Она села и смотрела в темную комнату, пока предметы не начали принимать форму. Кровать Челесты была пуста, ее шлепанцы исчезли из-под стула. Дженнифер нащупала сумку, со второй попытки нашла спички и осмотрела комнату при этом слабом неуверенном свете. Да, исчезла обувь и темная одежда из-за двери… Ну что же, в коридорах сквозняк, может, она отправилась в совершенно обычное ночное путешествие. Дженнифер убеждала себя не бросаться так уж сразу по первому следу своей тайны.
Спичка погасла, но в последнем ее отблеске Дженнифер заметила такое, что выпрямилась и немедленно опять схватилась за коробок. То, что ей показалось… Да, все правильно. Поперек кровати лежала белая ночная рубашка. Дженнифер осторожно встала и пошла, в мерцающем свете, к тумбочке, в которую Челеста складывала свою дневную одежду. Выдвинула ящик. Пусто.
Когда она протянула руку за свечой, погасла вторая спичка. Дженнифер стояла в кромешной темноте и напряженно думала. Если Челеста пошла куда-то в монастыре, скажем, в комнату доньи Франциски, или, что казалось возможным, в церковь, стала ли бы она для этого одеваться? Черный балахон, висевший за дверью, обеспечил бы ей достаточно тепла. Но если она отправилась на улицу… Дженнифер прошла к окну и выглянула. Ветрено, лунный свет, неопределенные очертания гор и леса, дождь, низкие облака отбрасывают нечеткие тени. И немедленно она увидела еще одну тень, целеустремленно двигающуюся между деревьями в саду, сквозь ворота… Исчезла в густой темноте у стены кладбища. Дженнифер высунулась наружу. Ветер неожиданно затих, и она услышала, как щелкнул замок двери в наружной стене. Не то, чтобы она сознательно решила, что делать, в действительности она потом никогда не могла объяснить, с какой стати, быстро, но нескладно одетая, она выскочила через ту же дверь несколькими минутами позже. Когда дверь мягко закрылась за ней, и она остановилась в укрытии стены, а ветер пытался сорвать с нее пальто, она сообщила себе, что очень глупа. В такой темноте и с таким запасом времени Челесты, наверняка, уже не видно и не слышно. Что бы она ни надеялась обнаружить, к тому же, даже и это трудно объяснить, в такую ночь это вряд ли возможно.
|
|
И вдруг, как это ни удивительно, примерно в семидесяти ярдах впереди она увидела черную фигуру, похожую на обрывок облака, несущийся вверх, одежда раздувалась как парус. На этот раз благодаря шумную темную ночь, Дженнифер пустилась в погоню.
Ветер налетал шквалами, которые сбивали дыхание и мешали уверено идти по скалистой тропе. Челеста двигалась с удивительной скоростью прямо вверх, к краю соснового леса. Скоро она и ее преследовательница погрузились в его тихие и чернильно-черные глубины. Ветер напоминал о своем существовании только отдаленными тяжелыми вздохами, но идти не мешал. Толстый ковер сосновых иголок заглушал шаги. Темно. Глубокая, бархатная, тяжелая темень наверняка остановила бы Дженнифер, если бы тропа, бегущая между деревьями, не вела к бледному сиянию, похожему на свет в конце тоннеля. Дженнифер спешила, почти бежала по мягкой, сухой дороге. Челеста мелькнула на фоне светлого неба и словно улетучилась, исчезла из виду с новым порывом дождя.
На краю леса Дженнифер обнаружила, что тропа резко поворачивает налево, вверх по горе, переходит в более широкую дорогу, идущую по склону горы южнее пояса сосен. Дженнифер карабкалась вверх, не особенно задумываясь, куда этот крайне неудобный путь ее ведет и что она собирается делать. Просто она твердо была намерена выяснить, куда отправилась Челеста так секретно и быстро. Каждое звено ее тайны, каким бы оно ни было мелким, заслуживало расследования.
|
|
И ведь правда же, эта полночная вылазка достаточно таинственна? Поэтому Дженнифер подняла промокшие полы пальто выше колен, шла сквозь порывистый дождь и лихорадочно надеялась, что Челеста по-прежнему идет впереди, а не поджидает за следующей скалой.
