Она вытерла глаза и неожиданно чихнула. У нее были твердые привычки относительно слез – еще с детства. Никто, включая маму, не видел ее плачущей. Слезы – это для слабаков, для плакс. Но папа – другое дело. Когда ей было плохо, он не позволял себе посмеиваться над ней. Когда она не могла справиться с трудностями, он не торопил и не одергивал ее. Рядом с отцом она становилась сильнее. Миллион раз он поддерживал ее в трудных ситуациях. Конечно, он не всегда одобрял ее выбор – особенно это касалось парней из колледжа, которые болтали на иностранных языках и гоняли на мотоциклах, – но никогда не осуждал. Разумеется, характер у него был не сахар, что особенно заметно проявлялось после нескольких крепких коктейлей, и он не склонен был к долгим рассуждениям и глубоким размышлениям. Нельзя было назвать его и самым политически грамотным человеком в мире. Но это был единственный человек, который на самом деле понимал Тесс. Больше это никому не удавалось.
– Я обещаю, что стану другой, – сказала она, обращаясь к могильному камню. – Никаких больше самонадеянных авантюр на воде. Не стану дразнить судьбу. В общем, я буду хорошей девочкой. – Немного помолчав, она честно призналась: – На самом деле там я напугалась до смерти.
Она потерла лицо, потом провела пальцами по волосам. Обнаружила еще одну громадную шишку – на затылке. Больно-то так – даже если просто прикоснуться. Когда же это случилось? Наверно, в момент переворота. Подробности этой кошмарной ночи память благоразумно скрыла какой-то густой, почти непрозрачной пеленой, и Тесс смогла вспомнить лишь удары волн по корпусу, темноту в рубке и удушливую смесь запахов дизельного топлива и этой проклятой салатной заправки. Нужно помыться и поспать. Она посмотрела на свои руки: что ж, могло быть и хуже. Один распухший большой палец и один сломанный ноготь. По всей кисти и предплечью расплылся здоровенный синяк. Вот мама-то обрадуется. «Именно так, – скажет, – и должна выглядеть настоящая леди».
|
|
Тесс мысленно прошлась по списку необходимых дел, которые ждали ее до старта регаты. Перво-наперво в понедельник с утра пораньше нужно будет заглянуть в магазин морского снаряжения «Линн марин сапплай» на Фронт-стрит. У нее есть что сказать Гасу Суонсону по поводу этого проклятого спасательного костюма. Нет, сам по себе костюм очень даже ничего, но за протекающие сапоги она с него шкуру спустит, особенно после того, как он не дал ей на них скидку.
Потом нужно будет заехать в цех, и там… там ей предстояла встреча с Тинком. По правде говоря, разговора с ним она немного побаивалась. Сначала он проведет допрос с пристрастием, а затем им придется вдвоем облазить шлюп с носа до кормы и подсчитать ущерб. Оснастка, ясное дело, потребует серьезного ремонта. Штормовой парус придется перешивать заново. Корпус, скорее всего, нужно будет перекрасить. В общем, всей команде придется немало поработать, причем явно сверхурочно, чтобы закончить ремонт вовремя – к старту гонки.
– Да все я понимаю, – вслух произнесла она. – Это, конечно же, пустая трата времени, сил и денег.
Ей стало по-настоящему тяжело и грустно. Отец оставил ей кое-какое наследство и всегда хотел, чтобы она на эти деньги поездила и повидала мир. Сумма была не слишком большая, но он буквально надрывался на работе и экономил на всем, чтобы скопить эти деньги. Естественно, он не был бы в восторге, доведись ему узнать, как легко дочь тратит их на бесконечные дорогостоящие ремонты. Сам он был моряком старой закалки и недолюбливал дорогие фибергласовые катера и кевларовые паруса.
|
|
– Плавание под парусом, – любил в шутку повторять он, – это великое искусство промокнуть насквозь и подхватить простуду, добираясь в нужное место медленнее всех и за самые большие деньги.
