Будучи совсем маленькой, на вопрос «Кем ты будешь, когда вырастешь?», Лариса гордо отвечала:
- Я буду уборщицей на кондитерской фабрике!
И хотя ничто этого не предвещало, но судьба действительно привела ее на кондитерскую фабрику. Практически уборщицей. Где она сделала себе имя. Где, проработав больше десяти лет председателем первичной профорганизации пермского филиала «Нестле Россия», стала легендой профсоюзного движения, как назвала ее газета «Солидарность».
Таких судьбоносных совпадений в ее жизни хватало. Хотя бы вот это: практически не имея возможности системно изучить в школе английский из-за частой смены учителей английского языка, она, однако, пошла на романо-германское отделение филфака университета, получила диплом преподавателя английского языка и литературы. Знание которых позже в какой-то степени способствовало тому, кем она стала в своей профсоюзной ипостаси.
Лариса Леонидовна Селиванова в октябре завершила свою деятельность на посту заместителя председателя краевой организации профсоюза работников агропромышленного комплекса. Решила перевести дух, остановиться, оглянуться. Самое время для бесед с журналистами! Чем и воспользовался корреспондент «ПК».
- Лариса Леонидовна, каким было ваше детство?
- До четырех лет я и моя семья жили на Красном Октябре. Там стояли деревянные дома, и больше половины улицы занимали наши родственники со стороны отца. В годы коллективизации его семья была вынуждена бежать из Частинского района. В семье деда было семеро детей, он болел и не мог выполнять тяжелую физическую работу. С трудом, что называется, "наскребли денег" и купили маленькую избушку на Красном Октябре. У деда были телега и лошадь, и он занимался извозом. Приходилось тяжело – семья фактически выживала.
А мама была эвакуирована из Ленинграда, когда ей было всего пять лет. Она и два ее младших брата с мамой и бабушкой жили в эвакуации в леспромхозе. Ее отец в 1943 г. подорвался на мине и был похоронен под Ленинградом. Всю жизнь мама проработала в проектном институте инженером-проектировщиком мостов и пролетных строений и за добросовестный труд ее постоянно помещали на Доску почета института.
Когда мне исполнилось четыре года, маме дали квартиру в микрорайоне Комсомольский, в двухэтажном доме, с перспективой улучшения жилищных условий. Там мы и прожили до 91-го года. Почти каждое лето мы с сестрой проводили в леспромхозе у бабушки - маминой мамы. Так что я наполовину сельское дитя. В садик не ходила, а большую часть времени была предоставлена самой себе.
- Отсюда самодостаточность, наблюдательность, склонность к анализу и привычка опираться на собственное мнение?
- Знаете, мне с семьей повезло, с мамой повезло. Ее любили мои друзья – говорили, что она очень светлый человек. Если я чего-то достигла в жизни, то благодаря ее любви, сопереживанию, пониманию и терпению.
- Совсем недавно узнала, что вы филолог. Вот уж не подумала бы… Мне казалось, у вас скорее инженерное образование. Не секрет, в наше время в филологи нередко шли те, кто не знал, куда податься, чьим любимым занятием было читать книжки…
- Наоборот, поступить на филфак было достаточно сложно, а точные науки, например, физика, не входили в число моих любимых предметов. Тем не менее техника мне нравится, всегда любила осваивать и работать на механизмах. А читала я много, как и моя сестра. Отец был книгочей. Потом, в 90-е годы уже, выяснилось, что он, оказывается, после войны, по возвращении с фронта, поступил в университет, на филфак, но с третьего курса ушел. Время было непростое. В семье говорили, что он был очень умным человеком, имел обширные познания как в точных, так и в гуманитарных науках. Долгое время перед выходом на пенсию он работал машинистом электровоза на заводе имени Ленина.
В школе я училась не сказать, что замечательно, но была твердым хорошистом. За годы учебы у нас сменилось семь преподавателей английского языка. Вышла из школы, не зная даже алфавита.
- Да уж, прямая дорога в университет!
