По дороге вниз с холма мистер Гидри уже, наверно, в тысячный раз рассказал историю про так замечательно выросшие у них розовые кусты. Чарли любил этот ритуал. Ему нравилось, как старик подмигивает чуть ли не на каждом слове и как почти каждый вечер пускает слезу, когда трактор подъезжает к воротам, выходящим на Вест-Шор.
– Спасибо за рассказ, мистер Гидри, – сказал Чарли.
– Не зайдешь ко мне сегодня вечерком поужинать? Я приготовлю что-нибудь из любимых блюд Бетти. Например, запеку буженину по ее рецепту. Уверяю, такой буженины ты еще не пробовал.
– Большое спасибо, – ответил Чарли. – Я бы с удовольствием, но, к сожалению, у меня накопились кое-какие дела, которые никак нельзя откладывать.
– Ну смотри, – сказал мистер Гидри. – Ты и не представляешь, от чего отказываешься.
Чарли проследил взглядом, как мистер Гидри залезает в свой «бьюик» золотистого цвета и медленно выруливает с парковки на неширокую двухполосную дорогу. Потом он взглянул на часы. Было двенадцать минут седьмого. До заката оставалось ровно тринадцать минут. Тяжелые железные створки ворот закрылись с пронзительным скрипом. Петли давно пора было смазать, но в то же время в этом знакомом звуке присутствовало какое-то очарование и ощущение постоянства и неизменности хотя бы чего-то в бренной земной жизни.
Чарли повернул большой ключ, похожий на вынутую из скелета кость. Уотерсайдское кладбище было закрыто на ночь – до восьми утра. Он вернулся к трактору и взобрался на сиденье. Все шло как обычно: на кладбище ни души, над газонами повисла завеса водяной пыли из поливалок-разбрызгивателей.
Разлившееся вокруг спокойствие было почти осязаемо. Теперь этот рай на земле принадлежал лишь ему одному; четырнадцать часов до тех пор, пока окружающий мир не вернется. Для Чарли это были самые восхитительные моменты. Время для него одного. Время быть. Время думать. Но в первую очередь – время, чтобы делать самое важное дело – там, в глубине примыкающей к кладбищу рощи.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Роща Теней оставалась последним неиспользуемым участком на Уотерсайдском холме и представляла собой двадцать акров густых зарослей дуба, вяза и орешника. Это был очень лакомый кусок с точки зрения вложения денег в недвижимость. До Чарли регулярно доносились слухи, что тот или другой инвестор собирается прибрать к рукам рощу, дабы построить на холме квартал примыкающих друг к другу коттеджей-кондоминиумов. Впрочем, энтузиазм по поводу продажи рощи поутих после того, как агент по недвижимости, проводивший так и не состоявшуюся сделку, скончался таинственным образом, а предприимчивого покупателя хватил удар.
С тех пор люди стали поговаривать, будто роща не иначе как заколдована.
У Чарли на этот счет было свое мнение. Для него роща была лучшим местом на всем кладбище.
Здесь он чувствовал себя в безопасности и был уверен, что никто не сунется в эту чащу, особенно в темноте. В тот вечер он подрулил на тракторе к опушке и остановил его у знакомой голубой ели. Над головой раздался гогот стаи канадских диких гусей. Солнце стояло низко и подсвечивало подлесок; вершины деревьев были в тени. Чарли оглянулся, чтобы проверить, все ли в порядке. Никому и в голову бы не пришло подсматривать здесь за ним, но он хотел быть уверен. Абсолютно уверен.
Потом он быстро сменил свою униформу на старую футболку и джинсы. Вместо сапог переобулся в кроссовки. Он достал из-под сиденья бейсбольную перчатку и мяч и шагнул в чащу леса. Никто со стороны не догадался бы, что от толстого поваленного полугнилого дерева вглубь рощи уходит едва заметная тропинка. Ее начало было хорошо замаскировано лежащим на земле стволом, а дальше, в глубине леса, она становилась все шире и заметнее – как-никак, Чарли протаптывал ее ежедневно в течение тринадцати лет. Тропинка сбегала по склону невысокого холма, вилась между кленами и наконец обрывалась перед маленьким водопадом с журчащим ручейком.
Чарли знал на этой тропинке каждый изгиб, каждую неровность почвы, каждый корень дерева под ногами. Он смог бы пробежать по этому маршруту в полной темноте или с закрытыми глазами. Перепрыгнув через ручей, Чарли обогнул несколько стоявших вплотную друг к другу кипарисов и наконец вышел на поляну в самом центре рощи. Это был величайший секрет Уотерсайдского кладбища: особое место, которое он создал собственными руками много лет назад. Тогда он решил воссоздать во всех подробностях двор их дома на Клаутменс-лейн. Идеально ровная лужайка протянулась на девяносто футов в длину, с одного ее края была устроена площадка подающего, а с другого – сектор для питчера.
Чарли подошел к качелям и присел на деревянную перекладину. Оттолкнувшись от земли, он стал раскачиваться – сильнее и сильнее. Когда ноги его отрывались от земли, Чарли казалось, что он летит. В какой-то момент он спрыгнул с сиденья и, нагнувшись, подхватил с земли перчатку. Мощный бросок – и мяч взвился в темнеющее небо. На миг зависнув в воздухе, он устремился обратно к земле. Поймав мяч на лету, Чарли снова запустил его вертикально вверх.
В тот самый момент, когда Чарли собирался поймать его своей перчаткой-ловушкой, ветер внезапно пробежал по поляне, мяч изменил траекторию и улетел к дальнему краю поляны, прокатился по траве и остановился у края опушки. И тут произошло чудо – то самое чудо, которое случалось здесь каждый вечер на закате солнца.
Сэм Сент-Клауд вышел на поляну из сумрака лесных зарослей и лихо перехватил мяч. За все эти годы он ничуть не изменился, ему все еще было двенадцать лет, на голове у него вились непокорные кудри, а под мышкой он сжимал перчатку фирмы «Роулингз». На нем были бейсболка команды «Ред Сокс», свитер, широковатые шорты и черные ботинки. Вслед за Сэмом на поляну выскочил Оскар с весело задранным хвостом. Судя по его ласковым глазам и задорному лаю, он тоже остался прежним. Пес ткнулся носом в исцарапанные колени Сэма, а затем приветственно тявкнул в сторону Чарли.
– Ну что, большой брат, – с сияющей улыбкой сказал Сэм, – поиграем?
Тридцатифутовая стена воды легко ворвалась в рубку, выбила башмаки Тесс из фиксаторов и швырнула девушку о переборку так, что она чуть не потеряла сознание. Обратным потоком ее бы вынесло за борт, но страховочный линь выдержал рывок, а спасательный костюм смягчил удар. Буквально за несколько секунд до атаки огромной волны Тесс, почувствовав неладное, облачилась в обновку – ярко-оранжевый спасательный костюм, фактически представлявший собой одноместный плотик, специально сконструированный для того, чтобы спасти жизнь человеку, оказавшемуся в штормовом море. Согласно инструкциям и сертификатам Тесс, случись с ее шлюпом самое худшее, смогла бы продержаться в этом костюме в океанской воде едва ли не неделю и не замерзнуть.
Тесс прокашлялась, сплюнула попавшую в рот морскую воду и, перебирая руками страховочный линь, подтянулась к штурвалу. «Керенсия» под голой мачтой прорывалась сквозь ревущую тьму. Паруса были убраны: главный скатан и прижат к рее, а боковые сняты полностью.
Огромные волны накатывались на шлюп с интервалом в двадцать секунд. Они молотом били в корпус судна, вздымая вокруг него фонтаны брызг. В черном небе то и дело вспыхивало фосфоресцирующее сияние. В эти мгновения океан, казалось, целиком состоял из бесконечных водных хребтов и утесов. Эти горы неслись навстречу Тесс со скоростью сорок миль в час. Гигантские скалы обрушивались с водяных вершин, как во время землетрясения.
Тесс не слишком беспокоилась по поводу пронизывающего ураганного ветра, не пугали ее и сильные волны, не раздражала и соленая вода, щипавшая глаза. Руки ее немели, бок ныл после очередного падения, но тревожило ее не это. Даже радар, бесстрастно фиксировавший впереди по курсу область еще более низкого давления, не вызывал у нее каких-либо отрицательных эмоций. В данный момент Тесс куда больше волновала одна небольшая, но весьма досадная неприятность: в ее новых, с иголочки, непромокаемых и нескользящих сапогах хлюпала морская вода. «Твою мать! – разносился над океаном ее голос. – Пятьсот баксов за эту хрень, и она, видите ли, еще протекает».
Девушка бросила взгляд на показания приборов в нактоузе. Анемометр, еще недавно показывавший силу ветра в сорок узлов, перескочил уже на сорок пять. Когда «Керенсия» неслась вниз по крутому склону волны, спидометр едва ли не зашкаливало. В мгновения подъема, когда судно карабкалось к очередному водяному гребню, обманутый прибор утверждал, что скорость шлюпа чуть ли не нулевая. Затем все начиналось снова.
Тесс успела подготовиться к удару очередной волны. Уткнув ноги в напольные фиксаторы, она обеими руками изо всех сил ухватилась за штурвал. Мысленно она раз за разом повторяла одни и те же слова: все это – отличная практика перед плаванием по неспокойному океану в южных широтах, где ей, помимо штормов, предстоят встречи со снежными зарядами и айсбергами. Это, конечно, при том условии, что она туда вообще доберется. Такая не слишком веселая мысль родилась в ее голове в тот миг, когда на шлюп обрушилась очередная стена воды. Мысли мыслями, но Тесс продолжала сжимать руками штурвал и держать шлюп носом против ветра, выполняя один из вечных законов плавания под парусом в штормовую погоду: всегда держать корабль на таком курсе, чтобы волны били ему не в борт, а в нос.
Тесс были известны два отличных способа определить силу разбушевавшейся стихии. Первый был основан на формуле, выведенной в девятнадцатом веке британским адмиралом Бофортом и названной в его честь: скорость ветра в узлах плюс пять и полученную сумму разделить на пять. Наскоро решив в уме это уравнение, Тесс получила десять. Значит, десять баллов по двенадцатибалльной шкале. Весь вечер водяные горы обрушивались на судно, рассыпаясь при этом в гигантские облака пены и брызг, теперь же они набегали плотной водяной стеной, били по корпусу изо всех сил и катились дальше. Это означало только одно: шторм все еще набирает силу.
Однажды Тесс уже доводилось оказаться в море в десятибалльный шторм. Было это во время семейного плавания по заливу Мэн. В ту ночь она изобрела свой собственный метод определения силы шторма: менее научный, но достаточно эффективный. Назвала она его шкалой Кэрролла – в честь отца. Главным показателем для вычислений было количество пригоршней соленой воды, которую приходилось то глотать, то сплевывать в момент встречи с очередной волной. Любое число, превышающее три, давало не слишком воодушевляющий результат: нужно быть полным идиотом, чтобы в такой шторм не постараться найти на судне более или менее безопасное место и спрятаться там.
«Керенсия» взбиралась по склону набегавшей водяной горы почти вертикально. То и дело возникало ощущение, что она вот-вот опрокинется на корму, а затем – вверх килем. Тесс затаила дыхание и сжала зубы, наблюдая, как перед ней вздымается гигантская стена воды. Вдруг она услышала громкий треск наверху и, подняв голову, увидела, что указатель направления и скорости ветра, а также и другие приборы, закрепленные в контейнере у самой вершины мачты, сорвались с кронштейнов и исчезли в темноте.
Мгновения, пока внимание Тесс было отвлечено утратой части навигационного оборудования, оказалось достаточно, чтобы шлюп чуть изменил курс, и удар новой волны пришелся не строго в нос, а сбоку – с правого борта. Тесс отбросило от штурвала, швырнуло о комингс рубки, и, застонав от боли, она сползла к самому борту по палубе, которая стояла едва ли не вертикально. На долю секунды ее лицо оказалось буквально в нескольких дюймах от поверхности беснующегося моря.
