Научно-вспомогательная и организационная работа выполнена В. Г. Васениным, Н. В. Кирсяновой
Рецензенты:
кафедра истории и политики стран Европы и Америки МГИМО МИД РФ (зав. кафедрой д-р исторических наук. проф. В. О. Печатиов). д-р ист. наук Л. 11. Репина (Институт всеобщей истории РАН)
Историография истории нового и новейшего времени стран Европы и Америки (Учебное пособие для студентов).
Под ред. И. П. Дементьева, А. И. Патрушева- М.: Простор, 2000. -с. 432 ISBN 5-900 451-22-4
В учебном пособии рассматривается историческая наука XX века в ведущих странах Европы и Америки. Показаны основные историографические направления и школы, творчество ведущих историков отдельных стран, их вклад в развитие мировой исторической науки. Значительное внимание уделено становлению и развитию «новой научной истории», её главным чертам и особенностям. Охарактеризованы проблематика исторических исследований, исторические центры, учреждения и периодика. Книга является продолжением вышедшего в 1990 г. учебного пособия «Историография истории нового времени стран Европы и Америки»
ISBN 5-900 451-22-4
© Издательство «Простор», 2000
Вышедший в 1990 г. коллективный труд "Историография нового времени стран Европы и Америки" охватывал историю исторической науки по проблемам нового времени от эпохи Возрождения до начала XX века и получил благожелательную оценку научной общественности. Настоящее издание представляет собой продолжение и завершение этого труда. Оно содержит обзор развития европейской и американской исторической науки в новейшее время. В нем рассматриваются за период с 1918 г. до середины 1990-х годов главные проблемы как новой, так и новейшей истории.
|
За прошедшее время между выходом в свет двух томов в стране произошли глубокие перемены. После распада СССР возродилось суверенное Российское государство, произошли существенные изменения в общественно- политической жизни, создавшие основу для идейного плюрализма. Уходит в прошлое целая эпоха. Это оказало глубокое влияние на историческую науку, органически включенную в жизнь современного общества. Перед отечественными учеными встала настоятельная потребность в формировании нового понимания истории и обогащении самих подходов к постижению прошлого. Это понимание должно учитывать новейшие тенденции в развитии зарубежной историографии и вести с ней постоянный творческий диалог, что непременно предполагает знание этих тенденций. То обстоятельство, что при сохранении определенной национальной специфики почти во всех странах наблюдаются одинаковые либо сходные явления и процессы интеграционного характера, позволяет говорить о поистине единой мировой науке, органической частью которой становится
российская историография.
Авторы настоящего учебного пособия стремились воспроизвести с возможной полнотой явления и процессы, происходящие в зарубежной исторической науке XX века, ее достижения и слабости, основные проблемы и результаты ее развития к середине 90-х годов нашего столетия. При этом особое внимание обращено на "новую историческую науку", выдвинувшую в последние десятилетия количественный анализ и плодотворный междисциплинарный подход.
При анализе советской историографии авторы отходят от представления о марксизме как единственно научной методологии социально-исторического познания, но и не приемлют нигилистического отрицания материалистического понимания истории. Это дает возможность более взвешенно и объективно рассмотреть развитие советской историографии, выделить действительно глубокие исследования, обогатившие мировую историческую науку и отсечь конъюнктурные работы.
|
К сожалению, ввиду трудностей объективного и финансового характера выход в свет данного издания затянулся на несколько лет. Кроме того, рамки определенного объема книги вынудили отказаться от рассмотрения исторической науки ряда тех стран, которые были представлены в первом томе (Австрия, Испания, Скандинавия, страны Восточной Европы). Конечно, это в известной мере обеднило содержание данного труда, но, тем не менее, в нем достаточно полно представлена историческая наука тех стран, которые играют ведущую роль и определяют общий уровень развития мировой историографии.
Таковы некоторые проблемы, связан-
ные с написанием учебного пособия по историографии нового и новейшего времени. Конечно, более выверенные оценки деятельности историков, школ, направлений в свою очередь зависят от нашего отношения к тем или иным изучаемым историческим событиям, а процесс их нового осмысления далеко не закончен. Авторский коллектив кафедры новой и новейшей истории исторического факультета МГУ, работавший над созданием этой книги, пытается, однако, уже сейчас дать
хотя бы неполные ответы на возникающие проблемы.
|
Поэтому мы оставляем право за читателем, (а учебное пособие предназначено для студентов, аспирантов, преподавателей курсов историографии всеобщей истории), полное право как на согласие с нашими трактовками и интерпретациями, так и на сомнения, возражения и критику, которую редакционная коллегия учебного пособия с благодарностью примет.
