Обобщающе-негативное описание проблемы




 

Терапевтам важно быть очень осторожными, чтобы не способствовать определению проблем исключительно в негативных терминах. Такое описание основывается на дуалистических привычках мышления, на логике «или—или», весьма характерной для западной культуры. Терапевт должен быть внимательным и прилагать усилия к тому, чтобы осознавать подобные формулировки и связанный с ними риск. Осознанность очень важна, потому что обобщающе-негативное описание может помешать увидеть более широкий контекст проблем, с которыми люди приходят на терапию, и тем самым обесценить то, что для людей важно в жизни и что может поддерживать их. Ниже я приведу два примера терапевтических бесед, которые иллюстрируют значимость избегания обобщающе-негативного описания проблем.

 

Джанин, мать-одиночка, воспитывающая ребёнка с физическими и психическими проблемами в развитии, обратилась за помощью по поводу того, что было обозначено как «нереалистичные ожидания», которые делали её уязвимой, приводили к сильной фрустрации, острому разочарованию и отчаянию. Джанни посоветовали обратиться к психотерапевту, чтобы «отпустить» эти надежды и ожидания и пережить горе, связанное с их утратой. Однако экстернализующая беседа дала ей возможность полностью выразить и осознать свой опыт, связанный как с позитивными, так и с негативными последствиями этих надежд. С одной стороны, они придавали Джанин сил в её действиях то изменению жизненных обстоятельств, которые иначе представляли бы большую сложность для её сына. С другой стороны, они заставляли Джанин взваливать на свои плечи непосильные задачи. По ходу беседы Джанин стала яснее понимать, с чем же могут быть связаны её надежды. В частности, она хотела бы переориентировать часть надежд на собственную жизнь, на те сферы, которым она уже давно не уделяла внимания.

В дальнейшем я получил подтверждение, что беседа дала Джанин возможность пересмотреть отношения с надеждами. В результате надежды были признаны, но больше не были привязаны к единственному взятому на себя обязательству. Джанин стала способна видеть «приложимость» этих надежд к целому набору разных целей, которые она высоко ценила. Она стала гораздо менее подвержена фрустрации и отчаянию. Если бы в контексте терапии надежды и ожидания были описаны исключительно негативно, как нечто, от чего следует избавиться, возможность подобного исхода была бы утрачена.

 

Мартин, восьми лет от роду, и его родители обратились ко мне по поводу его боязливости. Боязливость фигурировала в жизни Мартина с четырёх лет и всё больше пронизывала разные области его жизни. Она была связана и с негативными физическими проявлениями, такими как головные боли, боли в желудке, с глубокой неуверенностью в себе при общении, с бессонницей и целым набором страхов. Родители Мартина делали всё возможное, чтобы докопаться до сути этой боязливости, однако все их исследования ни к чему не привели, и они уже были готовы прийти к заключению, что мальчик «просто трусоват».

Мы очень быстро перешли к экстернализующей беседе, и первый раз в жизни Мартин открыто описал свои страхи. Мне было интересно узнать имя каждого страха, отличить их друг от друга, получить яркое, конкретное образное описание, вывести их на чистую воду, уточнив их планы и занятия, услышать рассказ о последствиях этих занятий, — и в результате прийти к заключению о том, что именно эти страхи планируют для Мартина, какие у них виды на его жизнь. Таким образом, в экстернализующей беседе мы смогли «ощутить неощутимое». Проблеме, которая раньше занимала всю жизнь Мартина, были обозначены границы, пределы. По мере того как мы всё больше знакомились с природой этих страхов, я нашёл возможность спросить о том, какие силы могут их поддерживать. Страхи к этому времени были уже достаточно богато, насыщенно описаны, и Мартину было совсем несложно связать их с контекстом собственной жизни. Я узнал от него, что больше всего их поддерживают разные глобальные события в мире, включая цунами 2004 года, эпидемию СПИДа в Африке, войны в Ираке и Афганистане, террористические акты с участием смертников на Ближнем Востоке. Но как же он оказался так хорошо осведомлён об этих событиях? Оказывается, в тайне от родителей Мартин регулярно смотрел новости по телевизору

Теперь Мартин получил возможность обсуждать эти темы и свои тревоги с родителями. Таким образом, его опасения стали восприниматься как обоснованные, а его страхи больше не считались иррациональными. Мартин перестал чувствовать себя одиноким в своих переживаниях, а родители выразили ему своё уважение и положительно оценили то, что Мартин сам считал ценным в жизни. Он почувствовал, как родители гордятся им, он перестал быть в их глазах просто «трусоватым мальчиком». То, что они присоединились к разговору о его страхах и тревогах и стали вместе планировать и обсуждать, как можно с ними справиться, принесло Мартину большое облегчение. Негативные соматические последствия страхов быстро исчезли, так же как бессонница и большая часть его неуверенности. И хотя он продолжал очень беспокоиться о том, что происходит в мире, это больше не мешало ему жить. Если бы в контексте терапии страхи рассматривались исключительно в негативных терминах, возможно, Мартин и его семья никогда бы не увидели их в ином свете.

И последнее замечание по поводу метафор действий и поступков и негативного описания проблемы. Хотя я и поднял вопрос о рискованности использования метафор противостояния и метафор, конструирующих негативные описания, я не считаю, что им принципиально не следует отдавать предпочтение в работе. Иногда ко мне обращаются люди, которые живут с острым ощущением, что они борются за выживание. Для них метафоры поединка, битвы и обобщающе-негативное описание проблемы являются наиболее подходящими и лучше всего соответствуют их переживаниям, связанным с проблемой, по крайней мере во время терапии. Эти люди часто подвергались различным формам насилия и жестокого обращения, и я всегда осознаю, что развитие установки на борьбу и действия, которые оформляются под влиянием этой установки, могут быть жизненно важными для них.

В подобных обстоятельствах я признаю значимость такой установки, уважаю и почтительно отношусь к пониманию природы действий, позволившему людям выжить, и присоединяюсь к ним в исследовании дальнейших возможностей для действий, задаваемых этими метафорами. Однако я сам не ввожу намеренно метафоры битвы и не инициирую обобщающе-негативное описание проблемы. Когда люди принимают для себя одну-единственную метафору — метафору битвы, — я продолжаю искать другие, которые можно было бы применить для описания или предложения действий при пересмотре взаимоотношений человека с проблемой. Оставаясь чутким и внимательным к зарождению других метафор, я тем самым даю возможность постепенной перефокусировке, сосредоточению на чем-то ином, нежели схватка, борьба. Фиксация на метафоре битвы, поединка рискованна, и об этом я уже писал. Кроме всего прочего, эта метафора может актуализировать образ осаждённой крепости: человек чувствует, что он в безопасности только внутри своих стен, а жизнь давит на него. Это ведёт к усилению переживания уязвимости и, если говорить о долгосрочном влиянии этих терминов, может привести к ощущению утомления и снижения способности влиять на собственную жизнь.



Поделиться:




Поиск по сайту

©2015-2024 poisk-ru.ru
Все права принадлежать их авторам. Данный сайт не претендует на авторства, а предоставляет бесплатное использование.
Дата создания страницы: 2016-04-15 Нарушение авторских прав и Нарушение персональных данных


Поиск по сайту: