володи, не отрываясь от наладки телевизора, обращается к Марии:
— Сейчас я тебе все объясню, — отец Володи подсаживается к Марии на диван.
Мария катит по скверику коляску с ребенком. Появляется десяток школьников и школьниц. Пошептавшись, они кто в одиночку, кто парочками, проходят мимо Марии, рассматривая ее и ее ребенка, непременно с ней вежливо здороваясь.
— Здравствуйте! — говорит Светка.
— Здравствуйте, — отвечает Мария.
— Добрый день! — говорят ей Саша и Лена.
— Добрый день.
— Хорошая погодка. Не правда ли? — интересуются у Марии Галя и Вера.
Мария начинает догадываться, в чем тут дело, и отвечает на приветствия ребят, старясь удержаться от смеха.
— Здравствуйте! Ой, какой маленький, сюсюнечка! Сколько ему!? — наклоняется к ребенку Зина.
— Чуть больше годика.
— Просто чудо! — неподдельно восторгается Зина, — И ему не холодно?
— Нет.
— До свидания! — прощается с Марией вся компания молодежи.
— До свидания!
Собравшись за домом, ребята делятся своими впечатлениями об увиденном.
— Кубинка, что надо!
— Ага! Не холодно им здесь у нас?
— Говорит, что нет.
— Завтра Юльке расскажем, кого мы сегодня видели.
— Ты что? Сдурел? Не надо. Посмотрели и ладно.
Остальные ребятки с ней соглашаются, и ватага уходит, живо что-то обсуждая между собой.
Владимир разговаривает по телефону.
— Будь другом, Илья, возьми посылочку на Кубу для родителей моей жены. Совсем маленькую.
— У меня самого вещей под завязку. Я бы с радостью.
— Так всего-то килограммчика два. Не больше. Им так будет приятно, что дочь и зять их не забывают.
— Я только что взвешивал свой багаж. У меня уже перевес.
— Ну, очень тебя прошу, возьми. А? А за перевес я заплачу. Здесь, твоим родителям. А, может, на небольшой перевес в аэропорту и не обратят внимания!
В квартиру с улицы входит Мария.
— Ладно! Вези, — Соглашается Илья, — Но, если будет значительный перевес, то учти: оставлю твою посылку у провожающих.
Владимир подпрыгивает от радости.
— Спасибо, дорогой, выручил. А то жди, когда кто там еще полетит на Кубу! Сейчас я к тебе приеду. И деньги привезу на всякий случай. Жди! Беру такси и лечу!
— Маш, Илья согласился взять посылку для твоих родителей на Кубу. Я поехал. Он завтра улетает. Целую.
— А меня какой-то грузин из машины заметил, выскочил и до самого подъезда провожал. Такой настырный.
— Отшила его? Вот и хорошо. А как, потом расскажешь. Я понесся.
Владимир обнимает супругу и с сумкой в руке выскакивает из квартиры.
Мимо Музы проезжает «Жигуленок». Муза признает в водителе Володю и провожает машину взглядом. Потом медленно идет за ней, останавливается за углом и видит, как из легковушки выходит Володя и галантно помогает выйти из машины смуглой девушке. Муза — вся внимание. Парочка скрывается в подъезде. Муза подходит поближе к машине и ее рассматривает. В этот момент открывается дверь подъезда, и из него выходит пожилая женщина. Муза к ней обращается.
— Скажите, пожалуйста, это сейчас прошел Владимир Ершов?
— А Вы его знаете? — интересуется пожилая женщина.
— Конечно. Мы ж учились вместе и дружили. Я Ваша соседка из пятого подъезда. Значит, он уже вернулся из-за границы! Насовсем?
— Месяц как. А насовсем ли или нет, я этого не знаю.
— А что это за девушка с ним? На его сестру вроде бы и не похожа!
— Так это ж его жена. Кубинка. С Кубы привез.
— Кубинка? Ничего себе! Спасибо Вам. Извините. До свидания.
— Всего хорошего!
Муза идет к своему подъезду шокированная известием.
— Вот тебе и дела! Каков подлец! Я ему писала, писала, а он мне не ответил. Да еще жену с собой притащил. Я ему этого так не спущу. Хороша бы я была, если бы тогда порвала с доктором наук! Комсомолец! Сволочь такая! На машине катается! Ну, я ему устрою счастливую жизнь! Он у меня еще пожалеет!
Муза с остервенением дергает на себя парадную дверь и громко ее за собой хлопает.