И все же, если океан у тебя в крови – а морская вода и кровь почти идентичны по химическому составу, не раз повторял отец, ты ничего не сможешь поделать: будешь выходить в море независимо от того, во сколько это тебе обойдется и какова погода и сила ветра.
Несколько секунд Тесс сидела молча, и ей казалось, что она слышит отцовский голос. Боже, как он любил посмеяться над своими же шутками! Хлопал себя ладонью по колену, в глазах сверкали искры, и при каждом взрыве хохота лицо и шея наливались кровью. Теперь же в ее душе звучало лишь слабое напоминание об этом смехе. Частичка информации поступала из какой-то клетки серого вещества в память, и та уже делала свое дело: отцовский смех Тесс узнавала безошибочно. Ей хотелось сидеть так и слушать, ловя в тишине звуки, раздававшиеся где-то глубоко внутри ее. Но внезапно тишина была разрушена: до слуха Тесс донесся звук заработавшего мотора, переросший в дребезжание и вой. Это было похоже на работу циркулярной пилы. Звук доносился с противоположного склона.
Тесс вскочила на ноги и, поняв, что отцовского смеха ей в этом грохоте не услыхать, решительным шагом направилась к гребню холма, чтобы разобраться, кто, с какой стати и какого черта поднял на кладбище такой шум.
|
|
«Как ты распорядился своей бесценной возвращенной жизнью?» Эти слова Флорио крепко засели у Чарли в мозгу, и он продолжал думать над ними весь день, даже после того, как сам дух погибшего спасателя отправился в пожарную часть, чтобы незримо присутствовать на поминках по себе самому. Чарли продолжал выполнять привычную работу, но в его памяти постоянно всплывал вопрос, заданный Флорио. В семейном склепе Дальримплов он залил бетонный фундамент для нового памятника и во время работы все искал ответа на мучивший его вопрос. На Холме Вечной Памяти он спилил старый дуб, который надломился и опасно накренился после недавнего шторма. А упрямая мысль не давала ему покоя: как он распорядился своим вторым шансом?
Услышав крики гусей, Чарли поднял голову и увидел очередной птичий клин, который, заложив лихой вираж над кладбищем, удалился в сторону гавани. В одном Чарли был уверен: он явно потратил слишком много времени на бесплодную борьбу с этими злобными существами. Конечно, художники приходили сюда, желая поэффектнее запечатлеть летящих птиц на холсте. Пожилые дамы приносили им целые мешки сухарей и кормили бедных птичек. Но ни те ни другие не понимали, какой вред наносят эти обленившиеся, обнаглевшие птицы одному из объектов муниципальной собственности. Они паслись на кладбищенских газонах, пожирали цветы, гадили на памятники, а порой даже нападали на посетителей.
В этот тихий полуденный час Чарли подсел на скамейку, стоявшую у озерца, на которой уже расположился Джо Атеист, придумавший современный, высокотехнологичный метод борьбы с надоедливыми птицами, основанный на использовании целой армады игрушечных заводных корабликов с дистанционным управлением.
– Патрульный катер номер сто девять к атаке готов, – доложил Джо.
Мысли Чарли витали где-то далеко.
– Вот скажи, как ты думаешь, удастся тебе когда-нибудь в жизни сделать что-то по-настоящему важное? – спросил он.
– О чем ты говоришь? Вот оно – важное дело, – заявил Джо. – И мы должны добиться своего. Победа будет за нами.
Оглядев поле предстоящего морского боя в полевой бинокль, он поудобнее пристроил на коленях пульт управления с джойстиком.
– Нет, я серьезно. Думаешь, ты когда-нибудь чего-то добьешься? Рассчитывает ли на тебя Бог в каком-то деле?
