IV. За страною без имени




III. ЧувствоNoci

 

Выпусти из меня птицу

Выпусти из меня птицу, господи, летящую вверх, к звездам;
Отпусти ее, возвеличь ее, пока свет – серебро и воздух;
Чтоб стальные, с резьбою, перья, чтобы пели под нею сосны,
Чтоб не властны ни смерть, ни время, вдоль отчаянья или возле.

Отпусти ее, приведи в ту страну, где хранятся птицы:
Все кругом заполняет нежный запах дерева и корицы,
Где закаты светлей рассветов и поют над главой зарницы,
Где забытые мною боги поцелуют ее в ресницы.

Воспитай во мне боль и силу и отдай моей птице душу,
Без непрожитых прошлых жизней, чтобы время и я в нем нужен
Чтоб ласкал мои крылья ветер, пряный ветер и самый южный,
Чтоб внутри мягкий свет и вера, а не наледь, хрусталь и стужа.

Ноябрь 2014

 

 

Себе, когда вырасту

Моя юность, где ты? - в расцвете сил
Я считал, что так тебя не вкусил,
Как вкушают плод или эликсир,
Как целуют деву.
Повзрослев на сотни земных, спроси,
Как глядел я с жаждой в нагую синь,
И кричал, и выл я в нее: „аминь!” -
А она все таяла, холодела.

Это только кажется, что игрок,
Что шаман ты, мастер, царевич, бог,
Самый шустрый, крепкий, и самый сок
Горек в жилах, светлый герой, и воин.
Но когда приходит твоя пора
Выметаться проседью со двора,
И смеется вслед тебе детвора
На вопрос - а был ли вообще достоин?

Так бывает с теми кто был горяч,
И обуглил крылья, их прячь не прячь -
Ты уже не видишь, поскольку зряч,
То, что было свято.
Пока пелось - пел, и всегда считал,
Что платить не должно тем по счетам,
Кто всесилен быть, у кого металл
За грудиной спрятан.


 

 

Когда вечно пьян и в кармане нож,
Когда ты не знаешь, что доживешь
До времен, когда на того похож
Станешь Парня-„Вспомним лихие годы!”.
Ты ведь свято веришь в свое родство
С тем живым мерцающим колдовством,
Что пронзает время и естество
Всемогущей силою и свободой.

 

Январь 2015

 

 

Почти молитва


Лишь тогда ты ценишь былое время,
Когда бог, целуя в макушку, в темя,
Говорит: «До встречи, в тебе уверен» -
И ты враз один посреди дороги.
У меня есть меч, я стою, дрожа,
Мне дана задача здесь умножать,
Нарекать и мыслить, и побеждать,
Что не видно многим.

Я от плоти был и пришельцем стал,
Я любил, но, может быть, лишь считал,
Что любил весь мир, и его оскал
Принимал за маску.
Я не видел Прагу, не видел Рим,
Но я видел Питер и даже с ним
Мне хватило видеть, что пилигрим -
Я не в этой сказке.

Я герой, но здесь я стою слабак,
Посреди дороги среди собак,
Одинокий голос, неслышный такт,
И вообще не нужен,
Но мне дан был посох, мне не соврать,
Потому что следом за мною рать
Ждет команды верить и защищать,
Они верно служат.

Я не знаю, что я там натворил,
Что меня сослали вот в этот мир,
Что такой же твердый, что и акрил,
Что и не исправить.
Пока в легких вдох, а груди огонь,
Кто-то держит крепко мою ладонь,
И хранит под кожей тугая бронь,

 

Буду вечно жизнь эту
Петь и славить.

Январь 2015

 

 

Ночное

Это не мы придумали эту горечь,
что струится по венам
с кровью,
определяя фактуру, почерк:
каждый звук из тебя – короче,
похож на прочих,
в колоночке ФИО - напротив
неровный прочерк,
и из тысячи слов
в голове
едва выдавишь пару строчек.

Нет, не мы придумали
выбирать в Занебесье ниши,
и бежать, все ломая:
окна ли, стены, крыши,
говорить все тише
о Лондоне, о Париже
и во всю голосить о том,
что ты явно лишний
здесь так же,
как и там.

Нет, это не мы придумывали, все врали
о нашем трагичном прошлом,
большом финале.
друг друга искали,
друг в друга
падали, узнавали,
чтобы с конвоем потом пришли к нам и:
«не пара ли?» -
тебя навсегда украли.

Нет, не мы все придумывали о смерти,
что она сладка,
что весною
приносит ветер
ее на ладонях нагую нам,
словно детям
приносят в подарок куклу
в красивой ленте -
и мы радостны и чисты.

Нет, не мы умирали так,
будто заново здесь родимся,
под другою весной, фонарями,
лишь старый грим сняв,
поменяем тела, поперхнемся
и прослезимся,
ничего больше мы не вспомним,
не убоимся.

Февраль 2015

 

Отпускай нас...

Отпускай нас, неловких, скверных,
Источать свет
и тратить веру,
Покрываться смолой и сажей,
Приставляй к нам глухую стражу,

Ограждай от нас мир, его же
Пропускай через нашу кожу
Килотоннами рек из пыли,
Из того, чем еще не были.