Мария пробирается среди толпы на колхозном рынке. Останавливается у продавца-азербайджанца, торгующего зеленью и фруктами. Продавец сразу выделяет Марию из рядовых покупателей и начинает ее обхаживать и осыпать комплиментами. Мария теряется и хочет уйти, но продавец, улыбаясь золотозубой улыбкой, заваливает ее фруктами и зеленью, отказываясь брать с Марии деньги и приглашая ее приходить за покупками только к нему одному. С большим трудом добившись от продавца стоимости набранного Марией товаров, она пытается всучить азербайджанцу деньги, но тот их упорно не берет. Тогда воспользовавшись моментом, когда продавец нагибается за упавшим яблоком, Мария кладет деньги под глиняный горшок, стоящий на прилавке, и уходит. Продавец причмокивает языком, провожая плотоядным взглядом Марию пока она не скроется в толпе, и начинает передвигать в волнении товар на прилавке. Тут он обнаруживает оставленные Марией деньги за купленный ее товар и еще больше сыпет комплиментами в адрес Марии.
Ершов входит в райком ВЛКСМ. В коридоре толпятся школьники, которых вот-вот будут принимать в члены комсомола. Девочки перешептываются, повторяют про себя положения Устава комсомола, какими орденами и за что был награжден комсомол, его численность. Ребята, бравурно хорохорятся, подначивают друг друга, толкаются и делят очередь, кому за кем идти в кабинет.
Из кабинета выходит парень — член бюро. Владимир говорит ему, что его вызвали на сегодня на заседание райкома и спрашивает, когда его примут. Парень в сером костюме и комсомольским значком с золотой веточкой на лацкане важно, официальным тоном отвечает ему, тыкая, чтобы он ждал, и приглашает очередного вступающего в ВЛКСМ в кабинет на процедуру приема в ряды комсомола.
Через некоторое время пунцовый, возбужденный школьник выходит с трясущимися руками из кабинета, нюхает корочку комсомольского билета, пахнущего клеенкой и типографской краской и радостно так выдыхает:
— Приняли!
На него тут же набрасываются другие кандидаты в комсомол с вопросами.
— Что спрашивали? Зверствовали? Нет? Покажи билет! Ух, ты! Пахнет!
Владимир снова обращается к члену бюро.
— Так когда же меня примут и кто?
— Подождешь! Видишь, идет прием в комсомол!.. Закончим с ними, займемся тобой.
— Попрошу обращаться ко мне на «вы».
Член бюро рассматривает Владимира уничтожающе, с ног до головы.
— Я сказал: «Жди!».
Владимир зло смотрит в глаза райкомовцу, отворачивается от него и, сев на крайний стул, устремляет взгляд в окно. Проходит час, другой. В приемной осталось пятеро школьников. Кто-то уже ушел домой. Кто-то ожидает своих приятелей и подружек во дворе райкома.
Грузин с шикарным букетом красных роз голосует на улице, и около него останавливается «Москвич». Но грузин делает ему рукой знак проезжать. Так же он поступает и с остановившейся около него белой «Волгой». Наконец, ему удается остановить «Волгу» черного цвета. Новую. «ГАЗ-24». Чего он и добивался.
— Подвезешь, генацвали? Здесь недалеко.
— Только если недалеко. Шеф отпустил на обед.
— Вот держи. Здесь 50 рублей. Ты должен подвезти меня к одному дому. Там один дэвушка должен проходить в это время.
— Не-е-е. Я ждать не могу! У меня обед. А потом шефу машину нужна будет.
— Ты меня не дослушал, генацвали. Вот тебе еще 50 рублей. Бери! Согласись, это, ведь, не мало!
— Не мало.
— От тебя-то всего и требуется единственное. Мы стоим десять-пятнадцать минут. В это время эта дэвушка идет обычно из магазина домой. Как только она к нам подходит, я выхожу из машины, а ты уезжаешь. И ты мне больше не нужен. Панымаешь?
— Ну, хорошо. Садись.
— Вот здесь останови, дарагой! И не забудь сделать самое главное. Когда дэвушка будет проходить мимо, я иду с цветами к ней, а ты из машины меня спрашиваешь, как будто ты мой личный водитель: «Отари Андросович, Вам машину завтра как всегда в девять утра подавать к Вашему подъезду?». Я тебе отвечу так: «Да, Миша, как всегда в девять к подъезду. А сейчас все. Ты свободен до завтра». Понятно? Ты это скажешь и прощай! Сделаешь, как я прошу?
— Сделаю. В лучшем виде.