– Бог?! – изумился Джо. – Ты что, издеваешься? Я верю в удачу. Вот и все. Или тебе везет, или нет. Помнишь, в прошлом году? Мне всего одной правильной цифры не хватило, чтобы выиграть тридцать четыре миллиона в Массачусетской лотерее. Думаешь, Бог имел к этому отношение? Чушь! – Покачав головой, он добавил: – Но однажды мне повезет. Я сорву большой куш, разбогатею, а до тех пор буду торчать здесь с тобой. – Улыбнувшись, он подался вперед, взглянул на озеро в бинокль и доложил: – Вижу эскадрилью вражеских гусей к северо-востоку от острова Уединения. Запрашиваю разрешения на атаку.
– Атаку разрешаю, – ответил Чарли.
Джо взялся за джойстик, и серый патрульный катер лег на курс по направлению к севшим на воду гусям. Мотор взревел, корабельная сирена завыла во всю мочь.
– Двести футов до цели, – сообщил Джо, глядя в бинокль. – Скорость восемь десятых узла. Цель вижу, к бою готов.
Как всегда, кораблик отлично выполнил свою задачу. Даже самые смелые и уравновешенные птицы не смогли не поддаться общей панике и остаться на воде, и вскоре стая, хлопая крыльями, поднялась над деревьями. Катер заложил крутой вираж, проходя в опасной близости от берега и поднимая при этом самую настоящую волну с пенными барашками. Вдруг Чарли увидел молодую женщину, стоявшую на противоположном берегу озера под ивой. Она была высокая, красивая и махала ему рукой. Вероятно, она что-то кричала, но голос тонул в реве корабельного моторчика. Чарли узнал ее: это была Тесс Кэрролл, владелица мастерской по изготовлению парусов.
– Ладно, я потом заеду за тобой, – сказал он Джо, который сосредоточенно заводил катер номер сто девять обратно в маленький док.
– Заметано, – ответил тот.
Чарли вскочил на свой трактор и поехал вдоль берега по направлению к Тесс. Она была своего рода местной знаменитостью, и он, честно говоря, давно восхищался ею со стороны. Они учились в средней школе примерно в одно и то же время, Тесс была всего на пару лет моложе. Она всегда была особенной и независимой, умела внушить окружающим уважение к себе, которое даже граничило с робостью. Чего стоили только ее победы в парусных гонках или кампания по борьбе за сокращение выбросов окислов азота и серы из труб теплоэлектростанций в Салеме. Два года назад Чарли хоронил ее отца и с тех пор практически каждую неделю видел Тесс на кладбище, когда она приходила к отцовской могиле. Она всегда была одна или со своей собакой – золотистым ретривером. И не любила, чтобы ее беспокоили. Джо Атеист однажды попытался закинуть к ней удочку, но получил суровый отпор и был повержен, а Чарли предпочитал оставаться в стороне.
И вот сейчас она была здесь, поразительно красивая в своих джинсах и рубашке, и шла по дорожке прямо навстречу Чарли. Волосы, завязанные в конский хвост, развевались у нее за спиной. Он пригладил волосы пятерней, провел ладонью по лицу, чтобы удостовериться, не прилипло ли что-нибудь из еды, замедлил ход и остановился. Стряхнул с груди крошки, поправил рубашку, спрыгнул с трактора и шагнул ей навстречу. И когда первые слова уже были готовы сорваться с его губ, он почувствовал привычный укол где-то глубоко внутри.
Это неприятное, неловкое чувство не было чем-то новым: оно возникало всегда, когда на кладбище появлялась молодая женщина, особенно такая привлекательная.
Чарли не получил ни единого шанса. Не успел он даже сказать «привет!», как Тесс сама накинулась на него.
– Боже ты мой! – воскликнула она. – Тебе действительно надо было устраивать столько шума? Человек приходит сюда побыть в тишине и покое, и что тут происходит? Высадка в Нормандии?
– На самом деле это часть нашей программы управления дикими гусями, – ответил Чарли, но едва фраза прозвучала, как показалась ему самому ужасно смешной.
– Программа управления дикими гусями?
Было видно, что Тесс едва сдерживается.
– Ну да, – сказал он задумчиво, – данная популяция канадских диких гусей… – Он остановился на полуслове.