Скоро ее успокоило появление тени фигуры на фоне неба. Значит, Челеста выбралась на дорогу. Минутой позже Дженнифер тоже преодолела последний подъем и замерла.
Фигура исчезла. Но впереди и немного вправо от дороги горел свет. Несколько зданий скучились под укрытием скалы, в центральном сияло большое окно между открытыми ставнями. Звякнула цепь, зарычала собака, потом наступила тишина.
Итак, сюда Челеста и пошла. И Дженнифер, вспоминая слова Стефена, почувствовала одновременно напряжение и возбуждение, будто, наконец, приблизилась к открытию.
Стефен говорил, что в долине живет человек, на ферме выше монастыря, его зовут… Как его зовут? Буссак, Пьер Буссак… Дженнифер сказала себе это имя, глядя на освещенное окно, а потом еще одно воспоминание вылетело из подсознания. Официант в отеле тоже упоминал Пьера Буссака… Этот Пьер был в деревне в ночь сильного урагана три недели назад. В ночь, когда разбилась машина Джиллиан, и Джиллиан…
|
|
Дженнифер сильно дрожала. Конечно, может это ничего не значит, но, если инстинктом вообще можно руководствоваться, то это не бессмысленно. И зайдя так далеко, страшно или не страшно, она собиралась довести свою миссию до конца. Необходимо выяснить, если возможно, какие у Челесты дела с Пьером Буссаком. Дженнифер начала пробираться вперед по короткой мокрой траве к освещенному окну, стараясь не попадать в луч света, который оно отбрасывало, и не потревожить собаку. Ветер аккомпанировал ей скрипом дверей и хлопаньем ставень и, должно быть, хорошо маскировал ее движение, а может, собака привыкла к ночным посещениям, во всяком случае она не подняла тревоги.
Дженнифер пересекла полосу жестких камушков под окном, прижалась к стене и наклоняла голову, приспосабливалась, пока не смогла заглядывать внутрь через трещину в ставне.
И второй раз за вечер она удивилась.
Не Челеста была черной фигурой, которая вошла в освещенную лампой комнату домика, отряхивая капли дождя со складок одежды.
Это была испанка, донья Франциска.
Загадка
Вот, значит, почему она умудрилась так легко ее догнать. Когда Дженнифер добралась до ворот сада, Челеста, вполне естественно, давно приблизилась к цели своего путешествия. А прямо перед Дженнифер из монастыря вышла донья Франциска. Или казначейша не знала про уход Челесты, или они между собой договорились — Дженнифер, конечно, не могла этого угадать, но была твердо намерена услышать и увидеть все, что произойдет в кухне домика. Она плотнее прижалась к стене, прислушалась. Ветер завывал, заглушая все звуки.
Донья Франциска сняла черный балахон и бросила на стол в центре маленькой, почти пустой комнаты. Она стояла лицом к огню и быстро говорила с кем-то невидимым.
К сожалению не было слышно практически ничего. Они говорили очень быстро, на французском, да еще ветер уносил обрывки разговора в ночь. Но одно было ясно — донья Франциска в ярости. Ее лицо, более истощенное и болезненно-бледное, чем обычно, охватила такая страстная злость, что Дженнифер испугалась. Очевидно, испанку вознес ночью на гору захвативший ее порыв ярости. Она умолкла, выстрелив вопрос. Откуда-то от огня раздался неразборчивый ответ, мрачно прорычал что-то мужчина.
