Проблему специфики гуманитарного знания мы будем рассматривать отри помощи сопоставления его со знанием, поставляемым науками о природе. Она зависит от предмета и методов познания. Текстовая природа гуманитарных наук обусловливает некоторые особенные признаки, характерные для всех гуманитарных наук и являющиеся одновременно отличительными признаками, несвойственными естественным и общественным наукам. К таким признакам относится принципиальная невозможность изъятия текстов из мира культуры, вне которого они теряют свою значимость. Гуманитарное явление существует только в мире культуры, как вещь для нас. Кроме того, предмет гуманитарного знания генетически зависит от человека, но, будучи создан, он обладает способностью к объективации, может противостоять человеку как вещь, внешняя по отношению к нему (и в этом смысле она ничем не отличается от природных предметов и может изучаться средствами естественных наук).
Но использоваться как внешние вещи в нормально устроенном обществе объективированные предметы гуманитарного творчества не могут, так как они становятся художественными, историческими и научными ценностями. В них в знаково-символической форме зафиксирована психологическая, эстетическая, историческая, этическая и научная информация. Они представляют собой особые тексты (только в частном случае ими являются письменные языковые источники), специфические для каждого вида гуманитарной деятельности. Но везде они — системы знаково-символической природы и поэтому требуют особых методов исследования.
И все же все программы выделения специфики гуманитарных наук, которые основываются на противопоставлении их методов методам естествознания, оказываются методологически несостоятельными. В гуманитарных науках ограниченно используются некоторые эмпирические методы исследования и проверки научных данных. Методы естественных наук также не могут быть полностью обособлены от гуманитарных средств анализа. «Наблюдения и экспериментальное исследование являются историческими, поскольку исследователь соотносит определенные события с другими, применяет гуманитарные методы.
Если же мы читаем сообщение об исследовательской экспедиции конца прошлого века, то мы не можем оторвать ее значение* от историчности географических, зоологических и ботанических описаний. Естественник не может обойтись без такого рода «исторических» сообщений. Но вместе с тем для него встает проблема понимания своих источников (книг). Естествоиспытатель не обходит центральную задачу филологов и историков о понимании. В так называемых «точных» науках применяемые понятия определяются в большинстве случаев операционально. Их значение характеризуется и проверяется посредством действий и операций. Проблема понимания сводится здесь к так называемой семантике...» [104, с. 27]. Семантика же в обычном значении этого термина является разделом лингвистики, которая служит классическим образцом гуманитарной науки.
Следует отметить, что положения, принимаемые в гуманитарных науках, зависят от социально-культурных условий, результаты же естественных наук не зависят от них, так как познание природы направлено на постижение ее независимо от социокультурных факторов и имеет целью получение объективно-истинного знания. «Каждый новый культурный контекст не просто «принимает» созданные в прошлом художественные творения, но интерпретирует их в собственном духе, преломляет через свои социально-психологические, идеологические, философские и т. п. призмы; что же касается положения научного наследия в «теле» новой культуры, то оно живет здесь по иным законам — ни теорема Пифагора, ни закон земного притяжения, ни периодическая система элементов, ни закон прибавочной стоимости не подлежат интерпретации, ибо они содержат объективно-истинное знание, остающееся таковым — в той мере, в какой оно объективно независимо от культурного контекста, в котором оно оказалось» [38, с. 35].