Часть
I
Историческая наука в межвоенный период (1918-1945)
Введение
Ураган первой мировой войны разметал многие привычные старые каноны, обнаружил хрупкость европейской цивилизации и культуры, резко усилил сомнения в поступательной направленности исторического процесса. Были поколеблены и уверенность в настоящем, и вера в будущее, возросли настроения скепсиса и разочарования.
В горниле войны и революций сгорели три крупнейших империи - Российская, Австро-Венгерская и Османская. Однако, кроме России, революционный подъем 1918-1920 гг. везде потерпел неудачу. Мировая и гражданская войны изолировали российскую революцию от остальной Европы в течение трех лет наиболее острого социального кризиса капиталистической системы, что позволило успешно справиться с пролетарскими выступлениями в Германии, Австрии, Италии и Венгрии. Эти поражения показали, что исторически сложившийся перевес сил капитализма в Центральной и Западной Европе над радикальной частью рабочего класса сохранился и после первой мировой войны. Тем не менее, пролетариат оставался грозным противником буржуазии, опасавшейся роста хорошо организованных и жестко руководимых Коминтерном коммунистических партий.
Оказался краткосрочным и подъем экономики. Уже в 1929 г. из США в Европу перекинулся величайший в истории экономический кризис, вызвавший гигантскую безработицу и новый всплеск социальных конфликтов. Кризис завершил начавшийся ранее процесс свертывания либерально-парламентарной демократии и установления террористических автори
тарных и тоталитарных режимов в Италии, Германии, Австрии, Венгрии, Испании, Португалии и ряде других стран Восточной и Юго-Восточной Европы.
Мировой экономический, демографический (почти во всех промышленно развитых странах коэффициент воспроизводства населения был в 1930-1939 гг. меньше единицы, т.е. умирало больше, чем рождалось) и политический кризис означал конец того типа развития и экономического роста, который был характерен для XIX века. Новые технологии, научные открытия (волновая механика, квантовая физика, создание искусственных изотопов, первые шаги кибернетики и телевидения, зарождение ракетной техники, создание антибиотиков, проникновение в тайны человеческой души на основе психоанализа), изменение самого образа жизни в 30-е годы являлись проблеском новой цивили-задионной системы, родовыми схватками будущего мира.
Новым явлением в развитии мировой исторической науки 20-30-х годов стало возрастание интереса к марксизму, до первой мировой войны явление редкое и присущее только отдельным, наиболее глубоким ученым, например, Максу Вебе-ру. Однако потрясения войны и революции в России, которые, казалось бы, подтверждали марксистскую концепцию о неизбежной смене обреченного капитализма социализмом привели к новой тенденции, к ускоренному развитию социально-экономических исследований, истории социально-классовой борьбы, рабочего движения, к попыткам нащупать общие закономерности исторического развития. Так, на VI Международном конгрессе ис-
ториков в Осло в 1928 году его председатель, крупнейший норвежский историк X. Кут сделал доклад о роли классовой борьбы в истории, используя принципы марксистской методологии, интерес к марксизму особенно заметен был в Германии и Франции.
В 20-е годы советскую историческую науку, которая, естественно, была метрополией марксизма, за рубежом еще рассматривали как наследницу дореволюционной российской, имевшей высокую научную репутацию.
Однако диалога и сотрудничества не получилось. Уже к концу 20-х годов историков старой школы в СССР перестали допускать к участию в международной научной жизни.
Поворот к конфронтации ясно прозвучал в апреле 1929 года в выступлении М. Н. Покровского на пленуме Коммунистическое академии, в котором он потребовал положить конец "мирному сотрудничеству" марксистов с учеными иных теоретических и политических взглядов и начать на них "решительное наступление". С этого времени советская историческая наука окончательно вступила на путь идейно-научного изоляционизма, имевшего для ее развития пагубные последствия, подмену диалога монологом, творчески бесплодным в силу монопольного диктата идеологии.
Все это не могло не сказаться на развитии мировой исторической науки, которую невозможно обособить или оторвать от совокупности всей интеллектуальной деятельности человечества. На рубеже 20-30-х годов возрастает стремление ответить на тревожные вопросы эпохи либо созданием глобальных теорий всего исторического процесса, либо в форме исторических сопоставлений и аналогий с прошлым, либо путем расширения исторического горизонта, включения новых сфер и проблем в область исследования.
