Предисловие
Здравствуйте!
Меня зовут Лина. С самого начала объявления этого конкурса я начала думать о том, что я напишу. «Не действовать, когда приходит время, значит погубить себя» - мне казалось, что эта возможность просто специально создана для меня. Не знаю, подойдет ли моя история для сценария, я долго редактировала ее, но я была искренней и постаралась изложить ее не слишком скучно. Я хочу, чтобы вы узнали мою историю – как она есть.
Кажется, именно в этом случае у меня – самое компетентное жюри в мире.
Часть I: Мысли в темноте
Встречаюсь с ним, но не знаю, кто он,
Говорю с ним, но не знаю его имени.
«Почему я прихожу в Дацан?»
Тема, заданная конкурсом – неоспорима биографична, как и любой вопрос о причинах действий человека. Кто-то скажет, что он приходит в Дацан дабы достичь духовного очищения и Просветления, а кому-то просто нравится звучание мантр в его стенах. Кто-то приходит молиться за себя и своих близких, а для другого это место, где его гарантированно никто не будет дергать хотя бы час.
Я бывала всеми этими людьми, и не бывала многими другими, кто возьмется отвечать на такой вопрос. Что ж, вот моя история. Я попробую написать ее не только как автобиографию, а как обращение к тем, кто как и я, ищет в жизни «непонятно что» и не может сдаться.
Я всегда что-то искала в этом мире, и сама не знала, что, пока не сформулировала: я ищу настоящую свободу. Ни счастье, ни покой, ни любовь… И в этот момент – как и во все другие – необходимо быть кристально искренним с самим собой, чтобы не попытаться обмануть себя, представив «свободу» к примеру, в качестве безлимитной банковской карточки или политической власти над средних размеров страной. Свобода, с моей точки зрения, должна была быть необусловленной.
Разумеется, я не родилась с мыслями о поиске свободы, зато в детстве меня напугали довольно «удачными» для потенциального буддиста страхами: я боялась бесконечности и абсолютного вакуума. Мама, показывая мне Млечный Путь и Большую Медведицу, заявила, что Вселенная бесконечна, а звезды в ней болтаются в абсолютном вакууме. Я провела много бессонных ночей, пытаясь вообразить себе бесконечную вселенную, мне казалось это совершенно невозможным, хотя на самом деле именно это у меня и получилось: я бесконечно воображала вселенную. Ни разу не получилось вообразить ее конец.
С мыслями об абсолютном вакууме дело обстояло ничуть не лучше. (Мама не слишком разбиралась в физике и сказала, что это – абсолютная пустота, где нет ничего). Я полагала, что если бы звезды действительно вращались в «абсолютной пустоте», то они мгновенно бы превратились в один-единственный звездный комок. Но почему-то это не происходит. Поскольку мне было года четыре, то я не усомнилась в верности маминого утверждения, однако вообразить себе «абсолютную пустоту» у меня так и не получилось, и это меня немного беспокоило.
Потом я пошла в школу и с удовольствием узнала из учебника по физике, что того самого «абсолютного вакуума» не существует, (и я была права, если бы он существовал, все бы схлопнулось), с бесконечной же природой Вселенной меня примирил математический значок «бесконечности» - в детстве мне не пришло в голову, что ее можно столь изящно «закольцевать».
Я рассказываю об этих страхах так подробно, чтобы пояснить – задумываться над странными вещами и задавать бесконечные вопросы я научилась очень рано.
Затем моя семья переехала в Санкт-Петербург, и оказалось, что первые годы жизни я жила в раю. Теплое побережье Черного Моря, горы и возможность разгуливать по миру в одних трусах. Я была сильным и счастливым ребенком, и не представляла себе, что может быть как-то иначе.
В Питере, чтобы выйти из дома, надо было надеть как минимум два слоя одежды, и это только если лето выдалось теплым. Вокруг сплошная темнота, темнота утром, вечером и ночью. Ни звезд, ни солнца, и надо ежедневно вставать в шесть утра и идти в садик. Я вставала с воем и боем, - поскольку в естественном своем состоянии человек не любит, когда ему плохо.
В школе все стало еще хуже: помимо ранних подъемов там еще нужно было выполнять странную работу, за которую взрослые люди на красной ручкой рисовали тебе закорючку, и мое чувство силы и счастья предлагалось ставить в зависимость от формы этой закорючки. И все вокруг, и родители, и учителя, и другие дети верили, что получать закорючки правильной формы – это и есть счастье. Но у меня всегда было не очень с верой.