- Поступать никуда не планировала. Чувствовала себя настолько уставшей от учебы, что сожгла все конспекты и сказала: больше учиться я никогда не буду! И буквально через неделю после выпускного бала поступила на завод имени Дзержинского в цех № 20 слесарем-сборщиком мотопилы «Дружба». Проработала два года на конвейере. В принципе работа мне нравилась, особенно когда стала успевать за скоростью движения конвейера. "Навострилась", словом. Даже была победителем соревнования за право подписания рапорта очередному съезду комсомола. Но когда я поняла, что могу до самой пенсии не расстаться с конвейером и делать одну и ту же операцию, стало тоскливо, хотелось более интеллектуального труда.
Кстати, уже в 17 лет меня выдвинули в цехком – я собирала профсоюзные взносы. А когда стала рассчитываться, оказалось, что председатель профкома (она работала на освобожденной основе) планировала меня на свое место.
Из всех предметов больший интерес испытывала к гуманитарным наукам, очень нравился английский язык. И я решила поступить на рабфак. Пошла подавать документы на филологический факультет, на романо-германское отделение. На собеседовании меня спросили: почему вы решили поступать на иностранные языки, имея нулевые знания? Мол, чтобы на экзамене получить хотя бы «троечку» по английскому, нужно подвиг совершить.
В итоге после подготовительных курсов по английскому мне поставили «четверку». Поступила, благополучно окончила.
Годы учебы в университете подарили незабываемое счастливое время, замечательных друзей на всю жизнь, обретенных в студенческих строительных отрядах.
После окончания университета три года учила английскому языку школьников в селе Воскресенское Уинского района. Работать с детьми очень нравилось, но из-за болезни родителей потребовалось вернуться в Пермь.
Два года отработала в школе-интернате, откуда пришлось уйти, потому что не сложились отношения с директором. Так оказалась без работы. Друзья приложили максимум усилий, чтобы что-то найти. Искала сама. Предложили поработать в гостинице на самой низкооплачиваемой, самой непрестижной должности. Со временем перевели в дежурные горничные. Тут пригодился мой английский, потому что ни один из администраторов не владел иностранными языками.
Конечно, за знания мне не доплачивали, все делалось на уровне «Лариса, помоги!». А город в 90-е годы уже просыпался. Приезжало много иностранцев… Пять лет отработала я в гостинце. Вспомнить есть что. Много и негатива – время было сложное. При этом коллектив был неплохой. С некоторыми коллегами общаюсь до сих пор. Когда здесь началось сокращение, я ушла сама.
Потом были биржа труда, рынок. С 1995 по 1997 год торговала продуктами питания. Пока в один прекрасный день не позвонила подруга, муж которой работал на кондитерской фабрике «Камская», и не спросила, пойду ли я уборщицей, – есть вакансия. После двух лет рынка – двух лет абсолютного бесправия, когда все, что можно отморозить, было отморожено, я согласилась на уборщицу.
- Вот оно – сбылась мечта детства?
- Да уж! В первый же день пришлось заниматься совсем другим – поставили на сортировку возвратных отходов, вскоре – на сортировку и сушку крахмала, ужасная такая операция была… Буквально через два с небольшим года было запланировано к внедрению новое производство конфет «Двойная радость», для чего закупили за границей высокотехнологичную линию. Она была предназначена для производства конфет на заменителях натурального сырья и поэтому не всегда могла «переварить» наше настоящее сырье. Часто приходилось останавливать линию, промывать оборудование… Линия была закуплена как раз при переходе предприятия под контроль «Нестле».
Более четырех лет я отработала здесь оператором 6-го разряда. Но потом по медицинским показаниям мне запретили работать на производстве пищевых продуктов. Встал вопрос о моем пребывании на предприятии. Помогло вмешательство хозяев, представителей собственника, которые часто обращались ко мне, чтобы понять, как устранить проблему на линии, – и тут пригодился английский! Мне предложили работу архивариуса, а заодно подумать над тем, не возглавить ли фабричный профсоюз.