Вдруг, по неожиданному капризу ветра, голос женщины раздался четко. Сказанное было достаточно важно, чтобы Дженнифер почувствовала, как быстрее побежала по венам кровь. «…ее кузина задает вопросы. Я отпугнула ее, но она была очень подозрительной, а теперь думает, что у нее есть доказательства, и что она правильно не желает уезжать. — Ее голос стал еще громче. — Более того, она остановилась в монастыре, и если я не смогу придумать какую-нибудь сказку, чтобы ее удовлетворить…»
Мужчина что-то пробормотал, но донья Франциска среагировала с быстротой атакующей змеи. «Но ты разве не видишь, что наделал, ты, идиот? Ты, придурочный сладострастный идиот! — Эпитеты слетали с ее губ легко, приправленные мощным осуждением. — Obscene bete! Animal! Разве не понимаешь, что можешь потерять все? Если она…»
Остальное унес ветер, но теперь Дженнифер, подвинувшись чуть дальше, смогла увидеть компаньона женщины. Он быстро шагнул вперед и остановился, угрюмо бормоча что-то неразборчивое. Мощный мужчина примерно сорока пяти лет, с темным скрытным лицом пиренейского крестьянина. Черные глаза спрятались под густыми прямыми бровями, прямой нос, губы злобно сжаты. В животном грубом смысле, это лицо можно было бы посчитать привлекательным, но его явно искажали гнев и ненависть. Глаза и рот от этого стали жестокими, переполнявшие его страсти в любую секунду могли перейти в насилие.
Стоящая перед ним донья Франциска выглядела еще аристократичнее, чем всегда. Тонкое породистое лицо с сияющими глазами фанатички не выражало ни малейшего страха, только отвращение, когда он подошел ближе. Она снова начала говорить, выплевывала слова, будто они пропитаны кислотой. Дженнифер чуть не падала в окно, пытаясь хоть что-то услышать, но ветер уносил слова почти полностью.
«…Нужно сделать только одно, и ты это знаешь! Кто может сказать, сколько эта английская девица решит тут торчать и шпионить? Она пойдет в эту сторону — са se voit — и обязательно увидит свою кузину!» Дженнифер закрыла глаза и прислонилась к стене, ночь кружилась вокруг нее с ревом, который никак нельзя было объяснить ветром. Рев затихал вместе с биениями ее сердца и перешел в рокот, а резкий голос продолжал говорить: «Что ты натворил — ошибка с самого начала, но теперь это самоубийство! Comprenez, imbecile, le suicide!»
Мужчина что-то ответил, но так тихо, что Дженнифер ничего не поняла. Донью Франциску его слова не остановили, она бросала ему в лицо осуждения, теперь уже перемешанные с угрозами. Дженнифер опять напрягла слух и поймала поток французского: «Vous feriez bien de vous rappeler… He забывай, Пьер Буссак, что находится в моих руках! Ты уже должен бы понять, что не можешь играть в такие игры сам по себе! Нужно сделать единственную простую вещь, и ты это знаешь — ты обязан от нее избавиться!»
При этих словах мужчина рванулся вперед, будто собрался ударить яростную испанку, но не сошел с места. Замер у стола, опустил на него тяжелые кулаки и проревел что-то.
Она ответила, холодно на него глядя: «Но ты знаешь, что я права, нет? Это всегда так. Если бы ты думал мозгами, а не телом, ты бы знал, что единственный безопасный путь — избавиться от этой женщины, мадам Ламартин… — Четкий твердый голос делал слова еще пронзительнее. — Мадам Ламартин умерла от лихорадки и лежит на кладбище монастыря. Она должна оставаться там… Один вопрос, одно сомнение, одна лопата в могилу, и вопли и крики заполнят эту долину, и тебе придет конец, дружочек!»
«И тебе!» — сказал он темпераментно.
Она засмеялась. «Нет, я так не думаю. Я совершено невинна. Все, что я потеряю, это часть дохода».