Черная «Волга» подъезжает к высотному дому и останавливается у тротуара. Грузин, поглядывая на часы, ждет появления Марии. И вот он видит, что из Гастронома выходит Мария и идет домой как раз мимо поджидающего ее в машине грузина. Когда девушка поравнялась с машиной, распахивается дверца, и из машины вылезает красивый, молодой грузин с розами. Он направляется наперерез кубинке, и в это время водитель машины тоже вылезает из машины и спрашивает грузина громко, чтобы слышала Мария:
— Отари Андросович, Вам завтра машину как всегда подать к девяти утра к подъезду?
— Да, Миша. Как всегда, к дому утречком.
— А сейчас, Отари Андросович, я могу быть свободен?
Грузин уже загородил собой дорогу Марии, которая вынуждена остановиться.
— Да. Конечно. Гуляй до завтра.
В это время водитель, которому пришла в голову идея, быстро идет от машины к грузину.
— Что еще, Миша?
— Отари Андросович, извините меня ради бога, но выручите меня до завтра. В ЦУМе куртки финские продают, «аляски», такие с капюшоном, знаете. Мне двухсот рублей не хватает. Одолжите, пожалуйста, до завтра.
Грузин опешил на мгновение, но, продолжая широко улыбаться Марии и красоваться перед ней, достает из толстого желтого портмоне две сторублевки и дает их водителю.
— Нет вопросов! Пожалуйста!
Водитель спокойно кладет деньги в карман.
— Вы очень щедрый, Отари Андросович! Спасибо Вам большое. Завтра верну.
Грузин наклоняется к водителю и говорит тому шепотом на ухо:
— Молодец! Уважаю!!!
Водитель садится в машину и уезжает навсегда. Грузин протягивает Марии цветы, но та от них увертывается.
— Казаться доступной, но быть недотрогой, вот верх совершенства!
— Я кажусь Вам доступной?
— Дэвушка! Вы меня сразили наповал! Я у Ваших ног! Примите мой скромный букет! Только одно Ваше слово и такие букеты будут у Вас под окном каждое утро! Меня зовут Отари. Я к Вашим услугам!
— Но я не к Вашим!
Мария обходит грузина, но тот, не отставая от девушки, следует за ней по пятам…
За столом, застеленным зеленой скатертью, сидят шесть членов бюро во главе с Секретарем Райкома комсомола. Секретарь смотрит на часы.
— Так. Сколько там еще у нас осталось пропустить?
— Пять человек, — отвечает ему один из членов бюро.
Секретарь шепотом считает:
— Пять на десять. Пятьдесят. Мне в 15 часов надо быть в Горкоме партии. Опаздывать нельзя. Какие будут предложения? Переносим их на другой день? Неудобно. Они готовились.
— Может, запустим всех, кто остался, сразу? — предлагает другой член бюро.
Секретарь обводит свои суровым взглядом все членов бюро:
— Возражений нет? Давайте. Заводите остальных.
Член бюро, что сидит ближе всех к двери, выходит в коридор и приглашает на ковер разом всех оставшихся школьников и говорит Ершову:
— Заканчиваем. Скоро займемся тобой.
Ершов негодующе, молча, не удостаивая его внимания, отворачивается от райкомовца и уставился в окно, прошептав сквозь зубы:
— Щенок!
Через пятнадцать минут пятеро новоиспеченных комсомольцев со значками и членскими билетами в руках выходят из кабинета. Член бюро махом руки зовет Ершова, приглашая его пройти в кабинет:
— Причесался бы!
Ершов, пригладив волосы ладонью, вразвалочку входит в кабинет.
— Садитесь, товарищ Ершов, — Указывает ему Секретарь на стул для принимаемых в комсомол, стоящий в торце стола, за которым сидят райкомовцы.
— Спасибо, — Отвечает Владимир и садится на стул. Члены бюро устремили на Ершова свои ничего не обещающие ему хорошего взгляды. А Секретарь, наклонившись к члену бюро по его левую руку, спросил:
— Какое у нас дело к комсомольцу Ершову?
Другой член бюро, услышав это, встает, подходит к Секретарю и говорит ему на ухо:
— Письмо.
Секретарь приложил ладонь к виску как-бы что-то вспоминая:
— Ах, да! Так. Вы, товарищ Ершов, только что вернулись из служебной командировки в Республику Куба? Верно?
— Да.
— Вы женаты на кубинке и у Вас есть ребенок.
— Женился на кубинке. И ребенок есть.
— Вот мы и хотим Вас спросить, почему Вы, комсомолец, так ведете себя в быту?
— Как я себя веду? Конкретно.