- Так вот откуда берутся профсоюзные лидеры…
- Иностранные инвесторы тихо зашли на наш рынок и спокойно осматривались, пытаясь создать имидж социально ответственного работодателя, который очень бережно относится к человеческому капиталу, который не делает резких движений. Мы и не почувствовали, как оказались в жестких руках иностранного бизнеса. Люди как работали, так и продолжали работать, имея контакты только с цеховыми руководителями.
Способствуя моему избранию на пост председателя профкома, собственники предприятия думали создать "карманный" профсоюз.
- Как жестоко они ошиблись …
- Конечно же, я не оправдала их надежд. Сразу же предупредила руководство о том, что, если меня выберут на конференции, буду работать честно. По-другому не могла, было бы стыдно смотреть в глаза товарищам. Дипломатия, конечно же, нужна, но не до такой степени, чтобы поступаться интересами людей. И вышло, что профессии, которыми я в своей жизни до этого овладела, все пригодились, потому что и с физическим трудом, и с требованиями к работнику я познакомилась на собственном опыте, пригодились и навыки работы с людьми.
Кстати, к 2003 году, до моего избрания председателем, больше половины работников и не слышали, что такое коллективный договор. Представляли так: кому-то что-то дают, кто-то куда-то едет, кто-то организовывает… Вечера проводили новогодние – громко, пьяно, ко всеобщей радости. Но потом все постепенно свернули.
Когда я пришла, первым делом спросила: где коллективный договор? Он не был достоянием коллектива, а лежал в сейфах у начальников цехов. Пользовались благами только отдельные посвященные: кто знал и писал заявления… Посмотрела протоколы, написанные предыдущим председателем, и с удивлением обнаружила, что, оказывается, путевки кому-то выделялись…
- Словом, шла профсоюзная жизнь, о которой вы и не догадывались…
- В профсоюзе на момент моего избрания состояло человек 300 из 1500 работающих на предприятии. Еще когда я работала на линии, замечала много несправедливости – даже на бытовом уровне. Обменивались мнениями в курилке, кто-то возмущался организацией, условиями труда. Отношение к людям оставляло желать лучшего. У меня, видимо, назревал протест, хотелось более гармоничных, справедливых и уважительных отношений.
Но начальство все же ждало от меня создания архива, а одновременно народ пошел с заявлениями о приеме в профсоюз, жалобами, требующими разбирательств. И он шел плотным потоком, так что не было времени заниматься архивом. Это было невозможно даже и чисто физически, поскольку численность членов профсоюза существенно увеличилась и к концу 2004-го составляла уже более 700 человек. Директор по персоналу начал высказывать свое недовольство. В начале 2005 года профсоюз предприятия принял решение о введении ставки председателя профкома на освобожденной основе. Рассмотрев мое заявление и учитывая решение профорганизации, руководство фабрики освободило меня от обязанностей архивариуса.
В этом же году мы вступили в международный профсоюз пищевиков IUF, который совместно с ЦК профсоюза АПК оказал неоценимую помощь в обучении профактива и в целом существенно повлиял на становление нашей профорганизации, на нашу способность вести успешные профсоюзные кампании по защите прав работников.
Начались сокращения, люди выводились за штат и приходили с жалобами и просьбами о защите трудовых прав. В этих вопросах приходилось полагаться на интуицию, так как я не была достаточно компетентна, все нарабатывалось постепенно. Трудовой кодекс первый раз увидела после избрания! Законодательство знала слабо. Команды как таковой не было. Правда, на конференции в профком по моей рекомендации вошли люди, с которыми я рядом работала и которых знала по их человеческим качествам.
Конечно, было сложно. Действовала, используя свой основной жизненный принцип: поступай с людьми так, как хотела бы, чтобы поступали с тобой. Априори – уважительное отношение к людям.
В результате помощи международников и отраслевого профсоюза, а главное, желания самих работников иметь сильный профсоюз, был создан и сплочен профсоюзный актив, который обеспечил постоянное информирование работников о принимаемых решениях и обратную связь с работниками. Я благодарна членам профкома за то, что все годы, когда я возглавляла первичку, они ни разу не подвели меня. Сегодня эта команда успешно продолжает работу.