Собственно, именно там и оформилась идея о том, что больше всего на свете я хочу «свободы». Я все сильнее увязала в паутинах зависимостей: социальных, экономических, даже религиозных. Лет в десять меня против воли покрестили после особенно плохого поведения. Сбегать из церкви я не стала, но про себя недоумевала: «Вы правда думаете, это поможет?».
Первый раз я проехала мимо Дацана лет в двенадцать – я ехала поступать в художественную школу. Мне понравилось это красивое здание и окружающие деревья, в школе я встретила старых друзей, и мне захотелось туда ходить, однако родители решили иначе. Кто знает, как бы сложилась моя жизнь, если бы я проходила мимо Дацана каждый день?..
Моя мать была очень, очень упрямой женщиной. Как только я начала подрастать и проявлять первые признаки «личности», она тут же принималась их искоренять. Каждый день у меня была война за мою свободу воли, ожесточенная битва, суровая схватка с превосходящим по силе противником за любое действие: какую прическу носить, какое платье надеть, каким образом двигаться, дышать и моргать. Последнее все-таки шутка – к морганию у нее не было претензий. Возможно, она не насытилась своей прошлой жизнью испанского инквизитора и отчаянно желала продолжения банкета – так мне порой казалось.
Чтобы ей противостоять, мне пришлось стать еще более упрямой, поскольку большинство битв за свою волю поначалу все-таки проигрывала.
Я до сих пор с улыбкой вспоминаю тот летний день, когда я возвращалась, сдав экзамены, счастливая, уверенная, что я буду ходить в ту замечательную художественную школу, с таким красивым храмом и парком рядом…
Стоит ли говорить, насколько я была огорчена, когда мне заявили, что ходить буду в другую школу. Я сразу стала относится к ней как к «мрачной и отстойной», хотя она не была настолько плоха, как я о ней думала. Мое отношение сформировалось именно из-за нарушения моей воли.
Мой второй визит в Дацан – уже не только снаружи, но и внутри, на самом деле не сыграл особой роли в моей жизни. На школьной экскурсии мне запомнилось красивое внутренне убранство и тот факт, что всем пришлось снимать обувь. Кажется, это было так давно, что бахил еще не существовало. Разумеется, ни одно слово истины не достигло там моих ушей. Я лишь взирала на забавные изображения, и думала, что у Буддистов хотя бы хватило фантазии изобрести себе по-настоящему интересно выглядящих богов.
Еще не раз после я проходила, пробегала, проезжала мимо Дацана, но сильного желания туда зайти у меня не возникало. Атмосфера наших христианских храмов, мрачная и тяжелая, слишком сильно въелась мне в память, и я всеми силами избегала посещения подобных мест. К этому добавлялась «боязнь ошибиться, ведь я не знаю правил». Это чувство тоже было мной принесено из христианских храмов, а я была тогда не из тех людей, кто любит приходить в места, где им не рады.
Следует так же рассказать о статье в Википедии о Буддизме, существовавшей более десяти лет назад, которую я в рамках поиска «настоящей религии» прочла. Она, к сожалению, была ужасна, и повествовала нечто о том, что цель каждого буддиста – слиться с Нирваной, что является «великим ничем». «Сливаться с великим ничем я буду в гробу» – что-то в этом роде я подумала, закрыла вкладку и продолжила поиск.
Помимо свободы я много занималась поиском других «настоящих» вещей, и особенно тщательно я выискивала эти «настоящие вещи» в религии и мифологии. Сколько я себя помню, во мне никогда не было веры. Я беспощадно всматривалась в темноту под кроватью в надеже узреть мифического монстра, я безжалостно таращилась в вечернюю темноту, силясь увидеть «серенького волчка, который ухватит за бочок», и, возможно, ухватить за бочок его. Не сосчитать сколько раз я призывала в одиночестве или в компании Пиковых Дам, барабашек, чертей и прочих, всем сердцем надеясь увидеть хоть одного. Порой другие дети говорили, что они видели их, и мы ссорились, когда я обвиняла их во лжи.
Изучая историю религии, я пришла, как и многие до меня, к выводу, что все это успокоительные, опасные сказки для взрослых, которым очень-очень хочется верить, что есть Бог, высшая справедливость и загробная жизнь. Ведь если все эти чудесные вещи существуют, то можно спокойно сидеть и ничего не делать. Или наоборот, творить всё, что угодно. «Но этим всем можно заниматься вне зависимости от отсутствия или наличия богов» – подумала я и на этом закрыла для себя вопрос религии.