Поливай нас елеем, медом
С губ небесных, с нагого нёба,
Чтоб вернулись, другими вряд ли,
Проведи нас дыханьем мятным

Через всю свою тьму и ночью
Обжигай нас, пустых, порочных,
В своих домнах, в плавильной яме
Добывай из нас боль горстями,

Отпускай нас, бескрылых, стаей
Целовать снег
и снегом таять
В чьих-то мягких ладонях крепких,
Отпускай нас, живых и терпких

Горизонтом, вдоль сна до смерти,
Где уже никого не встретим,
Где зажжется в груди истома,
Где поймем: наконец, мы дома.

Март 2015

 

fundraising

Вот и все, я не вижу свет, я опять один,
Я бутылка из-под выпитых кем-то вин:
Вроде цел, но вот как губами коснись - так пусто.
Я растратил все, чем любилось и чем скорбел,
Даже Тот, на Кого рассчитывал, не согрел,
Не спасло даже
мной славимое так искусство.

Мои легкие кормят дымом нагую тьму,
Тьма хохочет и алчет больше, и я умру
От союза с такою древней ревнивой силой.
Но ведь днем-то, я вижу много: и кто урод,
Кто-то плавит металл и им наполняет рот,
Словно жизнь его этим золотом накормила.

Я знавал поезда длинней, чем земная твердь,
Я знавал поцелуй, который приносит смерть,
Я сгорал от объятий рук не любивших даже,
Я все думал, что мой итог будет слишком прост:
Не обвал, не смерч и не мною сожженный мост,
Не спасает от этой жгучей всевластной жажды

До того, что всегда незримо, извечно под,
Что пронзает собою корень, листок и плод,
Прорастает внутри, шипами вгрызаясь в кости,
Я безбедно б жил, но проблема моя лишь в том,
Что я раньше пил глотками, как темный ром,
Эту суть вещей, не ведав любви и злости.

 

Передоз – это значит пуст ты и отключен,
Сам не можешь, а хочешь снова, опять, еще,
И в такие моменты жажда страшней волчицы,
Что все мечется по двору – не найдет дитя,
Каждый шаг ее мягких лап словно про тебя,
Будто бы о тебе над нею клокочут птицы.

Март 2015

 

Донное

из мелких осколков, песчинок и кирпичей
ты совьешь мне сердце и дунешь погорячей
из мехов своих для выскочек
и героев,
и я встану крепок в огне из твоих печей
как всегда сутулый, вычурный и ничей,
и пополню строи
любимых тобой изгоев.

а потом ты бросишь меня одного в ночи,
чтоб смотреть, как тьма белугой во мне кричит,
и как свет заходит в зрачок
и гаснет,
как смотрю без спроса, невидим, необозрим,
в небеса с досадой, и тихо шепчу я им,
что не видел я
ничего прекрасней.

расточать ты пустишь все золото и всю медь,
что оставил мне наблюдать, прогоркать, стареть,
все впадая от шага к шагу
в твою немилость,
воровать красу, утверждая ее родство,
с самой сутью жизни, с рдеющим божеством,
и в таких погибать пучинах,
что и не снилось.

ты отпустишь, за мною станешь ты наблюдать,
как я трачу свою свободу за пядью пядь,
как я сплю, задохнувшись немочью
и тоскою,
как, подонок, я крашу в черное там, где цвет,
как люблю я глазеть на солнце, не им согрет,
и как часто ловлю удары кнута
спиною.

***
а потом ты включишь звучать – и я все отдам,
буду петь
и ваять поверхность для амальгам
твоих; приходи посмотреть на то, как навеки там
я останусь,
где говорили,
что мне нет места,
где свирепы все бесы в ряд, да смолкают враз
где смеются по многу с болью, как про запас,
совмещая в одной лишь точке все центры масс,
в миг, когда под ребром зияет
нагая бездна.

Май 2015

 

На лавке

Сигареты - эффект побочный,
Ими пичкают боль застенчиво,
Вот мужчина там, на обочине,
Он спешит к сероглазой женщине;

Вот сверкают "четыре глазины" -
Магазинчик для зрячих, оптика
Для того, чтобы видеть праздники,
Чтоб ютить чуть озябших гопников

Завтра будет еще немноженько
Больше памяти да заздравия,
Вот, в двух метрах церквушка, боженька -
К нему путь из цветов да гравия.

И, вот, что-то всё рядом мечется,
вот проспект, сапогами стоптанный,
Пьяный дурень орет о вечности
И дорога все рдеет STOPами.

А машины - они нанизаны
На веревку огней (блистание!),
Пахнет рвотным позывом, вызванным
Всякой дрянью, испитой ранее.

А под домом скрипят сутулые
Поезда, и скулят дворовые
О луне, что сокрыли хмурые
Небеса мои бестолковые;

Сигареты хватает только, чтоб
Сократить на секунды грешную,
Вот, старик поперхнулся только что
И сгустилась весна кромешная.

Май 2015

Неровное

Нет, не получается, выходит лживо, небОево,
Все, чем жил я, было «люби и пой его,
этот текст, про весну, про пойло вам
намешавшую руку боженьки,
руку с оловом
на запястье»

Здастье!
Мне девятнадцать,
И меня предала весна,
Я курю и месяц не видел сна,
А еще я пью и теперь не с на-
ми этот блядский месяц - паршивый май -
да несносный город.