Он поднял голову. «Все? Все? — Коротко и грубо засмеялся. — Все, что ты собираешься потерять, моя прекрасная леди, это мечта, ради которой ты живешь, мечта о власти и славе, которые принесут тебе деньги! Чего бы ради тебе торчать в этой Богом забытой долине, если бы ты так не боялась потерять эту «часть дохода»? Думаешь, не знаю, какие планы ты строишь в этой своей церкви, сеньора Франциска? Ждешь и молишься, чтобы старая настоятельница умерла… Ждешь и надеешься, что не останется никого, кто знает тебя так хорошо, как она, и ты попадешь туда, куда хочешь попасть? Это так, да? Мадам настоятельница Богоматери Ураганов. Больше не маленький приют, о нет! Огромный монастырь, с новыми зданиями и прекрасной известной церковью, куда собираются люди со всего мира! — Его голос постепенно переходил в визг. — Нет, ты никогда не захочешь бросить эту трубу, по которой из Испании перекачиваются золото в твои карманы и власть в твои руки, ты умрешь, если останешься без нее!»
Она слушала совершенно неподвижно, но тяжелые веки опустились на глаза. Он опять засмеялся: «Видишь, я тебя понимаю! Власть, дона Франциска… Вот, что значат для тебя деньги… Он перешел на шепот, ясно слышный за окном. — А то, что тебе так нужно, насквозь пропитано кровью!»
От этих слов она дернулась, но немедленно успокоилась. Ее лицо опять превратилось в деревянную маску, которой Дженнифер так не доверяла. Веки поднялись. «Завтра ночью. Ты избавишься от нее завтра ночью». На маске светились черные глаза.
Человек зашевелился, кричал что-то, поднял большие кулаки и тряс ими в неожиданной ярости, но она держала его на расстоянии, казалось, только силой собственной личности, которая горела в ее глазах. Потом она сказала так же четко и резко: «Я приду завтра ночью в обычное время после службы и посмотрю, как ты это выполнил. И ты сделаешь это, мой придурковатый друг».
Он прохрипел: «Как?»
Она пожала плечами: «Это твое дело».
«Мне некуда, ты знаешь так же хорошо, как и я, что мне некуда ее отправить!»
Она не отводила от него глаз. Молчала. Ветер затих. Дженнифер видела, как Буссак опирается на крышку стола, наклонил голову вперед, смотрит на женщину. Он стоял спиной к окну, но поза говорила об охватившем его ужасе. И ужас был в голосе, когда он снова заговорил: «Ты говоришь о… убийстве?»
Она ответила резко: «Я ни о чем не говорю. Я тебе сказала, что это твое дело. Ты в это впутался, теперь выпутывайся. Я ничего не знаю».
«Я не сделаю этого, будь ты проклята!»
Ее губы шевельнулись. «Ты приписываешь мне затаившееся в тебе зло, друг мой. Все, чего я требую, это чтобы ты убрал ее из виду, из Франции. Jesus Maria, да ты лучше любого другого знаешь, как это сделать!»
«По моему мосту? Отвести ее туда и показать дорогу в Испанию? В ее состоянии? Это будет убийством, и ты это знаешь! С таким же успехом можно ей глотку перерезать!»
«Преувеличиваешь. Если она так глупа, чтобы заблудиться, почему это должно быть твоей заботой или моей? Если ей будут дана свобода и дорога в Испанию, я совершенно не буду чувствовать себя ответственной за ее смерть. Повторяю, я хочу, чтобы ты убрал ее из Франции! Что случится после того… — Она остановилась, сверкнула на него черными глазами. — И что-то ты неожиданно стал очень хорошим, нет? Кто ты такой, чтобы пугаться убийства? Что для тебя одним больше или меньше?»
Он ничего не ответил, только глазел на нее. Ветру надоела пауза и он опять задул, захлопал ставнями, зашлепал мокрым подолом Дженнифер по стене дома.
Опять раздался ясный голос доньи Франциски: «Значит, понял. Завтра ночью. И если откажешься… — Впервые она шагнула ближе к нему, и хотя ее тело держалось так же прямо, показалось, что она наклонилась и понизила голос до жуткой доверительности. — Если ты откажешься…»
Ветер завыл, ломая ветки, Дженнифер в ярости и тоске смотрела, как безмолвно шевелятся губы казначейши. Мужчина мотал головой, стукнул кулаком по столу, будто страстно отказываясь. Донья Франциска, игнорируя жест, будто мужчина и не шевельнулся, бросила в него последнюю фразу. Потом повернулась к нему спиной и взяла свой балахон.