Моя цель была давно определена, я жаждала настоящей свободы (освобождения, на самом деле, но тогда я не была знакома с правильным термином), поэтому в восемнадцать лет я съехала от родителей и решила попробовать найти ее в «безлимитной банковской карточке». То есть пошла работать и достигла некоторых успехов. Небольших, на самом деле, но в сравнении с нищетой, от которой я страдала первые 17 лет, я казалась себе миллионершей.
Следует сказать, что на несколько дней, или может даже недель, я ее там нашла. Тучи моих омрачений раздвинулись, и именно тогда я пришла к выводу что свобода – это покой. И хотя тогда это тоже была весна, мне казалось, солнце сияет прямо во всем моем теле, словно я сама являюсь созданием из покоя и света.
Я сказала себе запомнить это состояние, и я радовалась ему, и я желала, чтобы так и осталось всегда.
Не вышло. От переизбытка силы и счастья я влюбилась в другого человека, а, имея крайне мало удачного опыта в этих делах, я подошла к делу заранее с негативными мыслями, постепенно утратив свой покой. По правде говоря, меня это очень разозлило тогда: «Как так, вот только-только я нашла то, что всю жизнь искала, а тут подвернулся какой-то человек, и всё, пиши-пропало? Какая-то это неправильная «свобода», если достаточно, чтобы кто-то улыбнулся, и ее мгновенно утрачиваешь».
В силу воспитания, предыдущего опыта, и просто умения концентрироваться на иллюзорных вещах, мои влюбленности в тот период очень напоминали одержимости. Я была одновременно одержима человеком, но при этом прекрасно осознавала, что такое состояние неправильно и приносит сплошные старания. Так что обычно я бывала влюблена, и одновременно зла на тот факт, что это со мной опять происходит. Это сейчас это звучит смешно, а тогда я весьма страдала.
К тому времени, когда я влюбилась взаимно, я приобрела уже стойкую привычку страдать. Я мучилась ревностью, скучала, не могла сконцентрироваться на других делах – словом, оказалось, что взаимная влюбленность так же далека от «свободы и покоя» как и невзаимная. Это меня очень расстроило. Потом все эмоции исчерпались, и «человек, с которым я хотела прожить всю жизнь» превратился в просто симпатичного знакомого. Все составные вещи непостоянны, даже «настоящая любовь».
Это очень надолго испортило мое настроение, к том уже с возрастом я научилась страдать дольше и тщательнее.
Потом я нашла себе «настоящее призвание» (как я думала), то есть дело, которым мне действительно понравилось заниматься – цифровое рисование. К сожалению, чрезмерный восторг по этому поводу изрядно мешал мне заниматься им профессионально, к тому же у меня параллельно были другие «проекты». Плотнее заняться музыкой, написать свой комикс, научиться кататься на скейте…
Количество идей и проектов все росло, намного быстрее, чем их воплощение, и в итоге мне казалось, что все эти «проекты» крутятся вокруг моей головы, мешая мне видеть, слышать и чувствовать. И каждый из них мне казался невероятно важным, я чувствовала, что обязана их все воплотить, но в итоге, пытаясь заниматься «всем сразу», не успевала ничего.
Я перестала общаться с друзьями, потому что мне казалось, что они звонят мне именно тогда, когда я особенно хочу заняться делами. Я перестала развлекаться, ходить куда-то, я даже временно бросила работу – все, лишь бы освободиться от своих проектов. Тогда я считала, что единственный способ «убить» идею в своей голове, это воплотить ее в жизнь. Меня хорошо научили быть упертой и угрюмой.
Однако это все не помогло. Напротив, я заработала себе нервное истощение, от которого чуть не умерла, а только-только я начала выздоравливать, как моя мама заявила, что стала сектанткой, чем ни капли не улучшила мое состояние.
Нервам моим был положен предел. Я плюнула на все и переехала в пригород, став настоящим отшельников без всяких гор. Я жила одна и общалась только с людьми по интернету. Заказов на фриланс у меня было мало, денег, соответственно, тоже: ровно посидеть на берегу реки с бутылкой вина раз в три дня.
Это был тусклый, мрачный, глухой адок, и был он исключительно в моей голове. Тысячи «несправедливостей» вспоминались мне о моем прошлом, слова «злой рок» все чаще всплывали в моем сознании – как же все складывалось неудачно в моей жизни!..
«Утро за утром – не вижу солнца
Год за годом – не единой приметы весны».
Как оказалось, совершенно не обязательно забираться на Холодную Гору, чтобы стать современным Хань Шанем. Впрочем, на горе у меня бы это никак не получилось. Еще в детстве, лазая по горам, я обратила внимание на то, как моя любовь к человечеству возрастает пропорционально подъему. Стоя на вершине, я могла любить практически весь мир. Однако при спуске в этот самый мир любовь к нему оставалась на вершине. Драгоценная вещь потому что, может быть даже божественная.
