Перевод -Виктор Постников
Со звоном колоколов, поднявших ласточек в небо, в возвышающийся над морем город Омелас, пришел Фестиваль Лета. Мачты стоящих на причале яхт искрились разноцветными флагами. На улицах, между домами с красными крышами и разукрашенными стенами, между старинных садов, по аллеям мимо роскошных парков и публичных зданий, двигалась процессия. Некоторые участники процессии выглядели особенно нарядно: пожилые люди в длинных строгих платьях розово-лилового и серого цвета, седовласые мастеровые, тихие веселые женщины, щебечущие между собой с младенцами на руках. На других улицах музыка звучала громче, звенел бубен, гудел гонг, люди танцевали, и вся процессия была одним танцем. Повсюду бегали дети, визг разносился как свист ласточек над шумной толпой. Вся процессия следовала по направлению к северной части города, где на большом заливном лугу, под названием Зеленые Поля, голенькие юноши и девушки, на ярком воздухе, с запачканными лодыжками и длинными стройными руками, обнимали своих лошадок перед забегом. Лошади были без сбруи, с поводами, но без удил. В их гривы были вплетены ленты - серебряные, золотые, зеленые. Они раздували свои ноздри, и гарцевали друг перед другом в возбуждении - ведь лошадь единственное животное, принимающее наши церемонии как свои собственные. Далеко на северо-западе высились горы, окружающие полукругом Омелас с его заливом. Утренний воздух был настолько чист, что даже виднелся далекий снег, покрывающий Восемнадцать Вершин; он сверкал как белое золото под иссиня-голубым небом. Легкий ветерок развевал баннеры, установленные в честь праздника забега лошадей. В тишине широких лугов можно было услышать пробивающуюся через улицы города музыку; она то приближалась, то удалялась, тихая веселость носилась в воздухе, дрожа и замирая, пока наконец не взорвалась радостным звоном колоколов.
|
|
Радость! Как рассказать об этой радости? Как описать жителей Омеласа?
Понимаете, они не были простым народом, хотя были счастливы. Но мы больше не будем говорить о веселье. Все улыбки у них были архаичными, что-ли. С таким определением можно предположить следующее. Нужно поискать среди них Короля, восседающего на великолепном скакуне в окружении благородных рыцарей, или возможно возлежащего на позолоченных носилках, удерживаемых мускулистыми рабами. Но короля не было. Не было ни мечей, ни рабов. Они не были варварами. Я не знаю правил и законов их общества, но подозреваю, что их было немного. Поскольку у них не было монархии и рабства, у них также не было биржи, рекламы, тайной полиции и бомбы. Но повторяю, они не были простыми людьми или нежными пастухами, или благородными дикарями, или безвольными утопистами. Они не были менее сложными, чем мы с вами. Беда в том, что у нас есть плохая привычка, усиленная педантами и умниками, считать счастье глупостью. Для нас только боль интеллектуальна, только зло интересно. В этом суть измены художника: отказ признавать банальность зла и ужасную скуку боли. Если не можете победить их, примкните к ним. Если больно, повторите. Но превозносить отчаяние - значит осуждать восторг, принимать насилие - значит отказываться от всего остального. И мы почти отказались; мы больше не можем описать счастливого человека, больше не можем радоваться. Как мне рассказать вам о людях Омеласа? Они не были наивными и счастливыми детьми – хотя их дети действительно были счастливы. Они были зрелыми, интеллигентными, страстными взрослыми людьми, жизнь которых не была несчастной. О чудо! Но я хотела бы рассказать о них больше. Я хотела бы быть более убедительной.