— Конкретно? Пожалуйста! Измываетесь над своей женой, третируете ее, рукоприкладствуете, не уделяете никакого внимания ребенку. Привезли девочку себе с Кубы и теперь над ней измываетесь!
— Что-о-о? Третирую? Я измываюсь? Я? Над своей женой? Да Вы что несете? Вы что тут все с ума посходили? Откуда такие наговоры, эти бредни?
Один из членов бюро, как будто только этого и ждал, вскакивает и гневно мечет словесную тираду в Ершова:
— Ну и ну! Наши слова для него бредни. Нет, Вы все слышали? Как, да как Вы себя ведете в Райкоме комсомола? Вот! Он даже здесь себе такое позволяет! Мы здесь несем… Гнать его в три шеи из комсомола!
— Ершов! — поддержал своего коллегу другой член бюро, — Если Вы не прекратите так выражаться, мы с Вами поговорим по-другому. Хотите расстаться с комсомольским билетом? Мы Вам это устроим. И из армии Вас выставят в два счета.
— Я буду защищать свою честь, достоинство и имя где угодно. Перед Вами, в Горкоме комсомола, в ЦК ВЛКСМ, в суде! Все соседи подтвердят, что я люблю свою жену и ребенка и забочусь о них. И, если я тут что-то грубо высказался, сказал грубо, извините, конечно. Ну, не было ничего такого! Хотите приведу к Вам сюда свою жену, родителей. Не будет же мой отец, уважаемый человек, Вас обманывать? Или Вы ему тоже не поверите?
Пылкая, эмоциональная речь Ершова производит впечатление на Секретаря и на членов бюро, которые попрятали глаза и уткнулись в свои бумажки. Двое членов перешептываются. Секретарь в задумчивости теребит листочки бумаги и начинает укладывать их в папку. В кабинете устанавливается тишина.
— Хорошо, Владимир, э… Владимир? — Секретарь смотрит в бумаги.
— Максимович. Владимир Максимович. Кто Вам мог такое на меня наговорить? Как это не порядочно. Это чудовищно. Так оклеветать человека!
Секретарь негодующим взглядом окидывает по очереди всех райкомовцев:
— Мы верим Вам, Владимир Максимович! Если Вас кто-то пытается оклеветать, опорочить, мы с этого человека спросим со всей строгостью и ответственностью. Но не дай Вам, как говорится…, если Вы нам здесь говорите не правду! Мы тогда проведем расследование, и для Вас, если факты подтвердятся, может все очень плохо закончится. Мы думаем, то есть, мы уверены, что советский офицер, комсомолец, должен быть, вернее сказать, и на самом деле хороший семьянин и любящий, заботливый муж и отец. Мы Вас не задерживаем больше. Держите высоко марку и честь комсомольца и готовьте себя уже сейчас к вступлению в КПСС. А для этого Вы должны быть активны, инициативны, дисциплинированны, честны, верны заветам Ильича. Всего хорошего!
— Всего хорошего!
Как только Ершов вышел из кабинета Секретарь напускается прежде всего на того члена бюро, который напоминал ему о подметном, как оказалось, письме.
— Вы что мне здесь…
— Есть письмо. Сигнал, так сказать. Мы посчитали должным на него отреагировать.
— Отреагировать. От кого письмо? Почему мне его не показали?
— Не хотели загружать, утомлять Вас.
— От кого письмо? Еще раз Вас, Голубев, спрашиваю!
— От какой-то Елены Быстровой.
— Вот именно от какой-то! Телефон, адрес этой Быстровой у Вас есть? Вы с ней хоть сначала переговорили по поводу ее письма. Нет? Значит, это анонимка! И писала это письмо никакая не мадам Быстрова! Вы понимаете, что меня подставили?! Вы, голубчики, дискредитируете в моем лице весь ленинский комсомол! В такое положение своего Секретаря поставили! Позор! Мне так стыдно было! Я еще вернусь с Вами к этому вопросу! Жаль, что сейчас спешу, — А Вы, Голубев, Голубев Вы наш сизокрылый, пишите мне объяснительную. Все! Мы еще с Вами на эту тему побеседуем!
Владимир стоит около высокого, стройного часового в аксельбантах. Солдат цепким натренированным взглядом сверяет фотографию в документе с лицом оригинала и, захлопнув паспорт, возвращает его владельцу. Козырнув, пропускает Ершова в Генштаб.