Тем не менее, даже в том сером и мрачном адке я не могла сдаться. Для меня сдаться – означало умереть. Я все еще верила, (именно верила, я обрела чудесную веру в очень плохие вещи!) что когда-нибудь «мои дела будут доделаны, а проекты – исполнены, и тогда я снова обрету покой».
На самом деле тогда я уже даже забыла, что искала свободу.
«Десять лет я искал дорогу домой,
А теперь позабыл дорогу, которой пришел».
Мой первый за долгое время лучик света пришел с неожиданной стороны: я увидела объявление о наборе во взрослую группу восточных единоборств, и внезапно вспомнила, что всегда хотела ими заниматься, но мне не разрешали родители.
Заняться чем-то, что тебе действительно по душе, после долгих лет мучений, было великолепно! В доджо ходили самые обычные люди, но мне они все казались особенно замечательными и дружелюбными. Впрочем, среди таких действительно больше сияющих глаз.
Именно там я не только поняла, что «все битвы не выиграть», но и то, что вовсе не обязательно сильно переживать по этому поводу. Если отнестись к ним как к тренировочным боям, то жить становится намного проще.
Стоит особенно отметить, что никакие боевые искусства не предполагают кривой спины. Для меня это оказалось чертовски сложным – у меня почти всегда было плохое зрение и ужасная осанка.
Постоянные попытки ходить и сидеть с прямой спиной а) повышают осознанность б) оставляют меньше времени на мысли о себе, своих страданиях, возможных и невозможных будущих, переживаний о прошлом и прочей ерунде, которая занимала мои мысли в то время.
Самое главное, что я совершенно не могла ни на кого в доджо разозлиться. И я моментально отмела предложение одного сенсея «представлять на месте противника своего врага». «Если бы я захотела убить своего врага, я бы не вышла против него с пустыми руками и не стала бы предлагать ему поединок по правилам, - рассуждала я. - Это попросту абсурдно».
Я не могла – именно не могла - разозлиться на людей, даже когда попадала под очень сильные удары. Кто виноват? Я, у меня недостаточной умений. Я сюда пришла сама? Сама. Я хочу продолжать обучение? Абсолютно. Следовательно, не на кого злиться.
«Вот значит, как это – когда занимаешься тем, что нравится, - думала я. – Когда действуешь исключительно по своей воле, то не можешь винить окружающих в том, что тебе больно».
Я словно протерла от пыли свои глаза, но оглянувшись на то, что я сотворила со своей жизнью, я пришла в ужас. У меня были мучительные, токсичные отношения с человеком, которого я давно перестала любить, я занималась не пойми чем, жила не пойми где и ежедневно ходила в «Церковь Неистовой Веры В То, Что Все Дела Однажды Будут Сделаны».
Это сейчас мне смешно, а тогда я и смеяться-то толком разучилась, даже улыбаться. Ученый и писатель Умберто Эко очень хорошо однажды сказал об этом: Дьявол – это верование без улыбки.
Я вернулась в город. К тому времени мой дедушка тяжело заболел, и я стала помогать матери за ним ухаживать. Наблюдая за их болезненными, ужасными отношениями, я поняла происхождение очень многих моих взаимоотношений с матерью.
Надолго дедушку оставить было невозможно, а доджо рядом не было, поэтому я пыталась тренироваться дома и много читала о Китае и Японии.
Даосские мастера и их применение палки для помощи в просветлении другим покорили мое сердце, а заодно и изрядно повеселили. Следует отметить, что я читала об этом просто так. Я не стремилась достичь никакого просветления, просто их истории мне казались забавными. Я так же читала коаны, ничего в них не понимала, но они меня странным образом завораживали.
Эдакие тысячелетние анекдоты для тонких ценителей дзен-буддийского юмора.
Вторым проблеском света стали для меня стихи о Холодной Горе китайского отшельника Хань Шаня. Я тогда слегка свихнулась от одиночества, не физического, а духовного, и это был первый человек, который, казалось, думал те же мысли, что и я. Как мне было обидно, что он родился много столетий назад!
«В первые тридцать лет своей жизни
Я прошагал не одну тысячу ли.
Я бродил по рекам в высокой зелёной траве,
Посещал города с клубами красной пыли.
Пробовал разные зелья, но так и не стал Бессмертным,
Много читал, сочинял поэмы о былых временах.
А теперь я живу на Холодной Горе:
Я сплю у ручья и очищаю свой слух».
