В обществе горбатых стройный
юноша считался бы уродом.
О. де Бальзак
При анализе феномена фасцинации необходимо учитывать феномен наделения: к объекту или действию сознание человека добавляет несуществующие объективно, но существующие в воображении признаки и свойства. Так создавались когда-то первобытные мифы о тотемах, Образы-фантомы более поздней мифологии (кентавры, русалки, вурдалаки и сам Дьявол), Образы этнических легендарных героев (Гильгамеш, Манас, Витязь в тигровой шкуре, Илья Муромец). Так действует сознание при восторженном или устрашенном состоянии: симпатичное наделяется удвоенной порцией признаков симпатии, а страшное и безобразное – признаками стократного увеличения брезгливости или ужасности. Особенно это проявляет себя в сказках. Но и в реальной жизни тоже. К базовой естественно-природной фасцинации добавляется изобретенная, вымышленная, фантомная фасцинация второго плана или вторичная фасцинация.
Базовая фасцинация и фасцинативный сигнал-Образ – это тело, каким оно дано природой. Этим оно и ценно. Вторичная фасцинация – это наделение первичной фасцины признаками увлеченности или этнического совершенства. Получается двухярусная фасцинативная конструкция: биологическое тело-фасцина соединяется с социально-демонстрационными фасцинациями тела, создаваемыми этносом и соответствующей культурой. Отсюда и возникает парадокс относительности телесной красоты. Когда две фасцинации одинаковы по семантике, то красиво тело 90-60-90. Но если этнос считает красивым тело 120-100-120, тогда девочку этого этноса (или принятую в этнос), родившуюся с потенциалом 90-60-90 следует откармливать, чтобы наделить ее семантикой этнической «красивости». Существуют изолированные культурные группы, в которых источники питания скудны или, в лучшем случае, непостоянны. Здесь предпочитают массивных женщин и в целом игнорируют коэффициент соотношения талии и бедер 0,7, который соотнесен с 90-60-90. Предпочтения в фигуре, подобно другим врожденным предрасположенностям, модифицируются у определенных групп людей механизмами наделения. И в условиях голода показатель 0,7 свидетельствует о большей фертильности, чем, предположим, 0,9, но вес в данном случае биологически важнее. Если голод является постоянной угрозой, предпочтение всегда будет отдаваться самым полным женщинам репродуктивного возраста. Когда умеренное количество еды доступно постоянно и нет угрозы голода, при оценке женской фигуры наряду с весом тела начинает учитываться 0,7. Если у этноса нет проблем с питанием, то наиболее надежным внешним признаком фертильности является соотношение 0,7.
Таким образом, фасцинация – это еще и наделение, создание фантомов. Причем процесс наделения в современную эпоху развития фасцинаторной индустрии приобретает неожиданную форму прямого физического наделения. Я имею в виду в первую очередь ту удивительную трансформацию лица и тела, которую подчас проделывает пластическая хирургия, превращающая людей в красавцев либо в неузнаваемых новых лиц, как это иногда необходимо преступникам для ухода от наказания. Девушка, выправляющая горбинку носа, наделяет себя новым Образом лица, иногда столь существенно иным, что все раскрывают рты от изумления. Индустрия коррекции тела и культ эстетики тела в современном обществе изменяют парадигму совершенствования тела и внешнего облика с биологии на технологии.
Фасцинация красоты тела
Здравый смысл совершенно
неуместен в поклонении красоте.
О. Уайльд
Красота тела возбуждает восхищение и зависть, вожделение и страх, она притягивает и всегда немножко пугает.
Красота всегда распознаваема, она бросается в глаза, ослепляет и завораживает, от нее ни уклониться, ни спрятаться, ее невозможно забыть – своим ослепительным Образом она стоит перед глазами даже тогда, когда недоступна для восприятия, как фасцинация она врезается в память, в ее самые глубинные, биофизиологические пласты. Достаточно один раз увидеть красивое тело, чтобы оно впаялось в память на всю жизнь. Таково ее испепеляющее влияние на человека. Быть может, поэтому красота является объектом посягательства, вожделения, желания иметь ее во владении и собственности, и даже жажды мести и надругательства. Ж. Батая тонко подметил, что чем прекраснее красота, тем сильнее она оскверняется. На красивых женщин и мужчин устраивают покушения, их выкрадывают и держат в плену, их вынуждают к сожительству и разного рода рабству. Особенно, конечно же, достается красивым девушкам, за ними идет в буквальном смысле непрекращающаяся охота: их завлекают в жены, в проституцию, в порно- и рекламный бизнес, в разного рода прибыльные шоу типа конкурсов красоты. Лишь немногие предприятия по эксплуатации телесной красоты имеют чистую репутацию. Большинство из них в той или иной мере эксплуатируют красоту тела с целью выгоды и наживы или недобросовестного «пользования». И не так много красавиц, которые могли бы сказать о себе, что они свободны от посягательств, ибо всем приходится так или иначе отстаивать свою красоту, а то и в буквальном смысле сражаться за право быть свободным и независимым красивым человеком. Красота всегда, во все века нуждалась в охране именно потому, что она является предметом атаки слишком многих глаз и вожделений, у нее слишком много желающих полакомиться и овладеть ее прелестями. В этом заключается в известном смысле социально-трагический аспект красоты тела, его высокой фасцинации.
Это тем более справедливо, что красота имманентно содержит в себе повышенную сексуальную энергетику, гормональную волнующую силу и просто все то, что запечатлено в слове «породистость». Другими словами, в телесной красоте скрыта великая сила природы, ее символ высшей репродуктивности и сопряженных с ней удовольствий. Потому-то сила воздействия красоты безгранична, а очарование ее не подвластно никаким сопротивлениям воли и разума – красота прошибает все барьеры, захватывая самое биологическое нутро человека, отключая разум и критику, ослабляя волю – таково ее всевластие. И в этом же смысле можно сказать – и это во многом справедливо! – что если красота и нуждается в защите от посягательств, то во многом сама же и провоцирует собой эти посягательства. Ведь не случайно от красоты сходят с ума. Красивым более чем кому-либо нужна осторожность, так как их тело – мощнейший фасцинативный сигнал, включающий психофизиологические механизмы сексуального возбуждения и отключающий трезвость разума.
Есть еще одна сфера посягательств на красоту тела или точнее узконаправленное ее использование. Я имею в виду так называемый секс-шпионаж. Совсем не случайно соблазнительные девушки становились во все времена грозным оружием в руках разведок. В том числе и стойкого КГБ. В СССР была создана одна из самых мощных в мире спецслужб, которая готовила женщин-шпионов, владевших приемами обольщения мужчин. Бывшая шпионка в одной из книг об истории сексшпионажа рассказала, как в КГБ вербовали симпатичных студенток в секретные секс-агенты: «К концу тренировок мы становились циничными, искушенными, готовыми по приказу лечь в постель с любым мужчиной и сделать его самым счастливым человеком на свете».
Одной из первых русских красавиц, прославившихся на этом поприще, считают княгиню Доротею Ливен, родную сестру знаменитого шефа жандармов Александра Бенкендорфа. Она была фрейлиной великой княгини Марии Федоровны, которая стала женой Павла I. Вышла она замуж за военного министра графа Христофора Ливена и находилась в близких отношениях с царствующей семьей. Ее муж в 1809 г. – посол в Берлине, а в 1812 г. – в Лондоне. Там и начала свою разведывательную карьеру Доротея. Жизнь ее напоминает увлекательнейший авантюрный роман, ибо когда красивая женщина раздевается, самый стойкий мужчина рассказывает все. С десяток лет княгиня была любовницей Клеменса Меттерниха, министра иностранных дел и фактического главы австрийского правительства. И все это время министр иностранных дел русского императорского двора получал от Доротеи ценнейшую информацию. Секретный канал Ливен–Меттерних – как правило, зашифрованные послания, вложенные в четыре конверта, – контролировал не только министр, но и сам царь Александр, обсуждавший с графиней вопросы внешней политики и лично инструктировавший ее. Затем по поручению государя пришлось забыть Меттерниха и завести новый роман – с министром иностранных дел Англии Джорджем Каннингом, ключевой фигурой на политической арене начала XIX столетия. Роман затянулся на десятилетие. А «лебединой песней» Доротеи был Франсуа Гизо – премьер-министр Франции.
Другое целевое использование красивых женских тел – презентации сильных мира сего. Аппетитных девушек (как правило, очаровательных старших пионервожатых) «подставляли» для встреч комиссий и секретарей вышестоящих комитетов ВЛКСМ районные комитеты. Очень любили высокие комсомольские функционеры ездить в «ревизорские» командировки! Практика сексуального использования функционерок сохранилась до сегодняшнего дня. Об этом информировали социологов члены молодежных организаций, в частности, в Петербурге.
Наконец, и проституция существует, и может существовать только благодаря телесной привлекательности. До тех пор, пока путаны будут телесно красивы или даже только выделяться в лучшую сторону из массы телесно посредственных женщин, тяга к известному использованию их стройных тел останется неискоренимой.
Так тело, будучи сексуальной фасцинацией и средством плотских фасцинативных утех (тактильная фасцинация), превращается в ходовой товар и предмет вожделения широкого спектра: от сексуальных извращений до романтической любви.
Очень поэтично представлено описание флорентийской красотки XVI в. в одном из тогдашних трактатов: три вещи у нее должны быть белыми (зубы, кожа, руки), три – черными (глаза, брови, ресницы), три – длинными (ноги, ресницы, волосы), три – широкими (бедра, грудь, лоб), три – узкими (талия, губы, запястья), три – полными (руки, икры, ягодицы), три – изогнутыми (талия, нос, ресницы), три – округлыми (грудь, шея, подбородок) и три – маленькими (ступни, кисти, уши). Звучит очень современно.
О, грудь!
Задолго до З. Фрейда Ч. Дарвин дал женской груди весьма сексуальное определение, сказав, что даже в зрелом возрасте, встречая объект, чем-либо напоминающий женскую грудь... мы ощущаем удовольствие, которое, похоже, влияет на все наши чувства. Бунин писал о груди Оли Мещерской (в рассказе «Легкое дыхание»): «в четырнадцать лет... уже хорошо обрисовывались груди и все те формы, очарование которых еще никогда не выразило человеческое слово». Женская грудь – базовый сигнал фасцинации у человечества. Сразу всплывает ассоциация с кормящей Мадонной на полотнах великих мастеров живописи. Только после этого память включает и другие ассоциации.
Акт сосания груди, прижимания к ней под защиту и теплоту сохраняется в подсознании на всю жизнь. Но дело не только в этом. Грудь матери (другого Я для Я ребенка) – это первичный соблазн, некое значимое значащее, которое ему еще предстоит осмыслить, но которое уже пленило его и вошло в его подсознание. З. Фрейд неявно, а Ж. Лапланш в работе «Роковое влечение» ясно показали, что фатальная асимметричная связь «взрослый–ребенок» по сути своей представляет собой первичное, а потом и вторичное соблазнение, в котором первичные знаки соблазна остаются в подсознании на всю жизнь как символы сексуальности. Среди них первое место и принадлежит материнской (женской!) груди. С возрастом постепенно семантика материнства отодвигается при восприятии груди, уступая место ее эротической фасцинации, но полностью никогда не вытесняется. Что и выразил так точно Дарвин в приведенном выше высказывании.
Заслуживает внимания как фасцинативный сигнал особого демонстрирования «высокая грудь», так ценимая в европейской цивилизации. Чаще всего она представляет собой не биологическое качество, а оттренированное дыхательное, но поставленное на «службу» эротики. И.В. Молдовану, исследовавший культурологические модели регуляции функции дыхания, отметил, что «из существующих вариантов дыхания (грудное, брюшное, сочетанное) мужчины и женщины Запада обучаются с самого раннего детства избыточно дышать грудью, недостаточно используя брюшной тип дыхания. У мужчин это связано с занятиями физкультурой в школе и с армейской службой, которая во всем способствует закреплению навыка грудного варианта дыхания. В последующем выпячивание груди вперед – формирование инспираторного положения грудной клетки – становится не только делом привычки, но и приобретает определенное символическое значение, а именно – является символом мужественности, одновременно формируя некий многозначный контекст и ассоциации как с позой гвардейца, так и с образом сердитой обезьяны. Женский вариант грудного дыхания носит иной культуральный смысл. Преувеличенное грудное дыхание служит нескольким целям. Это и привлечение внимания к груди для сексуального успеха, это и одновременно эквивалент фрагмента сексуального поведения с соответствующим вегетативным сопровождением, это и следование определенным клише и стереотипам голливудского образа «полногрудой блондинки», это и символ эмоциональной активации и возбуждения в отличие от спокойного брюшного дыхания». Наблюдать взволнованную «высокую грудь» – особое очарование, этим мастерством пользовались женщины галантного века. Какие поразительные бьющие по мужскому воображению приемы можно проделывать с грудью как сигналом фасцинации, замечательно описал Э. Фукс в «Истории эротики».
Женская грудь – всегда Образ. Но по-разному. Так, у аборигенов Австралии наиболее красивой считается грудь вовсе не упругая и высокая, а свисающая до пояса. В подобных случаях вступает в силу феномен наделения, о котором я сказал выше.