А когда-то жилось ведь правильно и с отличием,
Нет, мы также вот рвали жилы, но поприличнее,
Поведомее, поскромнее что ль, безразличнее,
Что не взять нам, мы покупали, да за наличные.

Были
глупыми…
Дурилами крупными,
Живыми снаружи счастливыми трупами.
Любили, любовь нам давалось трудно ли?
Мы всё ж тяжелее, чем нас придумали.

Думали, боги, а все же в Олимпе-то
Пилось вино – да не нами выпито.
Гляди же в меня, ты мой вечер, вылитый
Дьявол раскосый, из рая выбитый.

Нет, не выходит весна с тобою,
Да, я не стою, и нам не стоит
Всех этих милых пустых историй
Помнить про то, что всегда простое
Самую сложную боль размоет;
Смоет с лица и с подошвы смоет
Первым пришедший
сентябрьский луч.

Май 2015

 

Метроном

Незакончено. Есть еще с полведра обид,
кто-то врет еще, что им дорог наш жалкий вид,
кто-то ждет, что мы все ж исправимся, повзрослеем.
у кого-то ключицы сводит, во рту свербит,
еще живы, в которых - короб для нас молитв,
еще есть кому медом,
медом нас и елеем.

Еще рано. Пока не выжил, отнюдь не пуст;
губы, губы еще не пили из горьких уст
необжитое «ты» и «нет, не такой нам нужен.»
пока не было и любви, чтобы можно в ад,
чтобы черти по ребрам сбито и невпопад
танцевали - и в шепот:
«дальше не будет хуже»

Пока пишется. Пока не было «ты урод»,
не распяли еще на текстах, в которых, вот
наши души, без кожи, скверные и нагие.
пока тихие, неподвижные, как Голем,
не одной еще нет от тока сгоревших клем,
тока, что через нёбо
в вены течет тугие.

Когда наш Полководец матовых облаков
крикнет нам, мы покинем свой опустевший кров,
и взлетим, и взлетим из окон навстречу аду.
будет ад хохотать пред ликом своих убийц,
и пропитанный нами ляжет, бессильный, ниц
прямо под ноги небу
словно ему в награду.

Июль 2015

 

 

Записка прохожему

 

Когда буду слаб,
Обнимайте меня, как в первый,
Тихой улицей спящих кучкою возле лавки.
Провода натяните вдоль облаков, что нервы.
Отведите домой,
Мой дом возле той заправки.

Если мир – это часть меня,
То я недоволен:
Архитектору надо дать неслегка по шее,
Видно, кто-то чужой был с ним непременно в доле,
И поэтому даже так
Я для вас отшельник.

Когда буду слаб,
Ругайте меня, целуя
Желтым светом от фонаря, что согнулся, сирый.
Пошепчите свое негромкое «Аллилуйя!»
Невзначай,
Будто рядом нет ни меня, ни мира.

Отпускайте меня
За семь моих злых заправок,
Приревнуйте ко ржи, которую я покинул,
Будут пять океанов биться из фоторамок,
Без которых
Я очень быстро из вас бы сгинул.

Когда буду слаб,
Сошлите все на усталость:
Всё мое естество, все грезы мои, всю веру -
Будто рядом пока, мы ближе хотя б на малость,
Будто близость моя
Не кончится этой дверью.

Когда буду слаб,
Встречайте мою сутулость,
Положите мое плечо на свои ключицы.
Будут петь тополя над нами, что это глупость,
Но все так же за нас
Тихонько листвой молиться.

Август 2015

 

Хемотаксис

Что за сила такая, неведома, незнакома,
Нагого и обреченного выгоняет тебя из дома,
Срывает с тебя пальто, под которым ты так поломан,
Что и сам не узнал себя под всей этой раной
Что за мутный, тебя терзающий огонек
Выжигает на коже пальцев «так мало смог»,
А потом выжидает, шепчет у уха: «рано»

Что за страсть - надавить больнее и быть на страже,
На балконе стоять и видеть, как пар и сажа
Вынимаются изо рта и ложатся влажной
Пеленой на прохожих, смазанных и нерезких;
Как от почек к гортани тянется хрипотцой
Голос, тихий и донный, так не похож на свой,
И как небо в асфальте кажется смутным блеском.

Что за ветер с тебя пускает осенним кленом
Листья вдоль тротуара, прячет от фотопленок
Твое сердце и знает каждого поименно
Из твоих, что теперь так выросли и далеки,
Заставляет принять, что ночь не всегда права,
Сигареты быстрей кончаются, чем слова,
Оставляя дыру в пропитанных смолью легких.

Что за боль тебя рассекает так и не лечит,
Заправляет футболку в брюки, сутулит плечи,
Провожает домой по станциям до конечной,
Обнимает, целует, носит, как будто сына;
Все царапает по лицу вдоль чужих морщин,
Наполняя собою женщин и их мужчин -
Никого собой не оставила, не забыла.