Я подумала: «Ну надо же! Прошли почти полторы тысячи лет, а люди, которые становятся отшельниками «черт знает почему» все еще есть. Другая страна, другая культура, другое воспитание – а все равно находятся такие безумцы, как он и я».
И он так же был опечален одиночеством – хотя в некоторых стихах он утверждал обратное, но эти эмоции у всех непостоянны.
«Кто сумеет порвать путы мира
И воссядет со мной посреди облаков?»
«Настоящая дружба» - это была еще одна вещь, которую я не нашла, и чьи поиски все еще не бросила, с «Настоящей любовью» и «Делом всей жизни» я к тому времени разобралась.
Поскольку Хань Шань был буддийским отшельником, мне потребовалось разобраться, что это именно, ведь «людям свойственно интересоваться жизнью своих друзей». Даже если те жили полторы тысячи лет назад и никогда их не знали.
Так случайно совпало, что я, приняв это решение, выбралась на прогулку с человеком, с которым меня все еще связывала давняя история взаимоотношений. Это была хрусткая, белоснежная зима, мы гуляли в парке и утомляли друг друга рассказами о своих делах (утомляли – поскольку ни один из нас искренне не интересовался делами другого и считал чужие проблемы идиотскими). После он внезапно предложил зайти в Дацан, а я удивилась, мол, тебе-то туда зачем? «Просто посмотреть». Но было холодно, и я согласилась, хотя поначалу все равно чувствовала себя «чужой». Я в то время весьма занудливо считала, что ходить в храм надо исключительно если ты абсолютно точно уже уверовал в нужное божество, а нет, так и не лезь.
Но затем я вспомнила Хань Шаня и решила, что вреда от этого в любом случае не будет.А потом я сидела на лавочке, рассматривала прекрасный потолок, яркие мозаики, алтарные цветы и золотую статую Гаутамы, и думала: «Как же хорошо, тихо и спокойно. Никто не надоедает мне своими разговорами».
Так вот мы и сидели, я слева от Будды, мой спутник – справа, и молчали, и не говорили друг с другом. Я делала вид, что молюсь, а на самом деле просто отдыхала и думала «надо будет еще раз сюда прийти, тут так легко и спокойно дышать». Что ж, надеюсь, мой приятель тоже тогда отдохнул.
Дни становились все короче, ночи – холоднее, а ежедневные скандалы мамы с дедушкой – ожесточённее и громогласнее, поскольку он начал терять слух. При том избирательно, например, не слыша, когда ему вменяли в вину что-либо. Я пыталась их как-то помирить, но без особого успеха – их драме было больше лет, чем мне, этот хребет безумия мне было не сдвинуть. К тому же я и сама на них злилась, и причин на это хватало, а «невозможно бороться за мир во всем мире, если ты сердит».
Днем мне было трудно сосредоточиться на работе из-за бесконечных скандалов (я работала дома за компьютером), а порой и ночью: дедушка спал плохо и частенько мог начать требовать еду в три утра или просто закатить скандал. Я винила родственников в своем недостатке концентрации, злилась и пила вино по вечерам, перечитывая строки:
«Я торчу на горе, высоко наверху
Я гляжу и гляжу, но никак не увижу неба».
Мне безумно хотелось поговорить хоть с кем-то, кто бы меня понимал, но таких людей не было. И в какой-то момент мне стало все равно. Я часто болела непонятно чем от нервов, я не видела никакого проблеска надежды и никакого выхода. «У меня ничего не получилось в жизни, и не получится, и ничего я никогда не сделаю, и если я умру, то это будет даже и к лучшему – не надо будет больше здесь мучиться» – вот примерно так я думала.
«Я буду читать книги и жить в иных мирах, пока мое тело не умрет, а с текущим уровнем пьянства это случится весьма скоро».Однако долго думать такие депрессивные мысли очень трудно. Эмоции вообще – тяжёлая и энергозатратная вещь. Так что на следующий день я оделась потеплее и снова прогулялась до Дацана. Уже одна. Я спокойно сидела, смотрела на алтарь и не думала ни о чем. Я уже тогда знала что Будда не бог, потому молиться мне было некому, впрочем, я не особенно этим злоупотребляла и раньше, возложить свои надежды на кого-то постороннего мне всегда казалось чрезмерно оптимистичным подходом. Поэтому я просто сидела и радовалась, что есть такое хорошее спокойное место, где никто меня не достает, какие они все молодцы, эти люди, которые за ним следят, пусть у них будет все хорошо, пусть это место существует еще долго-долго.