До 2013 года прошло две отчетно-выборные конференции, которые вновь утверждали мою кандидатуру на пост председателя.
Вступив в IUF в 2005 году, мы опередили свой ЦК АПК РФ, но попали в программу модернизации профсоюзов, которая финансировалась из фонда Фридриха Эберта. Проучились в Германии, в обучающем центре профсоюзов в Оберйосбахе.
Поначалу было очень трудно из-за обилия информации и осознания ответственности за принятие решений. Спасибо ребятам из IUF. Они мудро и очень терпеливо, как несмышленых котят, вели нас к правильному пониманию целей и задач профсоюзов, объясняя действия работодателя, способствуя принятию единственно правильного решения. Думаю, постоянная учеба и сыграла свою роль в том, что у нас что-то стало получаться.
- Вы так считаете?
- Убеждена! Надо, чтобы у нас не один год был объявлен годом профсоюзного образования, а пять, десять лет. Весь фокус профсоюзной работы должен быть направлен на обучение профактива, рядовых членов профсоюза. К сожалению, многие так и продолжают веселить людей и думают, что количеством культурно-массовых мероприятий можно нивелировать все потребности человека – в том числе в защите прав на рабочем месте. Получается так: работодатель унижает труженика всеми возможными способами, зато мы его сводили в театр за его же деньги. Пусть он хоть тут себя человеком почувствует...
- Вы против сближения позиций профкома и работодателя?
- Не против, но не за счет того, чтобы профсоюз шагал семимильными шагами навстречу работодателю, предлагая различные компромиссные условия, а работодатель "мертво" стоял на своих позициях и ждал, когда же наконец будет принято его изначальное предложение. Договороспособными должны быть обе стороны. Я за то, чтобы в поисках компромисса, если он возможен, профлидеры не забывали работать с людьми. Надо выходить и выезжать к работникам, инициировать встречи, разговаривать с ними, выявлять настроения и потребности работников, входить в их положение, а не в положение работодателя. У людей должно сформироваться четкое понимание: свою жизнь и ее качество я должен создавать себе своими руками. У меня есть помощник – профсоюз, я – его часть, он по-мо-га-ет, подсказывает, что предпринять для решения той или иной проблемы, а не стоит на баррикадах в составе горстки профактивистов.
Мы всего добивались сами, используя грамотные европейские наработки. Почему мы должны на кого-то надеяться? Что это за детская надежда: кто-то сделает за нас? Не поглядывай с завистью на Запад, где столетиями выстраивались, выковывались профсоюзы, а строй свой принципиальный и дееспособный. Если же тебя внутри твоей организации что-то не устраивает, сделай что-нибудь, чтобы изменить свой профсоюз.
- Скажете, надо заниматься органайзингом…
- В западных профсоюзах меня привлекают не крайние проявления активности – манифестации и забастовки, а их системная повседневная работа. Если они занимаются органайзингом, то они в любом ранге не считают зазорным выйти к проходным предприятия, в котором нет профсоюза, раздавать листовки, разговаривать с людьми, выяснять что их не устраивает, чего они хотят, знают ли работники, что с помощью профсоюза можно добиться улучшений, готовы ли они объединяться и бороться за улучшение своего положения.
Кому-то не нравится иностранное слово «органайзинг». Ну давайте говорить «вовлечение в профсоюз». Тот же самый смысл.
- За что вам никогда не будет стыдно – имею в виду вашу профсоюзную деятельность?
- Я всегда старалась быть честной со своими товарищами. Старалась не подвести. Столько было моментов, когда говорила себе: зачем я сюда ввязалась, уйду, нет больше сил. Но тут вспомнишь о товарищах в профкоме… Они неосвобожденные, а ты освобожденная, и они имеют мужество продолжать действовать в профсоюзе, несмотря на давление работодателя и притеснения на рабочих местах. И ты их оставишь? Понятно, что свято место пусто не будет, изберут другого лидера. Но надежды-то были возложены на тебя. Поэтому на «Нестле» я доработала до пенсии.