Тесс смотрела на него с обворожительной улыбкой.
– Нет, давай продолжай, – сказала она. – Ты меня заинтриговал. Расскажи мне еще про популяцию канадских диких гусей.
Она крутанула рукой свой конский хвост и наклонила голову. Эмоции, нахлынувшие на Чарли, были ему тоже хорошо знакомы: непонятная мешанина из влечения и неловкости.
– Извини за тот шум, что мы подняли. Мы тут иногда немного слишком увлекаемся. – Он улыбнулся. – Я Чарли…
– Сент-Клауд, – проговорила она. – Я тебя помню. Фамилия не здешняя, правда?
– Нет, – сказал он, пораженный тем, что она его знает. – Наша семья из Миннесоты. Это долгая история.
– Очень хорошо. Я люблю истории.
– А ты ведь Тесс Кэрролл и собираешься плыть в одиночку вокруг света, – сказал он, пожалуй, с несколько излишним энтузиазмом. Он только на днях читал про нее в «Репортере». На первой странице был помещен репортаж о подготовке к регате, где Тесс была запечатлена в рубке своей яхты «Аэродин-38». – Хороший у тебя шлюп, – добавил он и тотчас же пожалел, что эта фраза сорвалась у него с языка вместо чего-нибудь более остроумного или любезного.
– Спасибо, – ответила Тесс, сдувая прядь волос со лба.
Чарли успел заметить, что ноготь на большом пальце у нее черно-синий, и решил, что она повредила его на работе.
– А ты ходишь под парусом? – спросила она. – Мне кажется, я не видела тебя на море.
– Раньше было дело. Но давно, еще в детстве. Я на «Оптимисте сто десять» тренировался. Ничего особенного. – Чарли снова занервничал. – Слушай, извини, что мы тебя побеспокоили. Больше не будем.
– Да не бери в голову. Я сегодня сама не своя, кого хочешь достану: устала ужасно, да еще голова раскалывается. – Она потерла лоб ладонью, и солнце заиграло в ее глазах.
Мир, в котором жил Чарли, смело можно было назвать зеленым. Этот цвет в разных оттенках окружал его со всех сторон; но сколько бы мхов, трав, заячьей капусты и мятлика не доводилось ему видеть, он теперь знал наверняка: идеальный зеленый – это цвет ее глаз. В наружных уголках он был светлым, как кожица лайма, а в середине глубоким, как изумруд. Пораженный, Чарли вдруг понял, что говорит совсем не то, что хотел:
– Я, пожалуй, пойду. Ты ведь одна побыть собиралась.
– А что за спешка? Опять пойдешь атаковать бедных гусей?
Чарли засмеялся:
– Да нет, просто я подумал, что тебе хотелось побыть одной, вот и все.
– Ничего, уже отпустило.
Чарли почувствовал, как ее глаза оглядели его с ног до головы, и ему вдруг стало ужасно неловко за грязные сапоги и пятна на брюках.
– Знаешь, – сказала Тесс, – мой отец тут похоронен. Прямо на вершине холма. – Она показала рукой. – Оттуда такой красивый вид.
Не сказав больше ни слова, она повернулась и пошла вверх по склону. Чарли не был уверен, следовать ли за ней. Она пригласила его посмотреть оттуда на море? Или просто таким образом закончила разговор? Разум и инстинкт говорили ему в один голос, что нужно вернуться к работе. Не было никакого смысла бегать по холмам за Тесс Кэрролл. Но внезапно оказалось, что он почти догнал ее. Когда он поднялся на вершину, она уже сидела на траве. Вытянув ноги, она смотрела вниз на бухту, где плясали у причалов выстроившиеся носами на северо-восток яхты и шхуны. Вдали виднелась рыбацкая лодка, на борт которой хозяин поднимал лебедкой сеть с лобстерами.
– Похоже, у Тима Бёрда хороший улов сегодня, – сказала Тесс. – Видишь, как низко корма лодки в воде сидит.