Но затем я вернулась в свой личный семейный котелок, где молиться о благе конкретных живых соседей было куда как сложнее. Впрочем, я полезла читать жизнеописание Сиддхартхи Гаутамы, и рядом по ссылке мне попалась книжка «Отчего вы не Буддист?», автор Дзонгсар Кхьенце Ринпоче. Название показалось мне смешным, я открыла вкладку и прочитала:
· Всё составное непостоянно.
· Все эмоции – страдание.
· Все вещи не имеют независимого бытия.
· Нирвана – вне представлений
Читала я книгу долго. По утрам, понемногу. У нас тогда было не поваляться в постели, любая утренняя нега пресекалась громким, хорошо поставленным голосом дедушки, который требовал от мира всякого. Как иронично, что люди приходят в мир и уходят из него одинаково беспомощными, голосистыми и непонимаемыми окружающими.
В итоге одним прекрасным утром 12 апреля, где-то на середине пояснения третьего пункта «Все вещи не имеют независимого бытия» я внезапно поняла, что совершенно согласна со всем вышеизложенным. Именно такой же рациональный, безжалостный, задающий бесконечные вопросы и разбирающий на части всё бытие ум у меня и был с самого начала.
Все составное непостоянно: тот человек, кем я когда-то была, и за чьи обиды я зачем-то продолжаю страдать много лет, давно исчез. Равно как и давно нет ни его врагов, ни обидчиков – это совершенно другие люди. Они все изменились с тех мор миллиарды раз. Так с какой же стати я продолжаю страдать из-за проблем каких-то не имеющих ко мне отношения мертвецов?..
В тот момент я впервые поняла индейскую поговорку «Если заметил, что скачешь на мертвой лошади – слезь!».
Все эмоции – страдание. О да, абсолютно, причем даже счастливые. Я помнила, как впервые в жизни испытала «эйфорическое счастье» от того, что симпатичный мне человек признался мне в любви. Я сказала себе «запомни это, может, у тебя в жизни больше ничего не будет». Но я совсем не подумала о том, что этому краткому моменту эйфории предшествовали долгие страдания, неуверенность и печаль от одиночества.
В моей голове всегда жила некая рациональная часть, которая никогда не испытывала никаких эмоций. В нейробиологии она называется «внутренний наблюдатель». Скольких жирных, сочных омрачений он меня лишил благодаря свойству разглядывать предметы и явления с разных сторон! «Этот человек злится и орет на тебя? Но подумай, почему он это делает? Скорей всего, у него случилось что-то плохое, поэтому он так бесится на все вокруг». Или: «А вот наш герой. Смотри, какой он добрый красивый и щедрый! Смотри-смотри, как он любит всем напоминать о том, что он добрый, красивый и щедрый! А как лоснится его взгляд, как он любит, когда ему говорят, что он добрый красивый и щедрый! Ведь он заплатил, чтобы его таким называли». В общем, внутренний наблюдатель знает, что все эмоции – страдания, и не торопится их испытывать. И еще он может превращать одни эмоции в совершенно противоположные, как бы пытаясь нам намекнуть, что все они есть одна и та же фигня.
Пункт третий: «Все вещи не имеют независимого бытия». Обусловлено абсолютно все. Нас дрессируют с раннего детства, и «послушание» считается признаком «хорошего ребенка».
Я была совсем маленькой, когда мама решила научить меня читать. Сначала мне давали за одно предложение один бутерброд с шоколадным кремом. Затем уже абзац был условием получения того же бутерброда. Затем – страница, и так далее. Я нутром чувствовала, что происходит что-то не то, именно поэтому я и запомнила этот эпизод, но разобралась с ним я только в 29 лет!
Разумеется, никто не делает это со зла. Взрослые просто не помнят, что им когда-то точно так же постепенно перекрывали их внутренний свет, их чувство силы и счастья. Без булочки с шоколадным кремом я была вполне счастлива и свободна. Равно как и без прочитанной страницы сказки. Но детям постоянно говорят: сделай то-то – получишь награду. Награда может быть разной, не обязательно материальной, это может быть и просто похвала родителей, или любовь или зависть других – многие люди за чужие эмоции по отношению к ним вкалывают покруче, чем за деньги.
Так люди постепенно привыкают к тому, что чувство счастья и удовольствия может быть достигнуто только после определенных действий с их стороны. И к тому, что без поощрений в виде уважения, любви или материальных благ они не могут чувствовать себя счастливыми. «Не с чего».
И вот я сидела прошлым апрельским утром, держала в руках планшет, а вся моя жизнь проносилась у меня перед глазами, и в ней не было ни одного эпизода, под который не подошли бы эти три истины.