В гуманитарных науках оценка научных положений является комплексным образованием, зависящим не только от правильного отражения действительности, но и от этических, моральных установок; от экономических, политических и государственных условий, в которых было создано данное научное положение и дается его оценка; от мировоззрения автора и субъекта оценки. Аксиологическая оценка в гуманитарном познании выдвигается на передний план. Вопрос об истинности может быть поставлен отнюдь не для любого положения в гуманитарном познании. В естественных науках вопрос об истине является основным, аксиологическая же оценка отодвинута на второй план. Но связь с истиной не может быть прервана, их взаимодействие диалектически предполагает обе стороны, которые представляют собой неразрывное единство. «Ценностные суждения в науке, касающиеся логической структуры знания, аксиологического базиса методологических норм и отношений внутри научного сообщества по крайней мере в одной из этих сфер, в равной мере присущи не только социальным и гумани-
тарным наукам, где они попросту неустранимы, но и естествознанию, поскольку они проникают в него также через философскую ориентацию и методологический базис. И в этом смысле можно сказать, что нет науки, свободной от ценностей. С другой стороны, то, что познавательная деятельность аксиологически ориентирована, не лишает содержания знания объективности» [81, с. 325].
Обычно специфику гуманитарного познания усматривают в использовании герменевтических приемов исследования. Представляется, что истинному положению дел соответствует более гибкая позиция. Смысл ее заключается в том, что в гуманитарном познании широко используются герменевтические приемы исследования, в естественнонаучном познании они находят менее широкое применение, но все же глубокого водораздела между понимающими и объясняющими методами не существует. И объяснение, и понимание могут применяться везде. Можно говорить лишь о преобладании герменевтических методов в гуманитарном познании. «Естественники также не могут обойтись без исторических и вообще гуманитарных высказываний и методов. Такое положение становится наиболее отчетливым в тех исследованиях, которые не являются строго экспериментальными. Уже астрономия не есть такая наука. Закономерности, лежащие в ее основе, являются закономерностями физики. Вместе с тем в ней применяются высказывания об определенных событиях в определенном месте и в определенное время. Например, высказывание о затмении Солнца, которое наблюдалось в определенное время в определенном месте поверхности Земли. Реальное наблюдение, благодаря которому создаются сообщения, также является историческим событием... Каждая естественная наука имеет свою историю, от которой никогда не может избавиться. А так как естествознание не может стать лишь суммой задач, обеспечивающих познание, т. е. пустым учением, а является, по существу, исследованием, то оно не может избавиться от своей истории. В принципиальной предварительности его результатов... выражается та историчность, тот самый процессуальный характер всех естественных наук» [104, с. 25—26].
Следующее свойство, к рассмотрению которого мы обращаемся, наиболее рельефно, как представляется, специфицирует гуманитарный идеал научности. Гуманитарное познание принципиально диалогично. Познавательный интерес ученого-естественника направлен на предметы и явления действительности, существующей вне и независимо от человека. Диалогичность как свойство гуманитарного познания была впервые выявлена Ф. Шлейермахером, а в методологию гуманитарных наук введена M. M. Бахтиным. В своих набросках «К методологии гуманитарных наук» M. M. Бахтин пишет: «Точные науки — это монологическая форма знания: интеллект созерцает вещь и высказывается о ней. Здесь только один субъект — по-
знающий (созерцающий) и говорящий (высказывающийся). Ему противостоит только безгласная вещь. Любой объект знания (в том числе человек) может быть воспринят как вещь. Но субъект как таковой не может восприниматься и изучаться как вещь, ибо как субъект он не может, оставаясь субъектом, стать безгласным, следовательно, познание его может быть только диалогическим» [12, с. 363]. Возможность гуманитарного познания заложена в том, что человек (его поступки, внутренний мир, его творения), являясь объектом исследования, предстает перед познающей личностью, во-первых, как совокупность текстов, которые составляют объективную сторону познания. M. M. Бахтин по этому поводу писал: «Текст — первичная данность (реальность) и исходная точка всякой гуманитарной дисциплины. Конгломерат разнородных знаний и методов, называемых филологией, лингвистикой, литературоведением, науковедением и т. п.» [12, с. 292]. И во-вторых, субъективная сторона познавания, от которой невозможно абстрагироваться, определяет диалогическую природу гуманитарного познания. «Исследование становится спрашиванием и беседой, то есть диалогом. Природу мы не спрашиваем, и она нам не отвечает. Мы ставим вопросы себе и определенным образом организуем наблюдение или эксперимент, чтобы получить ответ. Изучая человека, мы повсюду ищем и находим знаки и стараемся понять их значение » [12, с. 292].
