Снова пошел дождь. Большие капли одиноко стучали в окно, задавали мягкий, неровный ритм. За стеклом долина плавала в жидком зеленом свете, сверхъестественная под серо-голубым небом, перечеркнутым бледными диагоналями воды.
Монастырь казался покинутым. Монахини или учили приютских сирот с противоположной стороны здания, или занимались каким-то своим другим нешумным делом. Дженнифер никого не встретила по пути вверх в коридор над трапезной. Она помылась, поменяла мятое и грязное платье и теперь сидела на подоконнике в конце коридора, завернувшись в пальто, как замерзший призрак, и напрягала глаза, чтобы разглядеть, что делается в долине. Там ничего не было, кроме серебряных стрел дождя.
Она сидела тихо, сложив руки на коленях, сдерживала бег мыслей, заставляла себя ждать, ждать…
В долине никого не было, кроме мокрого ветра.
Но нет, она ошиблась, Кто-то там был. Побежал вверх по горе от Пти-Гав к воротам монастыря.
Порыв ветра тряхнул ветку винограда у окна, она покрыла стекло каплями, полностью затуманила все. Дженнифер наклонилась вперед… Знакомая фигура укрывается от дождя, бежит по траве. Челесту ураган гонит с тайного свидания у реки… Значит, правда, про Челесту и Луи. Губы Дженнифер непроизвольно изогнулись, когда она увидела цветы в руке Челесты. Наверное, еще горечавки для бедной покойницы. Если цветы были просто извинением, оправданием для того, чтобы встречаться с возлюбленным, все девушкины колебания, мучения и странная реакция объясняются. Нужно отметить, что она спокойно отвечала, когда поблизости не было казначейши.
Еще воспоминания — взгляд доньи Франциски на девушку, явная ревность к ее заботе о могиле, красивый маленький молитвенник… Дженнифер встала, когда Челеста подошла снизу к воротам. Лучше никому не видеть, как она наблюдает за долиной. Быстро прошла по коридору. Сосредоточенность на собственных переживаниях чуть-чуть потеснилась для острого чувства жалости к девушке, такой молодой, невежественной, повязанной по рукам и ногам дисциплиной и верой. Теперь эти связи рвутся, так и должно быть, натягиваются между страстной гасконской натурой и ограниченной чистой жизнью, единственной, какую она знала. Ничего странного нет в том, что она плачет и мучается в церкви. И ничуть не удивительно, что она рискует всем, что у нее есть, чтобы опять увидеть красавца Луи на золотом скакуне.
Похоже, Челеста на этот раз успела к службе. Колокол теперь зазвонил с очевидным символическим смыслом, точно призыв к преданности. Три ноты, уносимые ветром. И снова три. Дженнифер неуверенно взглянула на часы. Шесть? Два часа назад Стефен ушел в долину, и все еще не было ни света, ни торопливой машины, никаких освободителей…
Девушка сурово прикусила губу, почувствовав, что волна паники заливает ее мозг. Буссак не обидит Джиллиан, в этом они, наверняка, правы. А если он ее увезет, то их найдут и выследят. Он ее не обидит. Единственная опасность — донья Франциска, а она заперта в церкви до половины одиннадцатого, когда закончится служба.
Или нет?
Колокол теперь звонил постоянно. Дженнифер быстро провела расческой по волосам, взглянула в зеркало и отправилась все выяснять.
Ее шаги глухо стучали в тусклом коридоре, деревянная лестница скрипела и трещала, плиты пола в пустой трапезной глухо звучали под ее каблуками. Тоннель населяли завывающий ветер и холодный голос колокола.
Церковь, теплая и сияющая от света полусотни свечей, напоминала другой мир, заполненный плавающими огнями, тенями и запахом воска. Летающие аккорды двигались и сгущались в воздухе, святые и ангелы на алтаре возышались и парили. Дженнифер опустилась на колени в темном углу у стены, как раз когда музыка дошла до вершины, и колокола затихли.
Донья Франциска сидела на обычном месте, немного в стороне, прямая и неподвижная, как резные фигуры за ее спиной. Самоуглубленное аскетичное лицо поблескивало при свечах, будто у статуи, не выражая ни добра, ни зла. Дженнифер, глядя на нее будто новыми глазами, видела как постоянный самоконтроль отпечатался на ее губах, руках, веках. Все направлено на то же самое терпеливое ожидание, ожидание… Но рубин на груди бился, как пульс.