– Твой отец ведь тоже ловил лобстера, правда? – спросил Чарли.
Тесс посмотрела на него:
– Да, а откуда ты знаешь?
Чарли не был уверен, стоит ли признаваться. Он не хотел показаться странным, но он ведь действительно помнил каждые похороны, которые прошли здесь, на кладбище, за время его работы. Он помнил даже все надгробные речи.
– Так откуда ты знаешь о моем отце? – снова спросила Тесс. Ее голос звучал на этот раз более настойчиво.
– Я работал здесь в тот день, когда его хоронили.
– О! – Тесс наклонилась вперед и закрыла лицо руками. Потом она потерла лоб ладонями и откинула выбившиеся назад из хвоста волосы. – Господи, а я была как в тумане. Я почти ничего не помню.
Зато Чарли помнил все: и сами похороны, и то, что отец Тесс ни разу не появился на кладбище – ни в день похорон, ни позже. Правда, в этом не было ничего удивительного: многие люди решали сразу же перейти на другой уровень, даже не задерживаясь в Уотерсайде.
Чарли рассматривал лицо Тесс. Воспоминания нахлынули на него: чем-то она была очень похожа на девушку, с которой он встречался когда-то давно, когда все еще казалось возможным. В то же время она была женщиной того типа, которых он никогда не встречал здесь, на кладбище. У нее было все – успешный бизнес, тридцативосьмифутовый шлюп и эти зеленые глаза.
И все-таки… странное дело, он совсем ее не боялся. Она была гораздо более живой, настоящей и милой, чем все, с кем он познакомился за долгое время. Ощущение неловкости и страха, возникшее глубоко внутри, ему почти удалось подавить, и с каждой секундой он чувствовал себя все более уверенно.
– Знаешь, это может показаться странным, – сказал Чарли, – но мне понравились строки, которые ты тогда прочитала.
– А что я читала?
– Ну, я имею в виду стихотворение, которое ты прочитала над могилой.
– Ты его помнишь?
– Там было что-то про «вглубь за мечтой».
– Это были любимые стихи отца, – сказала она.
– Я потом нашел их в библиотеке.
После паузы он прочел:
верь своему сердцу
даже если море загорится
(и живи любовью
даже если звезды повернут вспять). [3]
– «И живи любовью, даже если звезды повернут вспять», – негромко повторила Тесс.
– Отличные стихи, – сказал Чарли, – но я, честно говоря, не до конца понимаю, что они означают.
– Я тоже.
Лицо Тесс смягчилось, глаза заиграли, губы изогнулись в лукавой улыбке. Она откинулась на спину и рассмеялась. Ее смех разнесся по окрестным холмам, и Чарли понял, что уже сто лет не слышал столь прекрасного звука.
Потом она перевернулась, посмотрела ему прямо в глаза и спросила:
– Ну скажи мне, Чарли Сент-Клауд. Что такой парень, как ты, делает здесь, на кладбище?
По всему выходило, что она встретила наконец парня что надо, и – чего и следовало ожидать – случилось это буквально за неделю до того, как ей предстояло покинуть родной город. В общем, все как всегда. Обычно в личной жизни у Тесс происходило одно из двух: либо она бывала одна-одинешенька, либо парни, которые ей нравились, оказывались лишним балластом. Тесс всегда хотела жить любовью, но в этом отношении звезды явно не благоволили ей, и романтики в ее судьбе, прямо скажем, было не слишком много. Во всем, что касалось сердечных дел, ей, как правило, не везло. Именно полоса неудач на личном фронте и стала одной из причин, побудивших ее уплыть отсюда за тридевять земель. Море, паруса, одиночное плавание – все это было ей понятно и служило опорой в жизни. А встречи и отношения с мужчинами лишь выбивали из колеи. Как-то так вышло, что укрощать ветер ей было сподручнее, чем приручать диких, необузданных мужчин.