Дженнифер не стала ждать, бросилась в темноту, вниз по каменистой тропе, быстрее, чем могли бы нести ее крылья Фурий.
Когда она шла по тоннелю между церковью и трапезной, ее внимание привлек слабый звук за незапертой западной дверью церкви. Она растерялась, потом вспомнила, что убежала далеко вперед от доньи Франциски, беззвучно подошла к двери, приоткрыла ее и заглянула.
Сначала она не разглядела ничего, потом в тусклом красноватом свете лампады увидела уже знакомую картину. Челеста стояла на коленях перед алтарем пресвятой Девы Печали. Еле слышно раздавался шепот заполненной всхлипами молитвы.
Она отодвинулась, но перед этим успела увидеть на плечах девушки дождевые капли, мерцающие при красном свете лампады, как рубины. Помня о том, кто должен сейчас появиться, она быстро убралась в тень и отгородилась тяжелой дверью от отчаянного шепота.
Испанский каприз
Теперь, определено, будет легко убедить Стефена в своей правоте. Дженнифер постоянно поглядывала одним глазом на наручные часы, маленькая стрелка тянула за собой часы утра, а в девушке нарастала лихорадка нетерпения и нерешительности.
Если немедленно изложить свою историю настоятельнице, пользы не будет. Раскрывать грехи доньи Франциски нужно перед тем, кто сможет как-то ее остановить. Нельзя рисковать. А если она забеспокоится и поспешит уничтожить все «улики» на ферме Буссака?
По этой же причине она не стала со слишком явным энтузиазмом убегать на встречу со Стефеном раньше назначенного времени. В конце концов, официальная причина ее заинтересованности в гостеприимстве монастыря — возможность наводить справки, и нежелание выполнять эту программу может поднять как раз те подозрения, которых она старается избежать. И не то, чтобы она могла так запросто уйти, если бы захотела, потому что настоятельница активно пыталась исправить допущенную «ошибку». Она послала за Дженнифер сразу после завтрака и спросила в присутствии доньи Франциски, какие вопросы девушка собирается задавать.
«Донья Франциска, — сказал старый добрый голос, — сделает все возможное, чтобы тебе помочь». И казначейша, глядя на Дженнифер непроницаемыми глазами, сообщила, что конечно, именно так она и поступит.
Но у Дженнифер было время все обдумать и подготовиться. Она просто еще раз расспросила донью Франциску о том, что считала вполне безопасной областью — автомобильная катастрофа, ураган, ее «кузина» добирается до монастыря, ход болезни, приглашение отца Ансельма, смерть…
Испанка отвечала на все вопросы без колебаний, ее голос был ровным и приятным, лицо, как обычно, ничего не выражало, но глаза внимательно следили. Дженнифер постаралась прямо в начале разговора дать понять, что уже почти подавила вчерашние порывы. Она начала со слегка извиняющихся колебаний и безыскусных вопросов в диапазоне от настойчивости со стыдом на лице до упрямой убежденности, которая вызвала слабую тень осуждения на губах испанки. Дженнифер увидела это с некоторым удовольствием, а еще она заметила, как постепенно расслабляется упрямый настороженный взгляд. Дженнифер продолжала убаюкивать сторожевую собаку с очаровательным извиняющимся выражением.
Это представление развеселило бы Стефена и потрясло бы миссис Сильвер до самых корней ее существа. Разговор закончился обменом фразами настолько лицемерными, насколько можно себе вообразить. Дженнифер крайне многословно отрекалась от вчерашней ерунды, а донья Франциска признавала, что где-то, возможно, и была допущена ошибка, и если монастырь может что-нибудь сделать, она только должна дать им знать…
Зазвонил колокол на утреннюю службу и, чтобы не выходить из обеих своих ролей — гостьи монастыря и девушки, скорбящей о покойной родственнице, — Дженнифер ничего не оставалось делать, как принять предложение казначейши сопровождать ее в церковь, а там прослушать все нескончаемые молитвы.
Побег был невозможен и позже. Когда после церкви донья Франциска с наидобрейшим видом предложила посмотреть багаж кузины и решить, что с ним делать, Дженнифер не могла придумать убедительных причин для отказа. У нее возникло ощущение, что донья Франциска намеренно держит ее около себя, от этой идеи она почувствовала приступ страха. Но к ее облегчению ее передали сестре Марии-Аннете, примерно сорокалетней женщине, а казначейша отправилась по собственным делам.
Не раньше чем через час Дженнифер удалось решительно оторваться от практичной симпатии и страстного любопытства несомненно стосковавшейся по слухам монахини. Но она сбежала все-таки, по единственно возможной причине, которая заставила добрую сестру оставить ее в покое, — под предлогом желания совершить еще одно паломничество на могилу кузины.
Она поспешила по светлому коридору вниз по лестнице, просматриваемой святыми, и через холл. Сироты, за которыми приглядывали две молодые монахини, столпились в каменном тоннеле у трапезной по пути на какой-то урок. Поэтому Дженнифер отошла в сторону, чтобы пройти через западное крыло церкви в сад.
Она не видела, пока не дошла до середины нефа, что и Челеста, и донья Франциска находились в церкви, занимались чем-то вроде уборки. Дженнифер сразу очень пожалела, что выбрала такой путь.
Но они не обратили на нее внимания. Сомнительно, чтобы Челеста вообще ее заметила. Она сидела на ступеньке алтаря, притянув к себе драпировку от стены, и зашивала ее мелкими методичными стежками. Казначейша, которая сидела выше Челесты на чем-то вроде трона, полировала подсвечник с алтаря, ее длинные пальцы ласкали каждый изгиб, нежили, а не терли, доводя предмет до блеска. Но она не смотрела на то, что делала, ее взгляд сосредоточился на склоненной голове девушки. Дженнифер живо вспомнила яростное лицо предыдущей ночи, и ее почти шокировало теперешнее выражение. Будто из Бог знает каких темных и едких глубин наружу вытащили пламенную и жаждущую ответа нежность, и она горела, как страсть, на лице, которое инстинктивно сопротивлялось, старалось ее стряхнуть. Любовь на территории, знающей только пламя и страдания.
Дженнифер, шокированная одновременно подсмотренной сценой и отвращением, которое ее охватило, быстро и тихо прошла в южную дверь. Глаза доньи Франциски поднялись на секунду, посмотрели на нее без выражения и опустились на предмет в руках.
Дженнифер, с неудержимо колотящимся сердцем, почти выбежала на ласковый солнечный свет сада к замечательно здоровой духом садовнице.
Ответить на вопросы сестры Луизы удалось довольно быстро. Старой монахине доставило такое удовольствие возвращение Дженнифер к здравому смыслу, что она не стала возвращаться к скользким вчерашним темам. Дженнифер сказала достаточно, чтобы ее успокоить, и оставила в обществе растений. Монахиня счастливо присела под персиковым деревом, как доброжелательная жаба, а девушка ускользнула через ворота на кладбище.
Там она пробыла достаточно долго, чтобы подтвердить сказанное сестре Марии-Аннетте, потом, оглянувшись на закрытую южную дверь церкви, тихо вышла через ворота в стене, и наконец-то покинула здание монастыря.
Но все же она еще раз задержалась. Проходя вдоль внешней стены сада, она услышала топот копыт по дороге, выглянула за угол и увидела, как вчерашний молодой человек подъезжает к монастырю. Он ехал на том же большом гнедом скакуне, а еще два коня бежали следом.
Дженнифер подождала в тени ворот. Ей взбрело в голову, что полезно узнать про Пьера Буссака и его жену побольше, и что этот мальчик, который, по словам Стефена, тоже жил в долине, может что-нибудь рассказать.