Всегда понимала, что надо будет уходить. И очень рада, что у нас в коллективе нашелся достойный преемник – Светлана Алексеевна Кузьминых. Наши представления о справедливости совпали. Поэтому первичка – она до сих пор «стоит».
- А были моменты, когда вам было страшно?
- Были. В середине двухтысячных, когда на профсоюзных активистов покушались, вплоть до убийств. Но на самом деле злость на действия работодателя перевешивала все страхи. Звучит банально, но было так: кто, если не мы, будет этому противостоять? Когда-то же нужно из детства выходить… Привыкли прятаться за спины родителей, потом тех, кто старше и умнее. А сейчас некому решать проблемы, некому выставлять условия. Поэтому приходилось страх преодолевать. И – не дай Бог показать его своим коллегам, а тем более – социальным партнерам. После шести-семи лет выработалась такая уверенность в себе и спокойствие…
Человек всегда стоит перед выбором. И он делает выбор в пользу собственного благополучия, невзирая ни на что. Для меня важнее всего душевный комфорт. А он у меня возникает тогда, когда все относительно справедливо, удалось кому-то помочь и когда я никого не обидела.
- Поистине программное заявление…
- Но это, правда, с детства у меня. Я всегда следила за тем, чтобы никого не обидеть. Но сама, наверное, больше всех маму обижала своим невниманием. Родной, самый близкий человек – он всегда поймет и простит… А она прощала, понимала, что все силы я отдавала работе.
- Кто оказал влияние на вашу собственную карьеру в профсоюзе, на становление как профлидера?
- Большие слова благодарности – Гизеле Нойнхеффер, координатору по транснациональным корпорациям регионального офиса IUF в Восточной Европе и Центральной Азии; Кириллу Букетову, региональному координатору Международного союза работников пищевой промышленности и смежных отраслей IUF в Восточной Европе и Центральной Азии; Наталье Николаевне Агаповой, председателю ЦК Профсоюза работников АПК РФ, Галине Михайловне Юровой, ныне заместителю председателя Профсоюза работников АПК РФ; Лике Шершуковой, Ивану Милых и Маше Курзиной – координаторам IUF, Александру Шершукову – главному редактору газеты "Солидарность", Игорю Станкевичу и Александру Кляшторину – корреспондентам этой газеты, Анатолию Шульге, председателю профсоюзной организации фабрики «Нестле-Кубань»; моему профкому (постоянно избираются в состав профкома и уважения коллег не потеряли) и, конечно же, Владимиру Васильевичу Шалаеву, председателю краевой организации Профсоюза работников АПК. Это был такой союз единомышленников, которые загорелись целью и думали, что это возможно – изменить, модернизировать профсоюзы в достаточно короткие сроки.
- А теперь думаете, невозможно?
- Оптимистичных тенденций не так много, к сожалению, слишком сильно лоббируются интересы работодателя на всех уровнях. Но! Надо профсоюзам все внимание сфокусировать на обу-че-нии. Вот это главное. Когда первички перестанут жалеть деньги на обучение, когда поймут, что тем самым они куют будущее себе и детям, когда будут сильными, грамотными, способными на равных разговаривать с работодателем и даже быть компетентнее работодателя, будет обеспечен достойный уровень переговоров. Не будет "обезьян с гранатой", которые во все стороны швыряют обвинения и считают, что только крайними методами можно чего-то достичь. Работодатель на сегодня вооружен массой методик подавления работников, основанных на их страхе потерять работу… Что мы можем противопоставить этому давлению? Только осознанное членство в профсоюзе, умение усадить работодателя за стол переговоров, способность и готовность вести переговоры на достойном уровне, которые помогут работникам достигать намеченные цели.
На Западе профсоюзные переговорщики – это высокооплачиваемые профессионалы. У нас никак не могут понять, что профсоюзная работа – это не факультатив, а тоже очень тяжелый труд, который должен быть оценен и обществом.
Надежда НАГОРСКАЯ