Интерес к вопросу о смысле истории приобрел такое значение потому, что в отличие от прошлого были поставлены под сомнение не просто представления об
отдельных сторонах исторического процесса - моральной, социально-экономической, религиозной. Оказалась поколебленной сама ценность и целостность истории как таковой. Классический позитивизм XIX века с его верой в линейный прогресс вновь и окончательно проявил свою неспособность ответить на новые вопросы и решить новые проблемы.
О вулканической взрывной подпочве истории сигнализировала необыкновенно артистическая книга немецкого философа Освальда Шпенглера (1880-1936) "Закат Европы" (2 тома, 1918-1922), ошеломляющее впечатление от которой как нельзя лучше соответствовало духовной атмосфере послевоенной Европы.
В основе концепции Шпенглера лежала идея культурно-исторического цикла в сочетании с принципом замкнутости локальных культур. Пионером этих идей Шпенглер не был. О круговороте в истории не раз писали самые различные мыслители от древности (Чжоу Янь, Гераклит, Платон) до нового времени (Дж. Вико, И. В. Гёте, Н. Я. Данилевский, Ф. Ницше). Но в отличие от них Шпенглер абсолютизировал свою основополагающую идею, превратив самобытность каждой отдельной культуры в полную ее обособленность.
Опираясь на обширный материал истории, археологии, этнографии, филологии, искусствоведения и прочих наук и продемонстрировав широчайшую эрудицию, Шпенглер раздвинул границы традиционной исторической науки и показал несостоятельность европоцентризма. Будучи историком культуры, он специфически толковал ее не как единую общечеловеческую, а как расколотую на восемь отдельных культур, каждая из которых возникает как органический порыв некой души по темной воле рока из бессознательных недр не менее темной прадуши.
Эти культуры, по концепции Шпенглера, следующие: египетская, вавилонская, китайская, греко-римская, византийско-арабская, западноевропейская и культура майя. Иногда он упоминал и о рождаю-
щейся только сейчас девятой культуре -русско-сибирской.
Каждая из этих культур подчинена жесткому биологическому ритму продолжительностью примерно в тысячу лет и проходит этапы жизни как организм - рождение, цветение, увядание, смерть. Каждая из них непроницаема для остальных, поскольку устремлена к самовыражению в присущем только ей ритме и тактах, к самопониманию в только ей грезящихся образах и символах. Ни одна из этих мировых культур не имеет, по Шпенглеру, никаких преимуществ перед другими. Но не потому, что все они равновелики, а потому, что они природные живые организмы, по отношению к которым такое понятие как оценка неприменимо вообще.
В развитии каждой из культур Шпенг-лер выделял два главных этапа - восхождения и упадка, который он называл "цивилизацией" или "окостенением", связанным с наступлением эпохи масс. Символами этой эпохи являются огромные города, приходящие на смену тесно связанным с природой деревням и небольшим городкам. Последней конвульсией каждой культуры, по Шпенглеру, является появление "Цезаря" (человека или государства, все равно), ведущего мировую войну и устанавливающего свое абсолютное господство над данной культурой. Хотя эта череда войн есть форма самоотрицания и гибели культуры, Шпенглер относился к этому с мрачным воодушевлением, ибо не видел для людей эпохи цивилизации никакого иного смысла, кроме участия в таких войнах.
Концепция Шпенглера была чрезвычайно, "свинцово", по словам Томаса Манна, фаталистична. Она не оставляла человеку никакой иной перспективы, кроме предписанного ему культурой требования "героического пессимизма". Но она настолько отвечала смятению умов послевоенной Европы, что появление книги "Закат Европы" стало подлинной сенсацией, а ее автор - кумиром тех кругов, которые ориентировались не на разумность теоретической аргументации (ее у Шпенг
лера не было вообще), а на эмоциональные переживания, навеянные пророчески эстетствующей манерой изложения и ожиданием грядущего апокалипсиса западной культуры.
На первый взгляд, внешне сходную с концепцией Шпенглера направленность носила и грандиозная теория исторического развития, созданная британским ученый Арнольдом Джозефом Тойнби (1889-1975) в монументальном двенадцатитомном труде "Постижение истории" (в 1934-1939 гг. вышли первые шесть томов).