После моего описания, Омелас выглядит как сказочный город из далекого прошлого, жили-были на свете. Возможно лучше всего, если вы сами вообразите этот город насколько позволяет воображение, сравнив его с чем-то знакомым, поскольку, я не могу удовлетворить всех. Например, что с технологией? Я думаю, что там не должно быть ни машин, ни вертолетов над городом; это следует из того факта, что люди в Омеласе счастливы. Счастье основано на справедливом отборе того, что необходимо, и от чего можно отказаться, и что имеет разрушительный характер. В среднюю категорию, однако, попадают не необходимые, но неразрушительные вещи, как-то: комфорт, роскошь, расточительство, и т.п.; у них может быть центральное отопление, подземные поезда, стиральные машины и все виды замечательных устройств, пока еще не изобретенных нами; плавающие источники света, бестопливная энергетика, лекарства от обычной простуды. Или же, у них может не быть ничего подобного. В общем, это не имеет значения. Выбирайте, что хотите. Я вижу, как люди, живущие на побережье, приезжают в Омелас за несколько дней до Фестиваля на очень быстрых маленьких поездах и двухэтажных трамваях, и что железнодорожная станция в Омеласе действительно самое красивое здание в городе, хотя и попроще, чем здание Рынка. Но оставляя поезда в стороне, боюсь, что Омелас покажется вам чересчур приторным. Улыбки, колокольчики, парады, лошади…
|
|
|
|
Что бы еще такое придумать для счастливого города? Чувство победы, конечно, праздник мужества. Но поскольку у нас нет священников, пусть не будет и солдат. Радость, построенная на успешном убийстве врага, плохая радость; она не будет работать; она жутко тривиальна. Безграничное и благородное удовольствие, великий триумф, не достигается победой над врагом, но объединением с наитончайшими и наисправедливейшими душами людей повсюду на земле, и великолепием лета; именно это волновало сердца людей Омеласа, и единственной победой, которую они праздновали, была жизнь. Я даже не думаю, что многие из них принимали друз.
В тому времени большая часть процессии пришла к Зеленым Полям. Чудный запах кухни разносится от красных и голубых тентов. Лица маленьких детей выпачканы сладостями; в благородной бороде старика застряли крошки от большого пирога. Юноши и девушки оседлали лошадей и стоят около стартовой линии в ожидании начала соревнования. Старая женщина, маленькая и толстая, со смехом вынимает цветы из корзины и высокие мужчины вставляют их себе в блестящие волосы. Ребенок девяти или десяти лет сидит на краешке один, и играет на деревянной дудочке. Люди проходят мимо, останавливаются, улыбаются, но никто не говорит с ним, потому что он не прекращает играть и не видит их, его темные глаза погружены в тонкую магическую мелодию.
Он заканчивает играть, и медленно опускает руки с дудочкой.
Сразу же после образовавшейся тишины, как по сигналу, звучит труба из павильона около линии старта: настоятельно, меланхолично, пронзительно. Лошади приседают на свои тонкие задние ноги, некоторые отвечают ржанием. С сосредоточенными лицами, молодые наездники и наездницы похлопывают шеи лошадей и успокаивают их шепотом: "Тихо, тихо, моя красавица, моя надежда... " Они выстраиваются вдоль линии старта. Толпы стоят вдоль беговой дорожки как поле из цветов на ветру. Фестиваль Лета начинается.
Вы верите в это? Вы принимаете фестиваль, город, радость людей? Нет? Тогда разрешите мне рассказать еще вот о чем.
В подвале одного из прекрасных публичных зданий Омеласа, или возможно в камере одного из просторных частных домов, есть комната. У нее одна запирающаяся дверь, и нет окон. Слабый пыльный луч пробивается через щели из затянутого паутиной окна где-то сверху. В одном из углов этой маленькой комнаты стоят несколько швабр с жесткими, спутанными, дурно-пахнущими тряпками, рядом со ржавым ведром. Пол грязный, липко-влажный, обычный для подвалов. Комната имеет размеры три шага в длину и два в ширину: типичная кладовка для швабр или инструментов. В комнате сидит ребенок. Это может быть мальчик или девочка. На вид ему шесть, но в действительности ему около десяти лет. Он слабоумный. Возможно он родился таким или стал в результате страхов, недоедания и отсутствия внимания. Он ковыряет в носу и время от времени играет со своими ступнями, согнувшись в дальнем от ведра и швабр углу. Он боится швабр. Они вызывают у него ужас. Он закрывает глаза, но знает, что швабры по-прежнему здесь; дверь заперта и никто не придет. Эта дверь всегда заперта; и никто никогда не приходит, за исключением того, что иногда – ребенок не замечает ни времени, ни интервалов - дверь с шумом открывается и перед ним оказывает один или несколько человек. Один из них может подойти и ударить его, чтобы он встал. Другие никогда не подойдут ближе, но смотрят с опаской и отвращением. Миска быстро наполняется едой, чашка водой, после чего дверь закрывается и любопытные глаза исчезают. Люди в дверях никогда ничего не говорят, но ребенок, который не всегда жил в кладовке, и помнит еще солнечный свет и материнский голос, иногда говорит. Он говорит: "Я буду хорошим". "Пожалуйста, выпустите меня. Я буду хорошим!" Ему никто не отвечает. Ребенок раньше кричал, долго кричал, но сейчас только стонет "a-a, a-a," и говорит все реже и реже. Он стал таким худым, что на ногах отсутствуют икры; живота почти нет; ест он одну чашку похлебки в день. Он голый, ягодицы и бедра в незаживающих язвах; он сидит среди своих экскрементов.
О нем знают все живущие в Омеласе. Некоторые приходили, чтобы увидеть его, другие просто знают, что он там. Все знают, что он должен быть там. Некоторые из них понимают, почему, некоторые нет, но все понимают, что их счастье, красота их города, нежность их друзей, здоровье детей, мудрость учителей, мастерство рабочих, даже богатство урожаев и ласковое небо, зависят от ужасающего несчастья этого ребенка.
Это обычно объясняют детям в возрасте восьми-двенадцать лет, как только они в состоянии понять; и большинство из тех, кто приходит чтобы увидеть ребенка,- дети, хотя иногда приходят и взрослые. Как бы хорошо ни объясняли причину несчастья ребенка, дети всегда шокированы тем, что видят. Они чувствуют отвращение, которое трудно преодолеть. Они чувствуют гнев, ярость, бессилие, несмотря на все объяснения. Они хотели бы сделать что-то для ребенка. Но они не могут ничего сделать. Если бы ребенка вывели на солнечный свет из темного вонючего подвала, если бы его помыли, накормили и одели, это было бы в самом деле хорошо; но если это сделать, то в тот же день и в тот же час все богатство и красота и восторг Омеласа пропадут. Таковы условия. То есть, вся прелесть и счастье жителей Омелы зависят от этого единственного несчастья: отказ от счастья тысяч людей ради счастья одного приведет к тому, что вина проникнет через стены города.
Условия строги и абсолютны; они не позволяют даже произнести одно доброе слово ребенку.
Часто молодые люди приходят домой в слезах или в беспомощной ярости после того, как видели ребенка и столкнулись с этим ужасным парадоксом. Они думают о нем недели и годы. Но со временем приходят к выводу, что даже если ребенка выпустить, это не принесет ему желанной свободы: немного удовольствия от тепла и еды конечно, но не больше. Он слишком запущен и туп, чтобы ощутить настоящую радость. Он слишком долго боялся даже собственной свободы от страха. Его привычки слишком грубы для того, чтобы оценить человеческое обращение. В самом деле, он будет несчастным, оказавшись вне защищающих его стен, темных глаз и экскрементов. И их вызванные жестокой несправедливостью слезы высыхают, когда они начинают понимать жестокую справедливость реальности, и принимают ее. Но именно эти слезы и ярость, стремление к благородству, и признание своего бессилия, возможно, истинные источники величия их жизни. Их счастье не плоское и не безответственное. Они знают, что так же, как ребенок, они несвободны. Они знают, что такое сочувствие. Именно существование несчастного ребенка, и их знание о нем, делает благородной их архитектуру, делает музыку их чувственной, а науку глубокой. Именно из-за ребенка, они такие ласковые со своими детьми. Они знают, что если бы не было несчастного хнычущего в темноте ребенка, другой, играющий на дудочке, не смог бы извлекать радостные звуки для молодых наездников и наездниц, выстроившихся для забега в первое летнее утро.
Ну, а теперь вы верите в них? Разве они не достойные люди? Но подождите, есть еще одна вещь, которую я расскажу, и она совершенно невероятна.
Время от времени, подросток, девочка или мальчик, после посещения ребенка, не идет домой плакать или негодовать, а вообще не идет домой. Иногда пожилой мужчина или женщина начинают молчать день или два. Эти люди выходят на улицу и идут одни. Они идут и идут, и выходят из города Омеласа через прекрасные ворота. Они идут через поля Омеласа. Каждый идет один, юноша или девушка, мужчина или женщина. Наступает ночь; идущие должны пройти по улицам деревень, между домов, освещенных желтым светом, и дальше в темноту полей. Каждый идет один, на запад или на север, в направлении гор. Они идут без остановки. Они покидают Омелас, и идут прямо в темноту. И они не возвратятся. Место, куда они идут, еще более невообразимое, чем город счастья. Я не могу его описать. Возможно даже оно не существует. Но кажется они знают, куда идут, - они идут прочь из Омеласа.
* * *
(Из «Двенадцати частей ветра» - сборника коротких рассказов Урсулы Ле Гуин)
«Те, кто уходит от Омеласа» - это рассказ американского писателя Урсулы К. Ле Гуин, который был награжден медалью Национального книжного фонда 2014 года за выдающийся вклад в американские письма. История выиграла премию Хьюго в 1974 году за лучшую короткую историю, которая присуждается ежегодно для научной фантастики или фантастической истории.
В сюжете нет традиционного сюжета, за исключением того, что сюжет объясняет набор действий, которые повторяются снова и снова.
История начинается с описания идиллического города Омелас, «ярко освещенного морем», когда его жители празднуют свой ежегодный Летний Фестиваль. Сцена похожа на радостную, роскошную сказку с «колокольчиком» и «парящими ласточками».
Затем рассказчик пытается объяснить происхождение такого счастливого места, хотя становится ясно, что он или она не знает всех подробностей о городе. Вместо этого она предлагает читателям представить любые детали, которые им подходят, настаивая на том, что «это не имеет значения. Как вам это нравится».
Затем история возвращается к описанию фестиваля со всеми его цветами, выпечкой, флейтами и нимфоподобными детьми, мчащимися без седла на лошадях. Это кажется слишком хорошим, чтобы быть правдой, и рассказчик спрашивает,
«Вы верите? Принимаете ли вы фестиваль, город, радость? Нет? Тогда позвольте мне описать еще одну вещь».
Далее она объясняет, что город Омелас держит одного маленького ребенка в полной деградации в сырой комнате без окон в подвале. Ребенок истощен и грязен, с гнойными язвами.Никому не позволено даже сказать ему доброе слово, поэтому, несмотря на то, что он помнит «солнечный свет и голос своей матери», он был удален из всего человеческого общества.
Все в Омеласе знают о ребенке. Большинство даже пришло, чтобы увидеть это для себя. Как пишет Ле Гуин: «Они все знают, что это должно быть там». Ребенок является ценой полной радости и счастья остальной части города.
Но рассказчик также отмечает, что иногда тот, кто видел ребенка, предпочитает не идти домой, вместо того, чтобы идти по городу, за ворота, к горам. Рассказчик понятия не имеет о своем предназначении, но она отмечает, что «они, кажется, знают, куда идут, те, кто уходит из Омеласа».
Рассказчик и «Ты»
Рассказчик неоднократно упоминает, что она не знает всех деталей Omelas. Она говорит, например, что она «не знает правил и законов своего общества», и она воображает, что не будет автомобилей или вертолетов не потому, что она знает наверняка, а потому, что она не думает, что машины и вертолеты в соответствии со счастьем.
Но она также заявляет, что детали на самом деле не имеют значения, и она использует второго человека, чтобы пригласить читателей представить, какие детали могли бы сделать город более счастливым для них. Таким образом, читатель оказывается вовлеченным в конструирование радости Омеласа, что, возможно, делает более разрушительным открытие источника этой радости. В то время как рассказчик выражает неуверенность в деталях счастья Орнеласа, она полностью уверена в деталях несчастного ребенка. Она описывает все: от швабр "с жесткими, сгустившимися, дурно пахнущими головами", стоящих в углу комнаты, до преследующего "э-ха-ха-ха-ха" вопля, который ребенок издает ночью. Она не оставляет места для читателя - который помог построить радость - представить что-нибудь, что могло бы смягчить или оправдать страдания ребенка.
Нет простого счастья
Рассказчик изо всех сил старается объяснить, что люди Омеласа, хотя и счастливые, не были «простыми людьми». Она отмечает, что:
«… У нас есть плохая привычка, поощряемая педантами и искушенными людьми, считать счастье чем-то довольно глупым. Только боль интеллектуальна, только зло интересно».
Сначала она не предлагает никаких доказательств, объясняющих сложность их счастья, и на самом деле ее утверждение о том, что они не простые, звучит почти оборонительно. Чем больше протестует рассказчик, тем больше читатель может заподозрить, что граждане Омеласа на самом деле довольно глупы.
Когда рассказчик упоминает, что единственное, чего нет в «Омеласе», - это вина », читатель может разумно сделать вывод, что у него нет ничего, чтобы чувствовать себя виноватым. Только позже становится ясно, что их отсутствие вины является преднамеренным расчетом. Их счастье не приходит от невинности или глупости; это происходит из-за их готовности пожертвовать одним человеком на пользу остальным. Ле Гуин пишет:
«Это не пустое, безответственное счастье. Они знают, что они, как и ребенок, не свободны. … Именно существование ребенка и его знание о его существовании делает благородство их архитектуры острой. их музыки, глубины их науки ".
Каждый ребенок в Омеласе, узнав о несчастном ребенке, испытывает отвращение и возмущение и хочет помочь. Но большинство из них учатся мириться с ситуацией, в любом случае рассматривать ребенка как безнадежного и ценить идеальную жизнь остальных граждан. Короче говоря, они учатся отказываться от вины.
Те, кто уходят, разные. Они не научат себя принимать страдания ребенка и не научат себя отвергать вину. Принято считать, что они уходят от самой полной радости, которую кто-либо когда-либо знал, поэтому нет сомнений, что их решение покинуть Омелас разрушит их собственное счастье. Но, возможно, они идут к земле справедливости или, по крайней мере, стремятся к справедливости, и, возможно, они ценят это больше, чем свою радость. Это жертва, которую они готовы принести.
| Статья написана 19 августа 2019 г. 09:32 | ||
|
Есть огромный соблазн приравнять притчу Ле Гуин к притче Карамазова, назвать её моральные искания вслед за исследователями Достоевского «люциферовым бунтом
» (благо она к этому поводы даёт, с христианством у неё отношения, судя по её книгам, были сложные), приложить сверху томиком святого писания и закрыть тему.«Зачем покидать Омелас, когда можно попытаться помочь плачущему ребёнку?» Ну и другой голос уже начинает звучать: «Да что от нас хочет, эта Урсула, не лишает ли она нас права на счастье?»
Что-ж, вернёмся к тексту. В начале там рисуется несомненная утопия. Прекрасная и чувственная (и уже это отличает её от Карамазова, который говорит совсем о другом). Ле Гуин напоминает о том, что счастье — это замечательно, защищает право художника живописать это самое счастье, её Омелас — место, где нет ни царей, ни рабов, люди интеллигентны и тонки, а миром — правят красивые чувства… («А мне приснилось: миром правит любовь, А мне приснилось: миром правит мечта… Я проснулся и понял — беда»)
И вот, когда пейзаж земного рая (или всё же сада земных наслаждений) почти лёг на холст, Ле Гуин и приглашает нас в тот подвал, где плачет ребёнок. Это не конкретная невинная жертва конкретного земного садиста, нет в Омеласе никаких садистов, и не о теодицее — ответственности Создателя за земные страдания говорит нам, в отличие от Ивана Карамазова Ле Гуин. Ребёнку действительно нельзя помочь, он слабоумен, возможно — от рождения. Мы можем выпустить его, и это облегчит его страдания, но уже сам вид его собьёт прекрасное воодушевление с жителей Омеласа (хотя все они и так знают о его существовании). Кто он? Кто этот «может быть, мальчик, может быть, девочка» что «выглядит лет на шесть но на самом деле ему почти десять» — и так, похоже, на протяжении жизни не одного поколения?
Тот, в ком сконцентрировался некий «первородный грех», чтобы мы под ним не понимали, тьма в нашей душе, неистребимое несовершенство мира? Омелас счастлив потому, что загнал всё своё несчастье в это страдающее существо? Автор не даёт ответа на этот вопрос, и не рисует ни одного бунтаря, который бы решился проверить, что станет со счастливым городом, если выпустить этого ребёнка наружу. Очень даже не исключено, что из него вырастет мистер Хайд, Нерон ну или по крайней мере Герострат.
Этот город — место, изначально нарисованное как воображаемое, недаром автор спрашивает наc «Вы поверили? Вы приняли душой фестиваль, город, радость?» и предлагает добавлять или убавлять нам детали этого дивного нового мира по нашему вкусу — так вот, это Никогде[1] населяют люди разумные, интеллигентные и сострадательные и никто из тех, кто не принял правил этой игры, условий этой дилеммы не проверяет, кто может вырасти из спрятанного в подвалах города (или всё же душ и?) несчастного, слабоумного ребёнка. Они не склонны к таким революционным экспериментам («настоящих буйных мало, вот и нету вожаков»).
Они просто покидают этот город, эту счастливую страну Эхо, место, где счастье дано всем и даром, а обиженный — только один. Не потому, что отвергают саму возможность счастья, нет… Просто они не готовы считать счастьем это <…несуществующее…> место, кстати — совершенно статичное, здесь всё также будет ежегодный фестиваль, прекрасный мальчик будет извлекать прекрасные звуки из своей флейты, а восхитительно нагие юноши и девушки будут седлать грациозных коней. А есть ли здесь посудомоечные машины, как устроен городской транспорт, как силён на улицах головокружительный запах друза, и варят ли тут пиво — это, как заметила до того Ле Гуин, совсем-совсем не важно[2].
И пусть «То место, куда они идут, большинству из нас представить еще труднее, чем город счастья. Я не могу его описать. Возможно, такого места просто не существует. Но они, похоже, знают, куда идут. Те, кто покидают Омелас.»
И нет, я не буду ставить диагноз обществу, где, кажется, уже даже начали верить, что Омелас — это что-то хорошее, я не врач-орнитолог, вопрошающий «где твои крылья, которые так нравились мне»…
Притча поднимает одну из вечных проблем — оправдано ли существование общества, в котором сосуществуют те, кто оказался на задворках жизни, и благополучное большинство, гордящееся порывами сострадания к ним. В таком виде данная тема уже звучала у Достоевского в романе «Братья Карамазовы » (размышления о «слезе ребёнка ») и у Уильяма Джеймса в «Нравственном философе и нравственной жизни» (пассаж о «пропащей душе»).
Сюжет как таковой отсутствует. Притча представляет собой описание счастливого бытия городка под названием Омелас. Благополучие этого городка каким-то мистическим образом оказалось связано с жизнью некоего ребёнка, влачащего существование в полном одиночестве в тёмном подвале. Ни изменить жизнь этого ребёнка, ни даже просто подойти к нему с ласковым словом утешения ни один житель городка не смеет — иначе счастье для всего городка закончится. Причём все жители знают об этом ребёнке. Большинство продолжает наслаждаться жизнью, хотя воспоминания о несчастном отравляют их бытие. Они находят причины смириться с этим порядком вещей. Но есть и те, кто находит в себе силы отвергнуть его — они и есть те, кто покидает Омелас.
Что же такое Омелас?
"Уходящие из Омеласа" (T he Ones Who Walk Away from Omelas) - это короткий рассказ-притча Урсулы Ле Гуин (1929 - 2018, США), опубликованный в 1978 году.
Перед нами предстает город-рай Омелас, в котором счастливы абсолютно все. Люди здесь радуются каждому дню, доброжелательны, добры, к ним благосклонна судьба, злой рок не преследует никого из них. На улицах Омеласа всегда праздник - люди уверены в своем хорошем и счастливом будущем и будущем своих детей.
Но есть один небольшой нюанс - все необъяснимое счастье и везение этого города непостижимым образом связано с одним маленьким ребенком. Этот ребенок, покрытый язвами и коростой, вечно голодный, никем не любимый, живет в глубоком темном подвале. У него нет матери, его никто не прижимает к груди и не гладит по голове, он не бегает вместе с другими детьми по сочной зеленой траве, не сидит с ними за одной партой. Его глаза уже забыли дневной свет, а нос привык в ужасной вони, в которой он живет.
Чем более несчастен ребенок, тем более счастливо и хорошо живет целый город!
К этому маленькому заключенному водят экскурсии - взрослые показывают своим детям то, что лежит в основе их счастья. Они объясняют им и пытаются доказать сами себе, что этого ребенка нельзя спасти, ведь хоть он и страдает один, но дарит беззаботную жизнь целому городу! Взрослые пытаются оправдаться тем, что спасать этого ребенка уже поздно - он живет здесь уже много-много лет и уже, вероятно, не сможет жить нормальной жизнью.
Так и живет целый город - празднуя и веселясь каждый день, зная, что где-то там в подвале ужасно страдает другой человек. И никто не хочет покидать место, в котором так хорошо живется. Только несколько человек из сотен уходят их Омеласа, узнав его страшную тайну и не имея сил более там оставаться.
Ужасно, правда?
Гостиница под названием Омелас символизирует беззаботное прошлое, когда детство было детством и мы не задумывались о том, из чего состоит реальная жизнь. Поэтому Джун вспоминает тот последний беззаботный день рождения, когда они все были еще детьми, не познавшими холод и несправедливость этого мира.