 

 

Что за вотчина покорилась тебе без боя,
Нарекала тебя последним своим героем,
А потом залилась протяжным, холодным воем,
Обращая тебя в свою непростую веру.
И теперь ты стоишь, неузнанный и ничей,
Опоясанный небом, тьмою во сто очей,
Что глядит в тебя,
Словно здесь ты повсюду первый.

Сентябрь 2015

 

 

Triamera

Так и выросли, не растрачиваясь в пустую,
Меняли одну зависимость на другую,
Не просили у сильных хлеба и, не торгуя
Своей сутью.
Посмотри же, чего мы не стоим:

Ни гроша, ни семьи, завалившие свой экзамен,
С жадными до любых мелочей глазами,
Мы признаемся, что во всем виноваты сами,
И уйдем, как уходят выскочки
И герои.

Так и выросли, не прощенные и с дырою
Вместо сердца, походящие по покрою
Своему на чужих, хронически злых изгоев,
Для которых что ни забвение,
То награда.

Так и мучились, усложняя простые вещи,
Согревая себя в объятьях холодных женщин,
Мы любили не тех, кто рядом и тех, кто вещен,
И опомнившись за секунды,
Касались ада.

Так выросли, непутевые монохромы,
Прекращая себе казаться чем-то огромным,
Мы латали свои прорехи чилийским ромом
В темных комнатах
Под гитары и таких же "прочих".


 

Так и думали до конца – ремесло спасает,
Когда немочь приходит полночью чьим-то лаем,
А потом остается, словно в тебя врастая,
И уже даже смерти
Большей нам не пророчит.

Октябрь 2015

 

 

Болото
Светику

Бокалами, сигаретами, всем «не зря»
Выживали свой год от марта до февраля.
Мы теперь, наконец, похожие на себя,
Но только совсем друг друга не узнаем.
Опьяненные день за днем

Мы латали себе тела, наживали ржи,
Не перечили смерти, не причиняли жизнь,
Мечтали, как черти, говорили, как дети лжи,
И теперь посмотри -
Я стал черный комок души.

Так и были друг друга страны,
Вырастали их своих тел,
Кто-то смотрел, пророчил иной удел,
Всяк клеймил наши спины тем, что сам не имел.
А мы все понимали,
Мы были сандал и мел.

Мы были той стаей птиц, что поймать нельзя,
Гнездили собою стройные флигеля;
Лесные бесята, их серые егеря,
Жадные до всего,
Что им так нельзя.

Мы думали болью боль залечить сполна,
Добивали себя, топили в свинцовость сна,
Проверяли, по росту будет ли глубина.
Вот, я падаю свою жизнь -
Я не вижу дна.

Так и стали мы чужаками. Я тот урод,
Что танцует на стеклах голос немых господ,
Я радостный мот,
Я дышащий ртутью год,

Я вру себе:
«Ничего, ничего не зря» -
В стоклятые числа
От марта до февраля.

ноябрь 2015

 

 

Черное

Окей, бро, окей!
Я крашу ладонь в черный,
Я прячу лицо в тень.

За моею маленькой жизнью
Происходит страна слепых,
Глухому, мне в ней не место.
Я не слышу их песни,
Их

Маленькие обиды,
По поводу цвета глаз:
Мои, например,
зеленые,
Они мне
Говорят -
нет глаз.

Они просят меня услышать
Правильный их устрой,
Но я ничего не слышу,
Они так
и умрут
За спиной.

Окей же, мой бро, окей!
Я крашу во тьму свой лик,
Чтобы больше тебя не мучить,
Чтоб не ранить
Больше
Слепых.

Январь 2016

 

 

Хронотаксис


Кто придумал все эти мосты,
Дома, перекрестки, улицы?
Так хочется много курить,
Наконец, накуриваться.
Время щадит, оставляя нагим под ветром,
И ты уже кончаешься быстрее
Своей сигареты,
Быстрее, чем смог очнуться.

Где те ночи, что заставляли гулять подолгу
Без какого-то признака смерти,
Остатка, толка,
С отравленной верой,
Что скоро все образумится?
И так хочется много чувствовать,
Но
не чувствуется,
Все оставило
И замолкло.

Эта вечная боль - доказать себе (не другим же!),
Что ты чем-то сложней, чем есть, когда станешь ближе,
А потом повторять в себе, как унылой тризной,
Что не надо быть сильным,
Чтоб оказаться избранным,
Надо только
Не к месту выжить.

Где те встречи, где красоты и смятенья тонны,
Что кидали тебя в объятья горячей домны,
Чтобы каждый твой нерв воспалить,
И от года в годы,
Обнажая в узоры праведности и свободы
Все, что было донным.

И теперь ты застыл, ты Лота жена и Голлем,
Чем-то лечишь, но чаще Винстоном с алкоголем
Ту дыру, где когда-то пелось - да все не в терцу,
Наполняя людьми и мифами свою суть
Лишь о том, что ничто нельзя до конца вернуть.

...А вообще, докури - и спать,
Не трави им сердце.

март 2016

 

 

downshifting

Давай,
Не будем сейчас о мире,
Высокой материи и подошвах,
Признаний: «во сне счастливее,
Чем в будущем или прошлом» -
Красить не станем крылья,
Признаем теперь уверенно,
Что все-таки мы хорошие,
Только, вот,
Потерянные.