Как и Шпенглер, Тойнби считал историческое существование человечества раздробленным на самозамкнутые единицы, которые он называл цивилизациями и насчитывал их (в окончательном варианте) 21. Но от своего немецкого предшественника Тойнби отличался в двух отношениях. Во-первых, он не настаивал на фаталистическом характере истории, а признавал за человеком способность к свободному выбору и самоопределению. Во-вторых, Тойнби отвергал непроницаемость друг для друга отдельных культур и считал, что объединяющую роль в истории играют мировые религии (ислам, буддизм, христианство), которые и являются высшими ценностями и ориентирами исторического процесса. Таким образом, в отличие от Шпенглера Тойнби восстанавливал, хотя и в ослабленной форме, идею единства мировой истории.
Неповторимый же облик каждой цивилизации Тойнби связывал с географической средой ее обитания, а динамику развития (стадии возникновения, роста, надлома, упадка и разложения) - с "законом вызова и ответа", включая в "вызов" как природные, так и социальные факторы.
Адекватный "ответ" на "вызов" - это, по Тойнби, заслуга "творческого меньшинства", которое выдвигает новые идеи и проводит их в жизнь благодаря своему дарованию и моральному авторитету в массах. Но по мере развития цивилизации правящая элита постепенно и неумолимо превращается в замкнутую самовоспроизводящуюся касту, утрачивает творческие
способности и деградирует. Она превращается в "господствующее меньшинство" и опирается не на талант и авторитет, а на материальные инструменты власти, прежде всего на силу оружия. Она уже неспособна адекватно реагировать на новые "вызовы", что ведет к надлому и гибели цивилизации.
Кризис усугубляется появлением "внутреннего и внешнего пролетариата". К первому Тойнби относил слои людей, ведущих паразитическое люмпенское существование, которые не хотят ни трудиться, ни защищать родину, но зато готовы в любой момент затеять кровавую смуту, если не получат вожделенных "хлеба и зрелищ".
"Внешним пролетариатом" являются те народы на границах цивилизации, которые еще ведут варварское существование и угрожают постоянными набегами и вторжениями. Внутренние противоречия и внешние удары ведут цивилизацию к гибели, которая, однако, фатально не предопределена и может быть' отсрочена либо рациональной политикой правящей элиты, либо "единением духа" на основе общих ценностей, главной из которых Тойнби считал вселенскую религию.
В поистине фантастической по богатству содержания концепции Тойнби было немало логических неувязок, неясностей и фактических ошибок, сомнительных аналогий. Но он впервые столь глубоко разработал понятие "цивилизация" и стремился показать, что история доступна для понимания и постижения, а человечество способно дать достойный ответ на все новые и новые "вызовы".
"Культурно-историческая монадология", т.е. представление об истории человечества, как состоящей из самозамкнутых дискретных единиц, Шпенглера и Тойнби при всех издержках раз и навсегда показала несостоятельность глобальной схемы мирового исторического процесса на основе обобщения опыта только Западной Европы.
В мировой исторической науке межвоенного периода наблюдалось определен
ное противоречие. С одной стороны, разочаровавшись в позитивизме, многие историки декларировали непознаваемость прошлого. Так, столь видные представители американской историографии как Чарлз Бирд (1874-1948) и Карл Лотус Беккер (1873-1945) заявили, что историческое познание произвольно и лишено всякой научности. Они утверждали, что "написание истории - акт веры" (Ч. Бирд), что "каждый сам себе историк" (К. Беккер).
Происходит это, по их словам, потому, что историк творит субъективно, он создает факты прошлого, исходя из собственных идей и представлений своего времени. На британской почве подобные идеи пропагандировал неогегельянец Робин Джордж Коллингвуд (1889-1943), для которого "вся история есть история мысли", а в Италии, где господствовала "эти-ко-политическая школа", ее лидер Бене-детто Кроче (1866-1952) не уставал повторять, что "любая история есть современная история". Хотя следует признать справедливой мысль Кроче и Коллингвуда о том, что историю как таковую не следует сводить к истории самосознания, но для большинства людей последняя есть все же самый насущный и важный раздел исторического знания.
Впрочем, все эти теоретические декларации настолько противоречили коренным предпосылкам и практике исторической науки, что и оставались лишь декларациями, которым на деле не следовали даже сами их авторы, создатели значительных и совершенно реалистических исторических произведений.
Ряд историков, не поддавшихся методологической растерянности, осознал необходимость возрождения и обновления истории именно как науки, а не как спекулятивной абстракции или художественного творчества. Против как устаревшего позитивизма, так и иррационалистическо-го субъективизма выступили французские историки Марк Блок (1886-1944) и Люсьен Февр (1878-1956), создавшие в конце 20-х годов журнал "Анналы эконо-