Я рассмеялась, глядя в окно, и понимая, что в нем никогда не было «одного и того же надоевшего мне пейзажа», а солнце всегда светило, даже когда небо было укрыто тучами.
- Впервые в жизни я понятия не имею, что мне делать, - пробормотала я вслух, а затем вспомнила ответ на похожую фразу из одного фильма: «Значит, ты на верном пути».
Часть II - Свет
Десять лет проплакал в лесу!
Теперь смеешься на берегу озера,
и смех твой – новый.
Так вот началось мое знакомство с Учением, и так началось мое уже настоящее знакомство с Дацаном. До этого мы, можно сказать, лишь вежливо кивали друг другу в коридоре.
Три дня я ходила в некотором, скажем так, сильном изумлении. Я ведь на самом деле до этого момента считала, что в мире не осталось ничего, чтобы могло меня удивить!
Однако затем постепенно непостоянство и обусловленность вновь овладели мной. К сожалению, так работает наш мозг. Он привык к определенным паттернам мышления, и перестроить их заново – эта кропотливая работа, требующая концентрации, сосредоточения и, что иронично, той же привычки.
Я выросла среди людей, которым и в голову не приходило «улучшать» что-нибудь. «Работает и ладно!» «Сломался – выкини». Но мозг не чайник, и пока что я не могу сходить в магазин за новым.
«Если ты считаешь, что твой дух искорежен, надо просто очистить его и сделать совершенным».
Я поняла, что для того, чтобы нормально спокойно существовать, мне необходимо внимательно пересмотреть всю свою жизнь исходя из этих трех новых истин. Вернее, применив эти истины к событиям прошлого.
Чтобы понять, что не было никогда никаких страданий. Поскольку все, что я делала, было проявлением моей воли и закона о том, что «все вещи не имеют независимого бытия». А это значит – не на кого злиться.
И вот тогда я начала приходить в Дацан.
Во-первых, прочитав книгу «Отчего вы не буддист» я внезапно обнаружила буддистом себя, а это означало, что у меня, можно сказать, всегда было полмира если не друзей, то единомышленников, которые слишком ловко скрывались под красивыми словами «нирвана» и «шуньята» - в этом санскристком буйстве этимологий их было не распознать.
Во-вторых, Дацан, его абсолютно физическое, материальное присутствие стал служить мне напоминанием о том, что я буддист. О том, что все составное непостоянно. О том, что все эмоции – страдание. О том, что все вещи не имеют независимого бытия.
Поняв все это, я стала применять эти знания на практике. Изменять свое мышление, безжалостно раз за разом задавая себе вопрос «Что я думаю и почему я так думаю?» и «Что я чувствую на самом деле и почему я это чувствую?».
Порой, чтобы добраться до правды, мне приходилось испытать немало старых, уже-не-моих страданий. Пережить заново какие-то моменты, чтобы понять их. Иногда это было действительно болезненно, а иногда неприятно – осознавать, каким дураком был когда-то и скольких глупостей можно было бы избежать. Но в итоге все заканчивалось смехом - это самый верный признак того, что все было рассмотрено верно.
Многие вещи из моего прошлого не давали мне покоя долгие годы, но теперь я научилась с ними обращаться правильно: ведь вспоминая прошлое, мы перезаписываем его заново. И если рассмотреть его со всех сторон, то очень легко повернуть его на полке своей памяти приятной и красивой стороной.
Я родилась в замечательной семье. Не будь у меня столько свободного времени для размышлений, я бы никогда не нашла Учение, или, возможно, не поняла бы его. Не будь моя мама такой упрямой, я бы не выросла такой сильной. Не накопи я столько «несделанных дел», я бы никогда не поняла, что все дела невозможно сделать. Не став «отшельником» я бы никогда не поняла, что не другие люди были причиной моей нехватки времени, а хаос и беспокойство в моем сознании.
Каждый человек, кто встречался на моем пути, хранил в сердце тот же свет, что и всегда был во мне, и каждый человек, что мне еще встретится, тоже будет хранить в себе Природу Будды. Все люди – замечательные, но между «сказать это» и «осознать это» может лежать глубокая и темная пропасть.
Не будь мое прошлое таким, как оно есть, я бы никогда не узнала, что его можно изменить. Сейчас мне кажется, что я всю жизнь стремилась к этому – впрочем, в какой-то степени так оно и есть. Понимание Учения очень похоже на свободу.
Для меня это Путь, который никогда не может быть завершен. Поначалу я думала, что однажды очистившись до конца, я, так сказать, наконец-то отдохну, но потом поняла, что я опять поставила себе «условие», по выполнении которого я разрешу быть себе сильной и счастливой. Да, все оказалось не так просто – но зато как интересно!
Последний, четвёртый пункт – Нирвана вне представлений.
«Я полностью сбросил свою кожу.
Осталось только одно подлинное естество».
Так примерно я и думала, когда читала книгу об Учении. Однако все люди взаимодействуют с миром каждую секунду своей жизни. Даже помня о своей истинной природе, я иногда омрачаюсь, впадаю в уныние или гнев. От всех старых, ошибочных нейронных схем мышления так сразу не избавишься. Да и от новых никто не застрахован.
И именно когда я чувствую, что мои мысли зашли куда-то не туда, слишком далеко в сторону, что моя свобода перестала быть свободой, или мой покой уже совсем не спокоен, или я больше не чувствую себя сильной и счастливой – я одеваюсь и иду в Дацан.
Недостаточно просто представить себе, что он есть. Представить можно все, что угодно. Для того, чтобы очистить ум, надо действовать.
Раз поняв четыре буддийские истины, я не могу их забыть, но очень легко «перестать обращать на них внимание», а это порой все равно, что забыть. Как на стикер с пометкой «срочно», провисевший над монитором больше трех дней. Исследователи нейробиологии объясняют это устройством нашего мозга. Мы привыкли думать по определённым паттернам. И нам требуется усилие, чтобы заставить наш мозг думать по новым. Даже если все результаты этого мышления будут приносить нам пользу, мозг привыкнет поступать новым образом далеко не сразу. И у каждого время для изменений будет разным.
Я прихожу в Дацан, чтобы напомнить себе. Сменить обстановку, сменить воздух, сменить костюмы окружающих людей, сменить язык – это работает намного эффективнее стикера. Иногда я прихожу, когда Дацан уже закрыт и просто хожу вокруг. Меня не беспокоит, что я не зайду и не увижу величественное убранство и золотую статую Гаутамы. Природа Будды – во мне. В тебе. В вас. В каждом, кто живет на земле, и неважно, знает он об этом или нет.
Иногда я слушаю мантры, иногда – просто тихо сижу и размышляю. Для меня прийти в Дацан – значит задавать себе новые вопросы, срывая один за другим капустные листья своих омрачений до тех пор, пока не обнажится истинная сущность. Пока я снова не осознаю свою истинную природу.
Так же мне было очень приятно и интересно послушать лекции о Буддизме, которые регулярно проходят в Дацане, узнать много новых терминов и пообщаться с людьми, разделяющими мой Путь.
Я с восторгом и трепетом наблюдала за созданием и разрушением мандалы – что-то подобное я испытывала в прошлом всякий раз, когда завершала картину. Одновременное облегчение от того, что ее больше нет в моей голове, и одновременно сожаление, что радость от законченной работы длится так недолго, а через год картина вообще уже кажется недостаточно хорошей… теперь же, осознавая принцип «Всё, что создано, будет разрушено» я спокойно рисую, наслаждаясь самим процессом. Мне неважен результат, потому что человек меняется каждую секунду. «Та я, что рисует», и «та я, что завершила рисунок» – это уже два разных человека. Мир настолько непостоянен, что просто невозможно не смеяться над ним.
Я завершаю свою историю: я благополучно ушла прочь от своих приносящих страдания отношений, и перестала беспокоиться о прошлом и будущем. Каждый день Путь открывает мне что-то новое, и мне радостно по нему идти. Я очищаю свой ум, и немного пытаюсь хотя бы заинтересовать такой возможностью своих немногих друзей и близких, к которым стала относиться намного спокойнее и нежнее.
Как выяснилось, желать «блага всем живым существам» очень просто, когда понимаешь, что в глубине души они одинаковы: равно пусты, равно достойны любви и равно – будущие Будды. Сейчас, если бы я поймала Золотую Рыбку, я бы загадала всего одно желание: «Пусть все живущие в мире люди станут Просветлёнными».
Но - Золотых Рыбок не существует, придется справляться своими силами.
И все же, я – обусловлено упрямый человек, упрямо воспитанный чрезвычайно упрямыми людьми в поколении, и потому я упрямо пёрла в полном одиночестве по своему пути, пока наконец-то не пришла туда, куда мне было надо. «Победи себя и выиграешь тысячи битв».
Мне не попадались в жизни духовные учителя, склонявшие меня к буддизму, зато попадалось много людей, мнящих себя духовными учителями и склонявших всех ко всяким омрачениям. Я привыкла не верить никому и ничему кроме себя, и привыкла безжалостно (ну почти всегда) пресекать свою ложь (просто не всегда ее можно заметить, некото<