Давай,
Не будем
О том, как с нас не напишут книги,
В труху не смелют, не снимут кожу,
Предпочтем имена самым звучным никам,
Работать начнем в три куба подкожно.
Отчалим в порты, посвежее наших,
Уберем тошноту и признаем, как должно,
Что из этой тьмы мы - живыми даже,
Только, вот,
Поношенными.

Давай,
Забудем всех этих мерзких
Тупых ебланов, чей взор, что яд,
Проснемся завтра безбольно рано,
Не станем думать, что говорят
Они своим стервеневшим бабам,
Когда проснутся.
Отбросив стёбы,
Признаем: мы с тобой то, что надо,
Только, вот,
Непутевые.


Давай,
Смотаемся ближе к морю -
Закатный виски, паром и лед -
Чтоб не готовится завтра к бою,
Перерыдается, заживет.
На небо будем смотреть сквозь латы ли
На старой ветхой своей одеже,
Найдем, что даже с тобой талантливы,
Только, вот,
Безнадежные.

Давай,
Умоемся чистым светом
И заречемся роптать потом,
До жизни нам не хватает метра,
А после нас – даже пусть потоп
Не смоет наши нагие лица
С песка – две самых противных рожи,
Признайся, выше летим, чем птицы,
Хоть и осторожные.

март 2016

 

 

my mortality

1.

А за границей моей округи
Ни то услада, ни то мне смерть.
Легких не хватит жить,
Глаз не хвать, чтоб разглядеть
Ее,
Потрогать пальцами,
И губами
Родные губы в ней целовать,
Мне упорно твердят: «конец» -
Но я знаю:
Она мне мать.

И вот, однажды она вернется
Ко мне
Уставшею, но живой:
«Ну, здравствуй, здравствуй, у нас дорога,
Ты собирайся – я за тобой» -
И никакого тебе итога.
Так просто:
«Здравствуй, пора домой»


2.

И за далью польется даль,
Расцветет золотой миндаль
У порога ночных бесед,
Моя смерть живет, там, где вечный май,
Города из воска,
Моря – кисель.
Привечай меня небом и обнимай
Ржавой кромкой хлеба,
Стели постель.

И не станет больше ни лжи ответов,
И ни боли, что для тебя сберег,
Моя смерть стоит за спиной под ветром,
И дрожит, когда я зову ее,
Обучает жить и писать,
По метрам
Продлевая здешнее бытиё.

3.

Но когда-нибудь
Я ее увижу,
Она лишь коснется губами лба,
И тогда, сбивая ногами крыши
Над постылым городом,
Где весна,
Я помчусь обратно,
В где "сверху, выше!"
Над влюбленным городом
Спит весна.


апрель 2016

 

 

Больничное

В системе координат,
выросшей из меня,
Все сразу же наперед
Слишком важней меня:

Кафель моей стены,
Известь моих палат,
Взяты из глубины
Или же наугад...

Скоро не станет меня -
Останется этот пол
Кирпич, затесненный вряд
Койка и грязный стол.

Система координат
Оставит все при себе:
Будет пространство, но
Меня уже больше нет

За ширмой казенных льдов
Город споет войну
Или же не споет
Или же не войну.

Останется только мир
Камень и тополя
Слишком красивый мир
Слишком. И без меня.

Октябрь 2016

 

Первый снег

Сегодня город мой порошит острым льдом,
Сердца сметая на пути, и серебро
Кладет на головы, пронзая страхом грудь.
И даже ты,
Как это водится у нужных, далеко.
И дальше - не вернуться, не свернуть.

Как лимб нас призывал из бытия,
Как не спасли ни бог, ни чешуя
И ни любовь, что чинно вопреки...
Нас проглотило жизнью,
Не жуя,
От нас оставив лишь имяреки

Для тех, которым наше имя что мотив
Пронзать небытие и, накренив
Ночную тьму, пустить прощанье вспять.
Не ведав, помнить все, что на пути
Сандаловым приютом привечать,
Но не остановить
И дать уйти.

Сегодня мир оставил нас в живых
Нагих опешивших себе же понятых
На джонке дней в забвенные моря
Курить, вдыхая чашечку смолы
И мглу очередного октября.

Октябрь 2016

 

 

За старое

Им когда-то казалось, они не переживут,
Будто от них осталась от силы треть,
Будто им кто-то выключил весь уют
И неудобных бросил свое стареть

Будто, вот, каждый думал, что он факир -
Огонь прямо к горлу лился, не раня грудь,
Будто живыми их не оставит мир,
Когда станут пепел:
Ссыпать в ладонь и сдуть.

И солнце все также жаркое до бела,
Снег все такой же светлый, что школьный мел.
Но души сейчас оставили их тела
Или же так и не доросли до тел.

И курят теперь по-быстрому, и молчат:
"Мне рано вставать, пожалуй, пора. Пойду." -
Как прежде не взвоет грешное невпопад
О том, что планета сужена враз до двух.

И им все казалось, молоды и стройны,
Пока ни проснулись: каждый друг другу наг.
Как будто б вернулись раненые с войны,
Калеки бульварных серых пустых бумаг.