В коридоре открывается дверь одного из кабинетов. Из нее выходит полный генерал-майор и бежит потный мимо Володи. Ершов, нервничая, прохаживается по коридору. Идущий мимо Владимира генерал-лейтенант приветствует его кивком головы. Володя, став по стойке «смирно» тоже ему кивает в ответ. От неожиданности, что с ним первым здоровается генерал, как-то растерянно и робко. Вскоре и Ершова приглашают за дубовую дверь, где его встречает полковник с золотой заколкой для галстука и широкой золотозубой улыбкой:
— А, женатик! Заходи! Заходи! Заждались. Садитесь. Тут, значит, такое дело. Отгуляли отпуск?
— Отгулял.
— Мы подумали… Поскольку в Москве сейчас нет потребности в переводчиках испанского языка…
Удивлению Владимира нет придела:
— Как так нет? В Москве и нет?
— Так! Нет! Сейчас нет!
— Я из Москвы никуда не поеду! Я — москвич.
Полковник багровеет и подскакивает на стуле:
— Поедите, лейтенант! Как миленький поедите! Куда пошлем, туда и поедите! Куда Вы денетесь? Присягу давали? Давали! Или желаете под военный трибунал? За дезертирство? Очень даже можем устроить! В Норильск тебя…
— Вас.
— В Норильск Вас, конечно, нельзя послать. Хотя следовало бы.
— Это почему следовало?
— Получили мы Ваше послание, в котором Вы клевещете на уважаемого генерала.
— Понятно. Клевещу?
— Клевещете. Но товарищ генерал на Вас не в обиде. Возможно, Вы его с кем-то спутали или номер машины по ошибке не тот указали. Это хорошо, что Вы так реагируете на неприглядные вещи, которые, к сожалению, имеют у нас место иногда быть. Но уж Вы если решили на кого пожаловаться, то называйте фамилию, конкретно. А так все голословно. Очернительством это называется. Вот как! Бездоказательным очернительством! Поняли?
— Понял.
— Итак, на север мы Вас не пошлем. Там Ваша теплокровная супружница всё себе на свете отморозит. Короче, поедите, дружок, в Туркмению. В Янгаджу. Счастливо! В добрый путь!
Мария, Володя и их сынишка едут в поезде, идущий в Ашхабад. За окнами бурханы, сопки. В плацкартном вагоне жарко, душно. Мария поит Энрике водичкой из бутылки. На соседних сиденьях и полках разместилась многодетная семья туркмен в национальной одежде. Туркменчата с визгом носятся по вагону. Вперед-назад. Вперед-назад. По проходу протискивается русская бабка и предлагает пассажирам конфеты на палочках из топленого сахара:
— Кому петушки, курочки и прочие фигурочки?
Детишки жалобно смотрят на мать, на бабку, на сахарные конфетки, глотая слюньки. Но мать от них отмахивается. Мария достала из сумки пакетик с карамельками и дает по конфетке двум ребятишкам. Тут же к ней подлетели еще четверо сорванцов с протянутыми ручонками:
— Дай! Дай! И мне!
Пакетик с конфетами быстро пустеет. Володя надувает ртом пустой пакетик и хлопает им о ладонь. От звука взрыва все вздрагивают. Мария замахнулась на Володю кулачком:
— Тише ты! Что делаешь? Ребенка напугаешь!
Володя, съежившись, развел руками, мол, все, больше ничего в пакете нет и, скомкав, выбрасывает пакет в открытое окно.
— Зачем соришь?
Володя стыдливо опускает глаза.
— Больше не буду, Мария!
А туркменка детально и внимательно рассматривает Марию своими добрыми карими глазами:
— Ты кто, девонька?
— Я кубинка.
— То-то я смотрю ты какая-то не такая. Не нашенская, хоть и смуглая. Кубинка? Это с Кубы что ль? Это там, где Фидель Кастро живет? Да?
— Да, оттуда.
— Далеко же Вас угораздило! И ребеночек тоже кубинский?
— Это наш, общий!
— А Вы военный?
— Военный. Как Вы догадались?
— А если русские здесь, то в основном военные. И куда путь держите?
— В Янгаджу. Служить.
— Ах, в Янгаджу. Тогда туда добираться ой сколько! А мы вот в Ашхабад возвращаемся. А Янгаджа-это «Пойдешь-не вернешься», если по-русски. Знаете?
— А как же! Кто ж Янгаджу не знает?! — подыгрывает ей, шутя Владимир.
— А мы всей семьей домой. Перестань! — Мамаша ударяет по руке настырного пацаненка, усердно ковыряющего пальцем в носу.
На вокзале в Красноводске семью Ершовых встречает сержант с открытым «ГАЗ-69» из воинской части. Владимир и Мария знакомятся с водителем Сергеем, который грузит вещи в машину и даже крепит веревками два чемодана сзади за сиденьями.