Все еще шел дождь. Темнота сгущалась вокруг освещенного здания, за окнами была уже ночь, и черные стекла сверкали только отражением свечей и лампады. Дождь бился о стены, ветки стучались в окна, но занавес над дверью висел тихо, и пламя свечей не колебалось. Музыка кружилась и взлетала в трезвом латинском экстазе. Дженнифер, склоняясь в углу, опиралась на спинку стула перед собой и старалась ни о чем не думать, выкинуть из головы маленькую ферму с закрытой дверью и пустыми окнами и лицо Джиллиан в колышащейся темноте. Они, наверное, уже там. Стефен и полиция придут вовремя. Ничего нельзя сделать. Остается только ждать.
Как ни странно, служба в конце концов закончилась. Все в тишине побрели в трапезную. Дженнифер обнаружила, что сидит рядом с настоятельницей и даже умудряется есть, но, хотя она должна бы проголодаться, замечательный монастырский барашек был на вкус, как пепел, а яблоки, последовавшие за ним, должно быть, выросли на берегу Мертвого моря. Она очень радовалась обычаю читать трогательные книги вслух во время еды. Это позволяло не разговаривать с настоятельницей и не отвечать в присутствии доньи Франциски на вежливые вопросы о том, как провела день. Дженнифер коротко взглянула в ближнее окно. Бесполезная затея, окна превратились в прямоугольники ревущей темноты, от которых отражался свет ламп. Журчал голос читающей монахини, глаза испанки наблюдали с другого конца стола, Дженнифер смотрела в тарелку и ждала…
И вдруг все закончилось. Стулья заскрипели, пропета молитва, настоятельница вывела бело-черных монахинь из комнаты, донья Франциска последовала за всеми, не оглядываясь. Дженнифер опять оказалась одна в коридоре для послушниц, металась между окнами, а сердце ее разрывалось. В наступившей темноте пустой коридор стал издевательски призрачным. Дженнифер остановилась у лестницы, глядя вниз на ряд закрытых дверей, потом опять побежала к окну. Ничего. Ничего, кроме темноты.
Дженнифер повернулась и побежала в свою комнату, прижалась лицом к стеклу, потом, почти в отчаянии, распахнула окно. Ветер рвал рамы из рук, девушка высовывалась под дождь, смотрела на сосновый лес на южном склоне. Рев деревьев и богатый залах тысяч трав, разбуженных дождем. Больше ничего.
И уже поздно. Она медленно отошла от окна, безуспешно пытаясь восстановить утраченное спокойствие. Бели бы они успели остановить Буссака, то сейчас они наверняка бы спускались вниз, с оказавшейся в безопасности Джиллиан. И целью их был бы монастырь. Или они стали бы ждать там, абсолютно все, пока холодный колокол не зазвонил бы на следующую службу через три часа? Ее охватила безумная усталость. Она закрыла окно. Еще три медлительных часа…
Как только закрылась рама, в темноте вспыхнул свет. Сердце Дженнифер болезненно дернулось, но сразу же она поняла, что он зажегся не в ночи, а за ее спиной, в комнате. Она повернулась и увидела Челесту в раме двери, одна рука с горящей свечой протянута вперед. Дженнифер плотнее закрыла окно, и пламя выровнялось. Девушка смотрела на нее черными, непонятно что выражающими глазами. «Я хочу поговорить с тобой», — сказала она грубо, почти враждебно.
«Очень хорошо. — Дженнифер говорила устало и без особого интереса. Все ее существо сосредоточилось на мертвой черноте за стеклом. — Что такое?» Она села на кровать и ждала. Все равно надо как-то время проводить, почему бы и не так?
Челеста закрыла дверь и стояла, прижавшись к ней спиной, не выпуская свечу из руки. В золотом свете она выглядела очень красивой — создание из теней, созданное для славы. Очень драматический вид. У Дженнифер, которая от усталости и возбуждения пришла в состояние почти полного нервного истощения, это вызвало некоторые опасения. «Опустила бы ты лучше свечу», — сказала она.