 

Декабрь 2016

 

другдругово

И море не просит прощения утонувших,
Не поет колыбельных чаячьим караванам,
Море уходит и остается суша -
Кусочек земли, орошенная солью рана.

Мы с тобою стоим по колено в погибшем море -
Руками пытаемся зацепиться за щебень звездный,
Мы падаем, в травы падаем, мы утонем,
Над нами плывут города, поколенья, вёсны.

И мир – наша вотчина, дикая степь и пластик,
Стеклянные шеи лебеди выгнут выше -
Мы про это читали детьми в двадцать первом классе,
Мы про это на дне нагие бесстыдно дышим

И курим, пока под нами Земля трясется -
От труб Гавриила жарко саднит в ключицах -
И чувствуем, как о ребра друг в друге бьется
Одна на двоих созревшая к небу птица.

Январь 2017

 

 

IV. За страною без имени

 

 

Красивые люди

Красивые люди любят красивых людей,
они их целуют, рожают красивых детей.

красивые люди садятся в красивый поезд,
едут до станции, полной красивых достоинств.

красивые люди ложатся к красивым в кровать,
чтобы всю ночь им вместе красиво не спать.

красивые люди кусают друг другу мочки,
плачут красивые тоже красиво очень.

Красивые люди красиво в себе молчат,
Чтобы красивый не обнажить свой ад.

Красивые люди сплетены из красивых волокон,
Красивые люди красиво выходят в окна.

Падают сотнями солнечным водопадом
Красивые люди с красивым бездушным взглядом

Август 2014

 

Утреннее
Оле Воробьевой

Моя подруга гуляет утром, и город ей
Часто кажется грудой скомканных простыней,
Что оставили впопыхах два влюбленных зверя.
Где-то колокол отбивает ей третий час
Кто-то ходит как бы непринятый и, безглас,
Все стирает проспект подошвами, словно мерит

Сколько сможет он проходить до того как Суд
Ниспошлет ему за проступки его инсульт,
И, нездешний, он возвратиться в свои чертоги.
Она ходит, в ключицы смотрит его, молчит,
Может быть, это он явился тогда, в ночи,
Ей пред тем как почили утром хмельные боги,

И она обнаружила: больше нет сил писать,
Утром все очень резко, четко, ни дать, ни взять,
Все так правильно, так старо, что и нет сюжета
Только ходишь и ищешь стеклами от очков
Кривизну и неровность - все, что возьмет зрачок
Танцем в бликах скупых огней и игрою света.

И когда, вот, апрель Москву погружает в снег
Когда бог покидает сердце твое навек,
Оставляя до красоты и свободы алчность
Моя подруга гуляет утром, и словно ртуть
Мелкой дробью под ее стопами стынет суть
Этой жизни, так всеми прожитой неудачно.

Апрель 2015

 

 

Л.
Малышке Ли

Что рассказать про Л.? Она бегает по утрам,
Она любит кино и больше не ходит в храм,
Боб ли Дилан играет ночью, ли Френк Синатра
Свои песни ей, оставляя все грезы там,
Где живет ее так далекое «Может, завтра».

Л. имеет вкус к жизни, всякий, кто слышал смех,
Скажет, что он струится, светел и словно мех,
Так на ощупь он мягок, самой он высшей марки,
В нем так многое может спрятаться ото всех,
Он совсем не такой, как прочие: чист, немаркий.

Что рассказать про С.? С. симпатичен Л.
Он не в меру красив, и безмерно, безмерно смел
Так любая боль в его гордой скупой горсти
Рассыпается мелкой крошкою, словно мел,
С. сдувает смешно с ладоней ее:
«Прости» -

И с такой вот своей ухмылкой, с такой усладой,
Словно, вот, огонек целует губами ладан,
И досадно чуть-чуть, но только слегка неловко.
Л. проглотит любой комок из любого ада,
Ну а он, он пойдет домой со свой
чертовкой.

И вот, кажется, Лот, не видел таких застывших,
С., наверное, самый терпкий из всех небывших.
Л. смеется: «да толи будет еще!» и курит.
«Это ведь не больнее,
нет, мне не больно, слышишь?»
И тогда ее смех пронзает острее пули.


Л. бредет до такси. Пьяна ли, ли холодна?
Этой ночью она опять будет не одна:
Френк ли, Боб ли споют ей песни – да все неправда.
Утром в этой постели рано проснется та,
Для которой наступит
долгое это «завтра».

Май 2015

 

Свете

Что рассказать про Свет.?
Что-то горькое в той крови,
Что гоняет по жилам ночь,
А на утро поет:
«Умри!»
…Она слушает рок и читает книги,
Считает тапочки у двери.
И все слушает жизни.
Чьи-то,
Но не свои.

Для знакомых она скорее
Вторая мать:
Тут сказать,
Ну а тут бы выслушать
И понять -
Так когда-нибудь соберется в прихожей рать
Тех, кому так необходима
Ее жилетка.
Она учится,
Много учится
И на пять,
Так мечтает, наверно, кем-то
счастливым стать
Она любит…
Но, вот, любовь
Только что-то редко

Забегает в глаза,
К которым она слаба.
И вокруг только
Стены, скованные в слова,
И течет, все течет
Заржавленная вода
Будто бы не по трубам вовсе,
А между ребер.
И дрожит телефон -
Не радость, не похвала -
И опять она ночью мучилась,
Не спала
Вроде бы не в пустом
И многоэтажном доме.