Оказавшись рядом с Дженнифер, мальчик натянул вожжи и неопределенно на нее посмотрел. Большой жеребец под ним шевелился и перебирал ногами, дул через пылающие ноздри. Потрясающая картина — конь с сияющими солнечными глазами, мускулы играют под кожей, всадник сидит на нем безо всяких усилий, поношенные джинсы и голубая рубашка только подчеркивают красоту крепкого молодого тела. Красивый парень, какими бывают молодые испанцы, — удлиненные темные глаза, короткая верхняя губа и гордый чувственный рот. Он ждал, глядя на Дженнифер, а она очень растерялась, увидев под припухшими веками явный блеск неприязни и подозрения. Девушка до такой степени вышла из равновесия, что смогла только сказать, довольно глупо: «Вы, должно быть, Луи». «Да».
Лошади побежали вперед, желая спрятаться в тени стены. Одна толкнула плечом другую, та повернулась, прижав уши и оскалив зубы, и они столпились под стеной, склонив головы и дергая хвостами. Дженнифер нервно отодвинулась и увидела на губах Луи веселое осуждение. Беседа определенно не получалась. Девушка заговорила снова, опять невпопад: «Я вас видела вчера».
Невинное начало произвело потрясающее впечатление. Веселье исчезло, темные глаза сузились и посуровели. Он не шевельнул ни рукой, ни ногой, но конь встал на дыбы, задрав хвост, будто ему вдруг стало очень неудобно. «Да?»
«Вы перепрыгивали через поток ниже по долине. Вы там живете, да?»
«Да», — сказал Луи третий раз, его напряженный взгляд несколько расслабился, а скакун успокоился. Мальчик махнул головой на запад. «За перевалом рядом с Пти-Гав».
Явно словоохотливый ответ вдохновил Дженнифер. Она прошла вперед и робко положила руку на шею коня. «Он красивый. Он ваш собственный?»
«Они все мои, — ответил он гордо. — Остальных двух я даю напрокат, но, — его рука приласкала блестящую шею, — не этого».
Дженнифер нежно погладила плечо коня. Теплая живая кожа под пальцами. «Он кусается?»
Отблеск улыбки. «Только, если я ему разрешаю».
«Тогда, пожалуйста, не надо. — Она посмотрела на его, наощупь отыскивая проход через барьер неожиданного недружелюбия. — Вас зовут Луи. Вы испанец, не француз?»
«Наполовину, мадмуазель. Моя мать была испанкой, а отец — гасконец».
«Понятно. Вам, должно быть, одиноко в этой долине?»
«Возможно». Опять он резко отодвинулся, обособился.
«А кто-нибудь еще живет в долине?»
«Только семья Буссаков. У них ферма выше».
«Ходишь к ним в гости?»
Полуулыбка. «Пьер Буссак не поощряет посетителей».
«Но ты был там? Встречал его жену?»
«Нет».
«Должно быть, это очень одинокая жизнь для женщины. У мадам Буссак есть… компаньонка?»
«Не знаю. Откуда мне знать? Почему?»
Опять напряженный почти грубый тон. Игнорируя его, Дженнифер спросила: «Ты знаешь кто я?»
«Да. Кузина женщины, которая тут умерла. Это все знают».
«Правда? Тогда ты должен понимать, почему я интересуюсь этой долиной. Ты здесь живешь все лето, поэтому, наверное, знаешь все, что здесь происходит. И про монастырь».
Под рукой мальчика звякнули кольца упряжи, конь сердито дернул головой и начал перебирать ногами. Луи успокоил его рукой и голосом, но не отводил взгляда от лица Дженнифер. Ответил он только когда конь успокоился, но совершенно невыразительным голосом. «Возможно», — вот и все, что он произнес.
Дженнифер настаивала. «Помнишь ночь, когда произошел несчастный случай с моей кузиной?»
«Конечно».
«Ты никогда… не видел ее?»
«Как я мог?» — почти закричал он, и она внезапно вспомнила, как он сидел вчера, склонив голову между плеч, как сокол в ожидании.
«И больше никто? Ты не говорил ни с кем, кто видел ее?»
Вожжи заблестели и натянулись вдоль шеи коня. Шевельнулись ноги Луи. Конь подбросил мощную грудь вверх, развернулся и поскакал к воротам монастыря, почти спихнув Дженнифер с дороги. Она отпрыгнула в сторону. «Поосторожнее!»
Мальчик не обратил внимания. Его смуглое лицо раскраснелось. «Ты задаешь слишком много вопросов!» — бросил он через плечо, когда конь скакал мимо. Мальчик не пытался остановить зверя, и, несмотря на захлестнувшую Дженнифер злость, у нее дыхание перехватило от созданной ими картины. Кентавр? Банально. Это более, чем физический союз. Мальчик и скакун до такой степени слились, что огромное животное выражало эмоции человека. Если всадника охватывал гнев, скакуна он просто затапливал. Горячий свет сверкал и летел с красно-золотого тела и сияющей стали, сухая пыль вздымалась из-под молотов копыт, по мощному телу стекал пот. Конь мчался вперед прыжками, которые казалось могли сбросить всадника в пыль под копыта, чтобы растоптать его походя. Примерно тридцать секунд Луи его не сдерживал, потом рука, нога и тело шевельнулись одновременно, и огромный скакун послушно, но все еще неспокойно, направился к воротам монастыря. Тень стены заставила пот блестеть сталью и шелком. Конь, казалось, замучился, прислонился боком к воротам. Луи держал его одной загорелой рукой. Другая рука залезла за пазуху, мальчик достал пачку писем и бросил плавным движением в ящик на воротах.
Рука подлетела к звонку, потянула его, потом вернулась на вожжи, одновременно с раздавшимся звоном, и скакун, послушный движению пальцев, сорвался с места огромным прыжком и понесся вперед, сверкнув на солнце, как молния. Раздался пронзительный свист. Лошади повернулись и вяло побежали следом, по дымному облаку пыли. Потом они тоже откуда-то получили дополнительный возбуждающий стимул, вскинули головы и перешли на более размашистый шаг, а скоро поскакали знакомым галопом и быстро исчезли из вида.
«Хотела бы я знать, в чем может быть дело еще и у тебя?» — сказала Дженнифер ему вслед.
Из задумчивости ее вывел продолжающийся звон колокольчика за воротами, объявляющий монастырю, что почта доставлена. Кто-нибудь сейчас придет на него ответить, а она не хотела опять входить внутрь. Она поспешила за угол и успела спрятаться, когда быстрые шаги прошумели по пыльному двору.
Дженнифер ждала. Скрип ворот, шорох пакета, доставаемого из ящика. Опять скрип, задвижка. Шаги затихли. Дженнифер повернулась и быстро пошла по долине на свидание со Стефеном.
Охота и буря
День был изнуряюще жарок. Какая бы божественная или дождевая свежесть ни опускалась на траву прошлой ночью, она исчезла, была высосана зловещим яростным солнцем. Хотя оно стояло прямо над головой, небо за горными хребтами мрачно загустело, воздух двигался тяжело, будто насыщенный громом. Легкий ветер, бегущий сияющими ногами по склоняющейся траве, тоже напоминал о тяжелом давлении урагана.
Но Дженнифер ничего не замечала. Она спешила по жаркой пыльной дороге, почти бежала. Уже за полдень, и никаких признаков Стефена. Если он опоздает… если не сможет прийти…
Но за первым поворотом, почти в ста ярдах от себя, она его увидела. Несмотря на слабую хромоту, он шел очень быстро в еще дрожащем в воздухе облаке пыли, которое подняли кони. Может, его лицо и было мрачнее, чем вчера, но она этого не заметила. Просто вскрикнула и с благодарностью пробежала последние ярды, отделяющие ее от встречи с ним.
«Дженни! Слава Богу! Я…» Но он не закончил. Будто вчерашняя сцена проигрывалась снова, но на этот раз под безжалостным ураганным солнечным светом. Очень ясно ее лицо выражало печаль-тоску, и на этот раз он знал свою роль — протянул руки и обнял ее. Она прильнула к его успокаивающей груди.