И вот теперь – надо же такому случиться – она лежит на траве и ей, кажется… похоже… ну, вроде того… нравится этот парень. Странно. Она прожила в этом городе всю жизнь и вплоть до сегодняшнего дня никогда не замечала Чарли. Конечно, иногда она видела его то тут, то там, в этой синей униформе, но сам он казался довольно застенчивым, сторонился знакомств и предпочитал выбирать самые темные и пустые углы в местных барах и ресторанах. Хотя во время учебы в школе любой и каждый знал ребят Сент-Клауд. Они считались, пожалуй, самыми многообещающими во всем округе Эссекс, и это продолжалось до тех пор, пока старший не угробил младшего в автокатастрофе на мосту Генерала Эдвардса. То был несчастный случай, настоящая трагедия, и люди говорили, что Чарли от нее так до конца и не оправился.
Но вот он сидит рядом с ней, и кажется, с ним все в полном порядке. Да, конечно, он работает на кладбище, и это немножко необычно, но сам он веселый, остроумный, добродушный, да и внешне очень даже ничего – знаете, в таком простом, грубоватом стиле. У него крепкие, сильные руки и плечи, и он явно много работал сегодня с утра. Рубашка на нем влажная от пота, руки слегка запачканы землей, в волосах застряли травинки, но строки из Каммингса, черт возьми, шпарит наизусть. Была в нем какая-то мягкость и доброта. А еще Тесс нравилось, как он смотрит на нее.
– Ну, Чарли? – спросила она. – Хватит на меня пялиться, отвечай на вопрос.
Он моргнул:
– Какой вопрос?
– Что ты здесь делаешь? Почему работаешь на кладбище?
– А почему бы и нет? Гораздо лучше, чем сидеть в офисе. Я целый день на свежем воздухе, плюс я сам себе начальник и распоряжаюсь довольно большим хозяйством. Быть боссом – это занятно, разве ты не знаешь?
Он сорвал травинку, положил между ладонями и подул в узкую щель между ними. Раздался негромкий, но пронзительный и довольно странный свист, и внезапно деревья вокруг словно ожили – со всех сторон послышался птичий щебет. Нет, это уже слишком. Этот парень просто какой-то добрый волшебник на кладбище. Ему, видите ли, даже птицы подпевают.
Тесс сорвала несколько травинок и поднесла к лицу.
– Люблю этот запах.
– Я тоже.
– Его можно было бы разливать по бутылочкам и продавать.
– Для этого только нужно немножко гексанола, метанола, бутанона и…
– О’кей. Ты разговариваешь с птицами. Ты разбираешься в химическом составе трав. А ты вообще настоящий?
Чарли рассмеялся:
– Конечно. Такой же настоящий, как и ты.
Тесс рассматривала ямочку на его щеке, завиток волос, спустившийся почти к глазам, маленький шрам на голове. Нет, действительно, он настоящий. И все же в нем было что-то необычное, и ей было как-то не по себе, что он работает именно здесь – можно сказать, в преддверии загробного мира.
– А как же все эти мертвецы? Тебе не страшно?
– А что их бояться?
– Тебе совсем не страшно приходить и работать здесь каждый день?
Чарли опять рассмеялся:
– Нисколечко не страшно. Больницы и дома престарелых имеют дело со смертью. И похоронные конторы тоже. Но здесь – дело другое. Это же парк. Когда люди сюда попадают, они уже в гробах или урнах, а мы к ним никогда и не прикасаемся.
Тесс стащила резинку, стягивающую волосы, и они упали ей на плечи. Голова все еще болела, усталость и бессонная ночь давали о себе знать, но сейчас она чувствовала себя гораздо лучше – более спокойно и расслабленно. Ей нравился густой, низкий тембр голоса Чарли. Ей хотелось узнать о нем побольше, и она продолжала:
– А как же твой брат?
– Мой брат? Что ты имеешь в виду?
Внешне это было незаметно, но Тесс почувствовала, как он словно чуть отшатнулся, отодвинулся от нее.
– Он ведь похоронен здесь, правда? И поэтому ты тоже здесь?
Чарли пожал плечами.
– Это моя работа, – сказал он. – Счета оплачивать денег хватает, и уж это всяко лучше, чем сидеть в конторе или продавать страховки: понимаешь, что я хочу сказать?
Тесс посмотрела ему в глаза. Она понимала, что его ответ притворный. Это была не просто работа. Он был здесь не для того, чтобы иметь возможность оплачивать счета.
– Послушай, – сказал Чарли, – пора возвращаться к работе. Было очень приятно поболтать с тобой.
– Извини, что я полезла не в свое дело. Прости – слишком длинный язык.
– Твой язык тут ни при чем, поверь мне, – сказал Чарли. – Может, мы еще когда-нибудь поговорим с тобой.
Тесс встала и посмотрела на Чарли. Он был ростом, пожалуй, больше шести футов. Ей захотелось вытереть ему пот со лба и стряхнуть травинки с его плеч. Но бесстрашная мореплавательница вдруг растерялась и не знала, как вести себя дальше.
– Договорились, – сказала она. – Как-нибудь в другой раз.
– Кстати, желаю удачи в твоем дальнем походе, – улыбнулся Чарли.
– Спасибо, – ответила Тесс. – Надеюсь, мы увидимся, когда я вернусь.
– Когда вернешься?
– Ну, ты же сам знаешь, я уплываю через несколько дней.
Она пристально смотрела ему в лицо. Он нахмурился и вдруг удивил ее:
– Слушай, если у тебя нет других планов на сегодня, может, поужинаем вместе? Я могу рыбы нажарить.
– Ты еще и готовить умеешь?
– Так, самую малость.
Тесс не могла удержаться от шутки:
– И ты всегда знакомишься с женщинами на кладбище?
– Разумеется, только с живыми.
Тесс улыбнулась. Ей нравилось его чувство юмора, а он, видимо, понимал или же ощущал, чего ей хочется.
– Я с удовольствием, – сказала она.
– Отлично.
– Принести что-нибудь?
– Не нужно. Я все приготовлю. Ты пьешь пиво или вино?
– Сам догадайся. – Этот вопрос был не из трудных.
Он сразу спросил:
– «Сэм Адаме» подойдет?
– Вполне.
– Я живу там, рядом с рощей, – сказал Чарли, показывая на крытый тростником домик с кирпичной печной трубой, стоявший на самой опушке. – Встретимся у главных ворот. В восемь часов – тебе подходит?
– Да это же настоящее свидание.
Тесс вслушалась в эти слова – «настоящее свидание» – и не смогла удержаться от смеха. Чарли махнул ей рукой и пошел к своему трактору, оставив ее одну на холме. Последние несколько месяцев ее жизни были посвящены подготовке к регате. Она полностью отказалась от всякой светской и личной жизни. Она отвергала все приглашения куда-нибудь сходить или где-нибудь посидеть и пресекала в зародыше любые возможные знакомства. Она была последним человеком в округе Эссекс, о котором можно было бы подумать, что он идет сегодня вечером на свидание.
Тесс опустилась на колени перед отцовской могилой и положила руку на каменную плиту. Господи, какая же странная штука – жизнь. Может, отец действительно сейчас смотрит на нее с небес. Он услышал ее молитвы во время шторма. Он вернул ее домой. И наверно, это он так все устроил, что она приняла приглашение Чарли Сент-Клауда.
– Папа, – прошептала она навстречу ветру. – Спасибо тебе.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Розовато-пурпурные разводы, расплывшиеся по небу, предвещали неспокойный вечер.
Чарли годами выстраивал свою жизнь вокруг их с Сэмом встреч на закате. Права на ошибку у него не было. Все было рассчитано с точностью до минуты. Так, он знал, что сегодня может располагать своим временем ровно до восемнадцати часов пятидесяти одной минуты – той самой минуты, когда начинаются так называемые бытовые сумерки, то есть центр солнечного диска опускается на шесть градусов ниже горизонта и тайную игровую площадку окутывает полумрак. Таким образом, в его распоряжении оставалась ровно двадцать одна минута, чтобы завести свой старый «рамблер» шестьдесят шестого года, заехать в магазин «Лобстер компани», что в Литтл-Харборе, за стейками из меч-рыбы, да еще и смотаться на другой конец города в «Кросбис» за салатом и ингредиентами для десерта.
«Прогулка» обещала быть напряженной.
Он вспоминал Тесс, стоящую там, на вершине холма, и все не мог поверить в собственную наглость. Неужели это он только что пригласил ее к себе на ужин, а она возьми и согласись, и видел бы кто-нибудь при этом ее зеленые глаза. Если б об этом узнал Джо Атеист, у него бы просто челюсть отвисла. Вот он, известный специалист по слабому полу, мог ли похвастаться, что среди его знакомых и подружек была такая восхитительная, такая шикарная женщина? Ведь просто поговорив с нею, чувствуешь себя другим человеком – более живым и даже привлекательным.
– Ты губу-то особо не раскатывай, – оборвал Чарли сам себя.
Он был человеком практичным и здравомыслящим во всех отношениях, включая и вопросы личной жизни. Таким он стал не по своей воле. В той жизни, где все было закручено вокруг вечернего ритуала, не было места неконтролируемым эмоциям. Он просто не мог себе позволить потерять голову.
Прошло уже четыре года с тех пор, как он расстался со своей последней девушкой, Беккой Блинт. Они познакомились в пабе «Лэндинг», на каком-то пивном фестивале, и за кружкой камбоджийского темного «Ангкора» поняли, что интересны друг другу. Она работала учительницей начальных классов в Пибоди. Веселая, кокетливая, она была старше и опытнее Чарли. Кое-что из своего богатого опыта она передала ему за то лето, что они провели вместе, бегая по берегу моря в облаках брызг, купаясь в пруду и коротая ночи в страстных объятиях в его домике. Но потом наступила осень, и Бекка захотела хотя бы по уик-эндам выезжать, как все нормальные люди, чтобы полюбоваться прекрасными пейзажами золотой осени. А еще лучше воспользоваться накопленными призовыми баллами и по дешевке слетать ненадолго в Париж, посетить кладбище Пер-Лашез, где похоронен Джим Моррисон.
Чарли так и не рассказал ей о своих тайных встречах с Сэмом. Поначалу необходимость каждый вечер возвращаться домой на закате показалась ей забавной. Но вскоре стало ясно, что это уже не смешно. Когда все возможные предлоги и оправдания иссякли и стало понятно, что просто так Бекка от него не отстанет, Чарли решил попробовать хотя бы немного смягчить установленные им самим жесткие правила. Время от времени он стал появляться на поляне чуть позже, чем обычно. Ничего ужасного не случилось, и он стал давать себе все больше свободы. Однажды вечером он явился туда, когда уже на самом деле стемнело, и вдруг заметил, что Сэм становится менее реальным, чем раньше, что он словно растворяется в воздухе. Сначала перемена была почти неощутима, но через некоторое время Чарли с ужасом осознал, что теряет свой дар, и если дело так пойдет и дальше, то он совсем перестанет видеть Сэма. Непреложные факты свидетельствовали о том, что чем более полноценно он жил в одном мире, тем меньше мог видеть другой.
Тогда он одернул себя, взялся за ум и вернулся к старым, выработанным годами правилам. Что-то подсказывало ему, что говорить Бекке о своей тайне не стоит. В общем, под Новый год она от него ушла. Чарли обнаружил под рулем своего трактора записку:
«Хватит с меня этого кладбища, – писала Бекка. – Не могу больше жить с живым мертвецом. Если бы ты знал, как мне жаль, что я не та, которая сумеет освободить тебя».
Чарли болезненно переживал этот разрыв, но выбор между Сэмом и Беккой был для него очевидным.