А знакомых все больше,
Песни их слиты в гам.
Ее ждет череда
Чужих, беспокойных драм,
И весь этот такой привычный
И крепких хлам,
Что позволит ей
ненадолго опять забыться.

Июнь 2015

 

Гранит

Даше

Что рассказать про Д.? Тут походка княжны и стать,
Это книга, в которой боль – и листать, листать.
Поднимает бокал. Но что там, в бокале – в нем
Тишина и одно паршивое «раз живем»
Или терпкое все же «мучиться перестать»?

Там, где гаснут с закатом жизни, есть берег твой,
Д. мурлычет себе, как мантру, «не ной, не ной!» -
И от этого не больнее, но как-то пусто.
Вот, есть пару шагов до дома, и есть слова,
Но все чаще с пометкой «позже» и «никогда»,
Не щадит и при входе свет от надменной люстры.

Очень много знакомых, тьма средь них для Д.,
Тех, с которыми надо сильной всегда, везде,
И совсем в дефиците те, с кем бы можно слабой,
Она сможет стерпеть, и это ее смешит:
Прежний ад обретает серый, уставший вид,
И в груди – лишь гранит на месте сжигавшей лавы.

Мир, который, кипел, как в чанах вскипает ртуть,
Не давая ни на секунду передохнуть,
Кто-то выключил, покидая ее столицу.
И поэтому Д. не ропщет, но только ждет,
Когда с легких вконец унылая тьма сойдет,
Когда снова июль – и снова в ее ключицы.
Д. немного расслабит выпитый сладкий яд,
Полбокала – и завтра снова заговорят,
Завтра, может, удастся перелистнуть страницу.

Июнь 2015

 

 

Барон один.

Старый Барон один.
Старый-старый.
Одинокое тело им,
Одинока им ходит Мара.

Старый-старый…

Старый болен Барон.
Болен
Давно одним:
Один,
Он совсем один,
Одно даже небо им.

…Одна тьма в нем
И один свет…

Он не свет, не тьма:
Он один,
Один даже тихий бред.
Его тихий, промозглый бред.
И ночь одинока им.
Он один, один.

Есть один
Барон
Старый, больной борон
У него есть его дом,
У дома его есть он.
У борона есть его дом -
И никого нет в нем,

Этот старый борон один.
Старый-старый.
И дом одинокий им,
Старым-старым.

Старый Барон один.

Старый Барон ослеп
(Двери - в двери),
Барон ненавидит свет,
Белый-белый.
Старый Барон один,
Он не верит:
Стал он, как этот свет,
Белый-белый.
Старый Барон один.

Старый Барон один,
Холодно в поле им,
Поле, как он, одно,
Поле его, его.

Поле порошит снег,
Поле его одно,
Барон ненавидит снег,
Барон не видит его.

Барон, Барон, Барон.
Тьму не находит он,
Свет не находит он.
Этот Борон, Борон

Очень давно один:
Тьма одинока им,
Свет одинокий им -
Старый Барон один.

Старый борон один,
Старый-старый.

Барон давно уже ждет,
Как он, одинок, умрет
Одинокий.
Один, один,
Одиночество вместе с ним
Одиноко тогда умрет,
Годы сливая в год,
Когда он один, один
Умер
И вместе с ним,
Рядом с ним,
С ним легла
Его старая однота.

Старый Барон один,
Старый-старый.

Ноябрь 2015

 

 

(не)Казистое


Осенние давят звуки
И фары летят ко дну.
Ночь. Вороная сука
Под окнами просит луну.

Какая-то швабра в белом
Пальто обронила шарф.
Вчера я утратил веру,
А утром пошел дышать.

Я вышел в стопестрый рынок,
Я был никому никем.
Я взял мандарин и рыбу,
А сдачу просил - манекен.

Вчера я прощался с горем
И кровью текла вина.
Я утром умылся морем
Из крана, как из кина.

Мне днем позвонила Светка.
- Ты жив еще?
- Вами жив.
Кружились над крышей ветки,
Ложились под тяжесть шин.

И осень, гнедая падла
Давила своей листвой.
Ночь. Ничего не надо,
И даже попытки
Иной.

Ноябрь 2016

Мэрилин

Просыпайся, Мэрилин, пить закат,
Петь о любви, о смерти, о безмятежьи,
Понимать, что, Мэрилин, виноват
Только случай лишь,
И молчать,
И молчать, как прежде,
Когда мысли – горький, полынный сок,
Поднимайся, Мэрилин, сдуть песок,
Когда мир вмещается в побережье.

Отлучайся, Мэрилин - пять минут -
И опять курить и не накуриться,
Наблюдать, как в горле вскипает ртуть,
И паром,
Что память,
Скользит по лицам.
Когда ветер словно из стали сшит,
Пробегайся, Мэрилин моя, жить,
Штормовым порывом
Из рук напиться.