«Керенсия» продвигалась не столько вперед, сколько в сторону, сносимая порывами ветра. Снасти стонали под напором урагана. Простор океана был почти сплошь белым от поднятой ветром пены. Заглотив еще немного этого взвешенного в воздухе рассола, Тесс поняла, что пора уходить в рубку.
Подтягиваясь на руках и упираясь ногами, она пробралась к задраенному входу в каюту. Перекинув в рабочее положение тумблер автопилота, она слегка откорректировала курс так, чтобы шлюп все время держался против ветра. Затем она стала ждать момента, когда можно будет рискнуть, чтобы проникнуть внутрь рубки. Тесс прекрасно понимала, что на это у нее будет не больше десяти секунд.
Три… два… один…
Палуба чуть выровнялась, и Тесс бросилась к люку: несколько привычных движений, и фиксаторы были открыты. Став обеими ногами на верхнюю ступеньку ведущего в каюту трапа, Тесс попыталась отстегнуть страховочный линь. Ее пальцы совсем онемели, да к тому же толстые неопреновые перчатки не способствовали повышению чувствительности. Несколько мгновений она даже не могла нащупать карабин. У нее оставалась всего пара секунд: нос шлюпа уже начал задираться к небу.
Грозная, словно накопившая в себе всю злость океана волна накрыла шлюп. Буквально в этот же миг Тесс отстегнула линь, соскользнула в каюту и – уже под потоком морской воды – практически на ощупь вжала герметичный люк в пазы и задраила его. Несколько секунд она неподвижно просидела в полной темноте, прислушиваясь к рокоту океана за бортом, к стонам и потрескиваниям, издаваемым корпусом шлюпа, и к стуку собственного сердца. «Керенсия» просто изнемогала под натиском разбушевавшейся стихии. Тесс подобралась к пульту управления, села за штурманские приборы и включила свет. Здесь, в герметично задраенной каюте, она могла себе позволить снять неопреновый капюшон и перчатки. Ее волосы насквозь промокли, лицо горело от соленой морской воды, но о том, чтобы высушиться и привести себя в порядок, сейчас не могло быть и речи.
Сверившись с картой, которая светилась на экране ноутбука, Тесс прикинула, что часа три как минимум может не высовывать носа наружу: до ближайшей земли – побережья Нью-Хэмпшира – было достаточно далеко. Она включила рацию – уже давно пора выйти на связь с Тинком и заверить его, что все хорошо. Он сейчас наверняка смотрит футбол – как-никак, играют Марблхед и Беверли, – но можно попробовать дозвониться ему на сотовый. Тесс вызвала дежурного диспетчера и продиктовала ему номер Тинка. До того как будет установлено соединение, у нее оставалось несколько секунд – несколько секунд на то, чтобы подумать, признаваться ли Тинку, что она не вняла его советам и отклонилась от проложенного им маршрута. Черт, отклонилась – не то слово. Она поперлась прямо в центр циклона. Давление падало настолько быстро, что она ощущала это просто физически – уши то и дело закладывало. Бросив взгляд на барометр, Тесс даже не удивилась, что метка прибора стоит ниже критических 29,4 дюйма. Тинк, конечно же, бросит всякий футбол и поспешит прокладывать ей новый маршрут.
Это если она не соврет ему.
В динамике послышался приглушенный помехами голос Тинка.
– Ну и как там моя девочка? – поинтересовался он.
Где-то на заднем плане она даже не услышала, а почувствовала рев толпы болельщиков, среди которых находился Тинк.
Шлюп резко тряхнуло, но голос Тесс даже не дрогнул.
– Все отлично, – сказала она. – Плывем себе помаленьку.
Правду говорить нет никакого смысла, решила она. Тинк только расстроится, начнет волноваться, и к тому же его вечер будет испорчен, потому что досмотреть матч ему не удастся.
– Я в общем-то просто так, для проверки связи, – произнесла Тесс как можно более беззаботным голосом. – Кто выигрывает?
– Пока ведут «Маджишенс» с разницей в один тачдаун, а я собираюсь перейти к третьему хот-догу. – Тинк довольно рыгнул. – Как погодка?
– Ветра хватает, – заверила Тесс, прислушиваясь к грохоту волн.
– Как наш парус?
– Отлично, выглядит просто шикарно, особенно когда ветер полностью надувает его. Скажи нашим, что они отлично поработали.
– Да уж передам.
– Ну ладно, пора мне, а то заболталась, – сказала Тесс, чувствуя, как пол начинает уходить у нее из-под ног – шлюп скатывался с очередной волны. – Я завтра позвоню.
– Адиос, девочка. Береги себя.
«В моей невинной лжи нет ничего плохого, – мысленно успокоила себя Тесс, – по крайней мере, для Тинка. Вот вернусь домой к вечеру в воскресенье, и все будет нормально: он никогда ни о чем не узнает». Она засунула микрофон в фиксатор передней панели рации, выбрала подходящий момент и одним прыжком оказалась в том углу каюты, где был оборудован камбуз. Пристегнувшись специальным ремнем, она открыла холодильник. Хотелось ей, конечно, не есть, а пить. Более того, Тесс, несмотря на огромный опыт плавания по бурному морю, слегка подташнивало от бешеной качки. Однако она прекрасно понимала, что силы ей понадобятся, а брать их ее организм может только из еды. Она вытащила из холодильника пучок зеленого салата и бутылочку легкого итальянского салатного соуса производства фирмы Пола Ньюмена – «Ньюмене оун». Корпус шлюпа вздрогнул от очередного удара огромной волны, и Тесс поняла, что в таких условиях лучше даже не пытаться что-то приготовить. Отложив вынутые продукты, она дотянулась до одного из запирающихся стенных шкафчиков и достала оттуда энергетический батончик. Ее пальцы настолько онемели, что она с трудом, помогая себе зубами, смогла разорвать обертку. Батончика хватило на четыре укуса, и проглотила она его почти не жуя.
Делать теперь было нечего, оставалось только ждать. Тесс отстегнула ремень безопасности, перебралась в противоположный конец каюты и, расстегнув молнию спасательного костюма, взобралась на койку, где, повозившись, завернулась в специально приспособленную для таких случаев сетку-гамак. Не зная, чем занять себя, она стала составлять список дел, которые следовало сделать после возвращения домой. Так получилось, что все верхние строчки в этом списке оказались заняты едой. Она прекрасно понимала, что во время кругосветного плавания придется посидеть на диете из сублимированных, сушеных и мороженых продуктов. Скорее всего – это Тесс знала по опыту других мореплавателей, – за время регаты она похудеет фунтов на пятнадцать-двадцать. В общем, она сочла для себя возможным немного оторваться и расслабиться в последнюю неделю перед стартом гонки. В списке Тесс значились такие запретные деликатесы, как сладкий попкорн и мятная карамель из лавки Хоббса, что в Салем-Уиллоуз. А также гамбургеры из забегаловки «У Флинни» на Девере-Бич и кальмары с лобстерами, которых подают в пабе «Иллюминатор» в Линне. Она улыбалась, представляя, как будет предаваться этому чревоугодию. Разумеется, чтобы не потерять форму, а заодно загладить чувство вины за свои маленькие слабости, Тесс твердо пообещала себе увеличить протяженность ежедневных пробежек по мысу вокруг маяка и вечерами гулять с мамой по улице Козвей от начала до конца и обратно.
И конечно, она навестит папину могилу на кладбище Уотерсайд. Все два года со дня его смерти Тесс бывала на кладбище практически каждую неделю. Иногда задерживалась там во время утренней пробежки с Бобо. Время от времени приносила туда коробку с ланчем из ресторана «Дрифтвуд» или ближе к вечеру садилась на травке с банкой пива «Сэм Адаме».