Диалогическая природа гуманитарного познания, диалог как принцип, раскрывающий внутреннюю сущность понимания, диалогический характер интерпретации текстов — актуальнейшие проблемы методологии гуманитарных наук, в настоящее время недостаточно разработанные. «Мы подходим здесь к переднему краю философии языка и вообще гуманитарного мышления, к целине» [12, с. 298]. На мой взгляд, характерной особенностью гуманитарного познания является также то, что в гуманитарных науках проблемы адекватности знания и его истинности разделены, критерии адекватности и истинности знания не совпадают. В естественнонаучном познании знание, являющееся адекватным отражением действительности, считается истинным знанием. Свойства «быть адекватным отражением» и «быть истинным» совпадают друг с другом по смыслу. В гуманитарном познании объективно-истинное знание составляет как бы ядро, является основным стержнем. Для того чтобы стать адекватным, ему еще нужно «обрести» знанием о многих сопутствующих моментах, которые для естествознания несущественны. От них последнее сознательно отвлекается, так как его целью является достижение объективной истины. К таким моментам относятся культурно-исторический контекст, языковые характеристики, психологические, мировоззренческие, жизненные установки автора текста и его исследователя и прочие условия, выбор которых предопределен задачами конкретного исследования.
Задачей гуманитарного познания какого-либо определенного текста является построение его модели. Наибольшую трудность представляет построение моделей таких текстов, которые удалены от нас во времени. Модель представляет собой теоретическую реконструкцию текста с целью наиболее точного воспроизведения смысла текста, вложенного в него автором (объективно-истинная интерпретация), и придания ему дополнительного (нового) смысла. Новый смысл, привносимый в реконструкцию текста интерпретатором, является необходимым моментом «сотворчества» автора и интерпретатора. Сохранение объективно-истинного ядра модели текста является необходимым условием адекватной интерпретации. Но оно все еще не является достаточным. Адекватной интерпретация становится тогда, когда интерпретатор «вдохнет жизнь» в созданную им модель, когда она будет воспринята современниками интерпретатора как произведение-оригинал. Роль интерпретатора заключается в преодолении временной дистанции между текстом-оригиналом и современностью.
Понимание текстов всегда основано на определенных моделях. Модели автора текста, современников автора, интерпретатора и современников интерпретатора различны. Различие их основано на принципиально разном восприятии одного и того же текста. Все четыре модели имеют право быть отнесенными к одному тексту (именно его моделями они могут быть названы), потому что все они имеют объективно-истинное ядро. Наличие этого ядра снимает возможные обвинения в неустойчивости, «текучести» гуманитарного познания. Это понятие дает возможность утверждать, что существуют равноправные адекватные модели одного и того же текста. Множественность моделей является положительным фактом только при условии, что каждая из моделей, которая признана адекватной, опирается при своей разработке на систему принципов интерпретации. Термин «система» употреблен здесь принципиально. Ни один элемент, входящий в систему, не может быть удален из нее без изменения всей системы в целом. Эффект системности (получение знания более полного, чем суммарное знание, полученное при помощи каждой части системы в отдельности) срабатывает только при одновременном использовании всех принципов, входящих в систему. Никакое подмножество принципов не может привести к построению адекватной модели.
В каждом конкретном случае система принципов интерпретации текста (=построения модели) может быть разной. Для построения же общей методологии гуманитарного познания можно сформулировать систему общих принципов, которые используются в любой частной системе принципов, предназначенной для анализа конкретного текста. Выделение системы таких принципов является довольно трудной задачей, относящейся к проблематике методологии науки.
В советской философской литературе к методологии гуманитарного познания в целом обратились сравнительно недавно, но уже имеется значительное число работ как критического, так и теоретического плана. Хотелось бы рассмотреть некоторые из них.
В 1979 году была опубликована книга M. M. Бахтина «Эстетика словесного творчества», в которую были включены два наброска. Их можно было бы назвать философскими размышлениями по поводу, предмета и методологии гуманитарного познания. В работах M. M. Бахтина «Проблема текста в лингвистике, филологии и других гуманитарных науках. Опыт философского анализа» [12] и «К методологии гуманитарных наук» [12] содержится изложение хорошо продуманной (но, к сожалению, эскизно набросанной) оригинальной концепции.
Намечая подход к методологии гуманитарных наук, M. M. Бахтин выделяет объект исследования в гуманитарном познании, которым является, по его мнению, социальный (общественный) человек, и предмет исследования — текст. Текст является той специфической особенностью, которая выделяет человека как объект гуманитарного познания. Тексты могут быть действительные и возможные. Для текстов существенно то, что они являются знаковыми системами. Знаки без отношения к человеческой деятельности суть материальные предметы. Будучи предназначены для передачи информации, они становятся знаками в собственном смысле слова. Только человек способен наделить знаки значением. Знаки необязательно являются языковыми, но любой знак принципиально может быть выражен в языковой форме, представлен как текст. Понимание в гуманитарных науках всегда направлено на постижение значения (смысла) знаков.
Основной задачей гуманитарных наук является постижение «глубинного смысла» текста. Уже в простой ситуации понимания отдельного высказывания возникают известные трудности. Всякое высказывание представляет собой «данное» и «созданное». Данное в высказывании представлено как отражение внешнего (по отношению к языку и мышлению) положения дел (мышление о реальности) вместе с выражением этого же положения дел языковыми средствами (языковое значение). Созданное в высказывании является, с одной стороны, отношением к субъекту (к говорящему). Оно всегда окрашено новыми оттенками, выражающими отношение говорящего к положению дел и к своей мысли о нем. С другой стороны, созданное в высказывании имеет отношение к ценностям (истина, добро, красота, справедливость и пр.).
«Глубинный смысл» высказывания всегда несколько завуалирован, скрыт. Тем более это положение будет справедливым по отношению к системе высказываний — к тексту. Глубинный смысл нельзя свести к чисто логическим или чисто предметным отношениям [см.: 12, с. 300]. Поэтому необходимо воспользо-
ваться особым приемом исследования: «выходом за пределы понимаемого» (принцип вненаходимости).
Критерием адекватного понимания в концепции M. M. Бахтина является его «глубина», постижение глубинного смысла. Основным методом такого постижения является «восполняющее понимание», направленное на постижение бессознательных мотивов творческого процесса автора текста (перевод их в план сознания интерпретатора) и на усвоение «многосмысленности», на «раскрытие многообразия смыслов» текста.
Точность в гуманитарных науках M. M. Бахтин связывает с «преодолением чуждости чужого без превращения его в чисто свое» [12, с. 371]. «Преодоление чуждости чужого» возможно посредством использования приема «вживания». Вживание в чуждую культуру, анализ произведения с точки зрения этой чуждой культуры недостаточны для полного понимания смысла произведения. Если остановиться только на таком методе, то возможно лишь дублирование, которое никогда не было истолкованием, так как не несло в себе элемента новизны. «Вживание» («переселение») в чуждую культуру является необходимым, но недостаточным условием понимания. Творческое понимание, по мнению M. M. Бахтина, не должно отказываться от современности, от своей культуры. Эта точка зрения коренным образом отличает концепцию Бахтина от герменевтики Шлейермахера. Осознание нахождения исследователя в настоящем времени, в современной ему культуре дает возможность посмотреть на предмет интерпретации со стороны (еще одна точка вне-нахождения). Точность в гуманитарном познании связана не только с проникновением в глубинные пласты и постижением их с позиций «чуждой» культуры, но и с существенным ограничением. Субъективный фактор устранить в гуманитарном познании нельзя. Именно он определяет диалогическую природу гуманитарных наук. Но нельзя превращать интерпретируемый текст в «чисто свой». Абсолютизация субъективного фактора ведет к релятивизму и в конце концов к агностицизму, выхолащивает понятие объективной истины и делает его неприменимым в гуманитарных науках.