Отрекайся, Мэрилин, жить от тьмы,
И от тьмы до тьмы коротать усталость,
Разделять объятья на «я» и «мы»
И счастливить,
Боль приглушив на малость,
Когда ночь - пульсирующий свет машин,
Проникайся голосом спелых шин
Вспоминать,
Давно ли вот так смеялась.

Забывайся, Мэрилин, никогда,
Никогда не вздрагивать, цепенея,
Наблюдать, как с неба бежит вода,
И как с моря небом рассветным веет.
Когда сердце – русло свинцовых рек,
Просыпайся, Мэрилин, чтить побег
В горизонт,
Где гаснет с закатом время.

Просыпайся, Мэрилин, пить закат,
Петь о любви, о смерти, о безмятежьи…

Январь 2016

 

Со слов Джони

Вынь мое сердце, свари в его молоке и выбели,
Если и был в нем какой-то толк, то и этот выебли,
Как же жаль: и твоя рука не спасет от гибели
Нас в ладонях его прошитых резьбой дорог.

Я игрок
Меня зовут Док,

Для друзей просто маленький битник Джони,
Я прошел много лье, я устал, страшно напряжен и
Мне пророчили слишком много постылых в жены,
Но тебя обещали в самом конце пути…

Я прескверный тип.

Я играю на струнах матовых облаков,
Я все жду, когда будут рАспят, но не готов,
Чтобы реки мои с тобой находили кров,
Оборачивались морями, стремились вспять.

Я боюсь обнять

Твои плечи, я поцарапанный укулеле
Всеми твоими широтами, параллелями,
Не касайся, не трогай струн, чтобы не запели, не
Развеяли пеплом веру мою муссоны.

Я уйду, растворюсь, как сон,

Сделай вид, что не о тебе написались сутры,
Не узнай себя в моих песнях, пройди наутро
Мимо этого текста тихо, степенно, будто,
Вот, метро и мы разминулись уже в начале,

Будто я случайный.

И я снова смогу продлить свою душу в трассы,
Уязвленный, я не сумею застыть, остаться,
Я бродяга, я выбрал небо под ноги настом,
Полбутылки портвейна в качестве самолеча.

Побреду беспечно,

Позабыв, как ты вынимаешь мою основу,
Как в ключицах вскипает свет и стремится к горлу,
Я смельчак бороздить во тьме и мне не знакомо,
Чтобы все так светло и просто, и воскресимо,

Будто мне уже никого с тобой пути нет,
От мониста бурят до безмолвия Хиросимы
Никакого мне больше
Рядом с тобой
Пути нет.

Февраль 2016

 

 

Брежнев

За угрюмой ночью,
Ее черными, густыми бровями,
Словно Брежнев глядит, упрямый,
Подвыпивший, незнакомый,
Спертый туман с него одеяло стянет;
Под всеобщие счастливые стоны,
Производя матерщину, озноб и гомон
Старый дед выходит напиться
«Тебе мало осталось»,
Сидеть у окна здесь
немного, малость,
Поседевшей, озимой птицей.

- Мне дали два года.
Вчера исполнилось три.
Мне очень промозгло и как-то покойно внутри,
Вчера было три - я снова хитрейший жук,
Глядишь, и до пятого доживу,
И переживу
Всех, кто в мурчит «умри».

И так он всю ночь сидит,
От хворы своей сухой,
Помятый, созревший, выцветший и литой,
Над могильной своей плитой, шуршащей людской молвой,
Отпетый, дотлевший, вытлевший… и живой,
Надоевший себе же бит.

- Мне больно, когда я даже сижу, дыша.
Вчера видел мать – пытался к ней сделать шаг.
О, как же смешно – одна у меня душа
И годы-столетья мертвого ее тела…
О, как же мне надоело все,
Как же мне надоело.

 


И так он свидетель мира, живая нить,
Так только дают себя подышать или покурить
В руки чужие –
Так он себя отдал
Болезни,
Так отнимается божий дар:
Медленно, как конец колыбельной песни.

- Мне слышится голос, тянущийся к утру,
Он мне незнакомый, шепчет мне, что, умру
К марту я.
Но какого, какого года?

За угрюмой ночью,
Ее черными, густыми бровями,
Так только Брежнев глядит, упрямый,
Подвыпивший, незнакомый,
Спертый туман с него одеяло стянет;
Под всеобщие счастливые стоны,
Производя матерщину, озноб и гомон
Старый дед выходит напиться
Озябшей, усталой птицей,
"Тебе мало осталось, посиди здесь со мною малость"

август2016

 

 

***
Не вступай в этот круг, о, Эмми,
Здесь платят своей душой -
Уже ночь напоила тени
Искусством дарить покой.

"Здесь начнется наш Рогнарог,
На пороге беспутных дорог -
Отвернись, чтоб не слышал бог"

Это мир без сомнений, <



Поделиться:




Поиск по сайту

©2015-2024 poisk-ru.ru
Все права принадлежать их авторам. Данный сайт не претендует на авторства, а предоставляет бесплатное использование.
Дата создания страницы: 2019-05-21 Нарушение авторских прав и Нарушение персональных данных


Поиск по сайту: