Хозяйство как образ жизни, составляющее комплекс элементарных средств жизнеобеспечения народа, и то же занятие на промышленной основе при интеграции этого комплекса в экономику региона или в федеральную структуру — между этими понятиями огромная разница как в экономической и правовой основе, так и в экологических и социальных последствиях. Знаете, в чем главная драма наших коренных народов? В том, что они уже лет 50 назад окончательно передали государству контроль над собственными исконными средствами жизнеобеспечения — неважно, добровольно или нет, надо признать факт — этот контроль утрачен. Между тем главный признак отдельного этноса — именно автономность его комплекса жизнеобеспечения, а не язык или религия, и совсем не песни и танцы. Хотим мы этого или нет, но на наших глазах начался и идет процесс превращения отдельных разных малочисленных народов в одну социальную группу с невысоким статусом.
Среди традиционных занятий коренных народов Конвенция (статья 23) называет следующие: охота, рыболовство, звероводство и собирательство. Охота на пушного зверя на Севере давно стала уделом приезжих. Собирательство — у нас не Австралия и не Африка, собирать, кроме ягод, нечего. А что такое «звероводство»? Попробуйте разберитесь: домашнее содержание лис-«кормленок», как было принято в начале нашего столетия в Якутии, промышленное клеточное звероводство совхозного типа или что-то еще… Но формально слов «оленеводство» и «морской зверобойный промысел» в Конвенции, извините, не имеется. Получается так, что, защищая права коренного населения на промысловые угодья, этот документ не определяет самих традиционных занятий или определяет их очень приблизительно. Тогда как же можно им руководствоваться при принятии решений?
Еще проблема — так ли уж самобытно хозяйство коренных народов. Сколько лет у наших аборигенов огнестрельное оружие? Почти двести, уж во всяком случае, больше ста. В начале века чукчи не хуже техасских ковбоев умели отличить винчестер 30х30 для охоты на нерпу от винчестера 30х60, с которым можно бить моржа. В 1988 году эвены Среднеколымского района Якутии жаловались: в тундре пожары, сгорели лабазы, а там хранились ящики с патронами к винчестерам, завезенные еще Свенсоном в конце 20-х годов… В совхозном имуществе они, понятно, не числились.
Земля! Земля! Земля!
Основное, что привлекает всех участников разговоров о данном документе — раздел II Конвенции, говорящий о праве на землю. Да, статья 14 признает за коренными народами право собственности и владения на земли, которые они традиционно занимают. Это так. Но в условиях постсоветской реальности реализация права особой собственности коренных народов на землю невозможна. Главная причина — такого права нет пока у других граждан России, нет и механизма для его осуществления. В Конвенции не упомянуты ни приморский шельф, ни прибрежные акватории — но и на них наши профессиональные представители малочисленных народов на международных форумах вроде Е. А. Гаер или В. М. Санги требовали и требуют эксклюзивное, как можно выражаться, право коренных народов. Лакомый кусок — завладеть всем, что есть на Севере, на основании международного документа.
Все это при том, что в Конвенции повсюду говорится о равных правах коренных народов, о по меньшей мере равных правах (статьи 21, 26 и другие) и ни в одном случае — о преимущественных правах. Что поделаешь — ее составляли люди, не имевшие понятия о том, что в бывшем СССР некоторые народы привыкли быть в привилегированном положении, и элементарное гражданское равенство, идеал западной демократии — это ущемление их привилегий и достоинства.
Есть в Конвенции статья 4, пункт 3: «Меры по охране лиц, принадлежащих к коренным народам, не наносят ущерба бездискриминационному пользованию гражданскими правами». Тут не совсем ясно, о чьих правах идет речь — о гражданских правах коренных жителей, или о гражданских, имущественных и личностных правах всего остального населения. В советские времена, помним, все делалось именно за чей-то счет, в ущерб кому-либо. Здесь опять тупик: дать права на землю коренным жителям — значит ущемить права всех прочих граждан государства, закрепить за аборигенами земли их природопользования на особых условиях — это ограничить их же в праве частной собственности.
Кстати, среди статей о земле в Конвенции есть очень важная статья, о которой не любят упоминать борцы за ее ратификацию. Это статья 17, пункт 3: «Необходимо препятствовать лицам, не принадлежащим к указанным народам… в целях получения в собственность, во владение или в пользование земель, принадлежащих указанным народам». Вот так. Препятствовать. Это значит, что, передача в субаренду территорий традиционного природопользования, то, на что возлагаются надежды всяких закрытых национальных акционерных обществ, ждущих федеральных законов о коренных народах, запрещена данной же Конвенцией. Так что эти надежды напрасны: никакой платы за ресурсы и других источников дармовых денег Конвенция не предполагает.
И о плате за ресурсы. В США государство, признав право собственности на землю за коренными жителями-индейцами и эскимосами, исходило из своего капиталистического правосознания — раз есть земля, у нее должен быть собственник, владелец, который может ее продать или сдать в аренду, даже если он носит не цилиндр, а головной убор из перьев. Капиталисты и индейские вожди признали себя равными друг другу в праве на землю. Наши северные лидеры ни за что не признают себя равными в праве собственности со всеми остальными россиянами — тут либо все им, а остальным шиш, либо пусть ни у кого ничего не будет.