Тесс не верила ни в духов, ни в привидения. Бесконечные сериалы и передачи на эту тему, не сходившие с экрана телевизора, были, по ее мнению, для совсем уж тупых. Она возвращалась раз за разом к могиле скорее для того, чтобы обрести чувство уверенности, стабильности. И ей очень нравилось здесь: тихое, красивое и спокойное место. Тут ей было легче всего обрести душевное равновесие. В общем, она появлялась на кладбище еженедельно, не забывая выпалывать одуванчики из ровной изумрудной травы и подрезать розовый куст, который мама пересадила сюда из их садика.
«Вот вернусь домой, сяду на скамеечку под японским кленом и расскажу отцу, какой я была дурой, когда решила плыть прямо навстречу шторму». Она знала, что, где бы отец ни был, он, конечно, поругал бы ее за такое безрассудство; черт возьми, просто наорал бы на нее. Но никогда не осудил бы. Он любил ее всегда, и этой любви невозможно было поставить какие-то условия. Никакие глупости и заскоки Тесс не поколебали бы любовь отца.
Она почувствовала, как тяжелеют веки, и совсем было уже решила уступить искушению и вздремнуть. Но внезапно койка словно ушла из-под нее, и Тесс в какой-то момент оказалась в пустоте. Шлюп словно провалился в гигантскую дыру. Еще мгновение – и она тяжело рухнула обратно на матрас и вдруг перекатилась на стену. «Керенсия» стонала и все сильнее заваливалась на борт. Тесс просто вдавило в бортовой иллюминатор. Она испугалась, что судно совсем легло набок и верхушка мачты, наверно, целиком погрузилась в воду. К счастью, на этот раз тяжелый киль перевесил, и шлюп вернулся в вертикальное положение. Она выбралась из-под сетки и стала пробираться к трапу. Нужно было посмотреть, насколько повреждена мачта. Тесс застегнула молнию на костюме, затянула капюшон, надвинула на лицо маску и стала карабкаться по ступенькам.
Потом мир перевернулся вверх дном.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Этот ритуал они ни разу не нарушили за все тринадцать лет. И никто об этом не знал, кроме них. Каждый вечер они встречались, чтобы поиграть.
Бросок.
Сэм поймал мяч перчаткой-ловушкой и кинул его назад – отличный бросок двумя пальцами. Все это началось давно – еще в тот самый вечер после похорон Сэма. Мама и другие скорбящие родственники и друзья ушли домой. Когда солнце зашло, Чарли остался один возле могилы.
И вдруг – совершенно невероятным, невозможным образом – Сэм появился на опушке рощи. Все его тело было изломано и изранено после аварии, но в руке он по-прежнему сжимал свою перчатку и мяч. Оскар тоже был тут.
– Ну что теперь, большой брат? – спросил Сэм. – Давай-ка поиграем.
Это явление настолько потрясло Чарли и выбило его из колеи, что он был вынужден рассказать о случившемся докторам, прописавшим ему сильные успокоительные, которые должны были избавить его от видений. Сначала специалисты сказали, что это фантазии, потом – что галлюцинации. Диагноз гласил: посттравматическое стрессовое расстройство психики. Они направили его к психиатру. Они выписали ему ксенакс в качестве транквилизатора, прозак в качестве антидепрессанта и хальцион в качестве снотворного. Они никогда не верили в то, что он видел.
Но он-то видел, и это не были ни иллюзии, ни галлюцинации. Он ведь уже умер и был возвращен к жизни лишь электрическим ударом чудовищной силы. Он перешел границу и вернулся назад. Он дал Сэму обещание, а судьба дала ему силы выполнить то, что было обещано.
Спустя несколько месяцев, когда стало ясно, что никто из взрослых не верит в то, что он видит, Чарли сделал вид, что «выздоровел». Он объявил, что видения больше не посещают его. Так что доктора признали его здоровым и перестали прописывать ему лекарства. Чарли поклялся сам себе, что больше никогда ни одной душе не расскажет про Сэма. Люди просто назовут его сумасшедшим. Они никогда не поймут. Так что пусть это навсегда останется его тайной. Тайной, определяющей весь ход его жизни. Чарли понял, что ему всегда придется скрывать свой дар от окружающих.
С того дня Чарли и Сэм каждый вечер после заката встречались и играли в мяч. Чарли был уверен, что эта игра и есть ключ к обретенному им дару и что пропусти он хоть один день – и с Сэмом ему больше никогда не увидеться. Очень быстро он научился мгновенно и точно определять время по солнцу. Покопавшись в книгах и распечатав таблицы и карты погодной службы, он разобрался, где проходит граница между тем, что называется сумерками, и наступлением темноты – в быту, на флоте, а также в физике и астрономии.
До тех пор пока они с Сэмом каждый вечер играют в мяч, он может видеть Сэма, а Сэм – его. Эти встречи были привязаны к территории Уотерсайдского кладбища. Чарли очень быстро уяснил, что его дар покидает его, стоит ему выйти за границы, очерченные кладбищенской оградой. По утрам братья могли спуститься по склону холма к самому морю – разумеется, пока их никто не видел, – а по вечерам забирались в дом смотрителя, усаживались на диван и включали спортивный кабельный канал ESPN или фильмы про Джеймса Бонда. Так продолжалось день за днем, вечер за вечером тринадцать лет – более четырех тысяч семисот вечеров, – и Чарли прекрасно сознавал, что рисковать не стоит.
Со временем он стал понимать, что его дар окреп и вырос и что теперь он может видеть призраки других людей: души похороненных на Уотерсайдском кладбище некоторое время оставались поблизости от могил и лишь через некоторое время отправлялись в другой мир, на другой уровень.
Кто только здесь не оказывался и в каком только виде покойники не представали перед Чарли: упрямый рыбак, вышедший за лобстерами в шторм, чье тело прибило к берегу волнами; полузащитник футбольной команды, сраженный ударом в солнечное сплетение; пожилая парикмахерша, поскользнувшаяся на состриженных с клиента волосах и свернувшая себе шею, – всех их роднила одна общая черта: почему-то души усопших были окружены едва заметным светящимся облаком. Они излучали свет и тепло. Раз за разом помогая сияющим созданиям перейти в лучший мир, Чарли в конце концов уяснил, что в этом, видимо, и состоит его предназначение, равно как и его наказание.
– Ну что? – спросил Сэм. – Как поработал сегодня?
– Да вроде бы неплохо, – сказал Чарли. – Помнишь миссис Фиппс? Безжалостную Рут?
– Которая у вас английский вела?
– Ну да, – ответил Чарли, ударяя по мячу костяшками пальцев. – Видел ее сегодня.
– Где?
– Да здесь же. Она все вокруг своей могилы ходила.
– Да ты что? – удивился Сэм, перехватывая подачу. – А что с ней случилось?
– Инфаркт. Мне кажется, она умерла прямо дома, когда зубы чистила.
– Понятно, – сказал Сэм. – Это был просто вопрос времени. Рано или поздно эта вонючая зубная паста «Доктор Хониг» должна была кого-то убить.
Поданный Сэмом мяч пошел очень высоко, и Чарли пришлось подпрыгнуть, чтобы перехватить его. Один бол. Следующую подачу Сэм исполнил с лихим замахом, повернувшись на одной ноге. Два страйка.
– Ну и как миссис Фиппс себя чувствует? – спросил он.
– Переживает. По-моему, она никак не может поверить, что все это произошло на самом деле. Просто ума не приложит, как такое могло случиться.
– Ума не приложит – это ты хорошо выразился, – заметил Сэм с усмешкой. – А было там что прикладывать-то?
Чарли при всем уважении к покойной не мог удержаться от смеха. Его братишка всегда умел играть словами.
– Слушай, а ей ведь, наверно, опять такой грим наложили на все лицо, что и не узнать? – спросил Сэм.
– Ну да.
– Этот новый санитар из морга явно злоупотребляет гримом. У него все покойники получаются как клоуны в цирке. – (Крученый мяч, низко и чуть в сторону. Два бола.) – Да, а когда миссис Фиппс туда переходить собирается?
– Точно не знаю. У нее ведь на той стороне и муж, Уолтер. Помнишь его? Тот, у которого большого пальца на ноге не было?
– Боже ты мой, – сказал Сэм. – Ну да, палец ему пеламида отхватила, которая лежала на дне лодки. Помнишь, как он ходил потом в сандалиях и обрубок пальца торчал наружу? Гадость какая.
Мяч упал на землю. Три бола. Партия, переход подачи. Пара голубых соек пронеслась над полем, петляя в воздухе. Ветер с океана вскарабкался по склону, зигзагами обтек могильные плиты и влажной волной накатился на игровую площадку.
– Ну что, Сэм, – сказал Чарли, хлопая ладонью по своей перчатке. – Три – два. Давай покажи мне свою верхнюю подачу для ровного счета.
– Ну держи!
Сэм отступил на пару шагов и со всего размаху ввинтил мяч в воздух. На какое-то мгновение Чарли даже показалось, что мяч просто завис в высоте – время словно остановилось. Сэм щелкнул пальцами, и все понеслось с привычной скоростью. Мяч описал эффектную петлю и вернулся обратно.
– Е-е-естъ! Три страйка! – завопил Чарли, завывая на звуке «е», как это делают спортивные комментаторы.
Так они и играли, пока не стемнело. При этом оба рассказывали друг другу, как провели день. Будучи бесплотным духом, Сэм мог бы мгновенно материализоваться там, где ему вздумается, путешествовать по всему Млечному Пути – например, к альфе Центавра; разливаться по сияющей радуге, перекинувшейся через озера Килларни; став частицей солнечного света, пикировать на Большой Барьерный риф; кататься на Луне где-нибудь над Мачу-Пикчу. Возможности у него были действительно безграничные. Его игровой площадкой могла стать любая точка в любой из сорока миллиардов галактик известной нам части Вселенной. И это еще не все: помимо нашей Вселенной, его ждали другие, настоящие небеса.
Но он пожертвовал всем этим. Дни и ночи он проводил в Марблхеде и его окрестностях: он часами просиживал в бейсбольном секторе городского любительского стадиона в Сисайд-парке и смотрел игры Малой лиги, исподтишка заглядывал в журнал «Максим» у киоска Ховарда и катался на скейтборде по самой крутой дорожке на холме Джинджербред-Хилл.
– Ну ладно, – сказал Сэм. – Пошли купаться, пока совсем не стемнело. Только давай в пятнашки. Чур, ты водишь!
Сэм рванул напрямую через рощу вниз по склону, а вдогонку за ним весело бросились Оскар и Чарли. Потемневший лес вокруг был наполнен ночными шорохами, тени стали длиннее. Это были едва ли не лучшие мгновения в их жизни. Втроем они весело, ничего не боясь, бежали через ночной лес, как когда-то, много лет назад, бегали там, на Клаутменслейн, и им казалось, что так будет всегда.
Все произошло так быстро, что она не успела ни за что ухватиться. Одно мгновение – и Тесс поняла, что лежит на потолке каюты в луже вонючей трюмной воды. Рация рухнула на потолок совсем рядом с ее головой. Чуть поодаль зазвенели кастрюли и крышки. В общем, в каюте царил полный хаос, все в буквальном смысле встало с ног на голову. Океан по-прежнему ревел за бортом. Свет мигнул и погас.
Тесс услышала, как морская вода ворвалась во все полости шлюпа, но заставила себя справиться с навалившимся на нее страхом. «Керенсия» так сконструирована, повторяла она про себя, что при любом опрокидывании возвращается в исходное положение – килем вниз. На борту есть насосы, включающиеся автоматически и откачивающие забортную воду. В общем, через некоторое время она поняла, что больше всего ее сейчас раздражает обычно такой приятный, деликатный аромат соуса «Ньюмене оун». Бутылочка, видимо, разбилась вдребезги, и теперь вся каюта пахла как хорошо перемешанный и заправленный салат.