M. M. Бахтин выделяет три этапа диалогического движения понимания. На первом этапе исходным моментом является данный текст. Точнее было бы сказать, что перенесение исследуемого текста в настоящее время (возможно даже его перевод на современный язык) является исходной точкой движения понимания, так как тексты всегда принадлежат прошлому, сколь бы малый промежуток времени ни отделял их от настоящего. Содержание второго этапа составляет движение назад — изучение данного произведения в прошлых контекстах. Третий этап характеризуется движением вперед, стремлением к «предвосхищению будущего контекста». Понимание есть синтез многих интерпретаций на всех трех этапах. Полнота произведения раскрывается только в «большом времени» [И, с. 239].
Трудно переоценить значение идей, предложенных M. M. Бахтиным. Они определяют целостную программу исследований в области гуманитарного познания и оказывают значительное влияние на работы в этой области.
Рассмотрим еще одну теорию интерпретации текстов. Ее автор ставит себе еще более узкую задачу: исследовать виды интерпретации научного текста. Речь идет о концепции уровней осмысления текста и классов интерпретации, соответствующих традиционной и нетрадиционной истории знания, Вик. П. Визгина. Автор этой концепции отмечает неоднородность текстов, наличие которой ведет к различной степени понимания их отдельных частей. Есть места в тексте, которые не требуют больших усилий для своего постижения, и есть места, на которые должно быть прежде всего обращено внимание исследователя, — «узкие», «проблемные» места, как говорит Визгин. На эти места и направлена прежде всего интерпретация. Интерпретацию автор определяет следующим образом: «Интерпретация, или истолкование, означает придание четкого смысла «молчащему» без соответствующей работы историка тексту» [19, с. 320].
Вик. П. Визгин предлагает три уровня осмысления текста, которые, с одной стороны, соответствуют исторически преходящим подходам в истории знания, отражают основные линии его генезиса, а с другой стороны, синтез всех трех уровней может рассматриваться как своеобразная логика интерпретации для современных исследований. Логическая реконструкция конкретного исторического текста (литературного или научного) должна базироваться на генезисе всей истории знания в том смысле, что модель постижения смысла текста (его проблемных мест) должна в снятом виде учитывать методику и технику интерпретации, которые были выработаны на всех трех уровнях осмысления текста.
Первый уровень понимания текста связан с осмыслением его как неотъемлемой части всей системы текстов автора в целом. «В плане такой интерпретации и подхода смысл понимается как отражение в анализируемом историком фрагменте единой авторской концепции, как выражение некоторой целостности и взаимосвязанности частей и элементов учения или «системы» мыслителя. Нахождение такого смысла составляет задачу систематической интерпретации. Характерным моментом такой интерпретации является абстрагирование от возможной эволюции исследуемой системы или учения в рамках творческой биографии автора» [19, с. 320].
На втором уровне осмысления текста ставят задачу выявления смысла при помощи исторической интерпретации, которая может быть внутренней и внешней. Предметом внутренней исторической интерпретации является объяснение изменения и эволюции идей автора на основе его собственных текстов. «Интерпретирующим полем» в этом случае выступает собрание сочинений автора. Именно оно является контекстом данной интер-
претации. Внешняя историческая интерпретация учитывает более широкий исторический контекст, она пытается осознать смысл конкретного текста, связав его с текстами предшественников, последователей, учеников, критиков автора. Здесь осуществляется попытка отнесения автора к определенному направлению, включения его в определенную традицию. «В плане такого подхода основу осмысления исследуемого фрагмента составляет обнаружение в нем присутствия традиции. Несовпадение между данными в традиции концепциями и наличными у исследуемого автора допускается и обыгрывается, включаясь в историко-научное описание. Эффект осмысления при таком подходе возникает за счет локального отражения в исследуемом фрагменте текста целой исторической традиции или ее какой-то части, включая внутреннюю историю текстов и концепций ученого» [19, с. 321].
Третий уровень осмысления текстов опирается на вненаучные данные, внешние по отношению к научным текстам факторы. «Осмысление исходного текста при таком подходе означает, что текст истолковывается через определенного рода связи внутри социоисторического комплекса деятельности людей. Смысл здесь возникает как отражение в исследуемом фрагменте текста частичного среза всей социокультурной тотальности. Интерпретацию научного текста, вычитывающую в нем «внетекстовые» и вне-научные значения практики и культуры, мы называем схематической интерпретацией. Это название выражает нацеленность такого анализа и интерпретации на определенного типа схемы, являющиеся в конечном итоге схемами деятельности» [19, с. 322].
Для каждого из уровней, согласно концепции Вик. П. Визгина, должны быть сформулированы свои особые модели. Для систематической интерпретации характерно понимание текста как творения данного автора. Для исторической интерпретации важно исследовать текст как соотнесенный с определенной школой или направлением, т. е. «знание в плане такого подхода истолковывается уже как продукт творчества целого ряда личностей, действовавших в известной степени когерентно и образовавших благодаря этому традицию, научную школу или направление» [19, с. 324]. Главным отношением в модели схематической интерпретации является отношение между текстом и «схемами культуры». Анализ научного текста здесь осуществляется при помощи исследования внешних по отношению к науке факторов, влияющих на становление, развитие и борьбу научных идей. Усмотрение же этих внешних факторов должно опираться на текст. Поэтому внешняя интерпретация служит выполнению задач, которые ставит перед собой внутренняя интерпретация.
Важное место в концепции Вик. П. Визгина занимает принцип актуализации эпистемогенеза, который постулирует возможность воспроизводства знания о прошлом в современной
культуре. «Актуализирующий метод замыкает собой последовательность способов понимания текста, начатую, как мы видели, с его систематической интерпретации и продолженную в· его исторической интерпретации. Знание, которое для меня, как его историка, выступает сначала лишь как феномен чуждого мне прошлого, благодаря возможности его регенерации на схемах и благодаря моему актуальному подключению к нему как человека современной мне эпохи делается, наконец, понятным для меня. Понимание есть всегда в конце концов акт приобщенного познания, акт воспроизводства здесь и сейчас того, что считается только бывшим там и тогда. «Отвлеченное» (для нас как представителей другой культуры и эпохи) мышление прошлого становится таким образом «привлеченным» мышлением самого настоящего. Принцип актуализации эпистемогенеза обосновывает возможность понимания мышления прошлых эпох, а тем самым задача историка науки становится в принципе разрешимой» [19, с. 330—331].
К этому следует еще добавить, что актуализация текста, относящегося к прошлой культуре, неизбежно связана с привнесением интерпретатором в смысловое содержание текста некоторой новой информации, возможно даже искажающей «первичный», истинный смысл объекта истолкования, а в случае, если объект интерпретации является литературным произведением, в результат истолкования новый смысл привносится сознательно, так как исследователь здесь решает не только проблему постижения текста и его реконструкции, но и вопросы, связанные с восприятием реконструкции определенной читающей публикой. Поэтому наиважнейшей проблемой интерпретации текстов является проблема выработки критериев оценки ее результатов, т. е. проблема адекватности интерпретации. Желательно, чтобы критерии оценки реконструкции текста были одновременно критериями выбора правильной (или правильных) реконструкции из множества конкурирующих предложений.
Что можно было бы особо выделить в рассматриваемой концепции? Особого внимания заслуживает, как представляется, использование принципа актуализации, понятия модели и подчеркивание системного характера интерпретационной деятельности. Примечательно также, что Визгин не обходит одну из сложнейших проблем, а именно проблему соотношения истины и интерпретации (правда, этот вопрос лишь ставится, но не решается, но и это является заслугой автора, так как обычно эта проблема просто игнорируется). Ставится автором и проблема вненаходимости интерпретатора по отношению к изучаемой культуре. Она осмысливается как общий методологический принцип. Что касается понятия модели, то, видимо, без решения вопросов о том, как можно включить в интерпретацию понятия объективной истины и каковы критерии оценки интерпретации, это понятие ввести трудно. Так как в данной концепции не предполагается существование на всех трех
уровнях объективно-истинного содержания (во всяком случае, явно оно не введено), то и возникает идея использования трех разных моделей (по одной на каждом уровне осмысления текста). Может быть, лучше было бы говорить об одной модели (ведь интерпретируется один текст), которая, сохраняя объективно-истинное ядро (принцип соответствия смысла реконструкции смыслу текста), развивалась бы по мере продвижения от одного уровня осмысления текста к другому.
Видимо, такой ход мысли позволил бы явным образом вскрыть диалектику исторического и логического применительно к проблеме интерпретации текстов. Структуралистский подход, убеждение в существовании общезначимого смысла текста, — смысла, который не зависит от внеязыкового контекста, и прочие антиисторические концепции решения проблем интерпретации текстов являются по своей сути односторонними, метафизическими. Даже анализ конкретного текста в окружающих его контекстах, использование, казалось бы, системного подхода будут внеисторическими, а стало быть, ненаучными (приближенными к обыденному знанию), если не применяется существенным образом системно-исторический подход, сущность которого была раскрыта К. Марксом и Ф. Энгельсом еще в «Немецкой идеологии» и последовательное применение которого в теории интерпретации текстов (а следовательно, и в гуманитарном познании вообще) делает ее научно обоснованной. И истинно научный подход будет обеспечен лишь в случае, когда интерпретация текстов будет рассмотрена как проблема истории произведения (история его «жизни») в зависимости от тех материальных предпосылок, которые детерминировали его возникновение, т. е. в зависимости от истории жизни людей, его создавших или участвовавших в его изменении, и в конечном счете от истории общества. Информацию о социальной обусловленности гуманитарного познания мы получаем через изучаемые тексты, учитывая комплекс знаний об условиях их развития. Эти знания обеспечивают учет материальных предпосылок, детерминирующих развитие текстовой предохраняют от односторонних решений и ошибок.
Еще раз хотелось бы выделить принцип актуализации. Ему отводится большая роль. Актуализация является предпосылкой (разумеется, не единственной, но одной из важнейших) и определяет возможность понимания научных и литературных произведений (как прошлых культур, так и настоящих) современниками интерпретатора. Она также служит условием «приобщения» познающего индивида к культуре прошлого. Принцип актуализации, кроме того, требует «до-интерпретации», так как историческая интерпретация всегда является неполной. Эти свойства актуализации имеют большое значение при сопоставлении данной концепции с другими подходами в теории интерпретации. Например, сравнение подхода Визгина по это-
му основанию с концепцией Шлейермахера дает возможность заключить, что они противоречат друг другу, так как Шлейермахер не ставил проблемы связи современности и прошлой культуры и видел возможность полного постижения смысла памятника. Даже более того, интерпретатор, по мнению Шлейермахера, может понимать автора и его текст лучше, чем сам автор понимал себя и свое творение.
Итак, задачей гуманитарного познания является постижение смысла текстов, их понимание. Понимание, как мы полагаем, осуществляется посредством построения моделей (реконструкций), в которые могут быть включены как естественнонаучные методы исследования и приемы объяснения, так и специфические гуманитарные приемы истолкования текстов. Каждая модель имеет объективно-истинное ядро, которое обеспечивает соответствие смысла текста смыслу интерпретации, и оценочное знание о ядре, обеспечивающее адекватность гуманитарного знания. Адекватность модели есть, следовательно, синтез конкретного, объективно-истинного знания со знанием оценочным. Каждый из двух компонентов модели опирается на свою систему принципов, причем для каждой конкретной интерпретации может быть построена модель, опирающаяся на принципы, характерные только для нее. Но так как нас интересует прежде всего философское исследование текстов, то должна быть сформулирована система таких принципов, которые являются общими для любой конкретной модели. Если такая система принципов будет найдена, то она может выполнять двоякую роль. С ее помощью, с одной стороны, может быть построена объективная реконструкция текста, а с другой — эта система дает возможность оценки уже произведенных ранее интерпретаций какого-либо текста.
Результат интерпретации обязательно должен носить системный характер. Интерпретация является неадекватной, если при ее проведении не был использован какой-либо принцип (или их подмножество) из системы принципов и если его восполняющее использование приводит к изменению результата предыдущей интерпретации (вплоть до противоречия). Итак, критерием адекватности интерпретации является соответствие ее результата (в смысле когерентности) системе принципов (общих, конкретных и оценочных) интерпретации. Данная система принципов выполняет оценочную и методологическую функцию. Она играет роль методологического и мировоззренческого регулятива при построении методологии гуманитарного познания.
При таком подходе одной из самых главных проблем является проблема формирования «ядерного» знания. Рассмотрим ее по отношению к текстам, которые являются памятниками и могут быть поэтому прослежены в развитии. Для текстов, не имеющих развития, эта проблема более проста и может быть получена в качестве частного случая. После создания памятно
шика автором (или коллективом авторов) он начинает свою «жизнь» во времени от момента своего создания до последнего изданного варианта. Он может подвергаться различным изменениям переписчиками, издателями, редакторами, комментаторами, переводчиками — от незначительных отклонений от текста оригинала до фальсификаций. В различных текстах одного к того же произведения возникают не согласующиеся друг с другом места, возможны даже противоречия и совершенно несовпадающие места. На объяснения именно таких мест и нацелена в первую очередь интерпретационная деятельность. Такие места Вик. П. Визгиным были названы «проблемными». Д. С. Лихачев называет их «текстологическими фактами», которые приобретали такое значение лишь после их объяснения.
Имеется также подход, опирающийся на введенное,Д. С. Лихачевым положение о системе фактов: «Важны не столько отдельные факты, сколько их сочетание, их система» [49, с. 51]. Изучение системы таких фактов должно быть ^комплексным. Эта установка Д. С. Лихачевым была названа принципом комплексности, который был использован в текстологии еще А. А. Шахматовым. Но Д. С. Лихачев придает <ему более глубокое звучание, синтезируя его с историческим методом, последовательно распространяя диалектико-материа-.листические принципы на область текстологии. Его понимание историзма существенно отличается от «историзма» выдающегося лингвиста А. А. Шахматова. «Историзм» А. А. Шахматова сможет быть назван «лингвистическим историзмом». Объяснение текстологических фактов он осуществлял в границах литературных текстов. Историей произведения была последовательность его изменений в процессе его бытия. У Д. С. Лихачева история произведения становится историей жизни людей, его создавших, и историей общества, в котором произведение функционировало. Выявление материальных предпосылок объяснения текстологических фактов становится основной задачей исследования. «Итак, текстология изучает историю текста произведения; история текста произведения должна пониматься как создание людей: авторов, редакторов, переписчиков, -читателей, заказчиков. В таком виде история текста оказывается связанной с историей общества, история же общества предстает для исследователя-марксиста как история классовой борьбы» [49, с. 52].
«Ядерное» знание должно быть конкретным, объективно-истинным знанием о смысле произведения, о истории его развития и о материальных условиях, воспроизводящих реальную историю бытия этого произведения. Оно формируется под воздействием системы принципов. В «Текстологии» Д. С. Лихачева вводятся принципы: использования только объясненных фактов; индивидуальности фактов, системности фактов; комплексного изучения фактов, систем фактов и всего произведения
в целом; идейной направленности содержания и историзма, которые могут быть взяты в качестве элементов, образующих систему принципов, но их недостаточно для проведения философского исследования текстов. С