Девушка подчинилась, поставила свечу на тумбочку, так что лицо Мадонны засверкало неопределенной улыбкой, и золото на переплете молитвенника жарко загорелось. Челеста сказала неестественно громко и агрессивно: «Я сегодня выходила встречаться с любовником».
«Да, я тебя видела».
«Тогда… ты знаешь?»
«Да. Вчера я тебя тоже видела, но не понимала, куда ты идешь. Думаю, — сказала Дженнифер со слабой улыбкой на замученном лице, — тебе лучше встречаться с ним не так часто, если не хочешь быть пойманной».
Челеста очень растерялась, оставила свою героическую и села на кровать, с сомнением глядя на Дженнифер. не собираешься говорить?»
«Я? Нет. Это, в конце концов, не мое дело. А кстати, что бы случилось, если бы я рассказала, например, матери-настоятельнице?»
Челеста пожала плечами. «Ничего особенного, наверное. Она много раз говорила, что у меня нет призвания. Она мне советует выходить, найти работу, жить обычной жизнью, однажды выйти замуж и… рожать детей».
Дженнифер удивилась и показала это. «Но Господи Боже, Челеста, неужели ты вбила себе в голову, что она одобрила бы твои болтания туда-сюда? Ведь…»
Девушка вспыхнула. «В этом нет ничего плохого! — Дженнифер промолчала. Челеста покраснела еще больше. — Ну правда, только потому, что они секретные…»
Дженнифер молчала, смотрела в окно на темную и пустую долину. Определенно, не ее дело заниматься Челестой и ее совестью. Но обернувшись, она увидела глаза девушки, и неведение молодости опять тронуло в ней какую-то струну жалости, которая, скорее всего, ничуть не мудро, заставила ее предложить помощь. Она сказала мягко: «Но тебе скоро придется решить, ты же понимаешь. Так не может продолжаться! Это не честно по отношению к тебе, к Луи, к матери-настоятельнице. Если у тебя нет призвания стать монахиней, а она знает об этом, почему бы не пойти и не сказать ей…»
Пальцы Челесты сжали край кровати, она резко выпрямилась. «Не говори ей!»
«Сказала же, что не буду, — ответила Дженнифер устало. — Это ты должна сделать. На самом деле должна. Принимай решение. Если у тебя нет призвания, ради Бога, прими совет матери-настоятельницы, уходи отсюда и живи обычной жизнью. У нее есть свои… достоинства».
Челеста ничего не ответила, перебирала и теребила покрывало. Потом она с трудом сказала: «Но на самом деле у меня есть призвание. Так говорит донья Франциска. Она и слышать не хочет, чтобы я отсюда ушла хоть когда-нибудь».
Дженнифер сказала резче, чем собиралась: «Только ты можешь тут решать. Ты любишь Луи?»
«Да», — прошептала Челеста, и ее глаза наполнились слезами.
Дженнифер смотрела на нее. Да чего спрашивать, это и так ясно, как она могла в него не влюбиться? И как мог не полюбить ее Луи? Дженнифер вспомнила, как он спросил: «А это не касается меня и моей?..» Да, тяжело ему придется получать свое, если Челеста будет принимать советы исключительно от эгоистичной ревнивой женщины, природа которой — сплошное зло. Если она правильно поняла выражение лица доньи Франциски в церкви, испанка использует всю мощь своей личности и все свое влияние на девушку. А между прочим, есть и другие опасности… Дженнифер продолжила просто: «Луи говорил что-нибудь о браке?»
Голова Челесты поднялась, на ее губах появилась гордая и одновременно скромная, очень трогательная улыбка. «Да».
«Он может тебя содержать?»
«Да, конечно. У его дяди есть ферма внизу, большая, Луи говорит, там все есть. У дяди нет сыновей, и все достанется Луи! Он говорит, что мы могли бы… — Сияние резко погасло, она добавила механически и слегка формально: — Но конечно это невозможно. В том случае, если человек имеет призвание к более высокой жизни».
«Ты так уверена, что оно у тебя есть?»
«Конечно, донья Франциска говорит».
Дженнифер сказала очень тихо: «Мне очень жаль Луи».
Челеста выглядела удивленной. «Луи?»
«Конечно. Челеста, вполне естественно, что тебе нравится донья Франциска, и я уверена, что она к тебе привязана… Но подумай минуточку. Ты знаешь, что она много лет хотела войти в Орден, а разные вещи мешали ей так сделать? — Девушка удивленно кивнула. — Это трудно объяснить, Челеста, но я честно верю, что это может быть правдой. А вдруг донья Франциска думает, что ты — точно такая, как она? Вдруг она не принимает в расчет тебя и твою жизнь, а просто хочет сделать тебя своим отражением, чем-то вроде второй попытки? Настоятельница говорит тебе, что у тебя нет призвания. И она говорила то же самое донье Франциске. Ты можешь просто спросить у собственного сердца, моя дорогая? Особенно раз она тебе разрешила?»
Девушка на секунду задумалась, потом сказала упрямо: «Донья Франциска не соглашается с матерью-настоятельницей. Я знаю, потому что она мне рассказывала, как они про это говорили, часто. Мать-настоятельница старая, очень старая, а донья Франциска умная и очень хорошая, и она знает меня лучше всех!»
«А про Луи она знает?»
Девушка побелела, как бумага. «Нет».
«Тогда она тебя и не так уж хорошо знает, правда?» — сказала Дженнифер сухо. Ее удивила волна отвращения и даже ненависти, которая нахлынула на нее, когда нежно и с любовью было произнесено имя казначейши. Она быстро отвернулась к окну и сжала руки на коленях, будто, делая так, могла укротить свои эмоции и подавить желание разоблачить женщину в глазах этого несчастного ребенка. Но нельзя забывать и о собственных проблемах. Она не готова и недостаточно квалифицирована, чтобы вмешиваться в простую проблему собственничества и эгоизма, потому что Челесте кажется, что она выбирает между земной суетой и Богом.
Именно это и пыталась Челеста объяснить слабым шепотом. Дженнифер уловила только несколько причудливых фраз на ломаном французском. «Такая мудрая… донья Франциска… та жизнь — муж, дети… грех».
Дженнифер встала, достала из тумбочки сигареты и громко захлопнула дверцу. Она разболтанно прошла по комнате, прикурила от огня свечи, выпрямилась и глубоко, возбужденно затянулась. В стерильной монастырской атмосфере дым поплыл по маленькой комнате шокирующим облаком. Но он был такой мирской… Принес с собой приятный, обычный, грешный мир, погасил невыносимые эмоции нелепой сцены. Она сказала: «Ты не для этого ко мне пришла. Что ты хотела мне сказать? — Челеста замолчала и уставилась на нее вытаращенными шокированными глазами. Дженнифер подумала, что девочка весьма забавна. — Ну что?»
Растерянная Челеста потеряла нить разговора, задумалась, вспомнила. Ода выпрямилась на своей кровати и бескомпромиссно вернулась к началу своего выступления. «Я видела сегодня Луи!»
«Ты уже сказала».
«И он мне сообщил, — она сердито смотрела на Дженнифер, — он мне рассказал, что вы опять задаете вопросы про смерть мадам Ламартин, ты и твой любовник».
Сигарета Дженнифер замерла в воздухе. «Я и мой кто?»
Челеста смотрела на нее почти с ненавистью. «Любовник. Луи так сказал. Он что ли не твой любовник?»
Дженнифер медленно села на кровать. «Я… Пожалуй, можно так сказать. Я не… — Она удивленно посмотрела на девушку. — Да, он мой любовник». Улыбнулась.
Челеста ее почти не слушала, продолжала. «Почему ты все время задаешь вопросы? Почему Луи говорит, что что-то не так со смертью мадам Ламартин?»
«Он так говорит?»
«Да. Он сказал, что ты и англичанин подозреваете какую-то тайну, это правда, да? Вот почему ты задавала мне все эти вопросы! В чем ты меня обвиняешь?»
«Тебя? Ни в чем».
«Это неправда! — Грудь Челесты бурно вздымалась и опускалась, лицо раскраснелось, глаза сияли. Она выглядела очень красивой. Дженнифер с ужасом увидела, что за одним ураганом здесь неизбежно следует следующий. — Думаешь, я ее отравила?»
Дженнифер попыталась убрать раздражение из голоса. «Челеста, не будь ты глупой! Конечно, нет! Это не имеет к тебе никакого отношения. Уверяю…»
«Тогда что, по-твоему, неправильно? Что ты подозреваешь? Что может быть не так?»
«Ничего! Ничего, что имеет к тебе хоть какое-то отношение! Поверь, Челеста! Никто не способен вообразить ни на секунду, что ты не делала все, что могла, для… мадам Ламартин».
«Но вчера ты задавала мне вопросы, обвиняла меня, что я не рассказываю, а я ничего не знаю…»
«Это не так. Прости, что я так задаю вопросы. Мне было интересно, и я хотела выяснить. Но я тебе верю, честно».
«Тогда в чем тайна?» — требовательно выпалила Челеста.
«Послушай. В том, что тебя касается, никакой тайны нет. Вопросы, которые мы с англичанином задаем — наше личное дело. Они касаются смерти этой женщины, но не касаются тебя, в этом я клянусь. Этого с тебя хватит?»
Но Челеста продолжала ныть: «Я нянчилась с ней и была с ней почти до самой ее смерти. Это меня касается. Я имею право знать, что ты подозреваешь».
Дженнифер собрала обрывки терпения и постаралась принять достойный вид. Она сказала тихо: «Не могу тебе сказать, Челеста. Если ты не принимаешь все мои уверения, придется удовлетвориться одним простым фактом. Я ничего не могу рассказать тебе сегодня».
«Сегодня?» Голос девушки поднялся вверх, она наклонилась вперед, ее тело напряглось и задрожало. Очень яркие глаза. Дженнифер с ужасом увидела симптомы надвигающейся истерии.
Она сказала быстро: «Слушай, дорогая…»
Но девушка не обращала внимания. Она еще больше наклонилась и закричала, обвиняя: «Сегодня? Да, скажи мне это, мадмуазель англичанка? Что случится сегодня? Почему ты такая, с белым лицом, и руки твои трясутся, и твои глаза, да, твои глаза ждут!?»
«Что, ради Бога, ты имеешь в виду?»
«Весь день ты такая, — кричала пронзительно Челеста. — Я видела тебя! Шныряешь и смотришь и любопытствуешь… Я видела тебя! Да! Я наблюдала за тобой, тоже! А теперь сегодня… Чего ты ждешь? Чего ты высматриваешь в окнах? Чего ты ищешь в долине сегодня?»
«Челеста, ради Бога…»
«Полицию!?»
Шаги в коридоре. Мягкие шаги монахини. Дженнифер встала, сама уже вся трясясь. «Попридержи язык, ты, чертова идиотка!» Новая атака на ее и так неспокойные нервы тоже довела ее почти до истерики. Никогда раньше она так не говорила. Но грубые слова подействовали. Челеста захлебнулась криками и осела на кровати. Когда она снова заговорила, ее голос был таким же враждебным, но хоть тише.
Она сказала, почти триумфально: «Я была права, видишь? Луи сказал, что англичанин виделся с жандармом утром, а потом поехал в полицию. Поэтому нечего морочить мне голову и говорить, что все в порядке!»
«Я этого не говорила! Я сказала, что это не касается тебя!»
Челеста соскользнула с кровати и стала к Дженнифер лицом. Ее глаза отражали огонь свечи. «Но это касается монастыря, мадмуазель, и это неправильно, чтобы ты, иностранка и пролаза, приносила нам неприятности. Я тебе не позволю, я!»
«Челеста, куда ты идешь?»
Девушка обернулась, рука на дверной ручке. «Говоришь, это меня не касается, мадмуазель… Может и так, но есть такие, кого это касается!»
Дженнифер рванулась вперед. «Нет, Челеста! Не нужно беспокоить мать-настоятельницу…»
«Мать-настоятельницу? — Челеста еще раз обернулась с горящим взглядом. — Я не иду к матери-настоятельнице! Это касается доньи Франциски, посмотрим, как ты ответишь ей, мадмуазель англичанка!»
Поступок Дженнифер был совершенно инстинктивным. За секунду ситуация переменилась — раньше она просто действовала на нервы, теперь стала опасной. Поэтому она не задумываясь приняла меры — прыгнула через маленькую комнату и схватила Челесту за руку. Оттянула девушку и захлопнула дверь.
Девушка развернулась, быстрая, как кошка. «Пусти!»
Дженни попыталась говорить спокойно: «Послушай, пожалуйста…»
«Пусти!» Челеста начала драться, освобождать свою руку и рваться к двери. Когда она дотянулась до дверной ручки, Дженнифер еще крепче вцепилась в нее. «Пусти! — Челеста всхлипывала и билась об дверь. — Я расскажу… донье Франциске… — за дверью опять раздались шаги, где-то щелкнул замок. — Пусти!» И Челеста набрала воздуха, чтобы завизжать.
Дженнифер спросила отчаянно: «Предупредишь эту убийцу?»
Тело девушки напряглось в ее руках, затихло. Всхлипы прекратились. Дженнифер отпустила ее и отошла. Она чувствовала себя больной и будто не в реальном мире. Села на кровать и уставилась в пол. Сигарета лежала там, куда она ее уронила, и лениво тлела. Наступила на нее и раздавила. Челеста спросила: «Что ты сказала?»
Дженнифер посмотрела ей в глаза. Девушка стояла на том же месте, но уже ничего героического из себя не изображала. И больше не была красивой. Заострившееся лицо с резкими чертами, тело без костей прислонилось к двери, только поэтому и не падало. Тихий невыразительный детский голос. «Теперь тебе придется мне рассказать, знаешь?»
«Да. Да, теперь придется рассказать. Ты лучше сядь».
«Я хорошо себя чувствую». Дженнифер посмотрела в темное окно, в долину, где ураганный ветер летал над полегшей травой. Ни света, ни движения. Но она слишком устала, чтобы беспокоиться. Челеста сказала от двери: «Продолжай».
Дженнифер вздохнула и начала говорить…
Наверно, было ошибкой, первой рассказывать все это Челесте, но этого невозможно было избежать. Неотвратимо она приближалась к ужасному обвинению. А потом приходилось делать следующий шаг. Если Дженни и представляла, как рискованно разбивать идола перед его почитателем, она за этот день перенесла слишком много, чтобы принимать в расчет какие-то опасности, в которые она вынужденно залезла. Совершенно истощенная дневными ураганами, она и не смотрела на свою слушательницу, рассказывала историю, как лектор, и глядела в окно.
Она говорила прямо и бескомпромиссно о горечавках, о недоверии, подозрениях. Она рассказала о письме, которое нашла за триптихом, о том, как твердо решила расследовать обстоятельства смерти кузины и, в конце концов, о ночном беге по горе и о том, что там случилось. «И что моя кузина там делает, я не знаю, но это не важно, узнаю скоро. Что важно, так это, что твоя донья Франциска увязла в этом по шею, и это что-то такое опасное, что она ни перед чем не остановится, только бы не дать нам задавать вопросы. И я стояла там и слышала ее, четко и ясно, как она шантажом заставляла Пьера Буссака убить мою кузину Джиллиан…»
Тут она подняла голову и все, что она еще собиралась сказать, замерзло на ее губах.
Девушка приникла к двери, тихая, как животное, и ее кожа приобрела восковой оттенок. Щеки запали, превратили ее лицо в уродливую маску. Огромные глаза стали пустыми, как у призрака. Сердце Дженнифер дрогнуло, она наклонилась вперед и взволновано заговорила: «Не смотри так, Челеста, дорогая…»
Губы шевельнулись, прошелестели: «Это правда?..»
«Я… Да, это правда. Но…»
«Ты… клянешься… мне… что… это… правда?..»
«Челеста?»
«Клянешься?»
Дженнифер сказала деревянным голосом: «Про шантаж я, может, и не совсем поняла, но остальное…»
«Убийство. Ты слышала это?»
«Да, слышала. — Дженнифер протянула руку. — Мне очень жаль, Челеста. Не могу даже объяснить, как. Я не хотела рассказывать…»
«Я рада, что знаю». Еле слышный шепот.
«Думаю, мать-настоятельница… Давай лучше я тебя отведу…»
«Нет». Челеста выпрямилась и взяла свое черное одеяние с кровати.
«Что ты делаешь?»
Не ответив, девушка открыла дверь и исчезла, как призрак, в темном коридоре.